Текст книги "Если в сердце живет любовь"
Автор книги: Люси Бродбент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
– Как жизнь, детка? – приветствует папа и подставляет для поцелуя покрытую многодневной щетиной щеку. За годы жизни в Америке акцент Северной Англии, конечно, изрядно стерся, но папочка так гордится своей родиной – а родился он в Ньюкасле-на-Тайне, – что порой специально расцвечивает речь местным говором. Папа полулежит в шезлонге под большим садовым зонтом и читает какие-то деловые бумаги, не обращая внимания на Кейси. Парнишке два года, и он независимо разгуливает в опасной близости к краю бассейна.
– Ну-ка, малыш, пойдем отсюда. – Сжимаю липкую ручонку и увожу брата к игрушкам. – Пап, тебе, наверное, поручили за ним следить?
– Конечно, – подтверждает Хизер. Она выходит из дома в бикини и обвязанном вокруг тоненькой талии саронге. – Оставила всего на две минуты.
Хизер доводится мне мачехой, а выглядит так, как выглядят все избранницы отца. Высокая стройная блондинка, некоторое время пользовалась успехом в модельном бизнесе. Самая настоящая, типичная «твинки». В год развода родителей мне исполнилось одиннадцать лет. Когда мы с братом познакомились с Хизер, то первое время постоянно смеялись – тайком, конечно: новую избранницу отца трудно было назвать интеллектуальной особой.
Папа женат в четвертый раз. Хизер родила ему Кейси, а месяцев через восемь подарит еще одного ребенка. На прошлой неделе объявила, что снова беременна. У нее растет дочь от предыдущего брака, пятнадцатилетняя Джоули. Хизер явилась на смену Кимберли: у той от отца детей не было. Кимберли, в свою очередь, приняла эстафету из рук моей мамы, а до мамы почетное место занимала Джоди; Лидия – дочь Джоди. Система достаточно сложная: единокровных братьев и сестер у меня больше, чем у нормальных людей домашних животных. Не всегда удается поддерживать прекрасные, безоблачные отношения. Ссоримся ли мы? Еще как!
В результате четырех браков нетрудно проследить ряд закономерностей. Мама оказалась единственной брюнеткой среди трех блондинок. Иногда я шучу (разумеется, когда мы с папой одни), что через несколько лет он непременно сменит Хизер на молодую модель. Он же отвечает, что вряд ли решится на пятую миссис Сэш, так как не потянет материально. Не верю. Отцу исполнилось пятьдесят семь, но он полон сил и интереса к жизни.
Некоторое время болтаем обо всем на свете. Дети играют. Папа читает бумаги. Замечаю, что выглядит он усталым. Конечно, многолетнее злоупотребление алкоголем и наркотиками не прошло бесследно, но сегодня он еще бледнее, чем обычно. Говорить не стоит – очень расстроится. Волосы, наверное, были бы седыми, но он регулярно красит их в коричневый цвет. На войну с морщинами мобилизован ботокс. Трудно, наверное, элегантно встречать старость, когда привык к статусу рок-звезды. Гевин Сэш борется с неумолимым временем всеми доступными средствами.
– Что случилось, пап? – осторожно осведомляюсь я. – Выглядишь немного утомленным.
– Юристы, – ворчит он. – Всюду и везде эти чертовы крючкотворы.
Я никогда не понимала сути отцовского бизнеса: сочинение песен, авторские гонорары, отчисления и проценты – его собственный закрытый мир, в котором действуют особые правила и установки. Сколько себя помню, папе постоянно приходится с кем-то и чем-то сражаться. То ему не платят заработанные деньги, то требуют вернуть аванс, то скрывают лицензионные договоры.
– Разве они не на твоей стороне? – удивляюсь я.
– Если работают на других, то нет. – Он тяжело вздыхает и снимает очки. – Продажная братия.
– Уверена, что все будет в порядке, – стараюсь я успокоить отца. Подхожу и начинаю разминать ему плечи. Он любит массаж. – Не стоит расстраиваться.
Но он никак не может расслабиться.
– К сожалению, в порядке бывает не все и не всегда. – Он резко встает и направляется к дому. – Иногда вокруг полное дерьмо.
