Текст книги "Если в сердце живет любовь"
Автор книги: Люси Бродбент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– И когда думаешь начать?
– Боюсь, придется прямо сейчас.
У него всегда и все случается «прямо сейчас». С трудом скрываю разочарование.
– Лидия приедет на похороны, – сообщаю я, чтобы что-то сказать и в то же время оттянуть главную тему.
– Неужели? Что ж, она станет украшением церемонии. – Он отправляет в рот салат.
По вечерам мы с Адамом часто засиживаемся на диване дольше, чем следует, и болтаем. Я люблю это время и всегда жду приятной беседы. Он часто советуется относительно развития сюжета нового фильма. Диалоги тоже прорабатываем вместе. Но сегодня я решила взять быка за рога. Адаму, конечно, разговор не понравится, но ничего не поделаешь: мы взрослые люди. Глубоко вздыхаю и бросаюсь с головой в омут.
– Дорогой, я вот думаю о Тэкери.
– Надеюсь, парень не затеял очередную драку?
– Нет-нет, все спокойно. Просто я… – Замолкаю и пытаюсь найти нужные слова. – Просто мне хотелось бы дать ему возможность встретиться с Бреттом.
Адам кладет вилку на поднос, в полной тишине звук кажется очень громким. Смотрит на меня, поджав губы. Так, понятно. Оказывается, не все здесь взрослые люди.
– Дело в том, что для меня самой отец – главный человек в жизни. Только благодаря его влиянию я стала собой, хотя, к сожалению, раньше этого не понимала и не ценила. Поэтому и хочу, чтобы Тэкери узнал родного отца.
Замолкаю, потому что Адам смотрит так, словно я только что призналась в зверском убийстве.
– Послушай, я много об этом думала, – продолжаю, стараясь говорить тихо, невозмутимо и рассудительно. – Когда родители умирают, ничего не поделаешь. А Тэкери имеет право знать, откуда он родом. Только так он сможет понять и почувствовать себя.
Внезапно снова подступают слезы. Зачем? Их никто не звал. На этой неделе довелось наплакать столько литров, что вполне можно подавать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.
Адам немного смягчается и внимательно на меня смотрит: по выражению лица пытается угадать степень искренности. Сам он выглядит озадаченным. Неприятно. Неужели настолько странно и необычно ценить семью, родителей? Я ведь не прошу ничего неразумного. В кармане у Адама звенит сотовый, и он вздрагивает. Вот так всегда: снова звонок, снова работа, снова поджимают сроки.
– Пожалуйста, не отвечай, – прошу я. – Давай поговорим.
Адам ставит поднос на стол и вытаскивает телефон.
– Да. Ко-конечно. Что, прямо сейчас? К какому сроку? Они что, с ума со-сошли?.. Хорошо… да, приеду. – Отключается и с решительным видом поворачивается ко мне: – Надо возвращаться в офис. Новый сценарий «Пресс-папье» нужен к утру. Вся съемочная группа готова и ждет.
– Неужели даже некогда поговорить? – умоляю я. – Не знаю, заметил ли ты, но умер мой отец, а тебя целую неделю нет дома.
– Прости. – В голосе слышится сочувствие, а рука ложится на плечо. Он обнимает меня и прижимает к себе. – Пожалуйста, п-прости. Знаю, что тебе сейчас нелегко, но не могу им отказать. Это настоящий прорыв.
Успех затягивает. Стремление к успеху способно полностью поглотить человека. Успех обольщает, сулит признание, известность, влияние, богатство. Все это я уже где-то видела.
Глава 16
После нескольких месяцев постоянного нытья и уговоров папа наконец разрешил мне оставить английскую частную школу и вернуться домой. От былой уверенности в себе почти ничего не осталось. В нашем доме прочно утвердилась Кимберли. Мне исполнилось пятнадцать лет, и я отличалась отчаянной независимостью, однако четкого направления в жизни не имела. Можно сказать, что из Англии вернулась трансформированная версия той девочки, которую три года назад отослали с глаз долой. Дерзость сменилась неуверенностью, заносчивость уступила место растерянности и болезненному желанию угодить. Почему-то я не переставала винить себя в разводе родителей.
