Текст книги "Если в сердце живет любовь"
Автор книги: Люси Бродбент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Да, только еще спит, – бормочет Джейми и сонно трет глаза. – Кажется, еще рано, да?
– Ранняя пташка, – весело чирикаю я.
– Залетай, пташка, – дружески приглашает он и широко открывает дверь. – Кофе хочешь? – Шаркая шлепанцами, плетется в кухню.
– Да, пожалуйста.
Дом Беллы не слишком велик, но стоит в фантастическом месте. Французское окно в гостиной выходит на вымощенный терракотовой плиткой балкон. Вместо балюстрады он огражден прозрачным стеклом, так что океан простирается прямо перед глазами и никакие архитектурные излишества не мешают любоваться изменчивой стихией. Выхожу и погружаюсь в созерцание набегающих на пляж волн. На песке вода теряет мощь и растерянно отступает.
– Перл, почему так рано? – Белла стоит за моей спиной, возле двери, и завязывает пояс на шелковом халате. Рядом сладко потягивается хозяин дома – огромный пушистый кот по имени Мистер Уилберфорс. Прячу кинжал до поры до времени и позволяю ей поцеловать себя в обе щеки.
– Есть важная новость, – сообщаю безмятежно. К счастью, предлог для вторжения и оправдание бесцеремонного поведения действительно имеются. – Очень важная и срочная новость, которую необходимо сообщить лично.
– Что случилось?
На балконе появляется Джейми с подносом. На подносе три чашки крепкого горячего кофе. Как ни в чем не бывало дружно усаживаемся за стол. Можно подумать, что между нами ничего не произошло.
– Смотрите, дельфин. – Джейми спокойно кивает в сторону океана. Сцена совсем не похожа на ту, которая представлялась по дороге.
– Эта англичанка… твоя тетя… – начинаю я.
– Да. – При одном лишь упоминании лицо Беллы светлеет.
– Дело в том, что она вовсе не твоя тетя. Она мошенница.
– О чем ты?
– Самая настоящая самозванка, обманщица. Ты уже отправила ей деньги?
– Нет, но…
– Не делай этого. Как бы ни складывалась ситуация, не переводи деньги. Потому что я нашла твою настоящую, родную тетушку. Она живет в Англии, в Кэтфорде.
Белла сидит неподвижно, с застывшим лицом. Сомневаюсь, что она мне верит.
– Настоящая тетя не хотела тебя разыскивать, потому что очень переживала и стыдилась из-за того, что не смогла приютить в детстве, – продолжаю я. – Ей не разрешил муж, и она всегда горько об этом сожалела. Когда разговаривала со мной по телефону, даже расплакалась.
– Разговаривала с тобой? – недоверчиво переспрашивает Белла.
– Да.
– Но как?
Начинаю рассказывать историю с самого начала и чувствую себя прозорливой мисс Марпл. Говорю о том, как неожиданно почувствовала обман, рассказываю об английском частном детективе, о фотографиях. Оба, и Белла, и Джейми, слушают затаив дыхание. Замолкаю, чтобы дать возможность осмыслить новость. Хорошо, что все-таки решилась приехать. Утаить информацию было бы неправильно. Аморально. Пусть Белла изменница и лгунья, но имеет право знать истину. Обычно уверенная в себе красавица выглядит растерянной, беспомощной, печальной. Мне ее даже жаль. Теперь начнет сомневаться, перестанет доверять собственным суждениям, а уж я-то знаю, каково это.
– Должен признаться, что эта особа сразу вызвала у меня немалые подозрения, – Джейми первым приходит в себя. – Думал, она просто излишне любопытна, но теперь понимаю, в чем дело: присматривалась и вынюхивала, где и чем можно поживиться. Надо срочно звонить в полицию.
– Перл, даже не знаю, когда и как смогу тебя отблагодарить, – неожиданно произносит Белла. Встает и со слезами на глазах крепко обнимает. – Все это ты сделала ради меня!
– Друзья для этого и существуют, – бормочу я и морщусь от собственных слов. Отстраняюсь, чтобы прервать объятие. Прикосновение вызывает ощущение неловкости. Обман способен принимать разнообразные, порой причудливые формы, и руки Беллы пугают. – Ну, мне пора, – говорю я и слышу в собственном голосе ледяные мотки.
– Так рано? Останься, пожалуйста, Перл, и позавтракай с нами.
