Текст книги "Что сделала моя лучшая подруга"
Автор книги: Люси Доусон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
И я набираю номер моего брата Фила. Если он дома, то может спуститься вниз и сказать маме с папой, чтобы включили телефон и что я хочу с ними поговорить. Мне вдруг совершенно необходимо срочно поговорить с мамой или папой – пусть хоть кто-то скажет мне, что все будет хорошо, иначе…
– Это Фил. Сейчас я не могу подойти к телефону. Пожалуй, я занят. Занят – в смысле, меня нет. А меня нет – в смысле, я курю. Можете оставить сообщение, но я ничего не обещаю, поняяяяяяатноооо?
На пару секунд я в точности представляю себе, как Фил может довести папу до белого каления. Разве такие сообщения записывают на автоответчик, если ждут звонка от потенциальных работодателей? Да его даже на собеседование не пригласят, не говоря уже о том, чтобы на работу взять. Я отменяю вызов и уныло убираю мобильник, в сумку.
Я в отчаянии смотрю на черное небо и пытаюсь успокоиться. Звезд нет, даже огней самолетов не видно. Слышен только шум моторов самолета, пролетающего за толстым слоем облаков у меня над головой. Я не вижу его, но мне хочется оказаться на его борту и лететь куда-нибудь, куда угодно – лишь бы подальше отсюда.
Я опускаю голову и смотрю на наручные часы. Двадцать минут прошло или нет? Том, наверное, уже подъезжает. А вдруг он припарковался и прошел через другую дверь? А я не заметила. Я не хочу, чтобы он без меня вошел в палату Гретхен.
Я торопливо взбегаю по пандусу в приемный покой, крепко обхватив себя руками. Неутихающий ветер пробирает меня до костей, но, прежде чем мне удается нырнуть в уютное тепло больницы, срабатывает механизм автоматического открывания дверей. Мне навстречу медленно идут мать с дочерью. Приходится отойти в сторону и пропустить их. Дочь поддерживает мать. Та тяжело наваливается на нее, опирается на костыль. Она покрылась испариной от усталости, хотя так холодно. Она судорожно сжимает руку дочери. Я бросаю взгляд на ее ступню, покрытую толстым слоем бинтов, и замечаю два весьма непривлекательных пальца, торчащие спереди. Пальцы лиловые, но при этом ногти накрашены лаком кораллового цвета.
– Ну, все, все, мам, – ласково говорит дочь. – Папа сейчас подъедет. Через минуту будет здесь.
Мать смотрит на меня – наверное, хочет поблагодарить за то, что я их пропустила. Вдруг ее глаза непроизвольно делаются больше. Я мельком вижу свое отражение в стеклянной двери, рассеянно поднимаю руку и выпячиваю подбородок, чтобы лучше разглядеть себя. Ничего страшного – только лицо у меня жутко бледное, глаза красные, а длинные темные волосы растрепаны и болтаются перед носом. В общем, женщина права – видок еще тот. Картину дополняют мешковатые спортивные брюки и старая куртка с капюшоном, но, в конце концов, я собиралась провести вечер перед телевизором, а не здесь.
Я опускаю голову и пытаюсь как можно скорее пройти мим о этих людей. Я обвожу взглядом комнату для посетителей, но нигде не вижу Тома. Здесь только пьянчуга, поливающий нецензурщиной администраторшу. Я быстро ухожу в сторону, к коридору, который, насколько мне помнится, должен привести меня в интенсивную терапию.
Но, добравшись туда, я останавливаюсь перед тяжелой двустворчатой дверью палаты. Ведь он уже должен быть здесь. Я не хочу, чтобы он оказался один, без меня, но и торчать там и ждать в одиночестве мне тоже не хочется.
Двери вдруг распахиваются. Их створка чуть не ударяет меня. Энергичной походкой выходит врач.
– Прощу прощения! – бросает он на ходу, хотя по его хмурому взгляду я понимаю, что он думает обо мне. «Нашла тоже место, где встать». Я быстро прохожу в палату. Нельзя же просто по-идиотски торчать здесь и ничего не делать.
Медсестра бросает на меня выжидательный взгляд, но в следующий момент узнает и улыбается. Тома здесь нет. Я не смотрю на Гретхен. Ставлю сумку под стул и неловко сажусь. Вытираю носовым платком нос и думаю: догадается ли сестра, что я плакала. Но чего ей еще ждать от меня?