Лиззи устроила в своем доме вечеринку в честь моего возвращения.
– Хочешь немного попробовать? – предложил лихой байкер с красной банданой на голове. Развернул на кофейном столике листок бумаги с белым порошком, а порошок аккуратно сгреб в тонкую полоску. Свернул в трубочку долларовую банкноту и предложил понюхать. Родителей Лиззи дома не было, и она собрала всех подряд: хиппи, рокеров, серферов, байкеров – компания получилась разношерстная, пестрая и шумная. Из колонок надрывались «Ганз-н-Роузез». Лиззи переживала период увлечения тяжелым роком.
– С удовольствием, – храбро согласилась я. Втянула в себя кокаин и запила большим глотком текилы прямо из бутылки. Готово, со мной можно было делать что угодно.
– Дочка Гевина Сэша, да? – уточнил парень.
– Да.
– Класс!
Я предложила ему приложиться к бутылке, и он сделал несколько серьезных глотков.
– Мне нравятся его песни. Гевин Сэш – по-настоящему крутой парень.
Я ощутила законную гордость. Мне всегда нравилось слушать, как хвалят папу. Наверное, так острее ощущалась сопричастность.
– Да, классный и крутой, – согласилась я. – Скоро выйдет его новый альбом.
– Здорово, – порадовался парень. – Кстати, меня зовут Джефф.
– А меня – Перл. – Мы по очереди приложились к горлышку.
– Наверное, интересно быть дочерью Гевина Сэша? Как живется с таким отцом?
Люди часто задавали этот дурацкий вопрос.
– Ну… – я пожала плечами, – вообще-то совершенно обычно. Нормально.
Джефф откинулся на спинку дивана и улыбнулся. Выглядел он волне взрослым, даже мужественным. На подбородке щетина, в углах глаз легкие морщинки, голые руки покрыты татуировкой – главным образом цветами. Это успокоило. У папы на руках тоже были цветы.
– Хочешь подняться наверх? – предложил он.
Я поняла, о чем речь. Любопытно. В частной школе для девочек такого кино не показывали.
– Пойдем.
Спустя десять минут я услышала, как Джефф внизу хвастался перед друзьями:
– Ни за что не угадаете, кого я только что трахал. Дочку самого Гевина Сэша.
Глава 17
Есть один хороший способ борьбы со стрессом. Надо потереть ладони, чтобы они согрелись, а потом закрыть ладонями глаза, сконцентрироваться на исходящем от них тепле и несколько раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Убрав руки, чувствуешь себя значительно спокойнее. Как правило, помогает. На похоронах, правда, все вокруг думают, что ты плачешь.
– Ты в порядке? – заботливо интересуется сидящий рядом Адам.
– Принимаю меры, чтобы не выплеснуть на Хизер боль и обиду, – отвечаю я достаточно громко, чтобы она могла услышать с первого ряда.
Конечно, можно было предположить, что день папиных похорон вряд ли будет похож на прогулку в парке, но сейчас действие начинает опасно напоминать плохое реалити-шоу. Есть на телевидении специальные программы, в которых наблюдают за чересчур властными, деспотичными женами, так почему бы не поставить камеру в церкви во время похорон и не направить на жаждущую исключительного внимания вдову?
