Текст книги "Если в сердце живет любовь"
Автор книги: Люси Бродбент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Глава 23
Словарь определяет чувство вины как раскаяние в совершенном проступке, правонарушении или преступлении. А я бы сказала, что это та самая часть сознания, которая ставит нас перед собственным судом, свершающимся в голове, и безжалостно клеймит за содеянное. Да, пусть судья в моей голове вынесет приговор и предоставит самой справляться с муками совести. Виновата? Нет мне прощения!
Но чувство вины предполагает существование не только внутреннего судьи. Есть еще и придирчивое, въедливое жюри присяжных. Оно не позволяет уснуть ночью, заставляет выискивать возможность признания, советует надеяться на прощение, вынуждает униженно ждать, что кто-то снисходительно похлопает по руке, слегка обнимет за плечи и утешит, заверив, что все случившееся не так уж и страшно. Но я не обольщаюсь: поступила ужасно, а потому оправдания нет и быть не может. Вам уже известно, что моя мама – католичка. Так вот, католикам гораздо легче. Как прекрасен обряд исповеди: пара молитв, и вины как не бывало! Буддисты нараспев произносят сутры и склоняются перед образом Будды, умоляя даровать прощение. А исполнив обряд покаяния у ног божества, приносят извинения тому человеку, перед которым провинились. Вот этого я сделать не в состоянии, потому что сначала пришлось бы рассказать Адаму правду, а значит, нанести страшный удар.
Как мы с Тэкери добрались домой после вечера у Бретта? Понятия не имею. Ночью я без конца ходила по комнатам, бродила по саду, считала овец до тех пор, пока без двадцати семь не зазвонил будильник. Днем кое-как занимаюсь обычными делами – насколько это возможно, учитывая, что в каждой точке маршрута толпятся репортеры, – но душа погружена в состояние глубочайшего шока, мысли путаются, и даже дыхание дается непросто. Адам не заслуживает предательства. Как я могла ему изменить? Презренная, лживая, бесчестная. Кажется, уже начинаю сходить с ума.
Промучившись два дня, отправляюсь к психоаналитику, хотя когда-то давала себе слово, что больше ноги моей не будет в этом кабинете. Но ничего не поделаешь, приходится сдаваться.
– Я отвратительный человек. Ненавижу себя, – со слезами на глазах заявляю доктору Золенски. – Никогда не думала, что поступлю с Адамом так ужасно. Он добрый, замечательный. Как я могла предать его, обмануть? – Доктор Золенски протягивает пачку бумажных носовых платков и что-то записывает карандашом в блокноте. – Изменила мужу. Поверить не могу, что это сделала я. Совсем на меня не похоже. Хочу забыть, но не могу. Мне очень-очень плохо.
Доктор Золенски очень добрый человек, это сразу видно по глазам. Никогда не осуждает. Иногда задает вопросы, но большей частью просто слушает, зажав бороду в кулаке и склонив набок лысую бугристую голову. Его кабинет расположен в Беверли-Хиллз и сплошь уставлен книгами – от пола и до потолка. После того как меня бросил Бретт, я ходила сюда регулярно, каждую неделю, и даже представить не могла, что со временем книг окажется еще больше. А вот сейчас вижу, что по углам выросло несколько новых стопок.
– Вы все еще его любите? – спрашивает Золенски.
– Кого, Бретта или Адама?
– Скажите сами, – мимоходом замечает он.
– Люблю Адама, своего мужа. Должна любить мужа.
– Должны?
– Но он же мой муж. Разумеется, я должна его любить.
– Понятно, – произносит Золенски и запускает в бороду карандаш. С улицы доносится свист дождевальной установки: садовники поливают газон перед зданием. – И что же, по-вашему, спровоцировало близость с бывшим мужем?
– Не знаю, – честно признаюсь я и тяжело вздыхаю. – Уже миллион раз задавала себе этот вопрос. Переполняли чувства. Умер папа. Похороны. Интервью Лидии.
– Интервью Лидии?
– Да, с него-то и началась катастрофа. Жизнь вышла из-под контроля и покатилась под откос.
