Текст книги "Старомодная история"

Автор книги: Магда Сабо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Когда читаешь письмо Беллы от 29 мая 1916 года, становится ясно, что в течение года раздельной с Белой Майтени жизни матушка испытывала серьезные материальные затруднения. Чтобы прокормиться, она просит взаймы у подруги – Белла, как и обо всем прочем, сообщает мужу и об этом. Зная обстоятельства и ее характер, я уверена, что матушка плечом к плечу с Мелиндой все свои силы и средства обращала на то, чтобы у Белы Майтени было калорийное питание и хорошо протопленная комната: больше всего она боялась, как бы муж снова не заболел и развод не отодвинулся бы на неопределенный срок. Продукты, которые нельзя достать по карточкам, хорошие дрова – все это требует немыслимых средств; дыхание войны ощущается во всех сферах жизни; пресса не смеет приукрашивать действительное положение дел: «Мы закоченели не только телом, но и духом, видя, как сотни людей на лютом морозе часами стоят перед газовыми заводами и лавками, где торгуют топливом. Сколько людей стало жертвами порожденных войною трудностей, которых можно было бы избежать благодаря хорошей организации! Ужасы войны постучались и к нам, и мы – увы! – увидели на улице замерзших, увидели в нетопленой квартире превратившуюся в лед воду, увидели детей, умерших в выстывшей, ледяной комнате. Детская смертность приняла невиданные размеры, и, в то время как отцы и братья, защищавшие родину, гибли на поле боя, здесь, дома, жертвами войны становились их близкие. Страдания, через которые в эту зиму прошло главным образом неимущее население страны, останутся в памяти у всех нас. Погода в этом году, увы, была предельно неблагоприятной для картофеля, кукурузы, а также для грубых кормов». Отсутствие кредита и нехватка продуктов не только привели к росту цен: количественный дефицит вызвал снижение качества, жулики-интенданты, укрыватели продовольствия, аферисты и спекулянты вели собственную, частную войну. По мере того как становится все меньше товаров, стремительно растет преступность среди несовершеннолетних и женщин, недостаток мужчин в тылу ведет к разрушению семей, к падению нравственности. Со дня на день увеличивается число самоубийств, Будапештский суд по делам несовершеннолетних за третий год войны рассмотрел случаев преступлений на две тысячи сто пятьдесят восемь больше, чем за предыдущий год; военные власти держат на учете десять тысяч триста шестьдесят девять дезертиров, из них пойманы три тысячи восемьсот сорок два, на остальных объявлен розыск.

