Текст книги "Если в сердце живет любовь"
Автор книги: Люси Бродбент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 14
В отношении уюта и домашней обстановки британские частные школы недалеко ушли от тюрем. Об этом писал еще Ивлин Во, чьи книги я нашла в школьной библиотеке. Прочитала все его романы, да и вообще всю доступную литературу. Конечно, писатель был прав. Школа оказалась жестокой, враждебной и находилась за миллион миль от дома.
От смертельной тоски спасало чтение. Кроме книг, школьная библиотека имела и еще одно серьезное преимущество: здесь не было обидчиц. «Старшие» редко отягощали головы чтением. Поэтому я проводила за столом почти все время, погрузившись в чтение романов, и выныривала лишь тогда, когда звонок призывал на уроки, в столовую или сообщал, что пора ложиться спать.
Каждый день почтальон доставлял в библиотеку свежую газету. Я с интересом просматривала номер за номером, выуживая известия о папе. Оказывается, иногда родительская слава могла приносить некоторую пользу: в частности, удавалось узнавать, что происходит в семье, даже если письма давно не приходили. А еще я любила читать рецензии на папины концерты и альбомы и узнавать, куда его занесла гастрольная судьба.
К сожалению, газеты сообщали и иные новости.
«Гевин Сэш расстается со второй женой! – кричал заголовок. – Рок-звезда Гевин Сэш и модель Бонни Бэнкс подали на развод после двенадцати лет брака. «Расставание крайне тяжело, но необходимо нам обоим», – сказала Бонни, которая сейчас находится на Гавайях. Гевин Сэш продолжает жить в семейном особняке в Беверли-Хиллз, где его видели с таинственной блондинкой. Услышать комментарий артиста не удалось».
Я не заплакала. Окаменела от горя. Рядом со статьей была напечатана фотография мамы и папы, совсем новая: оба стояли на красной дорожке во время церемонии «Грэмми». Чтобы изобразить разрыв, редакция нарисовала между ними жирную черную линию.
Глава 15
– Хизер хочет все продать?! – восклицает Лиззи слишком громко и закидывает правую руку за голову, пытаясь принять позу, которую до сих пор понимает неправильно.
– Тсс… – шипит на нас стоящая впереди «твинки» в прозрачных леггинсах, через которые видны трусы.
– Но это же кошмар! – продолжает возмущаться Лиззи, правда, теперь уже шепотом. – Она обязана отдать те вещи, которые вы захотите сохранить.
– Я надеялась, что так и будет. Но она говорит, что надо двигаться вперед.
– Сука!
– Наверное, ей просто очень плохо без папы.
– Знаешь, в чем твоя главная проблема, Перл? – спрашивает Лиззи. – Ты не можешь тоже стать сукой. Пора разозлиться и ответить Хизер ее же оружием. Да, надо вести разговор на равных. Почему ты всегда скромничаешь и уходишь в тень?
– Вовсе нет.
Лиззи надувает детский розовый пузырь из малиновой жвачки, и «твинки» снова недовольно ворчит.
– Кроме того, твой отец должен был составить завещание.
– Полагаю, он это сделал.
– И что же?
С вытянутыми руками и широко расставленными ногами мы медленно движемся – вернее, как предписано наукой, перетекаем – в позу, которая мыслится как поза дракона, хотя, честно говоря, образ орангутанга кажется более актуальным. Сейчас половина третьего. Мы в клубе «Кранч» на бульваре Сансет, занимаемся китайской гимнастикой цигун. В самом Китае она популярна с глубокой древности, но в Лос-Анджелесе появилась совсем недавно. Упражнения положено выполнять молча, сосредоточенно, в полной тишине, но Лиззи решительно вызвалась меня сопровождать. Сказала, что не хочет бросать подругу в сложное время. Очень мило с ее стороны, хотя, по-моему, ей просто хочется поговорить о первом свидании с Кэмероном Валентином. Он использовал время с толком, однако потом попросил разрешения удалиться, так что до главного дело так и не дошло.
– Как бы там ни было, а отец наверняка оставил тебе кучу денег. В любой печали можно найти утешение. – Лиззи коварно улыбается. – Только подумай обо всем, на что сможешь потратить наследство.