Мы с Хизер переглядываемся. Ненавижу, когда папа в таком настроении. Несмотря на десятилетнее посещение занятий Общества анонимных алкоголиков, порой он все равно непредсказуем.
– Ничего, отойдет, – мудро успокаивает Хизер и удобнее устраивается в шезлонге. – Просто устал от бумажной работы, потому и злится.
Придвигаю стул и сажусь рядом.
– Как растет Кейси?
– О, прекрасно! Правда, солнышко? А как наш зайчик Тэкери?
Во всем мире одна лишь Хизер называет моего сына зайчиком, и я упорно подавляю желание сказать, что ненавижу слащавое прозвище. Из последних сил храню тактичное молчание. Дипломатия необходима в семейной жизни – во всяком случае, такой сложной, как наша.
– Если не считать склонности к садомазохизму, прекрасно.
Хизер смущается. Длинные сложные слова неизменно приводят ее в замешательство. Сын тем временем катит по моей ноге машинку и старательно гудит.
– О, кстати! – восклицает Хизер. – Совсем забыла. Возле парадной двери Тэкери ждет посылка. Сегодня утром привез курьер.
– Мне? Мне посылка? – в восторге повторяет Тэкери и стремительно несется в дом.
В коридоре стоит огромная коробка. Вдвоем мы с трудом вытаскиваем ее во двор. Чтобы открыть, требуется десять минут и два похода в кухню за ножницами подходящего размера. Внутри оказывается большая машина с рулевым управлением. Ездит по-настоящему, на маленьком моторчике, работающем от батарейки. Почти как «приус». Спрашиваю себя, как отнесется к подарку Адам.
В коробке лежит записка. Читаю с интересом: от кого подарок? До дня рождения сына еще несколько месяцев.
«Тэкери от папы в надежде на скорое знакомство».
Что? Теперь он посылает подарки? Меня охватывает безудержная, почти безумная ярость.
– Сигареты не найдется? – спрашиваю я у Хизер.
– Нет, милая, – щебечет она. – А зачем? Что-то произошло?
К счастью, Тэкери не интересуется, от кого пришла посылка. Он в полном восторге и уже ездит в машине по дорожкам сада.
Глава 8
Мэдисон-сквер-гарден бушевал. Прежде мне не доводилось видеть столько народу в одном месте. Слушатели-зрители теснились, толкались, раскачивались из стороны в сторону и сливались в едином порыве. Подобно гигантскому чудовищу толпа поглощала отдельные личности и перерабатывала их в пеструю волнующуюся массу. Зачем же пришли все эти люди? Неужели только для того, чтобы поглазеть на моего отца? Поверить было трудно.
Я смотрела из ложи вниз, в зал. Так, наверное, знакомится с подданными девятилетняя принцесса. Меня впервые взяли на концерт отца. Конечно, я знала, что он знаменит – слава витала в воздухе, – но понятия не имела, как это выглядит на самом деле. И вот сегодня состоялось настоящее знакомство. Идея принадлежала виновнику торжества.
– И что же, все они действительно знают папу? – спросила я у мамы, одновременно с риском для жизни перегибаясь через ограждение и глядя вниз. Зрелище впечатляло.
– Угу.
– Откуда?
– Покупают его пластинки, – ответила мама скучающим голосом. Одета она была, как всегда, словно только что сошла со страницы модного журнала: розовый брючный костюм, большие темные очки и несколько миль неумолчно звенящих золотых цепей на шее. Она откинулась на спинку стоявшего в глубине ложи кресла. Вряд ли с этого места можно было увидеть сцену. Перелистав яркие страницы журнала «Вог», она вздохнула и пожаловалась, что музыка утомляет. Маму утомляло все: обеды, завтраки, дни рождения, другие дети, ее дети, папино отсутствие, папино возвращение домой. Иногда она казалась отдельной непроницаемой вселенной, и трудно было угадать, что ей нравится. Судя по всему, больше всего ей нравилось, когда мы оставляли ее в покое.
Еще маме очень нравилась мода. Я любила просматривать ее журналы, вырезать самые красивые, на мой взгляд, картинки и дарить ей. Иногда она даже аккуратно складывала вырезку и убирала в сумку.