– Не могу. К сожалению, спешу. – Встаю, чтобы уйти. – Но полицейские непременно захотят с тобой поговорить.
– Объяснишь, где и как меня найти.
– У тебя все в порядке? – спрашивает Белла.
– Все отлично, – коротко отвечаю я.
– Выглядишь не очень. Да и говоришь как-то странно. Чем-то расстроена?
– Нет, что ты! Конечно, нет. Просто пора ехать. Стивен будет ждать на работе.
Глава 27
Стучаться в дверь папиного дома непривычно. Здесь я выросла и раньше всегда приходила со своим ключом. Но теперь чувствую, что надо постучать. Без папы это уже не мой дом. Стою на крыльце под безжалостным дневным солнцем. Смотрю, как нежится на теплом камне ящерица. Вот заметила меня и, вильнув длинным хвостом, шмыгнула в клумбу. В дальнем конце сада, где я так любила играть в детстве, кричат вороны – наверное, скандалят из-за добычи.
После несостоявшейся во вторник ссоры с Беллой всю оставшуюся часть недели я чувствовала себя как солдат на посту: спасало только чувство долга. Но сегодня пятница, и с работы удалось улизнуть уже к ленчу, потому что Стивен поехал на студию. Дожидаюсь, пока Хизер откроет дверь, и размышляю, чем займусь в выходные и что сделаю, чтобы подавить до сих пор бушующее в душе негодование. Тэкери нужна новая одежда, так что предстоит поход по магазинам. На следующей неделе уже запланирована консультация у доктора Гринблата. Хочу посоветоваться относительно аборта. Никогда не думала, что придется думать об аборте: для этого я слишком люблю детей. Но поговорить все-таки следует. Может быть, доктор знает какую-нибудь новую технологию определения отцовства. Если отец – Бретт, то прерву беременность, а Адаму скажу, что случился выкидыш. Ну, а если окажется, что Адам все-таки добился своего, то оставлю. В любом случае пока еще ничего не решено.
Дверь открывает Рассел Андерс. Неожиданное появление постороннего мужчины мгновенно сводит на нет всю предварительную подготовку к встрече с Хизер. Разумеется, я сразу узнаю того, кто стоит передо мной в дверях папиного дома. Рассел – вокалист группы «Стьюпид лаки догз», которую постоянно крутят на радиостанции «Стар-98». В Лос-Анджелесе знаменитости встречаются на каждом шагу, а теперь даже открывают дверь в доме Гевина Сэша. Интересно, что здесь делает этот лохматый тип?
– Чем могу помочь? – спрашивает он официальным тоном.
– Видите ли, я Перл Сэш. Пришла, чтобы забрать кое-что из папиных вещей.
Рассел щедро улыбается, широко открывает дверь и показывает сложенные в коридоре коробки, из которых беспорядочно торчат книги, вешалки, кроссовки, крикетные биты, бумаги, свитера, рубашки, географические карты. Все это добро едва помещается и грозит вывалиться на пол.
– Вот, пожалуйста, – добродушно приглашает он.
Переступаю порог. Лаллабел и Перди радостно бросаются навстречу, дружески машут хвостами и лижут туфли. Наверное, тоже скучают по хозяину.
– Дорогой, кто там? – доносится из кухни голос Хизер. «Дорогой»? Папина вдова выходит, держась за поясницу: беременность уже очень заметна.
– Привет, Перл, – здоровается она как ни в чем не бывало и смотрит на коробки. – Бери, что нужно. Хорошие вещи я отобрала для аукциона, а все, что останется, заберет благотворительный магазин. Кстати, ты знакома с Расселом?
Хизер льнет к Расселу Андерсу, и он обнимает ее так, что не остается никаких сомнений относительно их отношений. Чтобы найти замену папе, потребовалось меньше двух месяцев. Его ребенок еще даже не родился.
– Привет, – сухо отвечаю я и отвожу взгляд. Не могу смотреть на сладкую парочку. Может быть, Рассел существовал и при жизни папы? Как-то подозрительно близко они знакомы.
– Может быть, помочь разобрать? – любезно предлагает Рассел.