Наконец, просидев, глядя в пол, чуть ли не целую вечность, я отваживаюсь посмотреть на Гретхен. Я ничего не могу поделать, мне этого не хочется… но она выглядит в точности так, как тогда, когда я уходила из палаты. Тихая, безмолвная, даже как будто безмятежная – но вид у нее болезненный, в лице нет красок. Я мечтаю, чтобы она села в кровати, возбужденно визжа, и чтобы она улыбалась от уха до уха, а потом соскочила с кровати и мы бы с ней побежали по коридорам, а доктора и медсестры разбегались бы в стороны и в страхе прижимались к стенам. Но такого не может случиться. Сейчас – не может.
О, если бы только я могла вернуться во времени назад и все изменить – я бы так и сделала! Правда, правда – сделала бы! Я бы все отдала ради того, чтобы мы все начали заново. Я бы делала все, о чем бы она ни попросила, – я знаю, так и надо было поступить. Я была ей нужна, но я ничего не предприняла…
Я чувствую, как внутри меня словно бы что-то трескается, рвется. Мне страшно. И стул будто бы складывается подо мной, и палата вдруг кажется маленькой и тесной. Гретхен такая хрупкая, уязвимая, и мне страшно до нее дотронуться. До моей подруги.
Я пла́чу, и, к несчастью, именно такой меня видит входящий в палату Том – в мятом костюме, с галстуком, съехавшим набок. Он тяжело дышит. Наверное, всю дорогу от входа бежал.
Глава 3
При виде Гретхен, к которой подсоединена вся эту куча аппаратов и капельниц, Том заметно бледнеет. Просто останавливается на пороге как вкопанный, как «роуд-раннер»[5]5
Гоночный автомобиль, способный ехать со скоростью до 265 миль в час.
[Закрыть], которому пришлось резко затормозить.
Медсестра открывает рот, она готова что-то сказать, но я ее опережаю. Меня настолько радует появление знакомого человека, и сквозь слезы я восклицаю:
– О Том! Ты приехал!
Я неуклюже привстаю со стула. Ножки его ползут по полу с зубовным скрежетом, но мне все равно. Я просто бросаюсь к Тому и чуть не сбиваю его с ног.
Он автоматически крепко обнимает меня, я прижимаюсь к его груди, и мне хочется долго стоять вот так, пусть даже мне тяжело дышать и я вдыхаю только запах его рубашки. Все-таки я неохотно отстраняюсь, а он опускает руки. Я смотрю на него, а он – на Гретхен. Он не двигается с места.
– Что случилось, черт побери? – спрашивает Том шепотом. Куда подевались его обычная выдержка и олимпийское спокойствие? – Никто не хочет мне ничего объяснить. Я испугался.
Я делаю вдох-выдох, стараюсь взять себя в руки. Слезы текут по крыльям носа.
– Что? – ошеломленно повторяет Том, не в силах оторвать взгляд от Гретхен. – Что случилось?
Я в растерянности. Нужно говорить осторожно.
– Она мне звонила. Я пошла к ней… там повсюду валялись таблетки, и…
Мой голос гаснет в потоке слез.
Том бледнеет, разжимает губы, собираясь что-то сказать, но тут вмешивается медсестра.
– Может быть, можно поговорить в коридоре? – строго спрашивает она. – Нельзя огорчать Гретхен.
Мне становится еще хуже. Гретхен лежит тут и слышит все, о чем мы говорим. Я послушно выхожу в коридор, и медсестра закрывает за нами дверь.
Том ждет. Я пробую снова все объяснить ему.
– На полу валялись таблетки, и…
– Какие таблетки? – спрашивает он таким тоном, словно боится ответа.
Я сглатываю подступивший к горлу ком.
– Не знаю. Еще была бутылка виски, почти допитая. Понятия не имею, сколько штук она приняла, она была без сознания.
– О черт! – бормочет Том, делает шаг назад и прочесывает волосы пальцами. Он делает бессмысленный шаг вправо и снова отступает назад – О черт, Гретхен!
– Я вызвала «неотложку», – торопливо продолжаю я. – Они приехали и сказали, что она дышит. Сначала ее привезли в приемный покой, а потом переправили сюда. Она в коме!
Том едва заметно качает головой. Он словно бы с трудом воспринимает то, о чем я ему говорю, мои слова будто бы лишены смысла.
