Текст книги "Манхэттен по Фрейду"

Автор книги: Люк Босси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

25

В мастерской Дэниела Бернэма кипела работа. Помощники подносили огромные рулоны бумаги, разворачивали их перед архитекторами, самозабвенно создававшими чертежи при помощи линейки и циркуля. Висевшие на стенах планы, фотографии недавно законченных зданий, чертежи круглых башен и домов, упрятанных под мосты, свидетельствовали о неистовом желании строить, производившем сенсацию на Манхэттене.

Бернэм, человек с густой рыжей шевелюрой и обвислыми усами, принял двоих полицейских в кабинете, свет в который падал сквозь стеклянный потолок. Одна из стен также оказалась стеклянной, что позволяло Бернэму наблюдать за работой своей команды.

– Только я смогу уделить вам не очень много времени, – предупредил Бернэм полицейских. – Через час я уезжаю в Чикаго.

– Только от вас зависит, насколько долгой будет наша беседа, – сказал Кан.

Бернэм пригладил усы:

– Августа Корда будет трудно заменить, и это все, что я могу сказать о его смерти. В наше время не много найдется таких же смельчаков.

– Избавьте нас от штампов.

Кану показалось, что он шокировал архитектора, но инспектору было на это наплевать. Чтобы одержать верх, нужно было сразу нанести несколько ударов.

– Вы проектировали дом Августа Корда на Коламбус-авеню?

– Пять лет назад.

– В этом доме есть тайные помещения, не указанные в кадастровом плане. Вы, как и любой другой гражданин, по закону обязаны предоставить полиции всю информацию, которая может помочь в расследовании убийства.

– Это была идея Корда, – сообщил Бернэм. – Он попросил сделать тайный ход из его комнаты в подвал.

– Почему вы не сообщили об этом полиции, ведь в этом заключался ваш гражданский долг?

– Пресса сообщила, что убийца арестован, и никто мне не задал ни одного вопроса. Я не понимаю, зачем обнародовать информацию, которая может с невыгодной стороны осветить мою деятельность.

– И заставить людей искать подобные же ходы в остальных сооружениях, построенных по вашим проектам?

– Мне нечего сказать об этом, – сухо сказал Бернэм.

– Как вы познакомились с Корда? – спросил Кан.

– С ним мечтали работать все архитекторы страны. Когда мы с Августом впервые встретились, он сказал: «Не довольствуйтесь скромными планами. Не это разгоняет кровь в жилах мужчины». Его совет показался мне великолепным.

– Вы, так же как и он, являетесь членом Клуба архитекторов?

В спокойном и надменном лице Бернэма что-то дрогнуло.

– У вас неверная информация. Никогда не слышал о таком Клубе. Я очень мало общаюсь с другими архитекторами.

Некоторые полицейские хвастаются, что могут распознать ложь по незначительным деталям: нервный тик, трясущиеся руки. Кан был не так наивен: хорошие лгуны часто прекрасно владеют собой, и тело их не выдает.

– Если вы скроете правду, – твердо произнес инспектор, – я вас отдам под суд за то, что вы вовремя не сообщили о наличии тайного хода, которым воспользовался убийца.

– Но я не мог предположить, что им воспользуется убийца! – с досадой сказал Бернэм. Он рассердился, и Кан увидел долгожданную лазейку.

– Вы ведь были главным архитектором Всемирной выставки в Чикаго? – спросил он.

– Да, это так.

– Насколько мне известно, на следующий год, как я знаю, вы были свидетелем во время процесса над Генри Говардом Холмсом, доктором, который сдавал комнаты посетителям выставки, а затем убивал их, пока они спали.

– Я действительно делал архитектурную экспертизу дома, который принадлежал этому сумасшедшему.

– То есть вы знаете, что Холмса прозвали «нашим Джеком Потрошителем», а упомянутый дом окрестили «Замком ужасов». Можете вы напомнить, из-за чего появилось такое название?