– Расскажите о тех событиях, которые привели к встрече с Бреттом. – Доктор возвращает к фактам, и я начинаю с того, как прочитала статью и спросила себя, могли папа действительно нас не любить. Совсем расстроилась. Потом поехала за Тэкери и оказалась в окружении безжалостных репортеров. Упала, едва не потеряла сознание. Бретт спас, привез к себе, в тихую, спокойную квартиру с цветущим деревом, из ветвей которого блестящими черными глазками смотрела птичка…
– Наверное, просто не выдержала испытаний, – заключаю я. – Непростительная, ужасная ошибка.
– Понятно, – снова произносит доктор. Вспоминаю, что он и раньше часто повторял это слово. – А как складывается секс с мужем?
– Это важно? – тут же съеживаюсь я. Не люблю рассуждать о сексе.
– Зигмунд Фрейд считал, что сексуальное удовлетворение является залогом эмоционального благополучия, – серьезно поясняет доктор.
– До появления Бретта я была абсолютно счастлива с Адамом. Надеялась, что нашла голливудский «счастливый конец», – рассказываю я. – После всех испытаний с Бреттом можно считать, что Адам послан в ответ на молитвы.
Смотрю на доктора Золенски. Он выглядит задумчивым, как обычно. Понимаю, что изменить ситуацию чудесным образом ему вряд ли удастся, но по крайней мере он обладает профессиональной проницательностью. Доктор откашливается и пьет воду из высокого узкого стакана. Дождевальные установки за окном выключаются, и с улицы доносится шум машин.
– Дело в том, что голливудские благополучные финалы возникли не на пустом месте, – спокойно заявляет он. – Еще со времен древних греков любой рассказ требовал убедительного окончания. Все романы и фильмы построены по определенному принципу. Непременно присутствует кульминация, а за кульминацией следует развязка, в которой все сюжетные линии, обстоятельства и переживания героев прилежно упаковываются в подарочную бумагу. Жизнь, к сожалению, устроена совсем иначе. Структура и организация в ней отсутствуют, да и сцену расплаты редко увидишь. Жизнь запутанна, беспорядочна и непонятна.
– Моя-то уж точно, – подтверждаю я.
Он снова откашливается и сурово смотрит в глаза:
– У жителей Голливуда существует серьезная проблема, с которой постоянно приходится сталкиваться в работе. Дело в том, что здесь все действительно ждут счастливого голливудского конца. Вы не одиноки, Перл. Даже не поверите, как много режиссеров и продюсеров пытаются жить в соответствии с теми идеалами, которые они воплощают в своих фильмах. Да, в этом городе свои сложности. Его обитатели попадают в одну и ту же ловушку. Надо вести себя осторожно и осмотрительно, потому что реальная жизнь отличается от жизни в кино. Давайте попробуем вернуть ситуацию на землю. Позвольте задать несколько вопросов о вашем муже. Чем именно он вас привлек?
– Что вы имеете в виду?
– Может быть, внешностью, чувством юмора, умом, манерой поведения?
Глубоко задумываюсь. Хочется ответить правдиво. Адам, конечно, умен, но это не главное. Выглядит отлично, но и это тоже не самое важное.
– Он добрый… и надежный.
– Понятно, – снова произносит Золенски.
– Видите ли, мы знакомы с детства – старые друзья. И я осталась одна с маленьким Тэкери.
– Понятно. Значит, отношения оказались удобными?
– Не хотелось бы использовать это слово. Можно подумать, что я заранее все рассчитала.
– А вы не рассчитывали?
– Нет. Я любила Адама.
– А как же Бретт?
– Бретт мне изменил. – Отвечаю и внимательно вслушиваюсь в собственный голос, пытаясь уловить привычный гнев. Но фраза звучит совсем не так ядовито, как раньше. Обида и злость на Бретта поддерживали, а теперь я чувствую себя так, словно сорвалась с якоря.
– Да-да, это мы уже выяснили, – соглашается Золенски. – Но прежде чем он изменил, что вас в нем привлекало?
– Ну, в то время все было по-другому, – отвечаю я и мысленно возвращаюсь в кафе, где мы вместе слушали стихи.