– Мне больше ничего не скажут, пока не приедет Бэйли.
Как только я произношу это имя, лицо Тома искажает гримаса неприязни и злобы.
– А они знают, где он? – спрашивает он сквозь зубы. – Ему пытались дозвониться?
Я киваю.
– В Мадриде. Я точно знаю, что он возвращается. Должен вот-вот подъехать.
– Откуда они узнали, что он там? – нахмурившись, спрашивает Том.
– Я сказала, – признаюсь я. – Он мне звонил вечером, чуть раньше. Он должен был приехать к Гретхен, но у него вроде задержали рейс. Или он опоздал на самолет. Он позвонил Гретхен, чтобы сказать, что не успевает к ней, а она была пьяная, очень сильно пьяная. Он попросил меня зайти к ней после работы и посмотреть, что с ней и как. Ну и я…
Я не договариваю. Мне вдруг становится жарко, я чувствую, как покрываюсь испариной, топ прилипает к спине…
– И? – выжидательно произносит Том.
Я делаю глубокий вдох.
– Она лежала без сознания в гостиной. Я сразу поняла, что она натворила.
– Черт! – Том пристально смотрит на меня. – И нам ничего не скажут, пока он не приедет?
Я качаю головой.
– Без него нам будут говорить только всякую дребедень типа «состояние стабильное». Никаких подробностей.
Том разъярен.
– Но это же глупо! Ты им говорила? Что они сказали?
Меня мутит.
– Я не знала, что говорить, Том. Я просто приехала с ней, и…
Он смотрит на меня испытующе. Мне плохо, я прижимаю к виску дрожащую руку.
– Я ничего не соображаю. Все произошло так быстро, и…
– Ладно, ладно… Элис, прости. – Он подходит ближе, берет меня за руку. – Я совсем не хотел, чтобы получилось так грубо. – Он делает вдох. – Я просто дико зол на него, черт бы его побрал!
Он ждет, а я пытаюсь дышать ровнее.
– Но все-таки, – говорит Том чуть погодя. – Хорошо, если состояние у нее и вправду стабильное.
Потом он на несколько секунд замолкает – явно обдумывает невероятный, жуткий вариант развития событий – и продолжает:
– Мы должны быть там, рядом с ней.
Он направляется к двери палаты.
– Минутку, – произношу я ему вслед. Мне отчаянно не хочется возвращаться в палату. – Мне нужно прийти в себя.
Я прислоняюсь к стене. Том нетерпеливо ждет, стоя рядом со мной. Вид у него опустошенный и ошеломленный.
– Не могу поверить, что она сделала это, – признается он. – В смысле… ничто не предвещало. Ничего такого… На самом деле она казалась… – Он смотрит на меня и дальше говорит, осторожно подбирая слова. – Она казалась счастливой. Прости… это слишком тяжело для тебя?
Да-да, тяжело, почти невыносимо. За всю жизнь я не была в более страшном положении.
Я качаю головой.
– Ничего, – говорю я почти шепотом, ловлю себя на том, что голова у меня непроизвольно опускается, глаза снова застилает туман, я плачу, и мои слезы капают на скользкий больничный пол.
Том готов обнять меня, но тут к нам по коридору приближается медсестра.
– Пойдем, Эл, – говорит Том.
Медсестра открывает дверь в палату Гретхен и входит туда. Том идет за ней, я неохотно следую за ним.
Мы придвигаем стулья ближе к кровати. Том смотрит на Гретхен. Медсестра, которая вошла впереди нас, явно старшая здесь. Она деловито проверяет показатели приборов и говорит другой медсестре:
– У нее появились экстрасистолы. В норме их так же много?
Я заметила несколько чуть раньше, но они участились, – отвечает вторая медсестра.
– Гм. Следи за этим. А калий как?
– Три и одна.
Это хорошо или плохо?
Старшая медсестра вздергивает брови.
– Нужно немедленно повысить. В карте это записано?
Другая медсестра кивает и говорит:
– Пойду проверю.
Она выходит из палаты. Том бросает на меня вопросительный взгляд. Я пожимаю плечами.
– Извините, – говорит Том довольно громко, но его прерывает пронзительный писк аппаратуры.