Бернэм смущенно опустил голову:

– В доме было множество тайных ходов, позволявших Холмсу травить гостей газом, выходящим из труб, спрятанных в их комнатах, а затем сжигать в печи, построенной в подвале…

– Этот убийца – способный архитектор, – сказал Кан, прерывая Бернэма. – Он предусмотрел раздвижные двери, потолки с люками и лестницами, спрятанные в фальшивом полу скользкие пандусы, по которым трупы соскальзывали в подвал! Истинный предшественник вашего гения. Дело Холмса подсказало вам идею устраивать подобные ходы в ваших сооружениях?

– Вы обвиняете меня в злом умысле?..

– Вы знали,что ход в доме Корда позволил убийце войти внутрь. Раз вы не сообщили нам эту информацию, значит, вам нужно было скрыть от нас что-то еще. Этого достаточно, чтобы вас арестовать.

У Бернэма от изумления округлились глаза.

– Мои сооружения построены по классическим канонам, унаследованным от Греции, Рима и Египта. Тайные ходы – это архитектурная традиция, восходящая к самым ранним цивилизациям, интерес к которым я надеюсь возродить в Америке. Но надо быть настоящим безумцем, чтобы надеяться, что полицейский поймет это!

– Ренцо, надень на него наручники, – приказал Кан.

– Вы с ума сошли?

Бернэм бросил обеспокоенный взгляд на своих сотрудников, наблюдавших за сценой сквозь стеклянную стену.

Ренцо подошел к нему с наручниками в руках.

– Подождите… – сказал Бернэм. – Пожалуйста…

– Клуб архитекторов… – начал Кан. – Почему эта организация окружена стеной молчания?

Бернэм ослабил узел галстука. На его лице выступил пот.

– Ладно, – произнес он наконец. – Я вам расскажу.

Он отошел подальше от Ренцо, словно для того, чтобы быть уверенным, что наручники уже не угрожают его запястьям.

– Клуб архитекторов, – проговорил он, – это не преступное сообщество. Это братство людей, верящих в утопию.

– В чем она заключается?

– В попытках превратить некоторые американские города в лаборатории будущего. Чикаго – один из таких городов. Сейчас я заканчиваю план развития его центра. Другой такой город – на Манхэттене. В этом нет ничего аморального, как раз наоборот.

– Что вам понадобилось в этом Клубе?

– Рассказывать вам о моем интеллектуальном росте будет долго. Родители воспитали меня в традициях Церкви Нового Иерусалима, возникшей на основе идей шведа Сведенборга. Они убедили меня в том, что моя роль в этом мире состоит в возвышении человеческого духа.

– Посредством архитектуры?

– Это одно из основных направлений духовности. Как Имхотеп, разработавший принципы строительства пирамид, я использую в своих проектах мистические параметры, такие как золотое сечение или астрологическая и полярная направленность. Благодаря этому мои сооружения становятся символами священной нерукотворной истины.

– Что значит нерукотворной? – с раздражением спросил Кан.

– Такой, что создана, но не руками человека. Для христиан, например, таким символом является Туринская плащаница… Я вижу, вы улыбаетесь, но тайны архитектуры пережили много насмешек. Вы знаете, что пирамиды сделаны из агломерированного камня, который создается в результате химического процесса, открытого, согласно официальной науке, всего тридцать лет назад?

– В Клубе совершаются алхимические обряды?

– Алхимия – одна из наук, которую мы тщательно изучаем.

– Убийца Джеймса Уилкинса и Бернарда Эмери рядом с телом каждой жертвы оставил пластинку с символами, – заметил Кан. – Корда хранил у себя эскизы к этим гравюрам.

Инспектор следил за реакцией Бернэма, который заметно напрягся.

– Убийца занимался алхимией, – продолжал Кан. – Из этого можно заключить, что он был тесно связан с Клубом или даже являлся его членом.

– Это совершенно невозможно! – твердо произнес Бернэм.

– Как вступить в Клуб? – осведомился Кан.