О событиях раздельной жизни матушки и Белы Майтени в письмах и дневниках имеется немало сведений. Белла сообщает на фронт, что поет соло на мессе, посылает мужу на фронт фотографию своей Марианны; веселая в ожидании близкого освобождения, Ленке Яблонцаи, которая в сердечной своей жизни зашла в полный тупик, но надеется достичь успеха на поприще искусства, пока что ходит в монастырскую школу заниматься гимнастикой, на фотографии она стоит на лестнице вместе с бывшими своими однокашницами, волосы у нее снова заколоты по-девичьи, и она улыбается в объектив улыбкой шестнадцатилетней девушки. Белу-младшего тоже ведут к фотографу, он стоит с грустным лицом, затянутый в трико, в туфлях на пуговицах и отдает честь. Сегед сразу и горд, и печален: 46-й пехотный полк за один день отбил семь ожесточенных атак; госсекретарь Хаазе, социал-демократ, сторонник мира, высказывает Белле Барток, пишущей мужу письмо, такие мысли: «Мир придет не так быстро, как нам хотелось бы. Настанет ли еще когда-нибудь такая хорошая жизнь, как прежде? Думая о прекрасных, счастливых временах, когда мы все были вместе, я словно оглядываюсь в далекое-далекое прошлое. Эта эпоха воздвигла гигантскую стену между прошлым и будущим. Пожалуй, даже Рип ван Винкль, проспав двадцать лет, не обнаружил бы столько изменений, сколько происходит в обществе вокруг нас». Когда письмо это отправляется в путь, Белла и Ленке Яблонцаи едва ли имеют реальное представление о Вердене, о боевых операциях у Мааса, о воздушных боях, о том, что при Сан-Мартино солдаты убивают друг друга в рукопашной схватке, верденские смертники живут в окопах подобно кротам, в Триесте во время бомбежки погибают четыре сотни детей, укрывшихся в салезианском монастыре. Если Ленке Яблонцаи и слышит что-то из этого, ее сознание словно бы не воспринимает подобных вещей; такое отношение к событиям совершенно не свойственно было ей ни в девичестве, ни позже (вторую мировую войну и предшествующие десятилетия я провела вместе с ней), и это можно объяснить только одним: она копила тогда силы для самого последнего в своей жизни взлета, подготовка к переменам приковала к себе все ее внимание, в иное время столь жадное до информации. Гизелла Яблонцаи пробует осторожно подсчитать, что же осталось у нее после смерти купецкой дочери и семейных пертурбаций; пока немцы получают американскую ноту, Мелинда складывает, вычитает, прикидывает, как бы повыгоднее распорядиться наследством; сын Беллы играет с Белушкой Майтени в газовую войну, под волшебными пальцами Элека Сабо бычий пузырь превращается в цеппелин, но дети не слишком воодушевлены, оба тщедушных солдата играют в смерть скорее из вежливости, но есть в войне и такая сторона, которая ближе этим тихим и очень дружным меж собой мальчуганам, их обожание направлено на дальних героев, Белла вытирает растроганно слезы, когда узнает, что два Белы соорудили символическую могилу для славного, верного мученика, сэра Роджера, который чуть-чуть не ударил в спину этой скверной Англии, о которой у Беллы есть определенное мнение с того момента, как этот грубиян Ллойд Джордж заявил, что война будет продолжаться до тех пор, пока прусский милитаризм не будет вырван с корнем. Элек Сабо читает у себя дома секретные донесения военной управы; когда кто-нибудь заходит в комнату, он прячет потихоньку принесенные с собой бумаги под папку; в эту минуту его больше всего на свете интересуют события в России. Слишком беспокойна там атмосфера, министерские портфели то и дело меняют хозяев, Россия, где со дня на день растут нужда и отчаяние, сейчас – сплошное напряженное ожидание. Элеку Сабо реже удается теперь бывать у Ленке Яблонцаи, он занимается делами военнопленных и эрдейских беженцев, они встречаются лишь по вечерам для короткой беседы; пересекая двор, отец почти всегда слышит музыку, особенно часто звучит песенка о девчонке в короткой юбчонке, Элек Сабо делает вид, будто не знает, с какими воспоминаниями связана эта песня. Вести о сражениях у Фогараша и Тёрчвара, занятие Брашова, выход к Олту встречают у Ленке и Элека Сабо лишь вежливое любопытство: дебреценский суд наконец выносит решение о расторжении брака Белы Майтени и Ленке Яблонцаи, и обрученные впервые проходят под руку по главной улице Дебрецена. Новая битва на Изонцо перемалывает тридцать шесть дивизий и шесть тысяч орудий, под Нараёвкой не прекращаются атаки русских, Белла Барток не упоминает печальных, но, видно, пока неизбежных событий войны, она пишет мужу: «К вечеру пришел Лекши и бесконечно мило играл нам на рояле. Что за счастливое время! Возвращение весны, когда нам было по шестнадцать лет». Элек Сабо снимает квартиру на улице Домб, в доме под № 16, и приводит главного инженера из магистрата осмотреть ее, все ли там в порядке. Элек Сабо – требовательный квартиросъемщик: здесь ведь родится его ребенок, и квартира со всех точек зрения должна быть пригодна для того, чтобы стать ребенку надежным и удобным домом. Инженер осматривает дом, замеряет объем комнат, заглядывает в печи, Элек Сабо заносит все данные в свой блокнот и – поскольку одним из самых своеобразных свойств его натуры была способность заниматься параллельно совершенно разными делами – обдумывает прочитанное ночью секретное донесение, приходя к выводу, что если подвести общий баланс или отметить на карте, в каких местах пылает сейчас мир, то окажется, вероятно, что у войны нет границ. В битву на Сомме брошены двадцать английских и французских дивизий, Антанта захватила в Греции железнодорожные и телеграфные станции, на Македонском фронте Саррайль продвигается к Нишу; если потери неприятеля на Изонцо оценивают уже в сто восемьдесят тысяч, то каково может быть число – подлинное число – погибших венгров?