Старшая сестра не обращает внимания на Тома. Она резко оборачивается, смотрит на Гретхен, стремительно проходит мимо Тома, и ему приходится поспешно отъехать на стуле назад. Медсестра прижимает кончики пальцев к шее Гретхен. Я понимаю, что она щупает пульс. Мой собственный пульс сразу учащается.
Я смотрю на приборы и вижу, как на мониторе сходит с ума зеленая линия, она резко подскакивает, а через три секунды красная линия становится ровной. О боже.
– Может мне кто-нибудь помочь? – вдруг очень громко кричит медсестра, а потом все начинает происходить слишком быстро.
Том встает, оторопело смотрит на меня. У меня от ужаса отвисает челюсть, от страха я словно прилипаю к стулу. В дверях немедленно возникает вторая медсестра.
– Можете отключить сигнализацию? Остановка дыхания! – кричит кто-то.
Слышится удар. Мы с Томом испуганно вздрагиваем. Спинка кровати ломается и падает. Голова Гретхен запрокидывается, она лежит совершенно ровно.
– Вот черт, теперь фибрилляция! – кричит первая медсестра.
– Что такое фибрилляция? – в отчаянии спрашивает Том. – Что происходит?
В палату вбегает третья медсестра. Я слышу чей-то суровый голос:
– Уведите их.
Кто-то берет меня за руку. Том кричит:
– Нет! Мы должны остаться! Что происходит? Что с ней?
Меня решительно отрывают от стула. С Гретхен сдернули одеяло, медсестра держит в руке край ее сорочки и…
Мы вдруг оказываемся в коридоре. Нас быстро проводят по нему, мы удаляемся от непрекращающегося воя сигнализации. Через несколько двустворчатых дверей прорывается врач, несется мимо нас. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как в маленькую палату, словно муравьи, сбегаются медики.
– Просто им для работы нужно побольше места, – строго произносит провожающая нас медсестра. – Только и всего. Пойдемте. Мы подождем здесь, в комнате для родственников.
Это приказ, а не предложение. Медсестра пытается поторопить меня, но я все смотрю назад, никак не могу отвести оттуда глаз. В другом конце коридора появился еще один врач, он бежит. Все эти люди борются за Гретхен, за ее жизнь. Ее истинная, настоящая жизнь у них в руках. А у меня из головы не выходит картина, как она сидит в углу в своей квартире. Мимо проносится медсестра, чуть не налетает на меня и исчезает в палате. Я опять представляю себе Гретхен, таблетки у нее под ногами… О господи. Мне кажется, что все начинает медленно вертеться вокруг меня. Я едва слышу собственный визгливый голос:
– Нет!
А в следующее мгновение я падаю на пол. Том наклоняется и пытается поднять меня. Он прижимает меня к себе, а я плачу, плачу, плачу, словно это у меня разрывается сердце.
Глава 4
– Ее зовут Гретхен Бартоломью, господи боже, – вздохнула я, сев на маленький чемоданчик и стараясь не обращать внимания, как подо мной что-то похрустывает. Наверное, все флакончики в моей косметичке треснули. – Я эту девицу никогда не видела, но с таким претенциозным имечком она может быть только толстозадой тупицей. Ну зачем, зачем, зачем я только согласилась на это?
– Тебе оплатили дорогу до Лос-Анджелеса и обратно и все расходы, а если все хорошо сделаешь, этот журнал, быть может, даст тебе заказ по видовым съемкам, – рассудительно заметил Том, всовывая ноги в туфли. – И потом – она не виновата, что ее так зовут. Может быть, она хорошенькая.
– Все это как-то по́шло! – проворчала я.
Кроссовки попытались вылезти из чемодана и застряли между зубчиками молнии. Я засунула их поглубже и попробовала застегнуть молнию.
– Она ведущая детской телепрограммы, а это значит, что она наверняка толстая, как два бревна. Ну, давай же…
Пальцы у меня побелели от усилия. Я никак не могла застегнуть треклятый чемодан.
– Почему же тогда ее решили снимать? – рассеянно спросил Том.
– Она переезжает в Голливуд, чтобы там засветиться, или что-то в этом роде, – буркнула я, тяжело дыша. – Да кому какое дело? Черт. Чемодан сейчас треснет. С одной стороны застегивается, а с другой – никак. Ну вот, кажется, получилось…
Я с опаской посмотрела на растянувшиеся швы. Может быть, четыре пары обуви – это и вправду лишнее. Я встала и выжидательно уставилась на чемодан. К счастью, он не треснул, но разбух, будто надувной шарик, готовый лопнуть в любую секунду.