– Вы не согласитесь оставить номер телефона? – робко попросил Бретт. – Не часто доводится знакомиться с девушками, умеющими ценить красивые рифмы.
– И удачно подобранный ритм? – кокетливо уточняю я.
Бретт рассмеялся.
В первое свидание он повел меня в ресторан на Мелроуз. Там был тенистый дворик, а на столах лежали коробочки с цветными мелками, чтобы посетители могли рисовать на бумажной скатерти.
– Нас с вами кое-что объединяет, – заметил Бретт, рассеянно изображая слона.
– Что же? Неумение рисовать? – поддразнила я. Слон получился ужасным.
– Нет. Мы оба романтики.
– Почему вы так решили?
– Вы любите стихи.
– Это вовсе не признак романтизма. Я вполне могла бы оказаться прожженным циником.
– Да, но в таком случае вряд ли носили бы в сумке книгу под названием «Любовь и искупление».
Он показал на стоявшую на полу открытую сумку, и мы оба рассмеялись.
– А на каком основании вы считаете романтиком себя?
– Чтобы понять это, придется немного подождать. – Бретт одарил меня своей лучезарной улыбкой, и сердце мгновенно растаяло. В этот миг я поняла, что влюбилась.
– Нас столкнула сила искушения, – объясняю я доктору. – Отдельных компонентов не существовало. Он был красив и романтичен, умел заинтересовать и рассмешить, мы отлично ладили. Но невозможно сказать, что он привлек меня каким-то конкретным качеством. Существовала химия, которую не объяснить словами. «Родство душ» звучит слишком сентиментально и напыщенно… но до встречи с Бреттом я не понимала по-настоящему, что это такое.
Золенски молчит. Психоаналитики обычно так и поступают: задают вопросы и слушают. Пытаешься ответить и попутно решаешь собственную проблему.
– Готовы ли вы подумать о том, чтобы вернуться к Бретту? – наконец спрашивает он.
– Нет, ни за что. Не могу так поступить с Адамом, не могу разбить ему сердце. А, кроме того… – Умолкаю, потому что боюсь воплотить в слова гложущее душу чувство.
– Кроме того?
– Кроме того, опасаюсь, что все это лишь игра. Дешевый трюк: Бретт просто хотел выяснить, сможет ли снова получить меня.
– Что навело вас на эту мысль?
– Скорее всего, ему было интересно, удастся ли без особого труда уложить меня в постель. Мужчины играют в такие игры. Разве он не мог рассчитать заранее?
– Вы не уверены в себе, поскольку оказались на незнакомой территории, – поясняет Золенски. – Не доверяете человеку, потому что однажды он поступил с вами плохо. Но ведь прошлый опыт вовсе не означает, что сейчас он тоже обманывает.
– А вдруг ему просто хотелось повеселиться? И теперь он от души смеется?
Часы на стене показывают, что беседа продолжается больше часа.
– Насколько я понимаю, перед вами открываются три пути, – делает вывод Золенски. – Первый. – Он поднимает указательный палец и сочувственно улыбается. – Рассказываете мужу о том, что произошло, получаете психологическую помощь и работаете над совершенствованием своего брака. Шансы на успех значительны. Второй. – Он поднимает средний палец. – Ничего не говорите мужу и учитесь жить со своим секретом. Вариант весьма популярный. И наконец, третий путь: всерьез обдумываете возвращение к первому мужу.
Я ошеломленно молчу. Разумеется, такие возможности существуют. Но неужели всего лишь три? Вдруг мы что-то пропустили? Разве нет на свете какого-нибудь чудесного способа повернуть время вспять или хотя бы лекарства от бури в душе и урагана в голове?
– Иногда поступки и события имеют глубокую причину, – спокойно поясняет Золенски. – Возможно, стоит спросить себя, почему случилось то, что случилось.
Очень хочется прямо и откровенно заявить, что не знаю, с какой стати ему плачу. Что я вообще делаю в этом кабинете? Глупый старик с ханжескими вариантами выхода из кризиса и растрепанной бородой. Мы что, играем? О, какой бы вариант выбрать? Давайте попробуем второй: жить с мужем и постоянно ему врать. Проще некуда.