– За вас должно проголосовать большинство его членов. Правила приема очень строгие и не допускают исключений. Так, Герман Корда, второстепенный архитектор, не был принят, несмотря на то что его брат – основатель Клуба. Кроме того, число членов клуба ограничено.

– Их двенадцать, так? Как апостолов Христа?

– Корда не принимал себя за Мессию! Двенадцать – это количество проспектов в Манхэттене. Количество улиц, сто пятьдесят шесть, также тринадцать раз раскладывается на двенадцать. Проложившие их голландские франкмасоны позаимствовали эти священные числа у древних алхимиков.

Кан достал список членов Клуба, протянул его архитектору:

– Вы подтверждаете тот факт, что означенные лица являются членами вашей организации?

Бернэм отказался посмотреть в список.

– Члены клуба – не апостолы, и Иуды среди них нет. Я имен не назову, – заявил он.

– Кто из вас имел основания отождествлять себя с легендарным Хирамом? – спросил Кан, испытующе глядя на архитектора.

Выражение глаз Бернэма стало для инспектора подтверждением того, что он попал в цель.

– Хирам, – сказал Кан, – был предан своими товарищами. Кто из вас мог считать себя преданным убитыми членами Клуба?

– Я ничего об этом не знаю…

– Случались ли среди членов Клуба конфликты?

– Бывали разногласия. Многие из нас укоряли Августа Корда за то, что он слишком торопится. Идея застроить Манхэттен небоскребами утратила популярность. Газеты критикуют «поглощение Нью-Йорка тьмой»; фотографии улиц, утонувших в тени гигантских зданий, вызвали скандал.

– Какова была позиция Корда?

– Он утверждал, что перед тем, как победить, нужно пройти фазу непонимания. Я создал проекты зданий в форме пирамиды, чтобы позволить солнцу заливать улицы. Но Корда считал, что проект, который мы рассчитывали вскоре представить публике, настолько поразит воображение ньюйоркцев, что больше у нас никогда не будет проблем.

– И что же это за проект?

– Революционный небоскреб на Уолл-стрит. Первая из четырех опор,которые мы решили построить в Манхэттене.

– Исчезнувшие члены Клуба одобряли этот проект?

– Уилкинс, Эмери и Мур относились скорее к умеренному меньшинству. И не только в том, что касалось именно этого проекта, – они всегда призывали к осмотрительности. Они предложили поставить вопрос на голосование. Однако накануне голосования исчез Уилкинс. И голосование отложили.

– Могло ли оно грозить Корда поражением?

– Мы – индивидуалисты. Результаты голосования предугадать невозможно.

– Кто знал о существовании секретного хода в доме Корда?

– Он сам и строители, но они были проверенными людьми.

– Вы говорили о тайном ходе Рою Блэйку?

– Кому?

– Детективу из агентства «Пинкертон», нанятому для защиты Корда после двух первых исчезновений.

– Я никогда о нем не слышал, – сказал Бернэм.

– Поскольку он продолжал получать чеки после смерти Августа Корда, я решил, что Клуб по-прежнему пользуется его услугами. Кстати, видимо, именно Рой Блэйк купил птиц, которые использовались для убийства Уилкинса.

Услышанное явно взволновало Бернэма. Усы архитектора взмокли от пота.

– Возможно, Корда сам дал тому, кто должен был его охранять, ключ от секретного входа в свою комнату, – предположил он.

Кан задал еще несколько вопросов – и понял, что больше от Бернэма ничего не добьется.

– Мы уходим, – сказал он.

Бернэм с облегчением откинулся на спинку кресла.

– Да, – добавил Кан, – Чикаго подождет. Я не разрешаю вам уезжать из Нью-Йорка, пока дело не закончится.

Ошеломленный Бернэм хотел возразить, но Кан и Ренцо уже вышли из его кабинета.

Через двадцать минут они входили в комиссариат на Мелберри-стрит. Собравшиеся в холле подчиненные Кана выглядели озадаченными и растерянными.