Меня только что проводили к третьему ряду. Хорошо, пусть так. Третий ряд! Первый ряд в церкви, если я правильно понимаю, должны занять близкие родственники умершего. После того как Хизер не ответила ни на один мой звонок, я позвонила священнику и спросила, когда и как будет проходить служба. И он сказал, что наше место – на первой скамейке. Но Хизер рассудила иначе. Устроилась в первом ряду с Кейси и Джоули. Рядом с Джоули сидит ее отец – бывший супруг Хизер. Можете поверить? Она действительно притащила на папины похороны своего бывшего. Рядом с бывшим – родители Хизер. Во втором ряду всю скамейку заняли прочие ее родственники. На первых рядах с другой стороны, через проход, Хизер рассадила папиных музыкантов и нескольких менеджеров. Лидии, Эшли и мне места показали охранники. Наверное, надо благодарить и за такую милость, потому что народу собралось видимо-невидимо. Я посоветовала Эшли и Лидии дышать глубже. Папа знает, что мы его любим, где бы ни сидели. Но выдержка дается нелегко. Утром выяснилось, какую надпись Хизер заказала для папиного надгробия.
«Вечная любовь и память. Гевин Сэш. Легенда рока.
Обожаемый муж Хизер и любящий отец Джоули и Кейси».
А ниже, мелкими буквами, приписка:
«А также отец Лидии, Эшли и Перл».
Папа пришел бы в ярость. И даже не из-за того, что Лидия, Эшли и я оказались на задворках, сведенные почти до нуля мелким шрифтом и оттесненные дочерью, которая даже не была ему родной. Что и говорить, бесстыдная жестокость больно ранила. Но еще хуже выглядело выражение «легенда рока». Папа скептически относился и к самому титулу, и вообще ко всяческим попыткам создать из него объект поклонения. Даже помню, как он шутил насчет собственной эпитафии: «Гевин Сэш умер. Отличный карьерный ход». Это он придумал как-то на Рождество. Были и другие варианты. Например: «Наконец-то заслужил крупный шрифт на афише» или: «Ну вот, наконец, и успокоился». Нравилась ему и надпись на могиле Фрэнка Синатры: «Лучшее еще впереди». Понимала ли Хизер моего отца? Боюсь, что нет. Я попыталась что-то возразить по поводу эпитафии, но она и слушать ничего не захотела.
Служба начиналась с папиного любимого гимна «Господин наш и отец». Хотя бы здесь Хизер попала в точку. «Прости нам наши глупости и ошибки», – поем мы, и я изо всех сил стараюсь простить Хизер.
В сумке вибрирует сотовый. Быстро смотрю на номер. Звонит Стивен. Неужели этот человек вообще ничего не понимает? Не обращаю внимания и пою громче. Телефон снова вибрирует. Игнорирую. Босс требует внимания снова и снова.
О Господи!
– В чем дело? – спрашиваю шепотом.
– Потерял очки.
– Попроси Марию поискать.
– Она ушла.
– Ну, так поищи сам.
– Уже искал.
– В ящике стола смотрел?
– Нет.
– Посмотри.
Молчание.
– Нашел. Будь добра, на обратном пути купи…
– Стивен, я на папиных похоронах и сегодня уже не вернусь, – перебиваю я и решительно нажимаю кнопку отбоя.
Милостивый Боже, не дай мне убить Стивена!
Адам негромко поет слева. Беру его под руку, и локтем он крепко прижимает к себе мою ладонь – вроде бы простое движение, но за ним скрывается многое. У Адама сегодня тоже не самый приятный день. Утром у меня начались месячные, так что пока ребенок не предвидится. За завтраком он обнял меня и сказал, что надо надеяться на лучшее и продолжать попытки, но я все равно почувствовала, насколько глубоко он разочарован. Справа сидит Эшли и поет громче всех. Замечаю, что тыльной стороной ладони брат смахивает со щеки слезу, и очень хочу его обнять. За Эшли прячется Лидия. От нее, конечно, не дождешься ни слезинки. Все тот же упрямый подбородок. С нашей последней встречи она еще больше похорошела. Может быть, даже выглядит не такой сердитой. В больших испуганных глазах чуть меньше боли, а лицо утратило выражение негодования. Сестра слегка наклоняется и смотрит на меня, а я ощущаю тепло, которого не испытывала много лет: солидарность общего прошлого и узы общей утраты. Обострилось ли ее горе оттого, что она на годы лишила себя общения с папой? Боюсь, что так.
– Где Тэкери? – шепчет Лидия.