– Кстати, насчет приездов и отъездов? – Том взялся за концы галстука, висевшего у него на шее. – Пока тебя не будет – позвонить тому испанцу и сказать, что он может занять старую комнату Вик?
Видимо, ответ был написан у меня на лице. Том сочувственно улыбнулся, затянул галстук, подошел и обнял меня.
– Я понимаю, ты скучаешь по ней, Эл, но не можем же мы себе позволить, чтобы ее комната все время пустовала.
– Париж, – буркнула я, уткнувшись носом в его рубашку, – нашла тоже, где поселиться. Терпеть не могу этого смазливого французского докторишку со всеми его сладенькими: «Приезжай и живи в моем château[6]6
Замок, дворец (фр.).
[Закрыть], chérie[7]7
Милая (фр.).
[Закрыть]».
– Да ладно тебе, – рассмеялся Том. – Ведь нам с тобой нравится Люк. Ты же сама часами говорила с Вик по телефону и убеждала ее в том, что она поступила правильно! А теперь она очень счастлива.
– Ладно, значит, позвоним этому испанцу, – довольно грубо бросила я. Я думала о Вик, по которой очень скучала. – Из всех потенциальных квартирантов он меньше других похож на чокнутого.
– Но с другой стороны, – Том отстранился, его взгляд стал озабоченным, – уверены ли мы, что нам хочется жить лишь вдвоем, а не под одной крышей с каким-то надутым испанцем, которого мы нашли по объявлению в газете? Чего доброго, станет тут разгуливать голышом…
– Мы не можем себе это позволить, мы же уже обсуждали, – проговорила я, пережевывая кусок тоста, который взяла с тарелки, и ища глазами свою сумочку. Никак не могла вспомнить, где видела ее в последний раз.
– Если, конечно, мы не начнем подыскивать квартиру поменьше. Или дом. Может быть, купим. Вместе.
Я мгновенно перестала искать сумочку и повернулась к Тому. Впервые один из нас открыто и официально предложил что-то подобное. Я ждала, что у меня сердце заколотится от радости. К моему изумлению, не заколотилось. Правда, через несколько минут должно было подъехать такси. Как это типично по-мужски – выбрать самое неподходящее время для разговора о глобальных переменах в жизни. Просто так – взять и ляпнуть.
– Снимать квартиру на большой срок – выбрасывать деньги на ветер, – продолжал Том, быстро сделав глоток чая. – Это хорошо, когда ты помоложе, когда любишь перемены, но мы бы могли изрядно сэкономить, если бы вложились в ипотеку… и условия на рынке просто отличные для таких, как мы.
– Для таких, как мы? – озадаченно переспросила я.
– Для людей оседлых, для супружеских пар… большинство наших друзей купили жилье, – многозначительно заметил Том. – У меня на счету накопилась приличная сумма, и…
– Но разве нам не следует сделать это просто потому, что нам так хочется, а не из чистой практичности – потому, что Вик уехала? – спросила я.
Том невыразительно посмотрел на меня и сказал:
– Ну хорошо, мы этого хотим – разве нет?
Я не нашлась что ответить.
– А-а-а! – протянул Том, внимательно глядя на меня. – Какой же я балбес! Ты имеешь в виду, что так поступать не слишком романтично. Черт, Эл, прости меня. Я тебя понял. Ты права. Но знаешь, получить ипотечный кредит – это почти то же самое, что пожениться.
У меня глаза на лоб полезли. Что?
– Ну, по крайней мере, с правовой точки зрения, если что-то пойдет не так, но на самом деле такого точно не случится.
Он многозначительно выдержал мой взгляд и улыбнулся.
Вот это да. Я стояла, слегка ошарашенная, осознавая, что мужчина, который пробыл моим бойфрендом два года, секунду назад спокойно сообщил мне, что всерьез намеревается на мне жениться.