– В чем дело? – спросил инспектор.

Один из дольше всех проработавших сотрудников решился принять на себя гнев босса и сообщить плохую новость:

– Джон Менсон сбежал.

– Что?!

– Он ранил лезвием от бритвы Джонсона, который принес ему еду. Вырвал у него оружие и взял в заложники. Потащил к выходу на Сорок третью улицу. Сообщник ждал Менсона в машине, на которой они и уехали, бросив Джонсона.

– Вы их не преследовали?!

– Преследовали, но они обманули нас – в Чайнатауне въехали на рынок. Там полно народу, они бросили машину и растворились в толпе.

– Дерьмо! – с гневом сказал Кан. – Где он взял это чертово лезвие?

– Оно было спрятано в переплете Библии.

– Я сам ее проверял, перед тем как отдать ему…

– Значит, кто-то передал ему лезвие позже.

Кипя от злости, Кан посмотрел в лицо каждому из своих подчиненных, потом повернулся к Ренцо:

– Кроме охранников, у Менсона были только трое: Фрейд, Юнг и Грейс Корда. – Он снова выругался и добавил: – Приведите их всех!

26

–  Cream of the crop, tip of the top, [14]14
  Сливки сливок, лучший из лучших ( англ.).


[Закрыть]– сказала Анна Лендис, обращая внимание Юнга на то, что ресторан, в который она его вела, не был рядовым заведением.

Как только они увиделись, Юнг засыпал ее вопросами, но она ничего не отвечала, лишь говорила, что не обедала и не может беседовать на голодный желудок.

И они прошли пешком вниз по Шестой авеню к ресторану «Делмонико». Обнаружив, что свободных мест нет, несмотря на достаточно ранний для обеда час, Анна повела Юнга в заведение «У Марселя», которое очень любила. Юнг удивился тому, что Анна не боится афишировать их связь, но молодая женщина, видимо, ни во что не ставила своего супруга.

Учитывая тему будущего разговора, это стремление к провокации показалась ему добрым знаком.

Юнг кивнул на группу женщин в широких шляпах с тонкими кружевами и в платьях с белыми корсажами и шелковыми жабо:

– Час прогулки дам из высшего общества?

– Вы ошибаетесь, – сказала Анна.

– Почему?

– Это проститутки.

– И так одеты?..

– Из-за иммиграции в этом деле сложилась нешуточная конкуренция, наряды становятся все более роскошными.

Юнг улыбнулся:

– Сто раз обещал Фрейду не забывать об одной вещи и никогда не устану ее повторять.

– Какую?

– Он всегда говорит: «Ищите секс!»

– На улицах Нью-Йорка это несложно, – заметила Анна.

Юнг был вынужден признать, что его либидо никогда не трепетало столь отчаянно, как на этих улицах, застроенных фаллическими монстрами из камня и стали. Может быть, подумал он, не столько жажда славы и денег, сколько сексуальное желание стало двигателем урбанистических метаморфоз?

Они пришли в заведение «У Марселя» и сели за столик в зале, освещенном зажженными свечами. Со смехом, по-французски они заказали хорошее вино, лангустинов и гратен. Между Юнгом и Анной вновь возникло притяжение, и, чтобы придать разговору еще более благоприятное направление, Юнг заговорил о своей будущей книге «Психологические типы».

– Я придумал специальные термины, чтобы мой подход к теме стал яснее, – объяснил он. – Возьмем в качестве примера меня и Фрейда. Я называю Фрейда экстравертом,поскольку он развернут к ближнему. А я – интроверт,развернутый к себе самому. Эти группы отличаются друг от друга многими особенностями. Я движим иррациональными силами – интуицией и ощущениями, а Фрейдом руководят мысль и чувство, силы рациональные. То есть мы воплощаем два противоположных типа.

Воспользовавшись карандашом и салфеткой, Юнг нарисовал круг, с одной стороны которого написал букву «Ф», а с другой – букву «Ю».