– Начинаешь соображать, – хвалила она, и меня распирало от гордости.
Но в этот вечер мама была недоступна.
– А почему они покупают папины пластинки? – не унималась я.
– Не знаю, – последовал рассеянный ответ. Наморщив нос, она внимательно изучала какой-то снимок. – Видят его по телевизору.
– А сюда пришли потому, что любят его?
– Сюда пришли потому, что он их вдохновляет.
– Что значит «вдохновляет»?
– Это значит, что он уводит их в другое место.
– А в какое?
Мама устало вздохнула:
– Смотри и слушай. Сейчас все поймешь. Зазвучали ударные, потом вступила бас-гитара, и из густого дыма на сцене материализовался папа. Поначалу он не был похож на себя – глаза обведены черным, обычные джинсы уступили место серебряным штанам. Серебряные штаны? Что ж, дело было в девяностых. Человека с микрофоном можно было принять за астронавта на Луне. Но потом я узнала походку: папа всегда ходил, чуть подпрыгивая, как будто на цыпочках, словно радуясь жизни. Толпа завопила. Я закрыла уши ладонями. Никогда не слышала ничего подобного.
На гигантских экранах появилось папино лицо. Со лба стекали ручейки пота, волосы тоже намокли. Нестерпимо хотелось помочь, пожалеть, вытереть пот. А еще очень хотелось, чтобы он посмотрел на меня и помахал.
– Папа! – во все горло завопила я и принялась отчаянно размахивать руками.
Лидия и Эшли тоже закричали. Но папа даже не взглянул: как будто и не знал, что мы в зале.
Все до единой песни мы помнили наизусть, и все же сейчас они казались совсем другими: на сцене папа отдавал людям душу. Мама сказала правду: чудо действительно происходило. Пространство раздвигалось. Глубокий, с характерной хрипотцой голос спорил с гитарами и разносился по залу. Папа пел о любви и сердечной боли, о нежности и печали. Теперь я понимаю, что темы вряд ли могли потрясти мир, но исполнение уносило каждого, кто слышал и видел, в заоблачные миры, где жизнь подчинялась мечте. Да, он действительно брал слушателя за руку и властно вел за собой в царство грез. О, как же я любила своего папу, как им гордилась!
Глава 9
Увитый плющом бутик Фреда Сегала располагается в милом моему сердцу районе Лос-Анджелеса, на углу Мелроуз и Кресент-Хайтс, в лабиринте стильных и дорогих улочек. Я очень люблю этот остров красоты и изящества в центре огромного шумного города. Люблю запах хорошей дорогой кожи, прекрасную одежду, дизайнерские сумки с хрустящей папиросной бумагой внутри. Люблю стук каблуков по дубовому полу, характерный металлический звон снимаемых с перекладины вешалок, невозмутимость услужливых элегантных консультантов, нежное позвякивание ожерелий и колье. Люблю, когда стилисты очаровательно улыбаются и приглашают к новым коллекциям, свежим образам, оригинальным линиям. Да, неожиданный удачный фасон способен сразить меня наповал. Признаюсь: я страдаю от зависимости – обожаю все модное. Но разве кто-нибудь сможет устоять против полета дизайнерской фантазии, буйства цветов, своеобразия фактуры, атмосферы красоты и стиля?
Ну, а потом, всласть надругавшись над кредитной карточкой, можно отправиться в маникюрный салон, а оттуда в кафе, на встречу с чашечкой капуччино.
Не понимаю, что заставляет людей ездить за покупками в другие места. Сегодня бутики работают до девяти. Тэкери сдан на попечение няни, Адам, как всегда, допоздна на студии, а я встречаюсь в кафе с Лиззи и Беллой.
Каждой женщине необходимы подруги. Да, разумеется, следует иметь не меньше трех жакетов от «Прада» и постоянную маникюршу, которую при случае можно назвать собственной, но не менее важно наличие подруг. Две – абсолютный минимум, поскольку функции диаметрально противоположны: одна – чтобы было с кем посмеяться, а вторая – в качестве плеча, на котором можно поплакать. Я уже говорила, что с Лиззи мы дружим с раннего детства. Порой хулиганка сводит меня с ума, но жизни без нее я не представляю: она ведь постоянно рядом. Белла – настоящая подруга. Иногда кажется немного суровой. Или старается такой казаться. Я перед ней в долгу, потому что после ухода Бретта она оказалась рядом и оставалась рядом в самое трудное время. Отвезла меня к доктору и завела речь об антидепрессантах. Навещала, веселила забавными подарками и милой болтовней. Буквально за руку провела через развод, а потом вытолкнула в жизнь, в реальный мир.