– Лиззи! – укоризненно перебиваю я, хотя отлично понимаю, что подруга всего лишь пытается рассмешить.
Джейд, наша преподавательница, бросает осуждающий взгляд.
– Все мы – часть вселенной, а потому испытываем притяжение как неба, так и земли. Главное – найти баланс между двумя стихиями, – объясняет она и изгибается так, что становится похожей на дерево. В зале негромко играет китайская музыка. – Энергетическое поле, притягивающее все живое, должно иметь центр, поэтому в своей работе мы используем термин «центрирование». Он подразумевает состояние отсутствия дисбаланса.
Я делаю глубокий вдох и стараюсь не впасть в дисбаланс. Со смерти папы прошло десять дней, и мне необходимо ощутить центрирование, что бы, черт подери, оно ни значило. За это время я успела совершить немало подвигов: разбила боковое зеркало в машине, потеряла айпод и пропустила назначенный визит в салон красоты, чего раньше не случалось ни при каких обстоятельствах. Да, необходимо найти центр энергетического поля. Упорно пытаюсь сосредоточиться. Искать центр очень приятно: процесс успокаивает, организует и даже немного отвлекает от мыслей о страшной мести, которой заслуживает Хизер.
– Хочешь услышать, как прошло свидание с Кэмероном, или нет? – шепчет Лиззи.
– Нет, – шепотом отвечаю я и даже улыбаюсь. Дело в том, что мой ответ все равно ничего не изменит.
– Медитация достигает состояния концентрации в центре и невозможности эту концентрацию нарушить, – бубнит Джейд. Ровный голос усыпляет. Сосредотачиваюсь на собственном центре. Интересно, где он может находиться? Что, если в сердце? Думаю о сердце. Бьется, качает кровь. Думаю о папином сердце. Не бьется. Лучше послушать болтовню Лиззи.
– Потом расскажешь, – шепчу я, пока мы сгибаем колени и перетекаем в следующую позу. Надо все-таки постараться и сконцентрироваться на балансе. Последние дни прошли при полном отсутствии баланса; даже странно, что земной шар как-то удержался на своей оси и не опрокинулся. Я звонила маме, и мы долго разговаривали.
– Уже слышала по радио, – ровным голосом ответила она, когда я рассказала, что случилось. – Глупый старик. Не знал меры в сексе, вот в чем его проблема.
Очень хотелось услышать пару добрых слов об отце. Нет, даже мертвый, он не заслуживал ни снисхождения, ни прощения. Как был, так и остался источником разочарования.
– Я не поеду на похороны, Перл, если ты звонишь из-за этого. Не собираюсь становиться в очередь с другими женами.
Я ответила, что она вовсе не обязана ехать, а позвонила я, чтобы поговорить и сообщить печальную весть. Хотя, конечно, если бы мама приехала, на душе стало бы теплее. Мы никогда не были особенно близки, и все же порою мне очень ее не хватает. Сама не знаю почему.
Наверное, к кактусу легче приласкаться, чем к маме. Однажды, когда я была еще подростком, она спокойно, равнодушно заметила, что некоторые женщины рождены для материнства, а некоторые созданы для других целей. К сожалению, она не относилась к числу естественных, земных матерей. Нет, конечно, она вовсе не злодейка в духе Круэллы де Виль; ей просто неинтересно. Кажется, она считает, что материнство заканчивается в момент появления ребенка на свет. Родила – и продолжай спокойно заниматься собственными делами, словно ничего и не произошло. В детстве не тоскуешь по тому, чего не знаешь. Но сейчас я иногда задумываюсь, какой бы могла стать, если бы постоянно ощущала мамину заботу и поддержку.
Мама наполовину испанка – на католическую, неврастеничную половину. Родина бабушки подарила ей гладкую кожу с оливковым оттенком, большие карие глаза, волосы цвета темного шоколада и склонность к посещению церкви. Развод противоречит ее жизненным принципам. Во всяком случае, так было во время расставания с папой.
– Католики не верят в развод, – бросила мама боевой клич, когда на горизонте появилась Кимберли. Впрочем, когда она сама хотела выйти замуж за Гевина Сэша, а он был женат на Джоди, вопрос не казался столь принципиальным. Не зря же в Голливуде бытует поговорка: «Если тебе не нравятся мои принципы, не переживай. У меня много других».