Я ждала восторга, ощущения типа «вот и свершилось!» или радости, когда все кусочки пазла укладываются на свои места… но чувствовала только усталость. Напряжение спало – вот и все. На самом деле я не чувствовала почти ничего, но, учитывая, что вплоть до последних дней только тем и занималась, что помогала Френсис готовиться к свадьбе, удивляться не следовало. Я была бы рада, если бы мне до конца дней моих не довелось больше увидеть ни одного плана рассаживания гостей и заказа на обслуживание. А Том, в конце концов, сказал мне об этом за завтраком таким тоном, словно сообщил об оплате очередного счета за электричество. Когда мне было лег двенадцать, когда я представляла в мечтах, что выйду замуж года в двадцать три и у меня будет несколько детей, я и подумать не могла, что кто-то встанет передо мной на колени и скажет: «Элис, ты согласна взять вместе со мной ипотечный кредит?» А он даже об этом меня не спросил.
– Я думаю, – Том сделал большие глаза, словно бы не замечая, что я лишилась дара речи, – нам стоит пустить квартиранта и начать присматривать квартиру для покупки. Это можно будет сделать через пару месяцев. Скидка будет, – он задумчиво глянул на потолок, – процента эдак три, и мы компенсируем часть пошлины, какую бы квартиру ни подыскали. – Он радостно улыбнулся мне. – Ты права, это самый лучший план.
А я ни слова не произнесла.
– Я ему сегодня попозже позвоню и скажу, пусть переезжает как можно скорее. Время – деньги! – Том весело потер ладони. – Кстати, об ипотеке, ты как думаешь, какой у тебя реальный годовой доход? За вычетом налогов?
– Том, – медленно выговорила я, наконец обретя дар речи, – мне предстоит лететь на самолете на другой край света. Я даже не знаю, где моя сумочка, и такси вот-вот подъедет. Нам обязательно говорить об этом сейчас? Мы не можем подождать до моего возвращения?
– Ладно. – Похоже, его искренне разочаровало то, что я не вытащила из заднего кармана джинсов банковскую распечатку. – Тогда я просто скажу этому испанцу, чтобы переезжал.
– Отличная мысль, – процедила я сквозь зубы. Итак, мы прошлись по кругу. – А теперь, черт побери, где же моя сумка?
Под окном засигналила машина. Я подбежала к окну и посмотрела вниз. Водитель, делавший вид, что ему хочется как можно скорее тронуться в путь, но при этом не поднимавший голову, похоже, ждал меня.
– Черт, – выругалась я. – Он уже здесь.
Я постучала по стеклу кончиками пальцев. Водитель поднял голову. Я показала ему руку с растопыренными пальцами, надеясь, что он поймет: я прошу его подождать пять минут.
Я быстро обернулась и увидела, что моя сумочка небрежно покачивается на вытянутой руке Тома.
– Твой паспорт на месте, – сообщил Том. – Я проверил. Успокойся, у тебя уйма времени.
Таксист снова посигналил.
– Да чтоб тебя! – проворчал Том и нахмурился. – Нетерпеливый какой. Я помогу тебе. – Он подошел и поднял чемодан. – Господи, Эл! Ты ведь всего на двое суток едешь! – Пыхтя от натуги, он вынес чемодан на лестничную клетку. – Ты, случайно, не вздумала меня бросить?
Я рассмеялась – намного громче, чем собиралась, и меня это, похоже, расстроило сильнее, чем его.
– Так ради чего затеяна эта съемка? – поинтересовался Том, когда мы спускались по лестнице.
Нет, все-таки странный народец эти мужчины. Как можно минуту назад говорить о таких серьезных вещах и тут же переключаться на что-то абсолютно тривиальное как ни в чем не бывало?
– Да здравствует Голливуд, – проговорила я в ответ на его вопрос. – Прощайте мои планы заняться чем-то менее коммерческим и более творческим. Я – сплошная большущая несерьезная распродажа.
Том расхохотался. Я обогнала его и открыла дверь подъезда.
– Все не так ужасно! Допустим, это не совсем «Нэшнл джиографик» и выглядит немного скучновато, но все же, как ни крути, денежки платят. – Он подождал, пока таксист выйдет из машины. – Просто думай о большей пользе, – добавил он, когда таксист взял чемодан, впихнул его в багажник и вернулся на свое место. – Знаю, такая работа не слишком тебе по нутру, Эл, но ты уезжаешь всего на пару дней. Не успеешь оглянуться, как вернешься. Да, и не забудь: в субботу Банкерс и Джордж устраивают рождественскую вечеринку.
– Не слишком ли рано для рождественских вечеринок? Еще только конец ноября!
Том пожал плечами.