– Дома, с няней, – тоже шепотом отвечаю я. – После службы она его приведет.
– Мечтаю увидеть племянника. – Лидия улыбается. Она поссорилась с папой после того, как он женился на Хизер. Произошла ужасная сцена с такими эпитетами и характеристиками, что в церкви даже вспоминать страшно. Папины серийные браки Лидия почему-то всегда переживала как личное оскорбление. Мы с Эшли понимали, что он просто так устроен, а потому принимали непостоянство как неизбежность, а Лидия считала необходимым противостоять каждому новому витку биографии – возможно, потому, что по знаку зодиака она Овен.
Время от времени Эшли встречается с сестрой, когда бывает в Нью-Йорке, а иногда, правда, редко, я разговариваю с ней по телефону. Приезжать в Лос-Анджелес она всегда категорически отказывалась. Сейчас у Лидии собственный бизнес: она дизайнер и занимается созданием украшений из драгоценных камней и золота. Очень хочется верить, что на папу она уже не сердится, иначе не сидела бы сейчас рядом с нами.
Оглядываюсь. В церкви много знакомых лиц, и каждое рождает воспоминания. Пришли все: гитаристы, ударники, менеджеры, продюсеры. Странно видеть шумных, жизнерадостных людей печальными.
Священник уверенно ведет всех нас от молитвы к молитве, от гимна к гимну. Наконец наступает очередь прощального слова, которое произносит отец Хизер. Честное слово, это ужасно. Когда джентльмен говорит об отрезвляющих мыслях, я едва сдерживаю смех. Интересно, это заранее придуманная шутка? Могу поклясться, что слышу доносящийся сзади хохот. Наконец нас выпускают на яркое калифорнийское солнце, прямиком в лапы папарацци. После духоты и угнетающего запаха ладана глоток свежего воздуха кажется счастьем.
Мы хороним папу в мемориальном парке Вествуд, рядом с блондинкой и брюнеткой – Мерилин Монро и Натали Вуд. Думаю, он был бы рад. В похоронах участвуют только близкие родственники. С кладбища едем в папин дом – туда, где я выросла и где теперь безраздельно хозяйничает Хизер. Она наняла официантов, и сейчас они бегают, разнося закуски.
Папе это сборище наверняка бы понравилось. Разве не так всегда описывают похороны? Царит почти праздничная атмосфера, во дворе официанты предлагают вино и маленькие бутерброды. Собралось не меньше двухсот человек. Я приветствую кузенов, давних друзей, просто деловых знакомых и неожиданно натыкаюсь в толпе на Бетти. Она крепко меня обнимает, а я замечаю, как постарела добрая няня. Должно быть, ей уже лет шестьдесят пять, не меньше. Волосы не просто седые, а белые.
– Тебе будет очень не хватать отца. – Бетти всхлипывает, полагаю, из жалости и сочувствия ко мне. – Ты всегда любила его больше, чем он того заслуживал. Моя маленькая Перл. – Мы садимся рядышком. – А как поживает твоя мама?
– У нее все прекрасно.
– Не захотела приехать, чтобы поддержать тебя? – спрашивает няня, хотя прекрасно осведомлена об отношениях в нашем семействе.
– Нет. Наверное, для нее это слишком тяжелое событие, – отвечаю я.
Бетти вздыхает. По-моему, она никогда не одобряла образ жизни моих родителей.
– Ты следишь за собой? – заботливо интересуется она, и я киваю. – Нелегко пережить утрату. Надо себя беречь.
Обещаю себя беречь.
– Это твой муж играет с Тэкери? – Она показывает в дальний конец сада. Тэкери играет в футбол с кем-то, кто стоит ко мне спиной.
– Нет. Не знаю, кто это. Но Адам где-то здесь, – показываю в сторону толпы.
– Да, кстати. Спасибо за фотографии Тэкери, которые ты мне прислала. До чего же красивый мальчик!
– Красивый, – гордо соглашаюсь я. – Наверняка вырастет покорителем сердец.