– Нет, спасибо, справлюсь. – Опускаюсь на колени и приступаю к делу. Передо мной остатки папиной жизни. Вытаскиваю деревянную фигурку кота. Кот дружески мне улыбается, но я его почему-то не узнаю. Следующим оказывается старый фотоаппарат. Чтобы достать его, приходится преодолеть сопротивление пластмассовой вешалки. Выясняется, что объектив разбит. Рядом лежит кружка в виде Микки-Мауса, полная шариков для настольного тенниса. Бесполезный хлам.
На дне коробки обнаруживается ремень, который папа постоянно носил. Откладываю в сторону. И на том спасибо. Неожиданно вижу коробочку с золотыми запонками – должно быть, Хизер случайно пропустила ценный лот. Быстро прячу находку в карман. Целая коробка заполнена фотографиями, большей частью нашими детскими. Сразу отношу ее в багажник машины и попутно делаю неожиданное открытие: оказывается, там до сих пор стоят коробки с бумагами из папиного стола. Черт возьми, забыла вынуть. Места не хватает.
И все же постепенно в багажник переезжают теннисная ракетка и крикетная бита, а через полчаса еще четыре коробки с памятными вещицами. Главным образом в них собирается всякая ерунда: несколько дисков, старый свитер, в котором папа играл в крикет, бейсболка, туфли на платформе: помню, как он в них выступал. Настроение почему-то заметно улучшается. То, что не влезло в багажник, складываю на заднее сиденье. Не заходя в дом, формально прощаюсь и поспешно уезжаю.
Неужели можно засунуть человеческую жизнь в четыре картонные коробки и поставить в багажник? Понятия не имею, что буду делать с этими вещами. Скорее всего сложу на чердаке. Может быть, Хизер права и материальные остатки значения не имеют? Может быть, важны лишь воспоминания?
Из папиного дома еду за Тэкери. Забираю сына из школы и везу домой. Адам уже нас ждет.
– Папа дома! Папа дома! – с восторгом пищит малыш.
Я тоже радуюсь. Наконец-то сможем вместе пообедать. В холодильнике припасены отличные стейки, сейчас устроим в саду барбекю. Погода прекрасная: тепло, но не жарко.
Однако Адам явно не в себе. Всю неделю он искрился от восторга: даже успел накупить кучу детской одежды и несколько книг на тему «Как выбрать имя ребенку».
– Как тебе нравится Абрахам? – спросил он сегодня утром, пока за завтраком читал одну из книг. – Или Адриан, Адонис. Или Адольф. Интересно, сейчас кто-нибудь сможет назвать ребенка Адольфом? – Он весело рассмеялся.
Но сейчас определенно не до смеха. Когда Адам расстроен или взволнован, он ведет себя очень тихо. Перед совещаниями на студии всегда молчит. А еще суетится. Руки постоянно движутся и что-то делают: приглаживают волосы, трут подбородок, залезают в карманы и тут же снова вылезают, барабанят по всем доступным поверхностям. Захожу в кухню и вижу оставшиеся с утра кофейные чашки: он их до сих пор не вымыл. Что-то определенно произошло.
– Все в порядке? – спрашиваю я, пока разбираю чемоданчик для ленча и мою пустые контейнеры.
– Все от-т-тлично, – отвечает Адам. В голосе отчетливо слышится гнев, так что нетрудно понять: отличного мало. Он барабанит пальцами по клетке с попугаем, и Сноуи негодующе верещит.
– Что-нибудь случилось на студии? – допытываюсь я.
– Нет, – твердо отвечает Адам.
Тэкери включает телевизор в гостиной. Слышно, как Любопытный Джордж поет свою любимую песенку.
– Хочешь пива? – Открываю холодильник и достаю бутылку «Миллер лайт». – Может быть, поджарим на обед стейки?
– Перл… – Адам начинает что-то говорить, но тут же замолкает, вздыхает, и во вздохе ясно слышится отчаянье. Наконец садится за стол и неподвижно смотрит в сад. Он бледен и похож на человека, утомленного жизнью и миром. Прекращаю возню и обнимаю, но он словно и не замечает. Мои ладони лежат на его плечах, а его руки упрямо сложены на коленях.
– В чем дело? – Наклоняюсь и вопросительно заглядываю в лицо.
– Я никогда тебя не удовлетворял, правда?
– О, пожалуйста, только не это! Миллион раз говорила, что люблю тебя.
– Но не так, как любила Б-б-б…
– Бретта. – Иногда невозможно удержаться, чтобы не закончить за него фразу.
