Текст книги "Манхэттен по Фрейду"

Автор книги: Люк Босси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

19

Кан долго не мог заснуть и все думал о том, что Фрейд сказал о его отношении к матери.

Ему казалось, что он снова чувствует запах сена. Ему двенадцать лет и он прогуливает школу.

Зарывшись в сено, он читал детектив «Убийца и Провидец». Это был даже не детектив, а подробная история расследования, облеченная в литературную форму. Автор утверждал, что для поимки преступника необходимы упорство и внимание к деталям.

Когда поздно вечером он вернулся домой, его встретила мертвая тишина. Мать неподвижно лежала на кровати. Мальчик остолбенел. Он с ужасом смотрел в ее мертвые глаза, в которых застыла мольба.

Ему рассказали, что на нее напали, когда она возвращалась из деревни. Разносчик, проезжавший мимо на велосипеде, нашел ее тело под деревом. Ее задушили кожаным шнуром. Сумка и туфли исчезли.

Шериф утверждал, что знает, кто виновен: за последние месяцы какой-то бродяга уже совершил два преступления по соседству. Обе жертвы были задушены и ограблены.

Расследование провели наспех. Никакого упорства, никакого внимания к деталям. Кан понял, что шериф рассчитывал только на удачу.

Кан до сих пор чувствовал запах мокрой травы на рассвете.

Он пошел на место преступления. Попытался понять, что произошло. На обочине он нашел волосы. На дороге заметил следы шин и отпечатки грязных сапог. Они вели в лес.

Там, в двухстах метрах от того места, где был обнаружен труп, он нашел платок матери.

Сегодня он смог бы снять отпечатки пальцев.

Выследить убийцу.

Он до сих пор помнил запах чернил и бумаги.

В школьной тетради он красивым почерком записал свои гипотезы. Его мать была убита в уединенном месте, там, где он нашел платок, а затем тело перенесли к обочине дороги. То есть преступник сделал все, чтобы подозрения полиции пали на бродягу.

Он прогулял школу. Он пришел к шерифу и отдал ему тетрадь.

Убийцу матери так и не нашли.

И каждую ночь Кан вспоминал взгляд, которым она, наверное, смотрела на убийцу, – взгляд, полный мольбы и отчаяния.

Он стал полицейским, чтобы забыть этот взгляд, глядя в другие глаза.

Ненавидящие глаза убийц.

Покорные глаза жертв.

Глаза их близких, полные безутешного горя.

– Черт подери, – сказал Ренцо, входя вслед за Каном в просторный лифт небоскреба Метрополитен-лайф-тауэр, – что ты молчишь как рыба?

– Я паршиво себя чувствую, – ответил инспектор.

– Ты всегда паршиво себя чувствуешь.

Пока они поднимались, двери лифта открывались и закрывались по меньшей мере десять раз. Работающие в небоскребе девушки входили и выходили, улыбаясь, а затем опуская глаза.

Девушки улыбаются, подумал Кан, потому что они сбежали с завода, из трущоб или из гетто. Они добились этого American way of life, [11]11
  Американский образ жизни ( англ.).


[Закрыть]при котором получают меньше десяти долларов в неделю. Они приехали из разных стран, но одеты все одинаково: юбка до щиколоток, белая блузка и ботиночки. Их отличают только мелочи – брошка, браслет, оттенок губной помады или прическа. И если присмотреться, иногда возникает еле уловимое ощущение, что под благопристойной внешностью таится душа, покрытая синяками.

На тридцать третьем, директорском, этаже Кан и Ренцо попросили проводить их к вице-президенту Теннеру, временно исполняющему обязанности руководителя компании. Секретарша провела их вдоль лишенного перегородок пространства, где рядами тянулись десятки одинаковых деревянных столов.

– Скажи мне одну вещь, – снова спросил Ренцо. – Почему такой человек, как ты, живет холостяком? Ты видел, сколько хорошеньких женщин без обручальных колец в одном только этом здании Манхэттена?

– Ты думаешь, если бы я был женат, то имел бы больше успеха у хорошеньких женщин без обручальных колец?

– Я серьезно. Это из-за твоей матери?

– Ты что, тоже занялся психоанализом? – сказал Кан без тени улыбки.

Секретарша открыла перед ними дверь в просторный, богато обставленный кабинет, где сидела женщина лет сорока, одетая точно так же, как и все остальные служащие.