– Между Фрейдом и мной, – он провел пальцем по границе круга, – существует еще двадцать семь промежуточных типов. И любое человеческое существо относится к одному из них.

– А я думала, что в вас прячутся две личности, – произнесла Анна лукаво. И добавила, понизив голос: – Как в дочери Августа Корда.

– Возможно, у меня так называемый комплекс гидры, – признал Юнг. – Не исключено, что эта патология присуща всем. Во всех нас есть нечто сумрачное, какая-то двойственность, которую мы можем обнаружить, если будем абсолютно честны перед собой. Каждый должен отдавать себе отчет в том, что наше сознание раздвоено, и побороть врага внутри себя.

– Даже вы?

– Даже я. К счастью, мои личности редко вступают в конфликт. Первая, о существовании которой я узнал в десять лет, имеет невинные черты маленького мальчика, увлеченного математикой.

– А вторая?

– Это старый аристократ конца восемнадцатого столетия, в пышных одеждах и башмаках с пряжками.

Анна засмеялась. Отставив бокал с бордо, Юнг наклонился к молодой женщине:

– Мне хочется вас поцеловать.

– Которая из ваших личностей изъявляет столь смелое желание? – спросила Анна. – Маленький мальчик или старик?

– Мужчина…

– В таком случае, я предпочитаю уйти.

– Потому что нас кто-нибудь может увидеть?

Анна в нерешительности сделала глоток вина.

– За чрезмерной стыдливостью женщины часто скрывается желание привлечь к себе внимание, – сказал Юнг шутливо.

– Это не стыдливость. Скорее ваш психологический тип решительно не подходит моему.

– Между психологическими типами нет несовместимости, – поспешно сказал Юнг.

– Тогда ваша теория несовершенна. Не волнуйтесь, я вас понимаю. Я – иностранка, оригинальная, свободная, непредсказуемая. Ваша Эмма – домашняя, глубокая, постоянная, надежная. Каждая из нас удовлетворяет требованиям одной из ваших личностей. В глубине души вы – многоженец.

Застигнутый врасплох Юнг был вынужден признаться себе в том, что никогда не рассматривал ситуацию под этим углом.

– Я – американка, – прибавила Анна. – И никогда не смогу жить с человеком, которому нравится другая женщина!

– Ваше поведение определяется не вашей национальностью, а обществом, – парировал Юнг.

– Как это понимать?

– Либеральный капитализм диктует вам нормы сексуальной морали. Он взращивает в вас убогие добродетели среднего класса, стремление к скромной и правильной жизни, к которой побуждает и поиск выгоды…

– Наша демократия, – твердо сказала Анна, – проповедует брак по любви. Поэтому мы ценим супружескую верность. Я совершила ошибку, вступив с вами в связь, вот и все…

– Но эта ошибкадоказывает, что ваша верность– иллюзия! Та самая иллюзия, которая заставляет ваших соотечественников утверждать, что любые отношения вне брака являются блудом!

– Я не сожалею о том, что мы пережили! Я просто говорю, что это не то, чего я хочу в глубине души.

– Общество, – с горячностью произнес Юнг, – это корсет, ограничивающий ваши желания.

– Сразу видно, что вы никогда не носили корсет!

Юнг понял, что проигрывает сражение. Выбора у него не оставалось, ему нужно было дестабилизировать Анну и попытаться соблюсти приличия.

– Я рассказывал вам об Отто Гроссе, моем старом коллеге и пациенте?

– Нет, но, кажется, хотите рассказать.

– У него были удивительные идеи о любовных отношениях. Он создал «Монте Верита», анархическую коммуну, проповедующую сексуальную эмансипацию. Аморальность для него – обязательное условие освобождения от общественных оков. Кстати, его супруга Фрида – первая встреченная мною женщина, которая призналась в том, что свободно выбирает себе сексуальных партнеров.

– Смелости ей не занимать, – признала заинтригованная Анна.