– Да, Бретта, – повторяет он.
– Тебя я люблю больше, чем когда-либо любила Бретта, – уверяю я и пытаюсь удержать руку, которая теперь барабанит по столу, но Адам не позволяет.
– Наверное, пора прекратить игры, – тихо произносит он.
– О чем ты?
Он собирается с духом, глубоко вздыхает и говорит:
– Думаю, тебе лучше собрать вещи и уйти.
Слова бьют по голове, как деревянная колотушка в мультфильме про Тома и Джерри, вот только так же быстро прийти в себя не удается.
– Что? – Чтобы не упасть, хватаюсь за стул и тяжело оседаю.
– Мне известно о мерзком свидании с Бреттом. Понятия не имею, зачем ты пытаешься притворяться.
Я молчу. Слишком потрясена, чтобы о чем-то думать.
– Твой роман с Бреттом. Я все знаю.
Слово «роман» кажется совершенно неуместным. Романы случаются в фильмах и книгах. Романы подразумевают тайные встречи, секретную переписку и клятвы в вечной любви. А это был вовсе не роман. Просто случайная ошибка. Слабость. Уступка.
Смотрю вниз, на свои туфли – они из красной кожи, с бантиками, на высоких каблуках. Понимаю, что как раз такими и должны быть туфли неверной жены.
– Не знаю, что ответить.
– А я знаю, что это правда. – Адам укоризненно смотрит в глаза. На усталом лице застыла боль.
– Но никакого романа не было и нет. Бретт всего лишь застал меня врасплох.
– Врасплох? Так, значит, можно заниматься сексом всего лишь потому, что кто-то застает врасплох? – В голосе звенит гнев.
– Но тебя не было рядом! Тебя никогда нет рядом. Умер папа, и мне нужно было с кем-нибудь поговорить.
– Или с кем-нибудь переспать?
О Господи, неужели все так безобразно?
– Если я много работаю, значит, можно мне изменять, верно? – продолжает Адам.
– Нет!
– А ведь я столько работаю, чтобы обеспечить вас с Тэкери.
– Послушай, не говори так. Этого не должно было произойти. Я не оправдываюсь, а просто хочу объяснить. Я… я… – Пытаюсь найти нужные слова, но они не приходят. Можно ли убедить человека в собственном раскаянии? Можно ли доказать, что произошла ужасная ошибка? Вижу, как Адам страдает, и мучительно хочу утешить. Сердце разрывается на части. – Прости, – шепчу я. – Прости, мне очень-очень жаль.
– Ты предала меня. – Адам встает и идет к раковине. Теперь в голосе слышится ярость. – Более того, ты предала и Тэкери, и саму себя.
Понимаю, что он прав. Адам вовсе не мелкий и не низкий человек. Порой он может быть рассеянным и невнимательным – настоящий трудоголик, вечно в погоне за успехом. Честолюбивый и целеустремленный. Но никогда не был злым. А главное, он абсолютно, безысходно прав.
– Ну, а ребенок? Ты хотя бы знаешь, чей он? – Теперь уже в голосе сквозит не боль, а злоба.
Качаю головой и из последних сил сдерживаю готовые пролиться слезы. Заслужила, ничего не скажешь.
– Может быть, надеешься, что буду растить очередного щенка Бретта? – Теперь уже Адам рычит. Подобной гримасы на его лице в жизни не видела.
– Нет. Я… я…
В мусульманских странах женщину забили бы камнями за прелюбодеяние. Какое милостивое избавление! Ничто не может быть хуже той пропасти, которая сейчас разверзлась между нами. Наступает долгое молчание – отчаянное, болезненное, неопределенное.
– Пожалуй, соберу вещи, – произношу деревянными губами и заставляю себя встать. С трудом иду по кухне. Возле двери останавливаюсь и оборачиваюсь. На что надеюсь? Не знаю. Может быть, на помилование или хотя бы на отсрочку исполнения приговора. Но вижу, как по лицу Адама катятся слезы. Нет, я недостойна ни помилования, ни жалости. Окончательно разбила сердце доброго, любящего и доверчивого человека.
Поднимаюсь в спальню. Сражаясь с застилающей глаза пеленой, машинально бросаю в сумку какие-то вещи. Понятия не имею, что беру, да это и не важно. Достаю из-под подушки пижаму Тэкери, складываю несколько пар шорт, несколько футболок. Что я скажу сыну? Голова кружится и раскалывается, неожиданно подступает тошнота. Сажусь на кровать и на несколько минут отключаюсь.