Мама с папой встретились во время пересадки в аэропорту. Он летел в Австралию на гастроли, а ее путь лежал на Большой Барьерный риф, где намечалась важная фотосессия. Однако в связи с погодными условиями самолет отправили на Гавайи, и им пришлось провести вместе двадцать два часа. Двадцать два часа, чтобы узнать и полюбить друг друга. После этого они целый год переписывались. А потом снова встретились и поженились. Правда, романтично? Мне всегда казалось, что кто-то должен превратить красивую историю в киносценарий.
Вот только героине следует быть не такой вспыльчивой и нетерпимой, как мама. Папа радовался общению, непосредственно наслаждался каждой минутой, а мама едва нас выносила и нередко выражала раздражение криком. Она видела в детях соперников: так и не смогла смириться с тем ужасным обстоятельством, что мы отвлекали на себя папино внимание и требовали любви.
Мы с мамой немного сблизились позже, когда я повзрослела и начала интересоваться модой. Она понимала моду глубоко, фундаментально и воспринимала настолько живо, что могла, как по волшебству, превратить скучное платье в самый настоящий шедевр. Подобный талант не нашел в обществе достойной оценки, а ведь это истинное искусство, требующее знаний, дизайнерских способностей, творческого начала. Мои лучшие воспоминания о маме относятся к совместным походам по магазинам.
– Дорогая, отнеси в примерочную, – могла ска зать она, снимая с вешалки кричащую фиолетовую юбку. – Хочу, чтобы ты померила ее вот с этим. – И уверенно выбирала яркую оранжевую рубашку или психоделическую шифоновую блузку.
Продавщицы в ужасе отворачивались от безумного сочетания цветов и стилей. Я же послушно брала вещи, отправлялась в примерочную и одевалась. Верила, что мама знает, что делает. Вскоре она появлялась с ожерельями, браслетами и туфлями, выбранными методом тщательного прочесывания местности. И вот, когда все детали костюма оказывались на своих местах, они неожиданно складывались в законченную картину, настоящее произведение искусства. И теперь уже продавщицы склоняли головы перед мощью и блеском маминого воображения.
Да, любовь к магазинам нас объединяла. Но после развода мама уехала на Гавайи, и тонкая нить оборвалась. Право опеки над детьми получил папа. Мама на нас не претендовала. К тому времени я повзрослела и, насколько понимаю теперь, не смогла принять ее ревнивого отношения к папиной новой любви. Иногда мы перезванивались, но ни тепла, ни взаимопонимания в разговорах не было.
– Джоди, разумеется, на похороны не пойдет, – констатировала мама. Она всегда ревновала к Джоди, хотя никто из нас ни разу ее не видел. Но эта неприязнь – мелочь по сравнению с враждебным отношением к Кимберли. – А Кимберли, наверное, явится? Чтоб ей гореть в аду! – Имя Кимберли неизменно сопровождалось славным напутствием: «Чтоб ей гореть в аду!» Для меня эта фраза почти превратилась в фамилию.
– Не знаю.
– Почему не знаешь? А Хизер будет? Еще одно чудо природы. – «Еще одно чудо природы» – фамилия Хизер. – Ты ведь наверняка с ней разговаривала?
– Да, конечно, я с ней разговаривала. – Мама умеет внушить чувство вины: сейчас, например, меня обвиняют в измене.
– Ну?
– Что «ну»?
– Ну и как она себя чувствует? – Мама, кажется, испытывает своеобразное изощренное удовольствие.
– По-моему, она в таком же шоке, как и все вокруг. Ей придется нелегко.
– И поделом. – Да, мамочке история определенно нравилась. – Ну, а я не поеду, даже не проси.
– Хорошо-хорошо, не волнуйся. Ты вовсе не обязана. Я позвонила просто так, чтобы…
– Но помолюсь за его душу во время мессы.
– Очень мило с твоей стороны.
– Он не заслуживает моего доброго отношения. Мерзавец. – Папина фамилия? Совершенно верно. – Ему и все молитвы мира не помогут.