– Мы хотели бы встретиться с вице-президентом, – заявил Кан.

– Это я. Меня зовут Кэролайн Теннер.

Кан постарался скрыть удивление, упрекая себя за то, что не собрал предварительно больше информации. Вице-президент подошла, чтобы пожать им руки, и чуть не раздавила Кану пальцы.

– Простите, что заставила вас ждать, – сказала она, адресуя им дежурную улыбку. – Моя должность далеко не синекура.

– Создается впечатление, что вы платите зарплату доброй трети наемных работников Манхэттена, – заметил Кан.

– И это только начало, – с гордостью ответила Кэролайн Теннер. – Вы знаете, что согласно опросам основатель нашей компании Джон Роджерс Хегеман назван вторым самым полезным человеком Америки? Сразу после Эдисона.

Кан посмотрел на нее, пряча улыбку. Кэролайн Теннер, несомненно, считала себя «самой полезной женщиной Америки».

– Сударыня, я пришел не для того, чтобы делать вам комплименты, – сказал он. – Я собираю информацию о президенте Уилкинсе. По просьбе начальника полиции мы возобновили дело о его исчезновении. И у нас есть веские основания считать, что оно связано с исчезновением Бернарда Эмери, которого вчера нашли мертвым.

Кэролайн Теннер застыла:

– Вы хотите сказать, что президента могли убить?

– У нас появилась новая информация. Поэтому мы хотим, чтобы вы снова рассказали нам о том, что случилось вечером двадцатого августа, и о том, что делал в тот день господин Уилкинс.

– Около девяти часов вечера я зашла к нему, и он велел мне идти домой, – сообщила Кэролайн Теннер. – Он и сам не собирался задерживаться.

– Он никого не ждал?

– Нет.

– Вид у него был обеспокоенный?

– Наоборот, он пребывал в хорошем расположении духа, так как незадолго до этого получил отличный отчет о нашей работе за квартал.

– А потом?

– В одиннадцать его жена позвонила мне, потому что он не вернулся домой. Я связалась с охранником, который сказал, что Джеймс ушел в десять часов. С тех пор его никто не видел.

– Это не так, – возразил Кан. – Портье видел, как он шел пешком по Мэдисон-авеню. Обычно на углу Двадцать седьмой улицы он покупал газету у продавца «Геральд» и воздушную кукурузу для детей у входа в метро. Но в тот вечер он этого не делал.

– Значит, его похитили у самого здания?

– Похитили? Маловероятно. В это время на улице еще слишком много прохожих, – ответил Кан.

– А как же тогда объяснить его исчезновение?

– Мы думаем, что господин Уилкинс так и не вышел в тот вечер из небоскреба.

– Но как это возможно?

– Охранник и портье видели, как мимо них прошел человек в его плаще и шляпе Уилкинса. Но человек этот шел быстрее, чем всегда, и не попрощался с ними. Они лишь мельком видели его лицо.

– И еще одна деталь, – подхватил Ренцо. – Вы каждый день проходите через турникет в холле?

– Конечно.

– Механизм учитывает каждый вход и выход – для статистики. В полночь охранник проверяет количество проходов за день и записывает в тетрадь. Обычно это четное число. Но двадцать первого августа число оказалось нечетным. Хотя в полночь здание считалось уже пустым.

– Из чего следует, – заключил Кан, – что днем кто-то вошел и больше не вышел.

– Вы полагаете, – предположила Кэролайн Теннер, – что из здания вышел кто-то, кого приняли за Уилкинса?

– Именно так, – ответил Кан, кивая.

– Свидетели не могли ошибиться?

– Был случай, – сказал Кан, – когда один свидетель сообщил мне, что видел на месте преступления мужчину с собакой, а второй поклялся, что это была женщина с ребенком. Первый считал, что между выстрелом и бегством подозреваемого прошло десять секунд, а второй полагал, что две минуты. Первый слышал завывания, а второй – звуки флейты…

– Служащие видели кого-то, кто был похож на господина Уилкинса и кивнул им, – подвел итог Ренцо. – И сделали вывод, что видели именно его.

– Нам необходимо обыскать пять этажей, которые занимает ваша компания, – сказал Кан. – Причем немедленно, так как Джеймс Уилкинс может быть еще жив.