– Мамочка, ты не заболела? – В дверях стоит Тэкери.
– Мама неважно себя чувствовала, – объясняю я, – но теперь уже лучше. – Иду в ванную, умываюсь и чищу зубы. Тэкери внимательно наблюдает. Убираю зубную щетку в пакет с туалетными принадлежностями.
– Почему папа кричал?
– Он немного расстроен. Иногда такое случается: мамы и папы ссорятся, но потом мирятся, и все бывает хорошо. А нам с тобой предстоит небольшое путешествие.
– В Диснейленд?
– Нет, не в Диснейленд. – Лихорадочно пытаюсь придумать. Куда? Куда мы поедем?
– Это будет таинственное волшебное путешествие, – наконец решаю я.
Спускаемся и выходим из дома. Кладу сумку на переднее сиденье, потому что вся машина забита коробками с папиными вещами. Адама нигде не видно.
– Хочу попрощаться с папой, – настаивает Тэкери, и мы возвращаемся в дом. Неужели такое возможно? Оглядываю свой любимый, родной, милый и уютный дом, свое гнездо и убежище. Ковры, которые я выбирала. Фотографии в рамках, книги, первая весенняя лилия, которую на днях срезала и поставила в вазу. И вот все это приходится покидать? Что же я наделала?
– А почему ты не едешь с нами? – спрашивает Тэкери Адама, Малыш нашел папу в саду на скамейке – тот сидит, неподвижно глядя в пространство.
– Не знаю, – отвечает Адам. Вытирает слезы и обнимает малыша. – Но я буду очень скучать по тебе.
– И я буду скучать, папочка.
– Тебе позвонить? – осторожно осведомляюсь я.
– Зачем? – холодно отвечает Адам.
– Не знаю… – Чувствую, что, как леди Макбет, схожу с ума от чувства вины. – О, Адам, мне так стыдно! Честное слово, эта единственная встреча вовсе ничего не значила. – Я уже умоляю. – Никакого романа нет и не было. Случайная оплошность. С тех пор он даже не звонил.
– Это многое меняет, – ядовито замечает Адам, – но вот только меня уже не касается.
– Мне очень жаль, правда.
Адам молчит.
– Пожалуйста, поверь. Пожалуйста. Прости, что доставила боль.
Он продолжает молчать. Зато спина, на которую смотрю, отвечает вполне красноречиво.
– Пойдем, Тэкери. – Сжимаю крохотную руку сына. – Как ты узнал? – спрашиваю напоследок.
– От Лиззи.
– От Лиззи? – Я потрясена.
– Случайно встретил в ресторане. Она теперь квантовая спиритуалистка. Тебе это известно?
– Да.
– Сказала, что не имеет права молчать, так как ее церковь считает, что необходимо объяснять людям то, чего они сами не видят. – Адам вздыхает. – Наверное, в этом есть определенное рациональное зерно.
Сказать нечего. Знала же, что нельзя ей доверять. Еще крепче сжимаю руку Тэкери.
– Прости, – шепчу снова. – Пойдем, Тэкери. Нам пора.
Глава 28
Не соображая ровным счетом ничего, на автопилоте я еду в отель «Беверли-Хиллз». Некоторое время поживем здесь. Сворачиваю с бульвара Сансет в тенистую аллею. Дорога вьется между экзотических деревьев и пышных цветов. Чудесный отель стал тихим пристанищем для многих несчастных душ. Ну и, конечно, не раз служил любовным гнездышком для знаменитостей. Всем известно, что Кларк Гейбл тайно встречался здесь с Кароль Ломбард, Лиз Тейлор привозила сюда всех мужей по очереди, а Барбра Стрейзанд и Элиот Гулд бесшабашно резвились в бассейне. А расставания? Сколько мужчин и женщин находили здесь мирную гавань после неудач в отношениях, скандалов и разрывов? Сколько несчастных жен и мужей приезжали, не зная, куда податься дальше? Сколько отверженных и горько разочарованных любовников входили в эти двери, с трудом сдерживая слезы, не зная, что ждет в будущем, и даже не представляя, когда появится возможность покинуть убежище? Отель подобных сведений не дает, и в этом заключается одно из его многочисленных достоинств.