Лиззи сегодня тратит без оглядки. Моя школа: я уже успела приобрести два умопомрачительных топа от Роберта Родригеса.
– Главная задача – поразить Кэмерона! – уверенно заявляет Лиззи в ответ на изумленные возгласы: фирменные бумажные пакеты едва помещаются вокруг ее кресла.
– Покажи, что купила. – Она сует нос в мои сумки. – Класс! Хочешь посмотреть, что выбрала я?
Вытаскивает покупки, тут же обматывает шарфики вокруг шеи, прикладывает к стройной фигурке платья, юбки и блузки.
Вот за что я люблю Лиззи. Девушка в полной мере понимает важность хорошей одежды. А тратит еще смелее и экстравагантнее, чем я, и тем самым облегчает угрызения совести.
– Кэмерон позвонил? – уточняю я.
– Еще нет, но обязательно позвонит. – Лиззи лукаво улыбается.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Вчера мы так хорошо друг друга поняли. Как будто он тот самый… – Она рисует в воздухе причудливую фигуру. – Спорим, он возьмет меня в следующий фильм! – гордо заявляет Лиззи.
Белла молча воздевает глаза к потолку. Она любит Лиззи ничуть не меньше, чем я, но типично английское чувство юмора порой граничит с высокомерием. В отличие от непрактичной Лиззи Белла трезво смотрит на жизнь. Она очень рано осталась сиротой – родители умерли, когда Белла была еще подростком, – и потеря отозвалась изрядной долей цинизма. Выросла она в чужих семьях, но, к счастью, это обстоятельство не остановило полета фантазии и не лишило уверенности в себе. Увидев объявление о вакантном месте няни в Голливуде, она получила работу и приехала сюда. Случилось так, что няня требовалась в дом Стивена Шо, где работала и я.
Отлично помню нашу первую встречу. В свои восемнадцать лет Белла выглядела очень решительной и смелой.
– О да, комната меня вполне устраивает, – беззаботно заявила она, едва приехав. Красавице няне, которая только что явилась из Англии, отвели одну из лучших спален в особняке. Ничего подобного она, разумеется, в жизни не видела, однако признание считала ниже собственного достоинства. На мой взгляд, типичное проявление снобизма.
Белла мне понравилась ироничным, даже грубым отношением к начинающим старлеткам. Отношение не изменилось и сейчас: циничная особа даже не считает нужным скрывать презрение к хлопотам Лиззи.
«Зачем пополнять и без того многочисленные ряды?» – часто говорит она. Ирония заключается в том, что ей самой не раз предлагали работать моделью. И ничего удивительного: Белла необыкновенно красива, причем красота достается ей даром, без малейших усилий.
Природа позаботилась обо всем: и о фигуре, и о волосах, и о безупречном овале лица, и о выразительных голубых глазах. Сейчас она работает телеведущей и почти знаменита. В первые ряды звезд еще не вошла, но уже приобрела достаточную популярность, чтобы получать письма от поклонников и периодически вызывать у Лиззи легкие приступы зависти: Белла ведь даже пальцем не шевельнула, чтобы попасть на экран, а бедняжка Лиззи так старается!
Главная проблема Лиззи заключается в том, что знаменитым был не только ее отец, но и сама она успела познать славу – в шесть лет. Родители показали дочку на кастинге комедии положений, и бойкая малышка сразу получила роль. Два года не по годам смышленая, острая на язык Айседора из сериала «Семейные связи» радовала зрителей и получала хорошие рейтинги. Счастье продолжалось до тех пор, пока девочка не выросла и не вылетела из звездной обоймы.
В детстве я завидовала Лиззи и очень хотела, чтобы родители устроили мне пробы на телевидении. Лиззи пропускала кучу уроков. Как тут не позавидовать? А теперь нередко спрашиваю себя: о чем думали ее родители? Детям, рано познавшим известность, судьба готовит тяжкий путь.