Вице-президент развела руками:

– Но как… Я же не могу в одну секунду остановить работу служащих!

Неизвестно, что больше взволновало Кэролайн Теннер – то, что в каком-нибудь шкафу найдут труп, или то, что президента спасут и ей придется спуститься вниз по иерархической лестнице.

– Ваши служащие, несомненно, станут работать гораздо продуктивнее, когда это дело будет закрыто, – заявил Кан.

– Вы явно ничего не понимаете в продуктивности, – заметила Кэролайн Теннер.

– Кстати, – невозмутимо спросил Кан, – в тот вечер вы точно ушли в девять часов?

– Да, я ведь уже говорила.

– Почему так поздно?

– У меня была встреча, которая затянулась.

– С кем?

– С Августом Корда. Президент попросил закончить дело о страховании проекта небоскреба на Уолл-стрит, которым владел господин Корда. Колоссальное предприятие.

– Значит, господин Корда ушел чуть раньше вас?

– Да.

Кан посмотрел в окно кабинета и увидел Утюг, возвышавшийся на другой стороне Медисон-сквер. Он задержал взгляд на последнем этаже, где работали братья Корда, – и в его голове возникла безумная мысль.

Август Корда был в насосном зале Зингер-билдинга, где нашли труп Эмери. Корда был и в Метрополитен-тауэр как раз перед исчезновением Уилкинса.

А что, если это Корда покинул небоскреб, надев плащ Уилкинса?

Но Кан отогнал эту нелепую идею.

Расследование – это цепь подозрений, которые требуют проверки. Приходится заходить в множество гаваней, пока найдешь нужный порт.

20

В это же самое время два человека прогуливались среди белых колонн библиотеки Колумбийского университета, ожидая ее открытия. Один наслаждался океанским бризом, продувавшим по утрам Вест-Сайд. Другой, всю ночь не смыкавший глаз, горел желанием поведать спутнику о том, почему ему так и не пришлось уснуть.

Юнг дрожащим голосом сообщил Фрейду, что страсть к Анне Лендис привела его к духовному открытию.

– На вторую ночь я почувствовал, как во мне рождается Тристан, изнемогающий от любви к Изольде. И индеец Шивантопель, проделавший путь длиной в десять тысяч лун, чтобы найти свою сестру.

– Вы мне уже об этом рассказывали, – напомнил коллеге Фрейд.

– Я говорил о физической страсти. А теперь мне впервые открылся смысл когда-то прочитанных, но до конца не понятых легенд, полных таких великих чувств!

– Я знал, что вы подвержены искушениям плоти, но не предполагал, что дело дойдет до мистических откровений, – холодно произнес Фрейд.

– Говорю же, что плоть – не главное! – повысил голос Юнг. – Главное то, что оргиастическая энергия, текущая по моим жилам, привела меня к наслаждению, которое испытывали мои предки, и открыла мне путь к неизведанному духовному континенту. Короче, как говорят американцы, я хочу сообщить вам, что наконец-то встретил свою судьбу!

– Для меня судьба – это всего лишь анатомия, – веско произнес Фрейд. И прищурился.

Он заметил Анну, в белом платье, с зонтиком, легко и стремительно поднимавшуюся по ступеням.

– Что она здесь делает? – пробормотал Фрейд.

Юнг улыбнулся:

– Она очень хотела прийти. Наше расследование кажется ей чрезвычайно занимательным.

– Афишировать вашу связь – плохая идея, – недовольно сказал Фрейд. – Нам ни к чему дурная реклама.

Юнг поспешил навстречу Анне. Недовольство учителя не вызвало у него никаких угрызений совести.

Ночью, в промежутках между любовными схватками в мансарде Лендисов (на китайском шелке, красном луизианском дереве или каррарском мраморе), он нашел этическое оправдание своему поведению. Он объяснил Анне, что с десяти лет чувствовал, что в нем обитают две совершенно разные личности. Одна, сознательная, последовательная, ответственная, делала то, чего от нее ждали; другая – все подвергала сомнению, подчинялась интуиции и была непокорной и мечтательной.

Первая личность завела детей и добилась профессиональных результатов. Вторая осталась одиноким ребенком, олицетворяющим тайный внутренний мир Юнга, освещаемый мечтами и смутным осознанием превосходства души над материей.