В эту минуту сын бежит за мячом. Темные кудрявые волосы развеваются на ветру. И вдруг сердце обрывается. У того, кто с ним играет, точно такая же пышная каштановая копна волос. Человек оборачивается, и я узнаю Бретта.
– Какого черта ты здесь делаешь? – Не в силах сдержать ярость, я вскакиваю со скамейки и решительно направляюсь к футболистам.
Бретт и Тэкери смотрят с одинаковым выражением недоумения. Господи, до чего же они похожи! Невыносимо. Впервые вижу их вместе: оказывается, Тэкери – точная копия отца.
– Играем в футбол, мамочка, – невинно поясняет Тэкери. – Разве это плохо?
Не хочу устраивать сцену в присутствии сына, а потому вынуждена остановиться и признать, что ничего плохого в футболе нет.
– Этот дядя классный, знает разные приемчики, – восхищенно сообщает Тэкери. – Вот, например, такой. Давай покажу.
К счастью, попытка малыша изобразить «приемчик» заканчивается точным ударом в кусты. Он бежит за мячом и на время исчезает из виду.
– Мог бы спросить у меня разрешения, – возмущенно шепчу я Бретту.
– Спрашивал, – спокойно отвечает он.
– Но я не разрешала. Что ты вообще здесь делаешь? – Сдерживаться удается с трудом. Будь я мужчиной, наверняка полезла бы в драку, но сейчас всего лишь заставляю себя глубоко дышать.
– Успокойся и не сердись. Я пришел не для того, чтобы встретиться с Тэкери, – невозмутимо заявляет Бретт.
– А для чего?
– Не для чего, а почему. Пришел потому, что сегодня провожают твоего отца. Гевин был моим тестем – забыла? – Бретт смотрит туда, где из кустов торчит попа Тэкери. – Может быть, не стоило тебя раздражать. Но я его любил, и с этим ничего не поделаешь.
Приходится признать, что Бретт говорит правду: они с папой действительно отлично ладили. Принято считать, что девушки выходят замуж за мужчин, которые чем-то напоминают им отцов. Так вот, должна сказать, что у Бретта действительно было немало общего с папой. Оба любили музыку, творчество, юмор, веселые дурачества и, разумеется, футбол. Увлечения объединили их с первой же минуты знакомства.
– Даже не собирался приезжать сюда из церкви. Просто хотел выразить соболезнование. Но Хизер увидела меня в толпе и велела ехать. Я не знал, что здесь будет Тэкери, – оправдывается Бретт. – Прошу прощения, если переступил черту.
Тэкери появляется из кустов с запутавшимися в волосах листьями. Смотрю на красавца сына и постепенно успокаиваюсь.
– Ну, давай! – кричит он Бретту и бьет по мячу.
– Можно мне поиграть? – спрашивает Бретт, ловко отбивая пас. – Если скажешь уйти, уйду. Может быть, действительно не стоит мешать. – Он смотрит большими выразительными глазами кинозвезды; тем самым взглядом, от которого я когда-то мгновенно таяла.
– Мамочка, разреши, пожалуйста, – поддерживает Тэкери.
Я в растерянности. Стоит ли устраивать из мелочи большую драму?
– Хорошо, играйте. – Сдаюсь и возвращаюсь к дому. У входа встречает Лидия и сообщает, что Адам только что стремительно покинул место действия. Проклятие! Большая драма уже началась.
– Проблемы? – спрашивает Лидия.
– Похоже, что так. Был бы в твоем распоряжении весь день, рассказала бы.
Я говорю в шутку, но Лидия серьезно смотрит на часы – модные, красивые, дорогие.
– Да, в моем распоряжении весь день, – сообщает она. – Самолет в девять вечера. Лечу ночным рейсом. Может быть, принести вина?