Ухожу и даже не прощаюсь, потому что слишком зла. На доктора Золенски. На себя. На всех.
Хранить секреты – большое и сложное искусство. К сожалению, совсем не уверена, что владею им в должной мере. Каждую минуту кажется, что вот-вот буду безжалостно разоблачена. На следующий день после беседы с психоаналитиком мы с Адамом едем в особняк Фрэнка Голдинга. Фрэнк – серьезный продюсер. Ценит работу Адама, обещает найти деньги и поставить фильм по его сценарию. Тэкери вопреки желанию остается дома с няней.
Вечеринка проходит на просторной террасе с видом на бассейн и горизонт. День клонится к закату, но пока еще тих и светел, а воздух настолько прозрачен, что за заливом Санта-Моника виден остров Каталина – крохотный холмик на фоне синего неба. Гости собрались под миткалевым тентом: он надежно защищает бар от последних солнечных лучей. За стаканами с мартини скрываются знакомые лица – у Фрэнка собрались известные актеры и режиссеры.
Дом потрясающий, в стиле экстравагантной тосканской виллы. Богатство откровенно бросается в глаза, но, в то же время, сочетается с тонким вкусом: мраморные полы, итальянская мебель, картины в позолоченных рамах, повсюду мраморные статуи и бронзовые статуэтки.
– Милая, смотри, как красиво! – громко восхищается Адам.
– Добро пожаловать в мое скромное жилище, – приветствует Фрэнк, и я старательно улыбаюсь. Слово «скромное» подходит меньше всего. Не могу не вспомнить слова Бретта о голливудских излишествах. Здесь они повсюду и исчисляются многими миллионами долларов: антикварная мебель, восточные ковры, живопись эпохи Возрождения. А рядом фантастическая ультрасовременная кухня, барбекю с инфракрасным излучением, автоматические краны, домашний кинотеатр «Сони», наполненная гелием летающая чаша с фруктами. Бретт, конечно, прав. Безумная роскошь непростительна.
– Мне очень понравился сценарий, – замечает Фрэнк со светской непринужденностью. Властитель судеб худощав, сед, но с отличным загаром и в легком льняном костюме. – Конечно, мы еще встретимся и все подробно обсудим, но все же: кого вы видите в главной женской роли?
Джентльмены обсуждают возможные кандидатуры, и Адам нещадно заикается. Как и положено хорошей жене, я вежливо улыбаюсь, но почти не слушаю. Официант подносит блюдо с канапе. Беру крошечный бутербродик и понимаю, что несколько дней ничего не ела. Но скоро разговор приобретает интересный оборот.
– На главную мужскую роль хотим пригласить Бретта Эллиса, – авторитарно заявляет Фрэнк. На лице Адама появляется выражение ужаса. – Будет интересно увидеть его в роли, не похожей на те, к которым все привыкли. Да и девушки обожают красавца. Правда? – Фрэнк смотрит на меня, ожидая поддержки, и я внезапно ощущаю, как лицо и шею медленно заливает пунцовый румянец. Даже уши пылают, А ведь я не краснела много-много лет.
– Не думаю, что в настоящее время Бретт настроен сниматься. – Говорю лишь для того, чтобы любым способом отвлечь внимание от собственной предательской внешности.
– Неужели? – Фрэнк откровенно удивлен. На мгновение он теряется, но тут же широко улыбается. – Ах да, конечно! Вы же были за ним замужем, так что наверняка общаетесь.
– Думаю, Перл регулярно встречается с бывшим мужем, – саркастически замечает Адам и зло прищуривается.
– Ничего подобного, – возражаю я. – Всего лишь работаю на его агента.
– Ага, понятно, – мгновенно реагирует Фрэнк. – В таком случае сможете замолвить за нас словечко.
– Попробую.
Взбудораженная и испуганная, отхожу к бару, но на этом неприятности не заканчиваются. По дороге домой разгорается настоящий скандал. Я уже призналась Адаму, что встретила Бретта возле школы. Скрыть все равно не удалось бы: там толпились репортеры, а сплетни распространяются со скоростью света. Рассказала всю историю, умолчав лишь о финальной сцене. Адам ответил, что ценит мою честность, и я едва сквозь землю не провалилась. Но известие его не порадовало, особенно то обстоятельство, что Бретт, как маньяк-преследователь, дежурит неподалеку от школы. Адам даже решил позвонить в полицию и попросить ввести меры ограничения. К счастью, от опасного плана удалось отговорить: разве Бретт не помог нам в тяжелую минуту?