Анна пришла в восторг и призналась, что ей также свойственна двойственность характера. Ее вторая натура также была полна страстей, чуждалась пуританства, свойственного ее родным и близким. Она была одинока, ее никто не понимал. Особенно муж.

Анна и Юнг обменялись сияющими взглядами, но волшебство момента нарушил раздраженный голос Фрейда, уже стоявшего у дверей:

– Ну так что, вы идете? Библиотека открыта!

Рассмеявшись, влюбленные поспешили за ним следом.

«Медиум» Адам Гупнин походил на артиста в роли непонятого гения: бугристая голова, всклокоченные волосы, тонкие черты лица, напряженное и мрачное выражение которого наводило на мысль, что он либо в трауре, либо страдает запором.

Поздоровавшись, он водрузил на нос очки и принялся изучать принесенные Юнгом рисунки и гравюру.

– Замечательные изображения, – сказал он через некоторое время. – Но мне всегда грустно видеть, что алхимию, это утонченное искусство, используют в таких черных целях… – Уныло посмотрев на гостей, он добавил: – Следуйте за мной.

Фрейд уже сожалел, что дал себя уговорить и согласился на эту встречу. К счастью, Гупнин вскоре доказал, что весьма гостеприимен, несмотря на внешнюю угрюмость. Он усадил Юнга, Анну и Фрейда за стол в уютном читальном зале и предложил им горячего шоколада. Затем удалился и вскоре вернулся, толкая перед собой тележку с книгами.

Порывшись в них, он разложил на столе около двадцати старинных объемистых томов.

– У вас тут настоящие раритеты, – заметил Юнг.

– Коллекция далеко не полна. – Гупнин уселся в кресло. – Но у меня есть «Лексикон алхимии» тысяча шестьсот двенадцатого года, «Мифогерметический словарь» тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, «Устроение алхимии» Томаса Нортона и «Трактат об истинной естественной философии металлов» Дениса Захария. – Он открыл богато иллюстрированный том и показал его гостям. – Есть у меня, разумеется, и книги Базиля Валентина, Николя Фламмеля, волшебника Парацельса. Но все это и близко нельзя сравнить с моей киевской библиотекой, которой я уже никогда не увижу.

– А что такое алхимия? – спросила Анна.

– Изумительная наука, – ответил Гупнин.

– Ну, это не совсем наука, – возразил Фрейд.

Словно не услышав этих слов, Гупнин продолжал:

– Алхимики вслед за Аристотелем утверждают, что материя состоит из четырех элементов – воды, огня, земли и воздуха. А цель природы – преобразовать любое вещество в чистое золото. Если ничто не будет мешать естественному процессу созревания, то все минералы рано или поздно станут золотом.

– Зачем же тогда алхимики, если природа сама делает всю работу? – с недоумением сказала Анна.

Гупнин грустно посмотрел на нее, словно она произнесла чудовищную глупость:

– Алхимики, ускоряя процесс, пытаются сделать естественную метаморфозу материи очевидной для всех. Современная наука придерживается того же мнения, что и вы. Она не понимает духовного значения экспериментов. Алхимик, составляющий свои смеси, участвует в метафорическом процессе. Шахта – это матка, металл – эмбрион, а искомое золото – lapis invisibilitatis,камень невидимости – эликсир жизни. Алхимик – герой, одолевающий этапы познания мудрости. Он преследует тут же цель, что и Ницше, – стремится высвободить энергию своего «я».

Юнг, прервав его, мечтательно произнес:

– Меня всегда влекли духовные горизонты…

Фрейд, которому эти разговоры казались пустой тратой времени, прямо спросил Гупнина:

– Вы знали Августа Корда?

– Он часто ко мне заходил, – ответил тот.

– Он был алхимиком?

– Он был великолепным специалистом и меценатом. Часть книг я приобрел благодаря его пожертвованиям.

– Какая, по вашему мнению, связь между его страстью к развитию Манхэттена и интересом к алхимии?

– Я поставил бы вопрос иначе. Будь я алхимиком и получи я власть над Манхэттеном, что соответствовало бы моим амбициям больше, чем возведение огромных металлических конструкций?.. Каждую стальную балку Корда превращал в источник мощи и богатства. Его здания ценятся дороже золота. Создавать архитектуру острова стало для него некой мистической формой творчества.