Как в детстве, устраиваемся на скамейке-качелях, откуда отлично виден Тэкери вместе с новым футбольным тренером. Лидия знает и о моем браке с Бреттом, и о разводе, и о новом замужестве, но в последние годы мы так редко и мало общаемся, поэтому детали, конечно, ей неизвестны. А я совсем забыла, как хорошо умеет слушать сестра.
– Ну и зря! Он классный. И с ребенком прекрасно ладит, – заключает она, едва я заканчиваю рассказ. Внимательно смотрит на Бретта ярко-голубыми глазами и постепенно осознает причину внезапного и стремительного ухода Адама. – Когда мы познакомились, он был отличным парнем. Изменился после того, как пришла известность? Доктор Джекилл превратился в мистера Хайда… или наоборот? Вечно путаю.
Лидия достает из сумочки пачку легких «Мальборо» и протягивает мне. Беру сигарету, прикуриваю, но затягиваюсь один-единственный раз. Нет, нельзя. С таким трудом бросила. Не хочу начинать снова.
– Кажется, ты его тоже любила.
– Пережила. – Пью вино, чтобы прогнать вкус никотина.
– Говоришь так, что не верится.
Официант предлагает канапе, но мы отказываемся.
– Папе слава тоже не пошла на пользу, – грустно изрекает Лидия и выпускает изо рта дым.
– И все же он не превратился в чудовище и не бросил беременную жену, как Бретт, – встаю я на его защиту.
– Нет, он бросил жену, когда ребенку исполнилось шесть, – ровным голосом уточняет сестра. – И это была всего лишь первая жена.
Конечно, Лидия права. Она снова глубоко затягивается. В долгом молчании не чувствуется ни неловкости, ни напряжения. Пожалуй, впервые вижу Лидию такой спокойной, уравновешенной, даже расслабленной. И одета тактично, со вкусом. Раньше мне всегда казалось, что она слишком старается хорошо выглядеть, но сегодня выбрала простой темно-синий брючный костюм и белую рубашку. Скромно и очень ей идет.
– Наверное, слава изрядно портит даже хороших людей, – продолжает Лидия.
Мы с интересом смотрим, как Бретт играет с Тэкери в догонялки: малыш с радостным визгом носится по саду.
– И папа признал бы это первым, если бы сам не оказался жертвой. Он так увлекся собой, что совсем не находил для нас времени.
– И все же он нас любил, – как всегда, возражаю я.
– Думаешь? – В голосе Лидии проскальзывает застаревшая боль, а лицо мгновенно темнеет.
– Уверена, – настаиваю я. Так хочется, чтобы она поверила.
– Папа не умел любить никого, кроме самого себя. Я молчу, потому что уже не раз спорила с Лидией по этому поводу. Легкий ветерок шелестит в кронах эвкалиптов, и до нас долетает терпкий аромат.
– Парень, похоже, больше не хочет оставаться в стороне. – Она показывает на Бретта, который в эту минуту учит Тэкери отбирать у соперника мяч.
Я вздыхаю. Понятия не имею, чего хочет и чего не хочет Бретт. Он появился слишком неожиданно.
– Ты еще не рассказала, как живешь в Нью-Йорке. Рядом кто-нибудь есть? – спрашиваю, чтобы сменить тему разговора.
Лидия улыбается:
– Нет, мужчины в моей жизни нет. Зато есть красивый кот Тео. – Она затушила окурок. – Ну и, конечно, успешный ювелирный бизнес. Дел хватает.
– Видела твои украшения в журнале «Стайл». Лидия скромно кивает.
– Похоже, их теперь носят все.
– Да, звезды интересуются, а заодно делают неплохую рекламу. На днях ко мне в магазин приходила Гвинет Пэлтроу. Вот, – она расстегивает и вынимает из ушей длинные серьги: сияющие кристаллы в виде черепа и скрещенных костей, – это тебе.
– Твой дизайн?
Сестра кивает, и я живо ощущаю гордость автора.
– И часы тоже?
– Да.
– Как красиво! Понятия не имела, что ты такая талантливая.
Лидия смотрит долгим взглядом, как будто пытается без слов открыть какой-то важный секрет.