Я уже отчаялась объяснить Лиззи, что известность далеко не так сладка, как кажется, и теперь пытаюсь хотя бы удержать ее от участия в порнофильмах.
– Все еще думаешь о порно? – со страхом спрашиваю я.
– А, порно… – беззаботно повторяет она. – Вообще-то никогда не строила серьезных планов. – Да, в постоянстве Лиззи трудно упрекнуть. – Хотя от дизайнерской вагины не отказалась бы. – Последняя фраза звучит устрашающе громко. – Всего-то восемнадцать тысяч долларов.
– А потом надо будет предложить всем режиссерам оценить приобретение по десятибалльной шкале, – комментирует Белла.
– Для начала было бы неплохо предложить всем заинтересованным лицам поучаствовать в сборе средств, – развивает мысль Лиззи, словно не замечая колкости. – А еще можно сдавать «помещение» во временное пользование.
Я с трудом сдерживаю смех, однако лицо Беллы остается суровым. Она сегодня вообще какая-то странная. Конечно, конкурировать с Лиззи в формулировках нелегко, но обычно она не столь резка. Решаю, что пора сменить тему, а потому рассказываю подругам о звонке Бретта и подарке для Тэкери. Надеюсь на толковый совет. Из нас троих Белла лучше всех соображает, как следует поступать в сложных ситуациях.
– Откажи, – лаконично, решительно заявляет она. – Скажи, что встречаться с мальчиком ему незачем. Единственный опекун – это ты.
– Да, но Бретт – родной отец, – слышу я собственный голос.
– Ну и что? Это не меняет дела. Откажи, – настаивает она. – Изменник не заслуживает радостей отцовства.
– А тебе самой хочется, чтобы Тэкери с ним познакомился? – сочувственно осведомляется Лиззи. Она более склонна к компромиссам.
– Даже и не знаю. Вопрос никогда не возникал. Впрочем, если говорить честно, то всегда считала правильным, чтобы сын знал родного отца.
– Так, может быть, мальчику стоит с ним увидеться? – предполагает Лиззи.
– Перл, хочешь, чтобы этот человек вернулся в твою жизнь? – сурово допрашивает Белла.
– Нет, конечно, нет.
– В таком случае откажи и поставь точку.
– А как же ребенок? – не сдается Лиззи. – Разве он не имеет собственных прав? – Надо сказать, подружка понимает суть проблемы. – Сам Тэкери хочет встречи?
– Не знаю. Не спрашивала. Тзкери знает, что Адам – не родной отец, но пугает меня вот что: вдруг мальчик полюбит Бретта, а тот снова исчезнет?
Меньше всего на свете хотелось бы доставлять Тэкери страдания.
– Значит, держи своих ребят подальше друг от друга, – делает вывод Белла. – Куда проще? Бретт – предатель. Без него тебе гораздо лучше.
Мы молча пьем кофе. Белла вздыхает.
– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я.
– Не обращай внимания, – отмахивается Белла и снова вздыхает. – Превращаюсь в настоящую брюзгу. Дело в том, что получила письмо от тети. Очень неприятное.
– А я думала, что у тебя нет родственников, – замечаю я. Да, чрезвычайно тактично, ничего не скажешь!
Белле было тринадцать, когда от аневризмы умерла мама. Через год отец покончил с собой: въехал на машине в стену, оставив дочке одни лишь долги. С этих пор жизнь кидала из приюта в приют, из одной приемной семьи в другую, из школы в школу.
– Тетя Ливония – сестра отца, – поясняет Белла. – Она должна была обо мне позаботиться в случае смерти родителей. Так написано в письме, которое оставил мне папа. Но она и пальцем не шевельнула.
– Почему? – наивно спрашивает Лиззи.
– Не знаю. Все сделали органы опеки, а они, как известно, ничего не объясняют.
– А что в письме? – уточняю я.
– Пишет, что хочет встретиться. Собирается приехать в Лос-Анджелес. – Белла явно волнуется. – Уверяет, что для нее это крайне важно.
– А ты хочешь познакомиться? – осторожно спрашиваю я.