– Почему с не-некоторых п-п-пор имя Б-б-бретта Эллиса в-в-возникает в каждом разговоре? – возмущается он, пока мы едем по Малхолланд и смотрим на раскинувшиеся внизу утопающие в зелени жилые кварталы.
С холмов открывается изумительный вид: в темноте сияющий и мерцающий Лос-Анджелес особенно красив. Но Адам не позволяет порадоваться.
– Это было неприятно. Ун-н-низительно.
– Но я же не виновата, что так случилось, – стараюсь оправдаться и говорю как можно спокойнее.
– А откуда тебе известно, что он не хочет сниматься?
– Он сам сказал Стивену. Я ведь была на встрече, помнишь? И уже рассказывала тебе.
Если бы Адам был быком, то сейчас бы набросился на меня. Имя Бретта действует на него почти как красная тряпка.
– Может быть, забудем и поговорим о чем-нибудь другом? – предлагаю я и отворачиваюсь к окну.
– Нет, не забудем. Как я могу забыть? Как можно з-з-забыть об этом ч-ч-чертовом Эллисе, когда он повсюду, куда ни повернешься?
Не в силах остановиться, Адам всю дорогу поливает Бретта грязью. Говорит и говорит – пока едем по серпантину каньона Колдуотер мимо высоких эвкалиптов и бордюров из олеандра, мчимся по бульвару Сансет с его высокими живыми изгородями и, наконец, сворачиваем в Бель-Эйр. Интересно, способен ли мужчина уловить в дыхании жены запах неверности? Или увидеть измену в порах кожи?
– Почему ты так его боишься? – спрашиваю я. Адам не отвечает, и между нами вырастает стена холодной враждебности.
– Потому что считаю, что его ты любила и любишь больше, чем меня, – наконец произносит он, уже остановив машину возле нашего дома. Выражение гнева пропало, а ему на смену пришло… что? Наверное, смирение. Адам выглядит печальным, и я не в силах вынести чувство вины: ведь он страдает из-за меня.
– Я люблю тебя. – Обнимаю мужа и пытаюсь успокоить. – Не переживай зря.
Адам упорно смотрит вниз, на руки.
– Постоянно чувствую себя так, словно над головой висит дамоклов меч, – признается он с тяжким вздохом.
– В каком смысле? – Порой Адам говорит так образно, что трудно понять, о чем речь.
– Это такая древнегреческая легенда. Дионис повесил над головой Дамокла меч – на конском волосе. Хотел доказать, что человек, которому грозит опасность, не способен радоваться.
– Но тебе опасность не грозит, и бояться нечего, – уговариваю я и ощущаю жестокие угрызения совести. – Я люблю только тебя.
Говорю вполне искренне. Адам такой замечательный муж. Необходимо срочно, раз и навсегда изгнать Бретта из жизни и из мыслей. Я должна это сделать. Иного выхода не существует.
Глава 24
День святого Валентина начинается в нашем доме по давно устоявшемуся образцу – в постели. Адам дарит коробку белого шоколада и открытку с цветами. Текст стандартный: «Девушке, которую буду любить вечно». Потом врывается Тэкери и дарит нам обоим рамку для фотографии в форме сердца: сделал в школе своими руками. Я дарю своим мужчинам книги: младшему – чудесную раскладную книжку с яркими объемными картинками, а старшему – любовные сонеты Шекспира.
Подпись содержит клятву в неувядающей любви. Да, я твердо решила, что моя миссия состоит в том, чтобы окружить Адама нежностью и заботой. Он должен чувствовать себя любимым, а значит, любовь надо проявлять чаще и активнее. Мужу необходима полная, абсолютная, всеобъемлющая ласка. После того как я переспала с Бреттом, прошла уже целая неделя. Этот день я стерла из памяти; его не существовало. Падение окончательно забыто. Так о чем мы говорили?