Белла и сестры Яблонцаи готовятся к свадьбе Ленке, готовится к своей свадьбе и счастливая Мелинда. Тем временем на Итальянском фронте развертывается грандиозная операция Кадорно, на участке близ Нараёвки солдаты вынуждены отражать в день по четыре-пять русских атак, среди смертников окопной войны на западном фронте косит жертвы уже не только оружие, но и безумие. Мир пылает вокруг вновь создаваемого семейного очага, но Ленке Яблонцаи весела, ежедневно она получает знаки внимания Элека Сабо, и летит из-под ее пальцев мелодия – Ленке сейчас одна, она снова готовится к выступлению, думает над программой собственного концерта и размышляет над тем, не попытаться ли написанные после разрыва с Йожефом новеллы развернуть в целый роман, выразив в нем не только собственную боль, но и какие-то общие мысли о судьбе женщины, которая ни от кого не зависит, свободна, трудится, ее не связывают ни муж, ни семья, ни какие-либо предрассудки, она устраивает свою жизнь так, как хочет, и заботится о том, чтобы всегда и везде был мир: войну ведь делают только «жеребцы». Беле Майтени-младшему наконец сообщают, какие перемены ожидают его в скором будущем, он принимает это к сведению почти равнодушно: члены семьи и до сих пор жили в стольких сочетаниях – кто на улице Кишмештер, кто на Ботанической, а дедушка Юниор в последнее время вообще на улице Этвеша, – что если теперь он будет жить с матушкой и Элеком Сабо на улице Домб, а отец и тетя Гизи на улице Бетлен, так об этом и думать особо не стоит: ведь вокруг него почти ничего не меняется, после развода обе пары демонстративно часто бывают вместе. По вечерам, возвращаясь от невесты, Элек Сабо снова садится за секретные сводки. Настроения на фронтах и вести из России что-то предвещают, а беседы, которые он ведет в семьях военнопленных, со вдовами и сиротами – в основном это крестьяне, которых он хорошо знает и которые сразу признают в нем своего, деревенского: Кёрёштарча всегда оставалась для отца единственным реальным, непризрачным местом его жизни, – беседы эти убеждают его, что и в Венгрии назревает что-то. Квартира в доме № 16 по улице Домб уже в ноябре обзаводится жильцами, Ленке Яблонцаи вселяется туда с Белой-младшим; к мебели, подаренной еще Марией Риккль, добавляются вещи Элека Сабо: он перевозит туда огромный дубовый шкаф, изготовленный по его собственным чертежам, любительскую фотолабораторию, бесчисленные пластинки, граммофон, старинные вышивки и раскрашенные глиняные горшки, собранные им во время вылазок в Эрдей, свою большую библиотеку с редкими книгами, ореховый стол Яноша Сабо с резными украшениями, фарфор, который достался ему в наследство от деда, Варади-Сабо, и который будет украшать праздники его дочери, тускло поблескивая при свечах на накрытом к торжественному случаю столе. В окнах новой квартиры стоят узкие ящики, в них, под запотевшим стеклом, какой-нибудь удивительный цветок – все Сабо прирожденные садовники, в день свадьбы всюду в доме пылают таинственные алые цветы, – цветы, выращенные хозяином.

10 ноября 1916 года Белла пишет мужу: «…Я уже начала беспокоиться за тебя, из-за итальянских самолетов. Представляешь, в этом году запрещено было зажигать свечи на кладбище в день поминовения. Жених Митци стал намекать, что хорошо бы обвенчаться полевым браком, без объявления. Приближается и свадьба Ленке». «Сегодняшняя сенсация, – пишет она 11 ноября, – женитьба Белы Майтени. После обеда они обвенчались дома, в их новой квартире. Я послала им вазу Жолнаи и белые хризантемы с визитной карточкой, пожелав им вечного счастья. После этого по приглашению Ленке пошла к ней, на улицу Домб, 16. Квартира уютная, удобно расположенная, в ней уже царят довольство и веселье. Впечатления хорошие. Только твое отсутствие тяготит».

Едва письмо отправлено, умирает король,[179]179
  Император Австрии и король Венгрии Франц-Иосиф I, умер в 1916 г.