Белла молчит. Кажется, сейчас заплачет, а до сих пор мне ни разу не доводилось видеть ее в слезах.
– Всегда думала, как хорошо было бы иметь родственников, – наконец-то печально признается она. – И всегда об этом мечтала. Понимаете, когда остаешься в мире одна…
– Да-да, понимаем, – тихо соглашаюсь я.
– Но ведь она меня бросила. Почему не взяла к себе? Почему даже не захотела поддержать? Вот этого я никогда не могла понять. Она же знала, что, кроме нее, у меня никого не было.
Беру Беллу за руку и вижу, как в уголке глаза появляется прозрачная слезинка и медленно катится по нежной бледной щеке. Лиззи тут же протягивает бумажный платок.
– Может быть, тетя хочет встретиться, чтобы попросить прощения? – предполагает она.
– Трудно угадать, что движет людьми, – добавляю я.
– Может быть. – Белла горестно всхлипывает.
– А если не познакомишься, то так ничего и не узнаешь, – рассудительно замечает Лиззи.
– Да, понимаю, – соглашается Белла. Она выглядит растерянной и – что удивительно – беспомощной.
– При желании можно будет воспользоваться моментом и высказать накопившиеся обиды, – жизнерадостно добавляет Лиззи. Она обожает мелодрамы. – И покричать вволю, и поплакать всласть.
– Да, конечно. – Белла вытирает глаза и натянуто улыбается. – Просто все случилось немного неожиданно, потому и расстроилась.
– Не спеши с решением, – советует Лиззи. – Успокойся, подумай, постарайся понять, готова ли к новым отношениям.
– Да, здесь нужно время, – поддерживаю я. Иногда очень хочется помочь подруге, но не удается найти нужных слов.
Подходит администратор и сообщает, что уже девять часов и пора уходить, потому что магазин закрывается. Разве леди не заметили, что технические службы уже выключили свет? Мы оглядываемся и с удивлением обнаруживаем, что так оно и есть. Надо же, а мы-то действительно ничего не заметили! Лиззи просит еще минутку – ей жизненно необходимо заглянуть в секцию аксессуаров. Как всегда, добивается своего и исчезает. Мы с Беллой идем к машинам.
– Не терзай себя переживаниями и сомнениями, – советую я и крепко обнимаю подругу на прощание. – А вдруг эта встреча принесет родственную близость, к которой ты всегда стремилась?
Белла грустно улыбается и садится в машину. До чего же ее жалко! Мои родители далеки от совершенства, но они хотя бы есть.
В три часа ночи звонит телефон. Медленно выплываю из сна, в котором с упоением разгуливаю по бутику Фреда Сегала, и возвращаюсь к действительности. С трудом соображая, дотягиваюсь до тумбочки и беру трубку. В спальне темно, но из коридора пробивается лучик света: для Тэкери мы всегда оставляем лампу включенной. Адама способно разбудить только землетрясение, причем самое сильное. Он громко храпит, лежа на спине. Всегда спит в этой позе, словно загорает в темноте. Одеяло аккуратно – нет, скорее педантично – расправлено и наполовину прикрывает грудь. Так положено. Ноги широко раздвинуты и напоминают лучи морской звезды. Мне достается лишь самый краешек кровати.
– Перл, это Хизер, – произносит голос с совершенно незнакомыми интонациями. Это не та Хизер, которую я хорошо знаю. Наверное, кто-то ошибся номером.
– Какая Хизер?
– Хизер Сэш, какая же еще?
– Что случилось?
– Твой папа… – Голос теряется в рыданиях.
– Что? Что с ним?
– Инфаркт. По крайней мере я… они…они думают…
Инфаркт! Мгновенно принимаю вертикальное положение. Наверняка ошиблись номером. В нашей семье не бывает инфарктов. По крайней мере, с тех пор, как инфаркт перенес дедушка.
– Парамедики считают, что это инфаркт.
– А где он сейчас?
– Мы в «Кедрах». Гевин уже в реанимации. А меня к нему не пускают. – Она снова всхлипывает.
– Он поправится? – спрашиваю я. Дурацкий вопрос, но его диктует неумолимо подступающая паника.
– Не знаю, – сквозь рыдания отвечает Хизер.