– Да, мама.
– Даже после смерти.
– Да, мама.
Кажется, я сказала, что порой мне ее очень не хватает? Не верьте.
– Ладно, мне пора, а то опоздаю в спортзал.
– Что ж, тогда до свидания, – миролюбиво уступаю я.
Конечно, за много лет можно было бы привыкнуть к маминым резким прощаниям. И все же до сих пор они застают врасплох. Несколько секунд держу трубку возле уха, сражаясь с тоской по сочувствию и пониманию, и вдруг неожиданно снова слышу мамин голос.
– А ты знаешь, что всегда была папиной любимицей? – неожиданно спрашивает она.
– Прости, что ты сказала?
– Мануэль передает привет, – беззаботно добавляет мама. Мануэль – это ее близкий друг. Тренер из Мексики, по-английски не говорит.
Неделя прошла в сплошном кошмаре: постоянные нападения репортеров, куча всяких организационных дел, 103 сообщения на автоответчике, строго выдержанных в стилистике печали и сочувствия. Этот язык я освоила в совершенстве. «Мы с огромным сожалением узнали… неизмеримая утрата… великий человек…»
Регулярно звонит Хизер – она назначила себя главным распорядителем и организатором. Звонят и совсем незнакомые, посторонние люди.
Только Тэкери чувствует себя прекрасно. Было очень страшно говорить ему о смерти дедушки, но ребенок воспринял известие с легкостью, доступной лишь тому, кто не понимает смысла слов «никогда» и «навсегда».
Закрываю глаза и расставляю руки, как будто держу огромный воображаемый мяч. Цигун вселяет жизненную энергию и защищает от сил зла. Выстраивает баланс разума и тела, как учит нас Джейд. Представляю, как иду по туго натянутой проволоке, и спрашиваю себя, сумею ли когда-нибудь найти этот баланс.
Урок заканчивается. Все пьют воду из пластиковых бутылок. Джейд стоит возле двери и безмятежно прощается с каждой из подопечных. Лиззи набрасывает на голубую футболку кофту с капюшоном, я надеваю хлопчатобумажную рубашку. Направляемся к эскалатору, который доставляет нас вниз, в кафе на открытой площадке перед зданием.
– Ну, теперь рассказывай, – разрешаю я, как только мы с Лиззи усаживаемся за столик под навесом. Думать о чем-нибудь, кроме папиной смерти, сложно.
– Ну, во-первых, он заехал за мной на «ягуаре».
– Класс. – Очень важно, в какой машине появляется мужчина.
– Я надела платье от Марка Джекобса.
– Здорово.
– И он повез меня в «Иль Кампаниле».
– Блеск. – Куда мужчина везет девушку, тоже очень важно.
На соседний столик прилетает воробей и принимается старательно склевывать оставшиеся крошки.
– Кэмерон – просто чудо, – продолжает Лиззи. – Считает себя г… г… г… как же это? – Ярко-зеленые глаза устремляются в пространство: она пытается вспомнить. Надо сказать, Лиззи умеет выбирать нескучных кавалеров. Она встречалась с британским аристократом, на поверку оказавшимся трансвеститом; с адвокатом, который расплачивался за еду купонами; с чудаком, который возил подругу на стрельбище. И все это за последнюю неделю. – А, вот. Вспомнила. Он считает себя гаммоном.
– А что это такое? Похоже на гнома.
– Нет, гномы маленькие. А гаммон – это бессмертная духовная сущность.
– Понятно, – серьезно киваю я.
– Кэмерон верит, что все мы уже прожили много жизней и каждая жизнь отражается в наших снах. Но только гаммоны понимают, каким образом это происходит.
– А почему только гаммоны?
– Не знаю, – уклончиво отвечает Лиззи. – Кстати, что ты решила насчет встречи Тэкери с Бреттом?
– Пока еще ничего. Думаю. Он снова звонил.
– Правда?
– Звонил, чтобы выразить сочувствие. Но потом сказал кое-что еще. – Я замолкаю. Лиззи, конечно, не очень умеет хранить секреты, но если поделиться новостью с Беллой, она рассердится и начнет ругать за то, что вообще с ним разговаривала. Белла никогда не любила Бретта. – Обещаешь никому не рассказывать?