Да, я благодарна жизнерадостным служащим в розовых рубашках. Благодарна безмятежному холлу с тихой музыкой, мягкими коврами, до блеска начищенными бронзовыми дверными ручками и ароматными букетами цветов в больших вазах. Здесь спокойно. Останусь здесь на несколько дней и буду молить Бога, чтобы Адам все-таки нашел в себе силы простить.
Мне предлагают номер на двоих недалеко от бассейна, для некурящих и с двуспальной кроватью.
– Отлично. – Соглашаюсь и протягиваю кредитную карточку. Любой вариант вполне годится. Единственное требование – возможность закрыть за собой дверь. Внезапно наваливается усталость. Прислоняюсь к конторке и пытаюсь противостоять жаре, душевной травме и неумолимо нарастающему приступу тошноты. Рядом ноет Тэкери: оказывается, здесь совсем не так интересно, как в Диснейленде.
– Простите, но эта карта заблокирована, – вежливо сообщает служащая. – Может быть, есть другая?
Достаю другую, и она с готовностью проводит кусочек пластика через всезнающий аппарат.
– Боюсь, эта тоже не годится.
Любезная мисс проверяет все пять карт, которые лежат в бумажнике, но ни одна не работает. Тихая музыка продолжает беззаботно звучать, и на ее фоне ситуация вырисовывается во всей зловещей красе. Адам отрезал мне доступ к банковским счетам. Я наказана. Оскорбленный супруг больше не собирается платить за неверную жену и ее ребенка.
– Может быть, попробуете еще разок? – умоляю я. – Уверена, что хотя бы одна окажется действительной. – Увы, результат снова отрицательный. – Сколько стоит номер? – Заглядываю в бумажник и вижу сто пятнадцать долларов наличными.
– Триста восемьдесят пять долларов, – слышу в ответ. Теперь служащая смотрит с презрительной улыбкой, почти как на грязь под ногами. Чувствую себя соответственно. – Плюс налог, – добивает она. Да, оказывается, совсем недешево. А я-то и не знала.
– Простите. – Отчаянно хватаю Тэкери за руку и поспешно возвращаюсь к машине.
Куда же теперь? Тэкери ноет все громче и настырнее: устал и проголодался. Денег нет. Поверить не могу, что у меня нет денег. У папы больше нельзя занять. И у Хизер тоже. Жизнь больно хлещет по лицу, как рыба холодным хвостом. Слезы застилают глаза, и приходится остановиться на обочине. Итак, отныне я предоставлена самой себе. Бензина меньше четверти бака, кредитные карточки не действуют, а в кошельке сто пятнадцать долларов – до зарплаты.
На углу бульвара Сансет находим «Макдональдс», и Тэкери выбирает «хэппи мил» с фигуркой Бэтмена. Парень снова улыбается. Всего-то два доллара девяносто девять центов, а сколько радости! Отличная цена. Но ни пушистых ковров, ни услужливого персонала. Охранник выпроваживает бездомного, и тот грязно ругается. Музыка здесь тоже звучит, но только не умиротворяющая, а дерганая и ядовитая.
Приказываю себе успокоиться и звоню Эшли. Звонок переключается на автоответчик. Время от времени брат летает по делам в Нью-Йорк. Не помню, предупреждал ли он, что собирается уехать, или нет? Может быть, Лиззи? Ни в коем случае. Только не она. И не Белла. Лицемерие невыносимо. Есть на свете другие подруги и на худой конец Стивен. Но просить так неловко, так стыдно! Как я теперь вообще смогу смотреть людям в глаза? Головокружение возвращается, а следом и тошнота.
Оставляю Тэкери за столом и выскакиваю на улицу. Выворачиваюсь наизнанку прямо на тротуаре, и все смотрят. Унизительно. Отвратительно.
Нахожу мотель в противоположном, более дешевом конце бульвара Сансет, неподалеку от Голливуда. Деревья здесь сменяются бетоном, а особняки – чередой недорогих торговых точек. Вижу кафе и забегаловки, дешевые обувные магазины, супермаркет «Ралфс» и здание управления социального страхования. По мостовой прогуливаются несколько девушек в мини-юбках, туфлях на шпильках и почти без кофточек. Внимательно смотрят, как я останавливаюсь и выхожу из машины. Рядом с видавшими виды грузовиками и арендованными туристическими машинами «мерседес» выглядит птицей из чуждой стаи. В жизни не думала, что когда-нибудь придется здесь парковаться.