Ах да, конечно. День святого Валентина. Вообще-то я ценю этот праздник. Посвятить день дорогим сердцу людям и романтическому чувству, дарить подарки и говорить приятные слова – разве можно придумать идею достойнее? Когда-то Бретт устраивал целую цепочку приятных сюрпризов: эсэмэски, послания по электронной почте, цветы, воздушные шарики. Так, шаг за шагом, мы подходили к кульминации – вечернему свиданию. Но думать о Бретте строго запрещено. Да я о нем вовсе и не думаю. Сегодня состоится встреча с адвокатами по поводу папиного завещания. Ничего хорошего ждать не приходится, главным образом из-за присутствия Хизер. После похорон она ни разу о себе не напомнила, чем очень меня порадовала. Хочется верить, что серьезных драм сегодня не случится, и все же больно думать о предстоящем разделе папиного состояния. К тому же это еще одно напоминание об окончательности утраты. Наверное, никогда не смогу привыкнуть к отсутствию самого дорогого человека.
Адвокатская контора «Бернстайн, Готлиб и Кратчер» находится в Беверли-Хиллз, на Кэнон-драйв, между дорогим обувным магазином и рестораном со столиками на тротуаре. На кирпичной стене блестит медная табличка, а в холле журчит фонтан. К счастью, сразу нахожу место для парковки и благодарю парковочных богов: очень боялась опоздать. С утра Стивен закидал поручениями, а когда я оперативно справилась со всеми делами, очень неохотно отпустил до конца рабочего дня.
Эшли появляется почти одновременно со мной, и мы сердечно обнимаемся в холле.
– Это ведь ненадолго, правда? – спрашиваю я. Брат – юрист и отлично разбирается в подобных процедурах.
– Думаю, да. Чистая формальность, – отвечает он.
– Хорошо, а то я договорилась встретиться за ленчем с Лиззи и Беллой.
– Как ты? – заботливо спрашивает Эшли, пока поднимаемся на второй этаж, в офис Александра Бернстайна. Он, конечно, не самый эмоциональный собеседник, но зато надежный старший брат.
– Кажется, ничего, – отвечаю я. – Во всяком случае, лучше, чем в первое время. Прости, что расклеилась из-за Лидии.
– Ничего страшного. – Эшли улыбается.
– А ты как?
– Я-то в порядке. – Скорее всего, больше все равно не удастся добиться ни слова.
Офис Бернстайна оказывается просторной комнатой с дубовыми панелями на стенах, толстым мягким ковром на полу и темно-синими бархатными шторами на окнах. Посреди комнаты стоит большой стол, напротив – несколько кожаных кресел. Вся эта солидная мебель пустует. Подхожу к окну и смотрю вниз, на ресторанные столики. Официантка подает салаты и белое вино молодой паре, которая отчаянно ссорится. Интересно, из-за чего ругаются другие? Должно быть, кто-то изменил. Скорее всего, мужчина. Мужчины изменяют гораздо чаще.
Размышления прерывает появление Хизер. На ней светло-розовые спортивные штаны и белая футболка – костюм, совершенно неуместный в офисе адвоката. Признаки беременности уже заметны.
– Привет, – жизнерадостно здоровается она, как будто все собрались на пикник. Мы с Эшли вежливо улыбаемся, и мачеха устраивается в одном из кожаных кресел. Александр Бернстайн входит следом за ней, представляется и со всеми по очереди здоровается за руку.
– А мисс Лидию Сэш мы сегодня увидим? – спрашивает он, садясь за стол. Адвокат – человек средних лет, с коротко подстриженными светлыми волосами, в рубашке с коротким рукавом и с профессионально бесстрастными манерами. Почему-то казалось, что он должен быть старше. Эшли объясняет, что Лидия не захотела снова лететь из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. – Очень хорошо, – невозмутимо провозглашает адвокат. – В таком случае начнем.
Достает из ящика стола коричневую папку.