– Какие сомнения?
– Точно?
– Ты же знаешь, что на меня можно положиться.
– Вот-вот, именно это меня и волнует. – Мы обе смеемся. – Он сказал, что всегда меня любил.
Лиззи ставит чашку на стол.
– Да ты что?!
– Честное слово. Знаю, что нельзя даже думать об этом, но все равно…
– Он хочет вернуться? – перебивает Лиззи.
– Не знаю.
Официантка прогоняет воробья со стола и смахивает крошки на пол. Воробей преспокойно продолжает трапезу.
– Если бы не хотел, то не решился бы на такие слова, – прозорливо замечает Лиззи. – Может, стоит дать ему еще один шанс? Вдруг человек изменился?
– Именно это он и сказал.
– Правда? Сказал, что изменился? Вы так хорошо смотрелись вместе!
– Жаль только, что он немного опоздал. Не забывай, что я замужем.
– Да, конечно. Но Адам – жуткий зануда и болван.
– Лиззи! Поверить не могу, что ты это сказала! – восклицаю я. Возмутительная бесцеремонность! Конечно, тонкости и деликатности в обхождении от Лиззи ожидать не стоит, но назвать Адама жутким занудой и болваном – это уж слишком!
– Но это же правда, – пожимает плечами Лиззи. – С Бреттом ты была гораздо веселее. Вот скажи: когда вы с Адамом в последний раз вели себя непредсказуемо? – требует Лиззи.
– На благотворительном вечере, – отвечаю я.
– Ой, да ладно…
Надо признать, что доля правды в ее словах присутствовала. Когда-то, наверное, я действительно отличалась большей непосредственностью и даже смелостью. А после ухода Бретта стала всего бояться. Но размышлять некогда: пора ехать за Тэкери, а то ребенок останется в школе последним. Быстро встаю, прощаюсь с Лиззи и убегаю.
– Увидимся. – Она с улыбкой машет вслед.
Еду по бульвару Санта-Моника, потому что здесь меньше машин, чем на Сансет, и смотрю на ярко освещенные цитрины, украшенные наивными розовыми и красными валентинками. Хозяин цветочного магазина с неожиданным названием «Пустая ваза» постарался от души и возле входа повесил огромное сердце, собранное из живых роз. Каково? Удивительно, но с прошлого Дня святого Валентина уже прошел год и снова наступил милый праздник.
Приезжаю в итальянский ресторан «Траттория Луиджи», где в прошлом году в этот самый день мы с Адамом ужинали. И не только в прошлом году, но и в позапрошлом, и еще годом раньше. Открытка, розы и коробка шоколада тоже повторяются из года в год: белый шоколад и открытка с цветами и неизменной надписью: «Девушке, которую буду любить вечно». Не хватает мужества признаться, что терпеть не могу белый шоколад. Ужин неизменно проходит в спешке, поскольку Адам доблестно пытается проявить должное внимание и в то же время успеть сдать работу к назначенному сроку. Он знает, как важен для меня День святого Валентина, а потому ужинаем рано, чтобы можно было вернуться в офис. Почему-то сроки постоянно поджимают.
Итак, Лиззи назвала Адама занудой и болваном. Зануда, придумала тоже! Конечно, порой он может показаться слегка скучноватым. Определенно предсказуем. И уж, разумеется, не способен на безумные поступки. Но он добрый и любит меня. Хороший человек. Да и что вообще Лиззи понимает в семейной жизни? Устойчивые отношения – не ее сфера.
Адам – школьный приятель моего брата Эшли. Даже не могу вспомнить, когда мы познакомились: кажется, он существовал всегда. Но вот знакомство Адама с Эшли стало почти такой же частью семейной истории, как и знаменитые папины драки. Адам оказался в школе новеньким, и в туалете на него набросилась банда «крутых парней». Крепким сложением и силой он не отличался, а потому мог серьезно пострадать. Но к счастью, в критический момент в туалет вошел Эшли. Вошел, чтобы использовать помещение по прямому назначению. Однако путь к цели оказался отрезан. Эшли шутит, что вовсе не собирался спасать Адама, а просто спешил в туалет. Но как бы там ни было, спасение состоялось и они подружились.