[Закрыть] первым узнает об этом Элек Сабо, к нему все сведения доходят быстрее, по бургомистерскому каналу. Ленке Яблонцаи накидывает пальто, чтобы пойти к Белле, к Мелинде, обсудить, как они думают, чего можно теперь ожидать; тридцатидвухлетняя невеста и тридцатисемилетний жених, взявшись за руки, бегут по ноябрьской улице, и нет никого, кто бы их остановил, Элеку Сабо наплевать, прилично это или нет, пусть Ленке бежит, если хочет, он побежит с ней. Сентиментальная Белла, услышав новость, принимается было рыдать, но видит, что Элек Сабо совсем не разделяет ее чувств, а лишь сидит, пьет чай, улыбается и – вместо некролога – высказывается в таком роде: «Король? Лучше бы он и не родился!» И тогда Белла смотрит на него и упрекает робко: «Ну, право, Лекши!» Белла первой замечает в этом ласковом, обаятельном человеке бушующие в глубине души, беспощадно подавляемые страсти, способность яростно ненавидеть.

Страна в трауре, страна коронует Карла, который, в соответствии с обрядом, совершает четыре взмаха мечом на четыре стороны света и дает клятву, что будет свято охранять государственные границы, а тем временем Антанта уже заняла Пирей, у Турн-Северина сдается в плен отрезанная румынская дивизия, жених же с невестой улыбаются и готовятся к свадьбе. Они намечают обвенчаться в день св. Микулаша,[180]180
  То есть 6 декабря; в день св. Микулаша принято было дарить подарки близким и друзьям.


[Закрыть] однако свидетелю жениха, Эндре Марку, неожиданно приходится уехать из города по какому-то служебному делу. «Завтра я снова становлюсь Микулашем, – пишет мужу 5 декабря 1916 года Белла. – Утром отнесу Ленке подарок – серебряное блюдо. Прелесть, что за вещь! Я отдала его госпоже Дёррн, она уложит его плитками шоколада и по краям, с двух сторон, красной карамелью. Сверху, на шоколаде, будут сидеть два чертика между хвойными веточками, а к краям блюда будут спускаться красные ленты. Жаль, что свадьбу перенесли с завтрашнего дня на послезавтрашний, но я уж, раз взялась работать за Микулаша, доведу дело до конца. Что касается питания, всего хватает, без мяса мы обходимся, есть овощи и мучное, молока столько, что по утрам пьем кофе все впятером, и еще остается детям на полдник. Не хватает масла – его почти нет. Сейчас нужно заполнить анкету о том, что у нас хранится в кладовой. Глупая затея: что там может быть, кроме того, что получаем по карточкам, да кроме жира, который идет в ход каждый день». Свадьба Ленке Яблонцаи и Элека Сабо совпадает с известием о турн-северинской победе, о сдаче в плен первой румынской дивизии и о падении Бухареста; свадебный стол на протяжении целого часа не напоминает о войне: весь он ломится от продуктов, которые добыл где-то Элек Сабо; накануне Ленке Яблонцаи еле успевала открывать дверь посыльным с корзинами. «Дорогой мой, родной Мони, вчера я тебе не писала только из-за свадьбы Ленке, – пишет Белла на фронт, – как ты знаешь, я тоже была там. Слава богу, свершилось, они нашли свое счастье. И им не нужно расставаться. Когда мы с тобой дождемся такого? Я пошла к ним в шесть часов вечера. Все были уже в сборе. Ленке в белом летнем платье выглядела на десять лет моложе, чем на самом деле, она совершенно очаровательна, вся сияла красотой, Лекши же счастлив и влюблен. Рассказывают, Шандор Зих, реформатский священник, говорил удивительно. Он лучший проповедник в Дебрецене. Кроме молодых, там были двое свидетелей: Эндре Марк со своими орденами и наш дорогой папочка, затем я, как подружка, две сестры Ленке, ее сын, две сестры Лекши и Лаци Шами с женой. За столом нас было 12 человек. Очень хорошо выглядело наше блюдо и все, что на нем. Маленький Майтени был ужасно доволен. После еды Лаци Шами-старший великолепно играл на рояле, потом и Лекши продемонстрировал свой граммофон. Приятный, радостный был вечер, домой мы ушли в половине десятого».