– Дело в том, что закон не требует официального чтения завещания после смерти завещателя, – поясняет он. – Единственное условие, которое выдвигает законодательство, заключается в том, чтобы документ прошел регистрацию у секретаря того округа, в котором проживал умерший. Каждый из вас может получить копию завещания. – Он встает, церемонно обходит вокруг стола и лично вручает каждому из нас копию. Его кожаные туфли безупречно начищены и блестят так же самодовольно, как и лицо. – Однако наша встреча необходима, поскольку завещательные распоряжения нельзя считать однозначными и определенными. – Он возвращается на свое место, кладет руки на стол и переплетает пальцы. – Вы увидите, что завещатель намеревался разделить состояние между всеми своими наследниками. Миссис Хизер Сэш и ее дети должны получить дом здесь, в Калифорнии. Им же достается доход с полиса страхования жизни. Остальные объекты недвижимости, а именно дом в Англии и квартиру в Нью-Йорке, предполагается продать. Вырученные суммы вместе с иными инвестициями, авторскими отчислениями и полагающимися процентами должны быть поделены в равных долях между мисс Лидией Сэш, мистером Эшли Сэшем, мисс Перл Сэш и мистером Кейси Сэшем.
Я незаметно, но с облегчением вздыхаю. Никогда не сомневалась в справедливости папы, и все же в глубине души таился страх, что после грандиозного скандала он мог забыть о Лидии. Судя по ее отсутствию, она опасалась того же. Но я всегда знала, что папа любил сестру, – просто знала, и все.
– Однако существует проблема. – Мистер Бернстайн значительно покашливает. С улицы доносится рев мотоцикла. – К сожалению, налоговые дела завещателя не урегулированы. Налоговое управление США имеет к мистеру Сэшу серьезные претензии, которые, боюсь, не так-то просто устранить. – Хизер благосклонно улыбается, однако на лице Эшли мгновенно возникает озабоченное выражение. – И это еще не все, – продолжает адвокат. – Иск выдвигает также фирма «Деф рекордз», выплатившая крупный аванс в счет будущих авторских отчислений. Есть и другие кредиторы: они перечислены на обратной стороне тех документов, которые я вам раздал.
Все мы дружно переворачиваем листы. Смотрю на цифры и ничего не понимаю. Суммы достигают десятков миллионов.
– Сколько всего должен отец? – деловито осведомляется Эшли. Брат наверняка знает, что серьезных проблем не возникнет. Папа был богатым человеком. Просто заплатим долги, а остальные деньги и имущество поделим.
– Боюсь, на данном этапе трудно произвести даже примерную оценку, – отвечает Бернстайн, задумчиво потирая подбородок. – Налоговое управление преследовало мистера Сэша много лет. Вполне возможно, речь идет об очень крупных суммах.
– Означает ли это, что он был банкротом? – спрашивает Хизер, благодушие и жизнерадостность которой заметно блекнут.
– Это означает, что люди, наследующие имущество несостоятельного должника, одновременно приобретают ответственность перед кредиторами, налоговым управлением и государством, – официально заявляет Бернстайн.
– Так что же, нам еще и долги придется платить?! – пронзительно визжит мачеха.
– Боюсь, что так.
– О Господи! – Возглас полон отчаяния.
– Вполне возможно, если продажа остального имущества не покроет долгов, дом в Калифорнии тоже придется продать, – продолжает адвокат. – Мы имеем дело с налоговым управлением США…
– Но это несправедливо! – Хизер вскакивает и начинает нервно ходить по комнате. – Гевин был богат, ведь диски продавались миллионами!
– Действительно, авторские отчисления, должно быть, покроют значительную часть долга, – поддерживает Эшли. – Они ведь продолжают поступать и приносить доход.
– Не забывайте о том, что самые популярные песни ваш отец написал не сам. Если бы автором был он, ситуация складывалась бы совсем иначе.
– А гонорар исполнителя?
– Вы когда-нибудь видели давний контракт, который мистер Сэш заключил с фирмой звукозаписи? – вкрадчиво интересуется адвокат. – Боюсь, менеджер был нечестным человеком и подсунул ужасную, несправедливую сделку. Зато себе начислил абсурдно большие проценты. Сегодня такой контракт просто не мог бы существовать. Доля вашего отца оказалась ничтожной. Последующие договоры были заключены прилично, в его пользу, но к тому времени главные хиты уже состоялись.