– Вернемся к нашей гравюре, – предложил Юнг. – Чего хотел убийца, сопровождая преступления изображениями этих символов?

– Что ж, чтобы было проще, предлагаю разбирать элементы один за другим.

– Начнем с детали, которая присутствует на каждом рисунке: дракон внутри треугольника, – сказал Юнг.

– Для алхимика дракон – это символ зла, врага, – пояснил Гупнин. – Появляясь перед героем, он часто символизирует последнее препятствие. И битва происходит внутри какой-нибудь грандиозной и удивительной архитектурной конструкции.

Он взял со стола книгу и открыл на заложенной странице.

– Послушайте, какие слова Зосимы Панополитанского приводятся в сочинении «Summa Perfectionis». [12]12
  «Сумма совершенств, или Учение о высоком искусстве облагораживания металлов» ( лат.).


[Закрыть]«Построй монолитный белый храм, не имеющий ни начала, ни конца, пусть внутри его бьет фонтан чистой воды и сияет ослепительный солнечный свет. Возьми меч. Дракон спрятался у входа. Победи его, убей, отруби ему конечности и входи внутрь». Дракон это также и Антихрист. Посмотрите на эту страницу. – Гупнин указал на гравюру, четкостью линий напоминавшую работы Дюрера. – Здесь дракон – это дьявол, который явился Иисусу в пустыне. В этом случае дракон символизирует «внутреннего» врага, которого надо победить в себе.

– Если предположить, что Бернард Эмери был «драконом», с которым боролся автор рисунков, – осмелилась сказать Анна, – тогда можно утверждать, что его связывало с убийцей нечто глубоко личное.

– Хорошо подмечено, – одобрительно сказал Юнг, и Анна слегка покраснела.

Юнг повернулся к Гупнину:

– Я решил, что гравюра с символом воды означает утопление «дракона» Эмери. Но с какой целью? Зачем заранее изображать преступление в символической форме?

– Алхимики всегда сопровождают действие его изображением, – объяснил Гупнин. – Сама их жизнь символична, и каждый ее этап изображается в виде иероглифа. Следовательно, для алхимика, борющегося с врагом, изображение битвы очень важно. Эта традиция восходит к египетской Книге мертвых. Чтобы победить демона Апепа, который появлялся как раз в виде дракона, жрецы бога солнца Ра лепили фигурки демона из воска или рисовали его. Когда они плевали на рисунок, рвали его или сжигали, демон исчезал. – Гупнин указал на медную пластинку, найденную рядом с трупом Эмери. – Это могло помочь убийце победить врага, поскольку низводило его до уровня фигурки, с которой легко расправиться. – Он положил рисунки в ряд и провел пальцем невидимую линию, соединявшую драконов. – Столкновение с каждым из этих монстров – этап борьбы. Эти рисунки составляют единую цепь. На первом змея с плавниками – это вода. Крылатые змеи и перечеркнутый треугольник – воздух. Саламандры – земля.

– Здесь не хватает огня, – быстро сказала Анна.

– Верно, – согласился Гупнин. – Но я еще не прокомментировал изображения змей. Алхимики считают змей священным оружием. Змеи символизируют смертный приговор. А также фаллос, сперму. – Он показал гостям новую иллюстрацию: – Живущая в пещерах змея сбрасывает кожу в лоне матери-земли и переживает метаморфозу, чтобы возродиться. Убийца заявляет, что жертва, которую он приносит, позволит ему каким-то образом возродиться. Он подчеркивает это, изображая себя в виде сияющего солнца.

– Если бы речь шла о сне, я увидел бы в солнце символ отца, – заметил Фрейд.

– В алхимии, – сказал Гупнин, – солнце олицетворяет «я», сияющее безграничной жизненной силой. Это также панацея.

– Что такое панацея? – спросила Анна.

– Универсальное лекарство, – ответил Юнг. – Лучшее средство от любой физической боли.

– Вот что говорит о нем Николя Фламмель, – добавил Гупнин, открывая еще одну книгу. – «Его компоненты восстанавливают здоровье неизлечимо больных и даруют молодость старикам. Мужчины возвращаются к возрасту, следующему за половой зрелостью, седые волосы становятся черными, чувства приобретают былую остроту, восстанавливается сексуальная мощь. Жизнь продлевается до очень зрелого возраста…»

– Все совпадает, – подхватил Юнг. – Солнце воплощает сверхразвитое эго автора гравюры. Исходящий от солнца луч является фаллосом, при помощи которого он подвергает метаморфозам элементы и порождает Вселенную.