Как написала Белла Барток мужу, в половине десятого молодожены остались в доме одни. Улица Домб, одна из тихих улочек близ площади Бургундия, в такое позднее время безлюдна, на окнах ставни, Анна – она перешла из дома Майтени к Ленке Яблонцаи. Рожика же остается с Мелиндой – купает Белушку, готовя его ко сну; Элек Сабо в первый же вечер удивляет домочадцев, собственноручно вымыв и протерев дорогой его душе фарфор. Белушку молодожены укладывают вместе; как прежде отец, так теперь Элек произносит с ним молитву, затем Анна стелит постели в спальне. Удобна, просторна эта квартира на улице Домб; на ручке римского кресла спального гарнитура ясеневого дерева, обитого бледно-желтой и цвета морской волны тканью, ждет Ленке ее белый пеньюар. Рядом со спальней – комната Белушки; столовая и салон открываются из отдельной маленькой передней, в передней – зеркало, вешалка, перед вешалкой, как полагается, как было и на улице Кишмештер, небольшая раковина наутилуса в серебряной оправе, для визитных карточек; в столовой стоит гарнитур красного дерева, подарок Марии Риккль, с огромным, с медными оковками на ножках столом, за которым, если выдвинуть скрытую доску, уместятся двадцать четыре человека; в глубине трехстворчатого шкафа, у стенки посудного отделения, отделанного розовым мрамором, возле внутреннего зеркала, на почетном месте стоит серебряное блюдо Беллы. Столики для приемов, все шесть, сдвинутые сейчас в угол, обещают карточные сражения, чаи, приятное общество – Ленке Яблонцаи еще не знает, что оно будет собираться у нее в редчайших случаях; вокруг стола – стулья, в углу – большие английские кресла, меж ними – восьмигранный курительный столик, на нем – фарфоровая статуэтка, принадлежавшая Марии Риккль; вторая, такая же, украшает квартиру Мелинды. И есть еще одна, тоже из благородного фарфора, хотя и не столь старинная, как знаменитый охотник-маркиз из Ансельмова дома: эта статуэтка находится на рояле, в салоне, вблизи рекамье, рисунком своим напоминающего шкуру леопарда, маленького канапе и стула без спинки: затянутая стройная дама открывает фарфоровую коробку, под крышкой которой синеют фиалки.

Извещения о свадьбе разошлись вовремя, от Йожефа вместо поздравительной телеграммы посыльный принес свадебный подарок – фарфоровую вазу с фиалками. В доме тихо, молодожены так ощутимо одни, что Ленке Яблонцаи замирает от ужаса; стараясь быть незаметной, она идет в комнату мужа, где на крохотном столике в стиле бидермейер, возле накрытого торонтальским ковром дивана, стоит козырек для свечи с бисерной вышивкой, сделанной руками никогда не виданной Ленке свекрови, за козырьком фотография: деревенская дорога, какие-то деревья и вдали башня церкви – Кёрёштарча. Меж двумя креслами, тоже в стиле бидермейер, хранящими на своих спинках желтовато поблескивающие, не тускнеющие веночки вышитых роз, неподалеку от бывшего письменного стола Яноша Сабо, стоит граммофон, Ленке Яблонцаи ищет пластинку, но на ее руку ложится другая рука и ласково забирает пластинку. «Ложимся, – говорит Элек Сабо, – поздно слушать музыку».

Ленке Яблонцаи с прерывисто бьющимся сердцем готовится ко сну в натопленной ванной комнате, которая находится за комнатой сына; маленький Бела давно спит; муж тоже идет умыться перед сном. Запахнув на себе белые кружева, Ленке, пока муж еще в ванной, бежит через темные комнаты в салон. Сейчас начнется то ужасное, гнусное занятие, во время которого она, как молитву, должна будет повторять про себя, чтобы вынести все это: я люблю этого человека, люблю все в нем, он добрый, умный, ласковый, значит, я и это должна вынести, лишь бы побыстрее все кончилось; а пока – пока успеть хоть раз вдохнуть аромат фиалок. Вдохнуть аромат цветов – разве это много? И вот она стоит в салоне, в левой руке у нее свеча – на ночном столике есть электрическая лампочка, но рядом всегда стоит и свеча, так она привыкла еще на улице Кишмештер; хоть в Дебрецене давно уже есть трамвай, электрическое освещение, в руке у нее горит свеча – и свеча вдруг чуть не выпадает у нее из рук. Фарфоровая дама, склонившаяся над коробкой, видит лишь пустоту, в коробке словно никогда и не было цветов. Стоит Ленке Яблонцаи, глядя на подарок Йожефа, и слышит, как позади открывается дверь. Ночная рубашка Элека Сабо не видна, ее закрывает халат горчичного цвета, на ногах у него – турецкие туфли. «Цветы ваши, если не возражаете, я выбросил в мусор, пока вы чистили зубы», – слышит она. Ленке Яблонцаи думает, что она, собственно говоря, должна была бы быть счастлива, если для ее мужа столь важен этот пустяк, но у нее почему-то такое чувство, что то, что он сделал, не совсем благородно с его стороны. Весь город знает, какими невинными были у них с Йожефом отношения. Все-таки не надо было выбрасывать эти бедные фиалки.