– Сколько стоит комната? – спрашиваю девицу за конторкой. В ушах у нее огромные кольца, на глазах голубые тени до бровей, а во рту жвачка.
– Семьдесят девять, – отвечает она, не отрываясь от яркого журнала, который читает.
– Подойдет, – говорю я.
– Плюс налог, – уточняет она и смотрит на меня с подозрением.
Пока этого достаточно. Даже телевизор есть.
Медленно просыпаюсь. В первый момент все замечательно. Я дома, в своей постели, на своем любимом белье из «Блумингдейла». Папа жив, я не беременна, и вообще все в порядке. Но потом открываю глаза, реальность наплывает, а вместе с ней приходит осознание несчастья. Даже двигаться не хочется: сразу почувствуются чужая кровать, дешевое белье, электризующееся нейлоновое покрывало, неприятные синтетические подушки, неопределенность и незащищенность. Вечером Тэкери обнаружил под кроватью использованный презерватив, а из-за стены до глубокой ночи доносились звуки, достойные олимпийской медали в сексе, но вовсе не ушей пятилетнего ребенка. Наступило субботнее утро, и очередной уикэнд я встречаю бездомной, с двадцатью шестью долларами в кошельке. Интересно, дно кризиса уже достигнуто? Закрываю глаза и мечтаю, чтобы день исчез, а тьма поглотила меня навсегда.
– Мамочка, ты проснулась?
Тэкери вылезает из стоящей у противоположной стены узкой кровати и ложится рядом со мной. Обнимаю сына, и на мгновение мир кажется чуть светлее.
– Что мы будем сегодня делать?
– Не знаю, милый, – грустно признаюсь я. Здесь оставаться все равно нельзя. Денег нет. Ощущение болезненной тяжести в желудке возвращается, и я тревожно вздрагиваю. Что ж, заслужила.
– Выглядишь просто ужасно. Когда ты в последний раз ела? – спрашивает Эшли, едва открыв дверь. К счастью, он позвонил, и мы с Тэкери сразу поехали к нему, в дорогую квартиру-пентхаус.
– Во всяком случае, у тебя есть работа, – прагматично заявляет брат.
Эшли всегда первым делом думает о деньгах. Мы сидим за полированным столом из палисандрового дерева и задумчиво созерцаем пустые тарелки из-под яичницы с ветчиной, которую он нам приготовил, и грязь, оставшуюся после Тэкери. Сам Тэкери радостно и азартно вскрикивает в спальне: играет в пинбол.
– Только до поры до времени. Стивен слишком скуп, чтобы оплачивать декретный отпуск.
– Значит, собираешься оставить ребенка? – осторожно осведомляется Эшли. – Это вовсе не обязательно.
– Понимаю. – Мысль заставляет вздрогнуть. Было бы очень печально избавиться, особенно после того, как мы с Адамом приложили столько усилий. – Не знаешь, существует ли какой-нибудь метод установления отцовства?
– Только тест ДНК после рождения ребенка, – отвечает Эшли. Он всегда увлекался естественными науками. Когда клонировали овечку Долли, праздновал научный прорыв с шампанским и уверял, что новый успех генетики – одно из величайших достижений человечества. – Насколько мне известно, других технологий пока не существует. – А разве результат что-нибудь изменит?
– Возможно. Если отец ребенка – Адам, то, может быть, он примет меня обратно.
– А если Бретт?
– Бретт слишком ненадежен. Когда узнал о Тэкери, сначала повел себя благородно, а потом сбежал. Да и вообще о нем речь не идет. Сейчас он занят Беллой.
Эшли качает головой и вздыхает:
– Разумеется, можешь жить здесь сколько захочешь.
Он широко разводит руки, словно обнимая свое любимое жилище. Квартира находится в Западном Голливуде, на шестом этаже башни, построенной в стиле ар-деко. Просторная и красивая – не зря Эшли много лет собирает мебель ар-деко, под стать самому зданию. Но здесь всего лишь две спальни и нет сада для игр и беготни моего живого, непоседливого и шумного сына.