– Понадобилось немало времени, чтобы понять, кто я и на что гожусь. – Она хочет сказать что-то еще, но в эту минуту к нам подходят Бретт и Тэкери. Мы обе встаем с качелей. – Ну, теперь моя очередь поиграть с племянником, – громко заявляет Лидия и шепотом добавляет: – А тебе, кажется, есть что обсудить с его отцом.
Она наклоняется, чтобы посмотреть Тэкери в глаза, знакомится и очень серьезно просит показать сад.
– Чудесный мальчишка, – говорит Бретт, едва они уходят. – Ты молодец, хорошо его воспитываешь.
Наступает моя очередь гордиться успехами. Быть матерью на самом деле не так легко, как пишут в книжках. Слегка улыбаюсь и, чтобы показаться беззаботной и равнодушной, маленькими глотками пью вино.
– Спасибо, – продолжает Бретт.
– За что именно? – уточняю я. Гнев возвращается. – Спасибо за то, что взяла на себя ответственность, пока ты… – Я заставляю себя замолчать.
– Спасибо за то, что сумела стать такой замечательной мамой, и за то, что позволила увидеть сына, – спокойно поясняет Бретт. – Для меня это очень важно. – Он долго молчит, а потом искренне продолжает: – Важнее, чем ты можешь представить.
Бретт смотрит вдаль задумчиво, отстраненно, и я впервые осознаю, что с ним что-то произошло. Не могу сказать, что именно, но ясно вижу, что человек изменился. Изменился серьезно и глубоко. Куда-то исчезли и самомнение, и заносчивость.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Что «зачем»? – Он недоуменно поворачивается.
– Зачем после стольких лет тебе внезапно потребовалось познакомиться с Тэкери?
– Все равно не поймешь, – тихо отвечает он. – Просто не сможешь понять. А уж тем более не сможешь простить – после всего, что я натворил.
Молчание длится вечно. Мне слегка не по себе. Тэкери и Лидия скрылись из виду, гости постепенно расходятся.
– Я кое-что тебе принес, – осторожно, словно с опаской произносит Бретт и опускает руку в карман брюк. И в голосе, и в движениях чувствуется сомнение. Он уже не так уверен в себе, как прежде. – Вот. – На раскрытой ладони лежит маленькая коробочка.
С первого взгляда узнаю кольцо. Изящное, с семью бриллиантами. Мое обручальное кольцо – я швырнула его, когда застала Бретта в объятиях Консуэлы Мартин.
– Может быть, напрасно стараюсь, но почему-то хочется, чтобы оно вернулось к тебе. Это же твое кольцо, – почти шепотом поясняет Бретт.
Я держу коробочку на ладони и не знаю, что сказать.
– А вот второе, свадебное, я так и не нашел. Да, впрочем, вряд ли оно тебе потребуется.
– У меня теперь другое, – говорю я и показываю руку с двумя подаренными Адамом кольцами: одно из них с огромным бриллиантом.
– Конечно, – обреченно соглашается Бретт.
– Не могу принять. – Закрываю коробочку и протягиваю Бретту. – Не имею права.
– Значит, сохрани для Тэкери, – настаивает он.
С дорожки доносятся голоса. Кто-то громко прощается. Я теряюсь в сомнениях.
– Пожалуйста, – просит Бретт. – Для меня это очень важно.
– Не могу.
– Можешь. Если для Тэкери, то можешь. Аргументы заканчиваются.
– Хорошо, если для Тэкери, то возьму. – Кладу коробочку в карман.
– Пойду, пожалуй, – говорит Бретт и медлит, как будто хочет поцеловать. И на одну крошечную, самую крошечную долю секунды я готова обнять его и поцеловать в ответ. И тогда все снова станет как прежде. Но о чем я думаю? Надо срочно повернуться и уйти. «Повернуться и уйти», – командует внутренний голос.
– Что ж, прощай, – холодно говорю я и твердым шагом направляюсь в сторону дома. И о чем только я думала?