– Сейчас приеду.
Не включая свет, быстро одеваюсь и бужу Адама. В состоянии шока теряю себя: кажется, что я – это не я. Кто-то посторонний наблюдает сверху, как мечусь по комнате и суетливо натягиваю все, что попадается под руку. Интересно, это и есть то самое состояние, которое называют «потусторонним опытом»?
– Я должен поехать с тобой, – настаивает Адам. Едва услышав новость, он тоже подскочил.
– Нет-нет. Останься с Тэкери.
– Но я волнуюсь за тебя. Не стоит сидеть в госпитале одной.
– Там Хизер. Мне будет спокойнее, если ты побудешь с Тэкери. – Должен же кто-то присмотреть за ребенком.
Аргумент на Адама не действует.
– Думаешь, так будет лучше? Но Тэкери тоже мог бы поехать.
– Зачем? Пусть спит! – Торопливо целую мужа в щеку. – Все, мне пора. Позвоню.
К тому времени как я добираюсь до госпиталя и нахожу Хизер, папа уже оказывается в операционной, а мачеха нервно меряет шагами комнату ожидания. Такой я ее еще не видела: в брюках от тренировочного костюма и старом свитере, с красным, распухшим от слез лицом.
– О, Перл! – Она бросается ко мне и обнимает, содрогаясь от рыданий; подобных сцен тоже до сих пор не случалось. Мы обнимаемся, и я с благодарностью ощущаю тепло, сочувствие, солидарность. Оказывается, папина очередная жена не так уж и плоха.
– Что сказали доктора?
– Никто ничего не говорит, все молчат. – Хизер сморкается в бумажный платок. Сейчас она очень похожа на испуганного, попавшего в ловушку зверька. – Просто бегом привезли его в операционную, а мне велели ждать здесь. Прошел почти час.
– А кто с Кейси?
– Джоули дома.
Веду мачеху к ряду стульев у стены и убеждаю присесть. В комнате, кроме нас, никого нет, но зато стоит большой аквариум с тропическими рыбками. Одна, полосатая, носится из конца в конец, будто не находит себе места.
– Как это произошло? – спрашиваю я.
– Перед сном Гевин жаловался на боль в груди, – с трудом, сквозь рыдания, произносит Хизер. – Думал, что желудок не в порядке. Принял таблетки и лег. Я уснула, а потом он разбудил меня и попросил вызвать «скорую». Сказал, что в грудь вонзились ножи.
– А вы не?.. – безуспешно пытаюсь подобрать нужные слова.
– Что?
Очень неловко спрашивать, но Хизер на двадцать лет моложе отца.
– Вы не занимались сексом? – шепотом заканчиваю я, так и не придумав скромной формулировки.
– Нет, – Хизер слабо улыбается и всхлипывает.
Слава Богу! Никому не нравится думать о том, что родители тоже это делают.
– А что сказали парамедики из «скорой»?
– Сказали, что необходимо срочно везти больного в госпиталь. Сказали, что, скорее всего, это инфаркт. – Она снова начинает рыдать. – Когда приехали в госпиталь, его сильно рвало.
Серьезность ситуации отзывается странным образом: в желудке совершает аварийную посадку реактивный самолет, оставляя за собой панику, хаос и ощущение черного ужаса. От инфаркта умирают. Неужели папа может умереть? Нет, произошла какая-то ужасная ошибка; я же не умею жить в мире, в котором нет папы. Даже не могу представить жизни без него. Он такой большой человек. Не в буквальном смысле – точнее сказать, крупная личность. Большие люди не умирают. Живут вечно, потому что получают особую лицензию свыше. Он не может умереть.
– Он обязательно прорвется, – утешаю я Хизер. Сама не знаю, откуда такая уверенность, но почему-то не сомневаюсь. Возможно, потому, что никаких иных вариантов просто не представляю. – Папа всегда был сильным. Непременно прорвется.
Хизер жалобно кивает. Нам обеим так хочется верить в избавление!