– Что поделаешь с Джорджем? Такой уж он. Суперорганизованный. И Банкерса ты знаешь – этот никогда не упустит шанса собрать как можно больше женщин под веткой омелы[8]8
Ветками омелы в ряде стран принято украшать дом на Рождество.
[Закрыть] до того, как на его безымянный палец скользнет обручальное кольцо.
Мне стало еще тоскливее. Коллега Тома Эдвард Банксби по прозвищу Банкерс[9]9
Bunker (англ.) – скамейка, скамья (вт. ч. – на стадионе).
[Закрыть] (этим прозвищем остроумно обыгрывалась его фамилия, а также то, что он был заядлым болельщиком регби) был неисправимым бабником. Банкерс обожал вместо приветствия хватать дам за задницу. Его невеста Джорджина, зоркая мегера, носила туфли на высоченных шпильках и все разговоры обычно начинала так: «Привет, я Джорджи. Я самая молодая партнерша в фирме. Ну а вы сколько зарабатываете?» Шутники острили, что она носит мужские причиндалы Банкерса в своем портфеле и выдает их ему исключительно по особым случаям.
– Знаю, он тот еще похабник, да и Джорджина не сахар, но мне действительно нужно отметиться на этой вечеринке. У них дома. Он пригласил всех с работы. Насчет подарка я сам соображу, так что ты не напрягайся.
Я вздохнула.
– Прости, дорогая. А ты хотела навестить кого-то из своих друзей в эти выходные? – спросил Том.
– Кого, например? Я уже несколько недель ни с кем не виделась – работы было по горло. Натуральная социальная затворница.
– Вот поэтому-то тебе и надо оторваться на всю катушку, пока будешь в отъезде, – ласково проговорил Том, обнял меня и поцеловал в губы.
– Постараюсь, – пообещала я.
Сколько же всего на меня сразу обрушилось. Вечеринки, ипотеки, свадьбы. А еще не было восьми утра.
– Я хорошо выгляжу? – нервно спросила я, осматривая свое пальто телесного цвета, надетое поверх черного платья-туники и плотных черных колготок. – Думаю, колготки я смогу снять по прилете, если будет жарко. У меня в сумке босоножки. Нормально будет, как думаешь?
– Ты выглядишь потрясающе. Пошли мне эсэмэску, когда самолет приземлится. – Том открыл дверцу машины.
Я села и опустила стекло в окошке.
– Я люблю тебя, Эл, – сказал Том. – Доброго пути.
– И я тебя люблю, – автоматически ответила я. – Ну так позвони этому испанцу, пусть переезжает. Но только больше ничего не делай, ладно? О, и еще не забудь своей маме позвонить – скажи, что мы приедем к ним на День подарков[10]10
День подарков – праздник, отмечаемый в Великобритании 26 декабря, на следующий день после Рождества.
[Закрыть]. А к моим родителям заедем на Рождество.
– Есть, сэр!
Том шутливо отдал мне честь. Я одарила его веселым взглядом. Такси тронулось с места. В конце дорожки я обернулась, чтобы посмотреть на Тома. Он все продолжал махать мне рукой. Я помахала в ответ, но, стоило машине повернуть за угол, тяжело вздохнула, прижалась к спинке сиденья и с неудовольствием поймала себя на мысли о том, что три дня в Лос-Анджелесе, быть может, не так уж плохо.
Уже сидя в салоне самолета, пристегнувшись к креслу и читая проспект с правилами безопасности, я все еще не могла успокоиться, а это было глупо, потому что Том ведь не сказал: «Ты выйдешь за меня?» Мы с ним всего лишь согласились сдать свободную комнату в квартире. Но он размышлял насчет ипотеки и, судя по тому, как он об этом говорил, всерьез подумывал о женитьбе.
Но ведь это хорошо? Дело было вовсе не в том, что я себе не представляла, как отец ведет меня к алтарю, а Том медленно поворачивает голову и улыбается. Представляла. Почему же тогда я так расстроилась?
Честно говоря, в последнее время меня почти все расстраивало. Не так просто было постоянно самой искать себе работу. Но мне нужны были деньги. Я не могла попросить мать и отца выручить меня, потому что свадьба Френсис их порядком разорила. Положа руку на сердце, я думала, папа просто взорвется, когда он получил счет за цветы. И потом, с какой стати мать с отцом должны меня содержать? Да, мне все давалось нелегко, но я многого добилась сама, чем втайне гордилась, хотя чаще мне приходилось заниматься тем, от чего я вовсе не была в восторге. Вот и предстоящая работа меня совсем не радовала.