Складывается впечатление, что Адам не выходил из нашего дома: во всяком случае, когда там была я, обязательно был и он. Обычно ребята сидели наверху, в комнате Эшли, слушали группы «Металлика» и «Аэросмит» и изображали игру на гитаре. Со временем музыка менялась, и из-за двери доносились звуки «Нирваны» и «Смэшин пампкинс», а им на смену пришли «Корн» и «Лимп бизкит». Художественный вкус лучше не становился, а вот дружба взрослела. Эшли поступил на юридический факультет, а Адам выбрал профессию сценариста и учился на сценарном отделении Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Но они остались друзьями. Более того, к этому времени Адам уже почти стал членом семьи – можно сказать, вторым братом. Мне очень нравилось слушать рассказы о том, как учат сочинять фильмы, а иногда он даже водил меня в кино. Это были не свидания, а профессиональные встречи двух увлеченных людей. Мы вдумчиво анализировали сценарии, прослеживали сюжетные линии, оценивали актерскую игру, искали и находили режиссерские секреты. Было по-настоящему интересно.
Мы даже вместе придумали собственный сценарий. Написал его Адам, а я подбросила несколько полезных идей. Все это происходило давным-давно, еще до начала моих отношений с Бреттом. Мы посмотрели «Ярмарку тщеславия» – версию Миры Наир с Риз Уизерспун в главной роли. Там Ребекка стремится выйти замуж за человека с большими деньгами. Я предложила:
– А почему бы не перевернуть сюжет? Например, парень пытается раздобыть деньги, чтобы ухаживать за богатой девушкой.
– Было, – отрезал Адам. – Шекспир, «Венецианский купец».
– Но ведь можно перенести сюжет в наше время, – не сдавалась я. – Превратить историю в романтическую комедию. Например, водитель автобуса без гроша за душой влюбляется в богатую наследницу и, чтобы заслужить внимание, строит из себя состоятельного человека.
– А с какой стати богатая наследница решила прокатиться на автобусе? – тут же уцепился Адам.
– У нее сломалась машина.
– А где он найдет деньги?
– Ограбит банк.
– И что же, его не поймают?
– Поймают. Но выяснится, что банк принадлежит отцу этой самой девушки. Отец поймет, что на преступление беднягу толкнула отчаянная любовь, и замнет дело.
– Не уверен, что получится правдоподобно.
– Не важно, правдоподобно или нет. Главное – счастливый конец. Все должно закончиться замечательно.
– Почему?
– Потому что мне нравятся фильмы со счастливым концом.
– Ладно, подумаю, – уклончиво отозвался Адам. Через некоторое время между студиями разгорелась аукционная война, и Адам продал сценарий за четыре с лишним миллиона долларов.
Дело в том, что я всегда воспринимала Адама как друга. Понимаю, что наши с ним отношения напоминают сюжет фильма «Когда Гарри встретил Салли». В этом фильме героиня Мэг Райан изображает оргазм в ресторане. Возникает вопрос, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной без вмешательства змея-искусителя. Когда-то я придерживалась точки зрения Мэг Райан; считала, что можно просто дружить, и все. Из того, что вам нравится вместе ходить в кино, еще вовсе не следует, что вы должны встречаться. Но потом Белла заметила, что, возможно, Адам настроен немного серьезнее.
– Он в тебя влюблен, – заявила она однажды, сидя в саду Стивена. Мы часто встречались за ленчем в саду.
– С ума сошла? – возмутилась я. Все эти англичане слегка не в себе, потому что пьют теплое пиво и почти не видят солнца. – Ничего подобного.
– Влюблен, – повторила Белла и кивнула.
– Нет. – Я покачала головой.
– Да. – Она снова кивнула.
– Нет.
Так продолжалось до тех пор, пока у нас не заболели шеи.