– Хотите ли вы сказать, что никакого наследства не существует? – уточняю я, стараясь выразиться как можно яснее.
– Боюсь, что так. По крайней мере, в настоящий момент, – отвечает Бернстайн чуть более жизнерадостно, чем хотелось бы. – Разумеется, мы будем работать, бороться и постараемся спасти все, что возможно. В том случае… – он откашливается, – в том случае, если вы пожелаете продолжить сотрудничество и вновь наймете нас в качестве поверенных. Для этого необходимо подписать директивное письмо, поскольку нам потребуется оплата.
Совещание продолжается. Подписываются необходимые бумаги, изучаются цифры, планируется стратегия, и Эшли милостиво соглашается заняться вопросом вплотную. Какое счастье, что в семье есть юрист! Я окончательно сбита с толку. Может быть, нынешняя ситуация всего лишь ловкий прием, чтобы держать нас в напряжении, а Эшли сумеет все уладить и обеспечит счастливый конец? Но неприятное предчувствие подсказывает, что это не так. Наконец мы уходим из адвокатской конторы «Бернстайн, Готлиб и Кратчер». Я измучена, голодна и опустошена. В довершение всех бед под «дворником» нахожу штрафную квитанцию за превышение срока стоянки.
– Может быть, перекусишь вместе со мной и девочками? – уныло приглашаю Эшли. Хизер уже умчалась, едва попрощавшись.
– Нет, пора возвращаться на работу, – отвечает он также печально. – Как по-твоему, отец знал, что финансы в ужасном состоянии? – Брат выглядит угнетенным, словно его мужской гордости был нанесен сокрушительный удар.
Я задумываюсь.
– Теперь, когда ты спросил, вспоминаю, что в последний день он просматривал какие-то юридические бумаги. И выглядел очень расстроенным. А еще… – воспоминания цепляются одно за другое, – а еще в ящиках его стола скопилось множество всяких финансовых писем. Они до сих пор у меня в машине, в коробках.
– Надо будет посмотреть, – устало заключает Эшли. – Бедный папа.
– Но ведь все уладится? – с надеждой в голосе спрашиваю я.
– Не знаю, – грустно пожимает плечами брат. – Картина не слишком обнадеживает.
– Странно, что папа подписал с фирмой звукозаписи такой невыгодный контракт, да еще и агенту отдал больше, чем следовало.
– Наверное, слишком стремился к успеху, – предположил Эшли, тяжело вздыхая. – В обмен на славу люди готовы подписать все, что угодно.
* * *
Подробности встречи с адвокатом приходится пересказать во время позднего ленча с Лиззи и Беллой. Мы встречаемся в очаровательном ресторанчике «Ле пти фор». Это уютное гнездышко с чистенькими льняными скатертями на столах прилепилось к отелю «Сансет-Плаза». Лиззи приветствует меня обычным воздушным поцелуем и сразу интересуется, как она выглядит.
– Новый ансамбль. Как тебе? – Кокетливо кружится, чтобы дать возможность в полной мере оценить платье без бретелек от Бетси Джонсон – красное в белый горошек – в сочетании с белым поясом, белой сумкой и красными туфлями от «Прада».
– С ума сойти, – отвечаю я, изо всех сил изображая жизнерадостное восхищение.
Лиззи действительно неотразима: ярко-красные губы, копна рыжих волос ниже плеч. Белла собрала светлые волосы в пучок, а изящную фигуру подчеркнула изысканным нарядом от Эллы Мосс. Белла в отличие от Лиззи никогда не привлекает внимания к собственной персоне и очень смущается от комплиментов. Поэтому ей я ничего не говорю.
– Все постепенно рассосется само собой. Не бери в голову, – беззаботно советует Лиззи, выслушав рассказ о папиных долгах и наливая из большой бутылки стакан воды.
В ресторане негромко звучит одна из папиных песен. Я давным-давно привыкла повсюду слышать родной голос, но сейчас, когда папы уже нет, впечатление складывается странное. Вслушиваюсь в знакомый тембр и чувствую, как подкатывает тоска.