На стене висят большие часы. Минутная стрелка движется преступно медленно. Медсестры деловито курсируют мимо, но нам не говорят ни слова. Мы по очереди выходим в коридор, чтобы купить в автомате кофе. Настоящий кофе с настоящим кофеином. Обсуждаем, надо ли звонить брату и сестре. Подождать новостей или вызвать их немедленно, чтобы не пропустить последние мгновения? Смотрим друг на друга в полном недоумении и не знаем, как поступить. Решаем, что позвоним Эшли: он наверняка захочет знать. Но что делать с Лидией? Трудно понять. Лидия уже пять лет живет в Нью-Йорке, а с отцом не разговаривает и того дольше. Они поссорились и перестали общаться. Но сейчас такие обстоятельства… разве можно не сообщить? Хизер предлагает подождать развития событий.
Минутная стрелка ползет как черепаха. Не нахожу себе места: не могу ни сидеть, ни стоять. Возможно, сказывается удар кофеина по организму, не получавшему дозы уже целую неделю. В окна заглядывают первые лучи солнца. И вот, наконец, из операционной выходит доктор.
– Миссис Сэщ? – вопросительно произносит он, сделав несколько шагов. Человек азиатской внешности, небритый, в очках без оправы.
– Да! – Мы обе моментально вскакиваем. Доктор на мгновение теряется и переводит взгляд с одной на другую.
– Миссис Сэш – это я, – твердо произносит Хизер. – А это – дочь мистера Сэша.
– Перл Зисскинд-Сэш, – представляюсь я и протягиваю руку. Выйдя замуж, так и не нашла сил расстаться с девичьей фамилией. Настолько к ней привыкла, что не смогла представить иного существования и решила соединить с фамилией Адама. По-моему, не напрасно. Иногда помогает.
– Я доктор Ким. – Врач медленно пожимает наши протянутые ладони.
Хочется закричать, чтобы он скорее говорил правду. Сдерживаюсь и кричу молча, про себя.
– Есть новость хорошая и новость плохая, – наконец произносит доктор Ким, обращаясь к Хизер.
Я вздыхаю с облегчением. Хорошая новость наверняка означает, что отец жив.
– Хорошая новость: пациент еще дышит. Сердце стабилизировалось, – продолжает он тоном, которым умеют говорить только владельцы похоронного бюро и врачи, сообщающие дурные известия. – Плохая новость: пациент перенес весьма обширный инфаркт. Мы провели зондирование сердца.
– Что-что? – переспрашивает Хизер озадаченно, в полной растерянности.
– Это означает, что мы ввели трубку через бедренную артерию в паху и подвели ее к коронарной артерии, чтобы идентифицировать блокировку. Ввели нитроглицерин для расширения кровеносных сосудов и гепарин для разжижения крови. Затем произвели ангиопластику.
– Ангио… что? – снова переспрашивает Хизер.
Доктор вглядывается в ее лицо, явно пытаясь определить способность к пониманию, а потом продолжает. Правда, обращается уже ко мне:
– Ангиопластика заключается в помещении в месте блокировки шара-зонда, проводящего сквозь сердце кровь и кислород. Сейчас решающее значение имеет степень коронарного повреждения. Дело в том, что во время инфаркта часть сердечной мышцы отмирает и на этом месте немедленно возникает шрам. В результате сердце слабеет.
Сейчас мы переведем мистера Сэша в отделение коронарной терапии и продолжим исследования.
– Все будет хорошо, правда? – осторожно спрашиваю я.
Доктор молчит.
– Правда? – повторяю я и слышу, как в голосе звенит волнение.
– Правда заключается в том, что пока нельзя сказать ничего определенного.
– Нельзя сказать! – Хизер падает на стул и сморкается в платок, который тут же разваливается от чрезмерного употребления.
– Но вы же наверняка знаете, – слышу я собственный умоляющий голос.
– Разумеется, будем следить весьма тщательно, – сообщает доктор Ким профессиональным, ровным, отстраненным голосом. – Инфаркт обширен. Эхокардиограмма покажет степень поражения сердца. Если обнаружится множественная блокировка, может потребоваться шунтирование.
Хизер рыдает.
– Послушайте, – доктор Ким слегка понижает голос, теперь в его тоне можно уловить нотку сочувствия, – мистер Сэш находится в лучшем месте, какое только можно придумать в его положении. Наш госпиталь располагает новейшим оборудованием и самыми современными технологиями. Мы постараемся помочь.