Разумеется, тогда я пропустила слова подруги мимо ушей. Англичане не в состоянии понять американскую любовь. Здесь парни не слоняются вокруг да около в романтическом томлении, а сразу назначают свидание. Да и вообще, в то время я была поглощена Бреттом. Когда Бретт меня бросил, Белла снова принялась нас сводить. Заявила, что Адам не остыл, но боится признаться, потому что не хочет испортить дружбу. Спросила, заметила ли я, что он перечисляет деньги на мой банковский счет. Что? Разумеется, не заметила. Неужели у кого-то хватит энтузиазма изучать состояние собственного счета? Белла объяснила, что Адам делает это, чтобы гарантировать мое финансовое благополучие. Так он сам ей сказал. Какой мужчина способен на столь бескорыстный поступок?
– Преданный мужчина, – серьезно ответила Белла. – Совсем не похожий на тех никчемных слюнтяев, к которым тебя почему-то тянет. Налицо проблемы с оценкой: всегда выбираешь плохих парней.
Я задумалась. А что, если подруга права? Что, если действительно существует некий стереотип? Может быть, именно с Адамом мне суждено почувствовать себя счастливой и обрести надежную гавань? Конечно, фейерверков и вспышек молнии ожидать не следовало – все эти яркие театральные эффекты я пережила с Бреттом. И что же в итоге? Увы, конец оказался печальным.
Озарение снисходило медленно, и горизонт постепенно светлел. Мы дружили. Знали друг друга с детства. Адам неизменно оставался добрым и надежным, так что можно было не бояться, что изменит и убежит к другой. А главное, он искренне и всерьез заботился обо мне и Тэкери. Конечно, после буйной фантазии Бретта отношения с Адамом могли показаться тусклыми – я это понимала, но зато эти отношения гарантировали надежность. Адам не мог причинить боли, как это сделал Бретт, а мне ведь надо было думать и о сыне. Мальчику нужен отец.
За прозрением последовал очень странный разговор с Адамом. Белла утверждала, что он с нетерпением ждет моего шага. Надо сказать, до этого мне ни разу в жизни не приходилось предлагать себя мужчине.
– В-видишь ли, начать не-нелегко. – В тот день я заикалась больше, чем Адам. Чтобы поговорить с ним наедине, пришлось несколько часов околачиваться на съемочной площадке, среди декораций.
– Да-давай выкладывай, – с трудом выдавил он. Со стороны можно было подумать, что играет заезженная пластинка (немалая редкость в век цифровых технологий).
Парень из группы обслуживания принес нам по стаканчику кофе. Мы сидели в зоне отдыха вдвоем, съемочная группа еще работала.
– Как ты считаешь, человек должен признаться очень хорошему другу, что тот ему нравится? – Вопрос прозвучал не слишком ловко.
– Нравится? – Адам посмотрел на меня, и в его очках я увидела собственное отражение и почему-то окончательно смутилась.
– Да, нравится. По-настоящему нравится.
– Не-не знаю. Это оп-оп-оп…
– Опрометчиво? – подсказала я. Всегда хотелось закончить предложение за Адама.
– Опасно, – поправил он. – Потому что можно испортить дэ-дэ-дэ…
– Дело?
– Дружбу.
– Правда? Ты так считаешь?
Адам уставился в стол, за которым мы сидели. Пауза затянулась надолго. Не предполагала, что разговор окажется таким сложным.
– У тебя есть си-си-си…
– Секрет? – предположила я.
– Нет, сигарета. – На мгновение он рассердился. Пожалуй, не стоило заканчивать за него фразы.
– Может, спросить в группе обслуживания?
Адам вернулся через несколько минут, на ходу глубоко затягиваясь. Тогда он еще курил.
– Знаешь, Белла кое-что мне сказала.
– Правда?
– Да.
– И ч-ч-что же она с-с-сказ-з-з…
О Господи! Да так мы будем объясняться до Рождества!
– Она сказала, что я тебе нравлюсь, и это здорово, потому что ты мне тоже нравишься. Вот я и подумала, что мы могли бы стать прекрасной парой. – Слова внезапно преодолели преграду и полились сами собой, стремительно и отчаянно. – Наверное, после стольких лет знакомства тебе странно это слышать, но ведь у нас все получится, потому что мы друзья. Правда?
Адам молчал. В эту минуту он напоминал оленя, внезапно оказавшегося на дороге в свете фар. Даже не двигался, просто моргал, и все. Забытая в руке сигарета продолжала гореть, и, наконец, на стол посыпался пепел. Я не знала, куда деваться от стыда. Кажется, Белла ошиблась, что-то неправильно поняла. В такой ситуации единственно уместное и разумное действие – застрелиться.