– Такие женщины тем ценнее, что встречаются очень редко.

Юнг с воодушевлением продолжил рассказ, умолчав, правда, о том, что Гросс был лунатиком и наркоманом. Что он надевал одновременно несколько пар белья, одну на другую. Что он нерегулярно ел, употребляя в пищу только овощи, приготовленные на пару, и только тогда, когда не занимался приведением своей квартиры в полный беспорядок.

Он заметил, что Анна жадно его слушает. Его слова пьянили ее так же, как вино.

– Потрясающая эта «Монте Верита», – засмеялась молодая женщина. – А эта до коммуна сих пор существует?

– Я вас туда отвезу еще до Нового года, – ответил Юнг.

Анна засмеялась. Юнг понял, что пришло время наступать, пользуясь образовавшимся преимуществом, и сам почувствовал опьянение. До недавнего времени он соблюдал обет воздержания от алкоголя, принятый всеми врачами клиники Бургхёльцли. Поэтому даже небольшое количество вина могло вывести его из равновесия.

Юнг хотел небрежно взять бокал и сделать глоток, но рука его дрогнула, и он пролил половину на скатерть. Он смущенно и неловко попытался промокнуть вино салфеткой. Ему казалось, что перед ним пятно крови, расползающееся по савану.

Юнг резко поднялся и убежал в туалет; едва он вошел туда, как его стошнило.

Когда он вернулся, то увидел, что глаза Анны вновь посуровели. Момент был упущен.

– Я не поеду с вами в Европу, – сказала она наконец. – Надеюсь, вы не сердитесь на меня?

– Я просто сожалею, что вы не остановили свой выбор на Фрейде, – ответил Юнг с сарказмом.

– Почему же?

– Вы с ним достигли бы полного взаимопонимания. Он разделяет вашу навязчивую идею о том, что либидо нужно направлять на такие возвышенные цели, как семья.

– Вы становитесь злым, – заметила Анна.

– Я больше не голоден, – сказал Юнг.

Его досада сменилась безразличием. Отказ Анны уже не вызывал у него страданий. Но лужица вина изменила направление его мыслей и заставила испытать муки совести. Фрейд, конечно, обижался на него за то, что он не остался с ним. Уголовному расследованию он уделял лишь поверхностное внимание, и скоро в каком-нибудь небоскребе обнаружится еще один труп…

– Карл! – громко сказала Анна, и он спохватился, что прослушал то, что она говорила.

– Что вы сказали?

– Что вы нам дорого обойдетесь…

Анна объяснила Юнгу, что в ресторане «У Марселя» штрафуют клиентов, которые имели несчастье не доесть блюда до конца.

Юнг мысленно поблагодарил Анну за то, что она сменила тему их тягостной беседы.

– В Америке, – сказал он, – коммерсанты соперничают, придумывая новые способы ценообразования. Словно удовольствие клиента состоит не в самой покупке, а в способе тратить деньги. Возьмите эти магазины, где все стоит меньше десяти центов.

– Пяти– и десятицентовые лавочки Вулворта?

– Да, «Вулворт», предприятие, которое строит еще один рекордно высокий небоскреб… – Юнг вдруг всплеснул руками: – Черт, стройка Вулворта! Третий подготовительный рисунок алхимика, с саламандрами, припоминаете?

– Символ земли, – проговорила Анна.

– Третий дракон… Трудно похоронить человека в законченном небоскребе, но что может быть удобнее, чем строящийсянебоскреб, для того, чтобы избавиться от трупа?

– Неглупо, – признала Анна.

Юнг думал теперь только о том, что нужно позвонить Кану. Что, если Уильям Мур покоится в фундаменте Вулворт-билдинг? Юнг злился на себя за то, что потерял столько времени, ухаживая за женщиной, которая только что доказала свою психологическую несовместимость с ним.

Он сделал энергичный жест, подзывая официанта, и произнес по-французски:

– Счет, пожалуйста.