Поцелуи Элека Сабо не лучше и не хуже, не противнее и не приятнее, чем поцелуи Белы Майтени, – это поцелуи, в которых находит радость только другой, не она. Ленке Яблонцаи терпит их с открытыми глазами и все убеждает себя, какой он хороший, достойный любви человек, и во имя той радости, что он дает ей днем, она должна как-нибудь вытерпеть ночь.

Коричневая записная книжечка Элека Сабо сразу попалась мне на глаза, когда после его смерти я открыла ящики письменного стола. От отца осталось много фотографий, в том числе и относящихся к периоду, описанному в «Старомодной истории»; снимки хранят память о его удивительно умном, красивой формы лице, о мальчишески стройной фигуре, о манере одеваться тщательно и со вкусом, о густой шелковистой черной шевелюре, об усах, ныне снова модных, о его округлых кепках с козырьком, о тонких, обтягивающих руку перчатках. Записная книжка рассказывает о нем больше: она выдает его навязчивые идеи, мучения, его интересы и манеру мышления.

Я переписываю записи в том порядке, в каком они находятся в книжке.

«Тетя Тереза,

жилистая накрашенная женщина:

теленок, некормленный, только накрашенный

Ложа, левая сторона 65–66, «Урания»

10 сентября 1915 г.

Сон, рояль, гнев. Красное платье в витрине, шляпа.

Иренке.

Верну каждую неверность.

Мне нельзя часто бывать там.

Ласковые слова при посторонних – не люблю, во-первых, смущаюсь, во-вторых, такое впечатление, будто они обращены к ребенку или к какому-нибудь общему другу.

Люблю, когда обо мне беспокоятся.

Терпеть не могу, если должен выполнять функцию с. д., то есть сердечного друга. Не хочу быть другом, и тем более болтливой торговкой. Умею любить сильно, но лишь если и меня любят. Большая измена, большое кокетство или жестокость в мгновение ока вызывают во мне полное разочарование, равно как и в том случае, если догадаюсь, что нужен был лишь как партнер в игре или как лекарство от скуки.

Замечаю все, я – словно сейсмограф, обладаю чудесным даром понимать, что думают другие. Говорят, плоха та любовь, которая исчезает за секунду. Не согласен. Может быть, из миллиона есть один такой человек, но этот один – я. Не верю в такую любовь или привязанность, которая бы вздыхала и сохла о недостижимом. Если меня не берут в телегу, отойду в сторону. А ведь я – идеалист, и все же я таков. Я – это я.

Люблю ее ум, люблю ее непосредственность. Она так умна, когда претендует на то, чтобы я любил ее не за красоту, ибо красота не дает ничего, и так непосредственна, когда находит старшего лейтенанта П. очень красивым, настолько, что может простить его красоту.

Мне не нравится, что она беспокоится за своего Й. из-за войны. Тем более не нравится, что в его присутствии у нее вырываются такие заявления: «Мне ничего не нужно, лишь бы вас не забрали, Й.!» Не думает она, что Й. может это понять по-другому – как оно и есть на самом деле? К тому же и мне это доставляет боль. За меня она не беспокоилась бы так сильно, как за Й., которого уже и оплакала авансом. Именно тогда, когда мы впервые встретились после Соваты. И сама же удивлялась, что у меня дурное настроение. Завистливая я скотина, и ревнивая, но уж таков я и таким останусь. Она просила говорить ей, если она делает что-то не так. Вот тебе. Обожаю ее портрет в черном – и ненавижу. Обожаю, потому что обожаю, а ненавижу, потому что в ней чувствуется какое-то огромное счастье. Когда думаю об этом, мне хочется растерзать ее. Я завистлив, я ревную к прошлому. Я себялюбец, и этого не изменишь. Господи, каким чудовищем я был бы как муж! Бедная женщина.