И вдруг к Адаму вернулся дар речи.
– Так, значит, ты тоже испытываешь ко мне чувства? – спросил он. Странно, но заикание бесследно исчезло.
Тоже. Он сказал «тоже». Ведь он сказал «тоже»? И имел в виду себя, то есть нас двоих? Так, может быть, Белла все-таки не ошиблась?
– Да, – ответила я.
– В самом деле?
– Да.
– Я всегда тебя любил, – неожиданно признался Адам, и сразу стало ясно, что это не преувеличение. Глаза его загорелись от внезапного возбуждения, а лицо засияло, как на рекламе зубной пасты.
– А почему ты молчал?
Адам посмотрел в стакан с кофе.
– Наверное, боялся. – Он нервно засмеялся. – Не говоря уж о твоем увлечении Бреттом.
– Оно оказалось ошибкой.
Теперь мы оба нервно засмеялись. Я лихорадочно придумывала продолжение диалога. Неловкость вытеснила из атмосферы кислород. Дышалось с трудом.
– Зачем ты перечислил на мой счет деньги? – спросила я.
– Это твоя доля.
– Что за глупости!
– Идею фильма придумала ты, а я всего лишь воплотил в слова. Так что часть гонорара по праву принадлежит тебе.
– Ничего подобного.
– Да-да, именно так.
– Нет. – Я покачала головой.
– Хочешь сказать, что ты из тех невест, которые спорят по каждому пустяку?
– Спорим, что нет? – предложила я, и мы снова глупо рассмеялись, радуясь, что самое сложное и главное уже сказано. Он произнес слово «невеста», и мир не рухнул.
Потом он спросил:
– Можно, я тебя поцелую?
Вопрос потряс до глубины души. Не то чтобы он прозвучал не к месту. Все дело в формальности подхода. Почему-то мне всегда казалось, что целуются импульсивно, не спрашивая разрешения.
– Вообще-то женихи именно это и делают, – ответила я. Ну вот, теперь прозвучало и слово «жених».
Адам перекинул ноги через скамейку, на которой сидел, и обошел вокруг стола. Поначалу поцелуй казался неуверенным, как будто пробным. Мы оба жутко нервничали. Но, в то же время, с первой секунды не пришлось сомневаться ни в нежности, ни в искренности. В объятиях Адама я сразу почувствовала себя любимой и желанной. Ну, а пиротехнические эффекты всего лишь дело времени.
Когда Адам возвращается с работы, я уже сплю в гостиной, прямо на диване. Одиннадцатый час. В душе шевелится раздражение.
– Прости, что так поздно, милая, – извиняется он. Целует в щеку и плюхается рядом. Эти слова звучат каждый день, потому что изо дня в день повторяется одно и то же.
– Ты ел?
– Нет. Умираю с голоду.
В кухне все готово и стол накрыт. Я всегда готовлю ужин на двоих в надежде, что муж вернется вовремя, но голод дает себя знать задолго до его возвращения. Адам приносит салат из креветок и два бокала охлажденного белого вина.
– Закончил сценарий? – спрашиваю я.
Он устраивается рядом со мной с подносом на коленях. Свой бокал ставит на стол, на подставку. На подносе аккуратно раскладывает, вилку и нож. Поправляет подставку, чтобы она располагалась строго параллельно краю стола, а потом перекладывает на подносе нож с вилкой.
– Да, наконец-то. – Он вздыхает с облегчением.
– Теперь сможешь немного отдохнуть. Может быть, даже вместе проведем выходные. Возьмешь два свободных дня, как все нормальные люди.
– Не знаю, получится ли. Теперь им срочно требуется переписать сценарий «Пресс-папье».
– «Пресс-папье»?
Престижный проект, и предложение свидетельствует о высокой оценке творчества Адама. Ощущаю законную гордость по поводу успехов супруга и сержусь на себя за мелочность. Вполне естественно, что всю неделю ему приходилось задерживаться допоздна. Работа сценариста нелегка: конкуренция не позволяет расслабиться.