Я представляла себе, как буду говорить: «Замечательно, просто блестяще, а теперь посмотрите на меня так, словно мой фотоаппарат вас любит!», и это было так мучительно. Я терпеть не могла заставлять себя быть такой, какой на самом деле не была. Вот видовая съемка – это да. Тут никому не нужно было себя навязывать. Снимай себе все, как оно есть, будто меня тут и не было, а потом спокойно уезжай. Однако сейчас мне предстояло нечто совершенно другое. Фотосессия. Как ни приятно фотографировать хорошенькую девушку на фоне города, все равно тягостно постоянно находиться на публике и делать снимки кого-то, одетого как… (я заглянула в присланный мне план фотосессии) британская офисная служащая/развязная школьница, расставившая ноги над звездой на Аллее славы. О боже… Я мысленно поежилась, у меня засосало под ложечкой. Это было так дешево.
Пластиковая упаковка с самолетной едой не улучшила моего настроения. Еда была безвкусная, хотя пахла нормально. Но, посмотрев пару фильмов и немного вздремнув (правда, синтетическое одеяло трижды ударило меня током, а в тесной туалетной кабинке я глянула на себя в зеркало и обнаружила, что прическа у меня похожа на всклокоченную гриву дока Брауна из «Назад в будущее»[11]11
Американский кинофильм в трех частях (1985–1990). Роль доктора Эммета Брауна, изобретателя машины времени, в нем исполняет актер Кристофер Ллойд.
[Закрыть]), я начала немного успокаиваться.
Мне просто нужно было выполнить все по программе. Я летела в Лос-Анджелес. Новый опыт – весьма полезный, новая отметка в паспорте и возможность хорошо заработать, а это даст мне шанс заработать еще больше и получить ту работу, которая мне будет нравиться.
«Все нормально, Элис, – мысленно сказала я себе, глядя на свое отражение в зеркале. – А эти два красных пятнышка у тебя на щеке – ерунда. Мало ли откуда они могли взяться. Давление на такой высоте повышенное, вот и выскочили».
Я твердо вознамерилась выжать из этой поездки все самое лучшее для себя.
В конце концов, большинство людей были бы готовы отдать кое-какие части своего тела за то, чтобы полететь в Лос-Анджелес, поселиться в шикарной гостинице и познакомиться со знаменитой телеведущей, а мне нужно было всего-навсего нацеливать на нее фотоаппарат. Наконец, я же не всю жизнь таким занималась. Всю прошлую неделю, к примеру, я фотографировала тюбики с губной помадой двадцати видов в разных ракурсах, и ничего веселого в этом не было. «Да здравствует Голливуд, – напевала я тихонько, более придирчиво разглядывая себя в зеркале и настраиваясь на лучшее, – где ты звезда, если только на что-то способен… или что-то в таком роде»[12]12
Героиня напевает сатирическую песенку «Hooray for Hollywood» из репертуара Дорис Дей, немного путая слова.
[Закрыть]. Я могла сделать это! Я собиралась это сделать.
– Славненькая гостиница, – весело объявила мне Гретхен Бартоломью, пока гримерша покрывала ее лицо тональным кремом. – Мне нравится, а вам, милая?
– Очень, – искренне ответила я, гадая, каково это – быть такой, как Гретхен. Незнакомая женщина накладывает тебе грим, незнакомые люди читают про тебя в журналах, смотрят на твои фотки, мысленно тебя раздевают. Бррр.
– Видимо, далай-лама остановился в этой же гостинице, – невозмутимо проговорила Гретхен, – так что у нас отличная компания.
Только я собралась спросить у нее, откуда она об этом знает, как мимо нас в какой уже раз проехал автобус, битком набитый туристами. Они, раззявив рты и прижавшись носом к стеклам, пялились на нас, сжимая в руках цифровые видеокамеры. Надо же – им довелось увидеть живую фотосессионную команду!
Экскурсовод прокричал:
– Привет! Как дела?
Я отвернулась. Гретхен, глазом не моргнув, каким-то образом ухитрилась показать гиду два поднятых вверх больших пальца. Следовало отдать ей должное: работала она без устали и с большим энтузиазмом с того самого момента, как мы встретились на первом месте съемки – в ювелирном магазине на Родео-драйв.