«Граф Люксембург»

до-до-си-ля-соль-соль-ля-си-си-ре

билет турецкой лотереи 1028870

Как, сестренка, поживаешь, а жива ль твоя сестра?

Славно знает ремесло хлебный город Собосло

Ich falle auf dem Feld f(r Deutschlands Ehre. Begrabt mich nicht in der F(rstengruft, sondern gemeinsam mit meinem tapferen Soldaten. Prinz Eugen von Sachsen-Meiningen, 20. August 1914.[181]181
  Я погибаю на поле боя за честь Германии. Похороните меня не в княжеском склепе, а вместе с моими бравыми солдатами. Принц Евгений Саксен-Майнингенский. 20 августа 1914 г. (нем.).


[Закрыть]

IX. ул. Дрегей 7.1.22. Адрес вдовы Кальмана Яблонцаи.

Южная ж/дорога I. ул. Месарош 19, 10 час.

О Шандоре Кёрёши-Чоме[182]182
  Кёрёши-Чома, Шандор (1784–1842) – венгерский путешественник, исследователь Азии.


[Закрыть] замечено, что он ни на кого никогда не сердился, никому не завидовал, и на него никто не сердился и никто ему не завидовал.

Джордано Бруно

Милый, радуга так далеко, до нее долететь нелегко, в небеса, куда сердце стремится, долетает лишь вольная птица.

Золотой скарабей

Ул. Берчени 27. Капрал Санто.

Анатоль Франс Сильвестр Боннар

Характер Й.?

Учится у меня. Страстность. 10 мая.

Горделиво вдаль глядит гидальго…

Лайош Сабо. Верхнеудинск

Посыльный Молнар сказал: «Коса, лопата у меня в руке не запляшет».

Смотрит на главную улицу, смотрит пытливо на проходящий трамвай, ищет кого-то. Привычка.

В больших делах я так снисходителен, а в маленьких своих делишках так эгоистичен.

Не могу быть грубым в той мере, в какой она к этому привыкла. Квартплата за четверть года 375

мой вес 28 июня 1915 г. – 51,3

1 августа без пальто, в сером летнем костюме – 51,2

27 августа без пальто, в сером летнем костюме – 52

I окт. в том же костюме – 53

II окт. в плотном костюме с жилетом – 53,5

25 окт. в том же – 53,8

ej uhnyem[183]183
  «Эй ухнем», написанное латинскими буквами.


[Закрыть]

д-р Эрнё Ендрашик унив. проф. надв. сов. VIII Сенткирайи, 40.

16 июня первая прививка от холеры,

попугай, 20 корон

рабочие из комитата Серем хотят ездить наложенным платежом

стою один у Господа на рынке

кошке без когтей трудно на дерево влезть

S(ss ist f(r das Vaterland zu sterben, noeh s(sser f(r das Vaterland zu liefern[184]184
  Сладко умереть за родину, еще слаще быть для родины поставщиком (нем.).


[Закрыть]

Енё Яко 100 корон.

2 п. табака 2 к. 88

25 порторико 2 к. 25

Семья Сабо получила от Дёрдя Ракоци I дворянскую грамоту с гербом и печатью. Во второй половине XVIII в. Арад, затем переселилась в комитат Бекеш (Бихар моy)

10 куба 1 к. 60

2 п. табаку 2 к. 88

3 кг кофе 12 к.

Когда у него в руках бутылка, пусть хоть сам господь помрет

не бери, не давай, не хозяйствуй

отдам я все, лишь душу не отдам

пока не было дождя, посевы только моргали

движимость разбазарил

мать моя, вдова с тугою головою, одиннадцать врачей извела

не хотел я звать ни ястреба, ни ворона

хуже пятничного дня

хоть пачку табаку бы достать, заглушил бы голод

поваренная книга «Вегетарианская реформа», книжная лавка «Непсава»

бульв. Эржебет 35

Енё Яко пятьдесят корон задаток

в чистую стеклянную банку 60 г спирта, 2 г соли аммония, 8 г камфары

Барометр

Диккенс «Лавка древностей», «Николас Никльби», Наш общий друг

я родился любить, не ненавидеть. Антигона

Забрали мужиков с песней, а обратно и со слезами не отпускают

Есть остров золотой, что скрыт за далью (Греческий раб)

ува, ува, гай-гай, картины Фюлепа Ласло Шери Биби Тиволи

сон, бал, не брал за руку

кто в дальний путь идет, пусть плащ берет с собой».