– Спасибо, – с искренней признательностью благодарю я. Убираю со стола тарелки, а потом тщательно собираю с пола кусочки ветчины – следы завтрака Тэкери. Эшли, как всегда, очень добр, но стеснять брата неудобно.
– А еще всегда есть мама, – с сомнением в голосе продолжает он.
– Будем надеяться, что так далеко дело не зайдет. Мы оба с усилием смеемся. Уношу тарелки в кухню.
– Как по-твоему, можно рассчитывать на какие-нибудь средства от папиного наследства? – спрашиваю, возвращаясь в столовую. – Знаю, что адвокат предупреждал, чтобы не особенно надеялись, но сейчас деньги не помешали бы.
Эшли пожимает плечами.
– Судя по всему, хорошего в наследственных делах мало, – мрачно признается он. – Агент присвоил колоссальные деньги. К тому же папа много лет жил не по средствам. Боюсь, Хизер придется расстаться с домом.
Почти невозможно представить, что дом уйдет из нашей семьи. Так хотелось верить, что, несмотря на препятствия, нам все-таки удастся его сохранить.
– Знаешь, что она спелась с Расселом Андерсом из «Стьюпид лаки догз»?
– Быстро, однако. – Эшли ничуть не удивлен. – Впрочем, мне эта дама всегда казалась ловкой вымогательницей.
– Думаю, просто заботится о собственном благополучии, – замечаю я и только сейчас в полной мере осознаю практичность Хизер.
Почему мне не удается вести себя так же напористо? Почему жизнь завела в ловушку? На какие средства жить дальше? Снова просыпается отчаяние. Те тысяча двести долларов в неделю, которые мне платит Стивен, едва покроют цену жилья. А школа Тэкери? Что же делать? По щеке ползет слеза, за ней еще одна и еще. Эшли через стол неловко сжимает мою руку, но остановить поток уже невозможно.
– Какая нелепость! – рыдаю я. – Какая глупость! – Чувствую, что под носом становится совсем мокро. – А самое гадкое, что страшно обидела Адама. Для него это жестокий удар. Ты бы видел его лицо.
Эшли исчезает. Бурные эмоции никогда не были его стихией, а рыдающая женщина – серьезное испытание нервов. Возвращается с рулоном туалетной бумаги.
– Адам постепенно успокоится, – бормочет он, чтобы хоть как-то меня утешить.
– Успокоится ли? Мне так страшно: он жутко страдал. – Отрываю от рулона солидный кусок и сморкаюсь.
– По-моему, он всегда чувствовал, что ты неравнодушна к Бретту, – мягко поясняет Эшли.
– Ничего подобного. Совершенно равнодушна. Почему всем что-то кажется?
Эшли хмурится.
– Настало время говорить начистоту, – сурово заявляет он. – Так вот: Адам всегда считал, что в твоих глазах недотягивает до Бретта. Во многом, конечно, виновата его ревность, но она ведь на чем-то основана, верно?
Сказать нечего. Сдержанный, замкнутый Эшли выразился достаточно откровенно, да и Адама он знает лучше, чем все остальные, вместе взятые.
– Пусть Адам вернется на работу, нырнет в новый сценарий, может быть, даже снимет новый фильм. Дай ему время. Он честолюбив, а потому скоро отвлечется. Другой вопрос: чего ты сама хочешь?
Я смотрю с удивлением:
– Как чего? Хочу, чтобы Адам разрешил мне вернуться.
– Честно?
– Конечно. Хочу, чтобы жизнь вошла в нормальное русло.
– Дело в том… – Эшли замолкает. – Возможно, не стоит этого говорить.
– Говори, не бойся. – Лучшего времени для правды не придумаешь.
– Трудно судить о чужих семейных отношениях, но…
– Но?
– Я всегда спрашивал себя, насколько вы подходите друг другу. Адам – чрезвычайно серьезный парень. Порою скованный, даже зажатый. И очень педантичный. А ты…
– Хочешь сказать, что я для него недостаточно умна?
– Не вредничай. Сама знаешь, что это не так. Просто ты легче, живее, веселее… – Эшли вздыхает. – Сам не знаю, что хочу сказать. – Встает из-за стола и кладет руку на спинку стула. Типичная адвокатская поза: можно подумать, что я клиентка и собираюсь подписать сделку ценой в миллион. – Всегда спрашивал себя, что может вас объединять. – Он неловко покашливает, и откровение повисает в воздухе.