– Я абсолютно уверен, – сказал Гупнин, – что убийство дракона имеет для преступника сексуальное значение. – Он отодвинулся от Анны и понизил голос, словно то, что он собирался сказать, могло ее оскорбить. – Этимологически слово «алхимия» происходит от арабского Al,что значит «Бог», и греческого kemia,что значит «плавление металла». Получается «слияние с Богом», что в более примитивной трактовке олицетворяет половой акт. В сочинении «Rosarium Philosopharum» [13]13
  Средневековый алхимический латинский трактат, полное название «Философский розарий, или Самый ценный дар Господа» ( лат.).


[Закрыть]XIV века сердцем алхимии называется половой акт. Химическая свадьба, одна из форм мистического слияния, является целью процесса.

–  Моя Свадьба станет Апофеозом, – прошептал Фрейд.

Последние разъяснения Гупнина привели его в восторг. Как он всегда и утверждал, любое желание, даже желание убить, было связано с сексуальным началом. Алхимический след, совпадающий с его теориями, интересовал его теперь гораздо больше, чем он хотел бы признать.

– Мы еще не говорили о надписях Ignorantia, Fanatitia, Ambitio, – снова подала голос Анна.

– Алхимики изобличают три порока, – ответил Гупнин. – И эти пороки связаны с тремя преступлениями.

– Это число вписывается и в традицию, связанную с убийцами, – заметил Фрейд, – Они часто действуют втроем: горгоны; убийцы, подосланные Макбетом; государство, церковь и толпа, убившие Христа.

– Трое убийц… Ну да, конечно, как же я раньше этого не заметил? – удивился Гупнин. Он в волнении вскочил на ноги. – Три гравюры ясно намекают на легенду о храме Соломона! Его строитель, Хирам, был убит тремявероломными архитекторами. Которые олицетворяли все те же пороки – невежество, фанатизм и честолюбие.

– Хирам, конечно! – воскликнул Юнг.

– Соломона я знаю, а Хирама – нет, – сказала Анна.

– Царь Соломон, – объяснил Гупнин, – поручил построить храм в Иерусалиме лучшему архитектору того времени – Хираму, выходцу из Тира. Объединив все знания человечества, тот создал совершенное здание. Он учел ошибки, допущенные строителями Вавилонской башни.

– Создатели всех самых больших строений в мире, от пирамид до соборов, испытали на себе влияние Хирама, – добавил Юнг. – Франкмасоны положили его историю в основу церемонии посвящения в степень мастера. Алхимики также его почитали.

– Однако никто так и не доказал, что его храм действительно существовал, – заметил Фрейд, пытаясь умерить пыл коллеги.

– Но мы напали на правильный след! – воскликнул Юнг. – Наш убийца идентифицирует себя с Хирамом! С Хирамом, находящимся в процессе перевоплощения!

– А это значит, – подхватил Фрейд, – что он воспринимает Эмери и Корда как предателей…

В этот момент в читальный зал вошел служащий библиотеки и что-то сказал Гупнину. Тот обернулся к Юнгу:

– Дорогие друзья, вас ждет экипаж. Инспектор Рейнолдс Кан хочет вас видеть.

Фрейд и Юнг переглянулись.

Юнг поблагодарил Гупнина:

– Спасибо за помощь!

– Не за что. Счастлив был познакомиться с вашим коллегой и другом. – Гупнин кивнул и впервые улыбнулся Фрейду.

– Я тоже! – воскликнула Анна. – Доктор Фрейд, я так рада, что познакомилась с вами!

Юнг заметил, как Анна посмотрела на Фрейда, и хотя тот был старше Юнга на девятнадцать лет, его захлестнула волна ревности.

– Возможно, благодаря вам полиция поймает убийцу, – обратился он к Гупнину.

– Сомневаюсь, – равнодушно ответил тот.

– Почему же? – полюбопытствовала Анна.

– Он слишком уверенно приводит свой план в действие и руководствуется высокими целями. Таких людей трудно остановить.

– Вы пророчите, как Кассандра! – улыбнулся Юнг.

– Если мне не изменяет память, – сказал Фрейд, – Кассандра никогда не ошибалась.