С тех пор как умер Сениор, Ленке Яблонцаи впервые оказалась рядом с подлинно образованным человеком.

Элек Сабо сдержал слово: она была свободна. Пока муж работал в магистрате, она могла делать что хотела; Белушка ходил в школу и в особой помощи и заботе не нуждался; телесные и душевные проблемы Белы Майтени касались теперь только Мелинды, сестры жили самостоятельно, у Пирошки отбоя не было от претендентов на ее руку; в материальном отношении матушка вдруг снова оказалась в достатке и забыла о нужде. Велико ли жалованье у Элека Сабо, она не спрашивала, и муж ничего не говорил об этом, но так щедро обеспечивал ее всем необходимым, что Ленке Яблонцаи не понимала, почему так много разговоров о плачевном положении государственных служащих, если те – по крайней мере в высоком ранге, – насколько она могла судить, зарабатывают, видимо, неплохо. Подарки от Элека Сабо поступали столь же регулярно, как в те времена, когда они были лишь обручены, кладовая их полна была продуктами, которых в городе давно уже не хватало. Ленке Яблонцаи снова целыми часами упражняется, пишет дневник, набрасывает план романа о какой-то причудливой волшебной стране – спустя сорок лет ее дочь, опираясь на этот набросок, напишет роман-сказку, – наводит порядок в своей прекрасной, теплой квартире – и через некоторое время обнаруживает, что к обеду уже ждет не дождется мужа домой. Всю жизнь она была репортером «Кишмештерских ведомостей», развеивала чье-то дурное настроение, музицировала на вечерах, мечтала о самовлюбленном молодом человеке, который за все время их идиллического романа ни разу даже не попытался привести свои потребности в соответствие с ее взглядами на жизнь, с ее характером, она лечила, поддерживала болезненного и мнительного Белу Майтени – и вот впервые в жизни ей угождают, ее балуют. Но не так, как угождал ей первый муж, пока был состоятелен: у Элека Сабо – богатая фантазия, которая позволяет ему каждый день придумывать заново, чем порадовать нынче жену. С Элеком Сабо можно даже играть, и Ленке Яблонцаи как бы заново переживает с ним свое украденное, печальное детство; в квартире на улице Домб самый пожилой и самый серьезный человек – маленький Бела, даже старая Анна хохочет и качает бедрами, завидя хозяина, и околачивается возле него, даже если в этом нет никакой необходимости, или усаживается с мальчиком возле них, когда Элек Сабо читает вслух. Чтение вслух до сих пор было постоянной обязанностью Ленке не только на улице Кишмештер, но и на Ботанической, а теперь вот ее развлекают, и не кто-нибудь, а такой отличный чтец, как Элек Сабо, с которым можно и обсудить прочитанное, и поспорить, хорошо ли писатель решил свою задачу. Муж дарит ей новое пальто с меховым воротником, с муфтой из лисы и время от времени вытаскивает ее гулять; супруги бродят по улицам, останавливаются перед каким-нибудь домом, определяют, в каком стиле он построен, рассматривают форму окон, старинные резные украшения на воротах, причудливые ручки ворот: Элек Сабо в истории искусства чувствует себя как дома, разбирается он и в архитектуре, читает по-немецки, и по-итальянски, и, само собой, по-латыни; пока Ленке Яблонцаи занимается рукоделием, он переводит ей Светония и Тацита. Когда он садится за рояль, музыкальное ухо Ленке Яблонцаи улавливает в его игре желание, жалобу, смех, иронию – все могут выразить его чуткие пальцы, которые еще столько всего умеют делать: подпорку для слабого саженца, крохотную лесенку для белых мышей Белушки; Элек Сабо любит вырезать, собирать, он сам меняет прокладку в кране, колет дрова, исправляет жалюзи, проводит к обеденному столу электрический звонок. Иногда, после ужина, они пишут вдвоем стихи: один одну строчку, другой – следующую. Маленький Бела смотрит на них – и не Ленке, а Элеку Сабо приходит в голову вовлечь мальчика в игру. Элек Сабо настолько хороший отчим, что Белушка Майтени, уже пятидесятилетний мужчина, горько рыдает на его похоронах, и врач, двоюродный брат Элека Сабо, с тревогой спрашивает, не нужна ли ему помощь.