Текст книги "Манхэттен по Фрейду"

Автор книги: Люк Босси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– А появляется оно, как правило, после полученной в детстве травмы, – добавил Фрейд. – Даже в античных мифах мы встречаем подтверждения этому. Дионис был убит в колыбели, воскрешен Зевсом, но в результате травмы стал самым страшным из убийц.

– Похоже, зря я так редко использую греческие мифы в своих расследованиях, – заметил Кан с иронией.

– Суд Цюриха того же мнения. Они постоянно прибегают к моим услугам, – совершенно серьезно сказал Юнг. – Даже здесь, в Америке, гарвардский профессор Мюнстерберг использовал мои ассоциативные тесты на процессе по делу об убийстве губернатора Айдахо.

Кан следил за выступлениями Мюнстерберга и считал, что вмешательство профессора только запутало дело.

– Я оставляю вам рисунки, – сказал он, чтобы избежать ненужных споров. – И хотел бы завтра услышать, что вы о них скажете.

Фрейд продолжал сидеть.

– Если мы будем помогать вам, то и вы должны нам помочь, – произнес он ровным голосом.

– Чего вы хотите?

– Допросить Джона Менсона.

Кан вздрогнул:

– Это невозможно.

Фрейд молча смотрел на него.

– Есть правила, которые я не могу нарушать, – твердо произнес Кан. – Допрос подозреваемых – наша прерогатива.

– Я должен понять, при каких условиях у мисс Корда начинается амнезия, – объяснил Фрейд. – Разговор с Менсоном в кабинете ее отца – последнее, что она помнит в день убийства.

– Корда сказал секретарю, что ему угрожают, – сказал Кан. – Он хотел поговорить об этом с дочерью.

– Вы уверены, что Менсон сказал вам правду?

– В показаниях человека, которого подозревают в убийстве, никогда нельзя быть уверенным.

– Но можно научно доказать, лжет он или нет.

– Как?

– Благодаря методу ассоциаций моего коллеги Юнга. Тому самому, что так нравится цюрихскому суду. – Польщенный Юнг поправил очки. – А если Менсон все-таки виновен, то тест, составленный моим коллегой, поможет выявить его мотивы. Вы встречались с его матерью, не так ли?

– С Мэри Коннелл? Да, а что?

– Глубинные мотивы поведения молодого человека, как правило, зависят от его отношений с матерью. Чем она занимается?

– Готовит суп для бедных. В молодости была кухаркой. Кстати, она работала и в доме Августа Корда.

– Интересно… – Фрейд помолчал. – У нее есть особые приметы?

– В тот момент, когда я ее увидел, – ответил Кан, – с ней случилось нечто вроде эпилептического припадка, но я уверен, что она притворялась.

– Ее поведение казалось неестественным?

– Да.

– Это происходило при свидетелях?

– Да, а что?

– У нее был истерический припадок. Это не эпилепсия, а выражение очень глубокого психологического конфликта. Очевидно, последствие столкновений с сыном.

– Хотелось бы вам верить.

– Так вы позволите поговорить с Менсоном?

Кан прикусил губу. Если Салливен узнает, что главный инспектор разрешил иностранцам встретиться с подозреваемым номер один…

Но ведь они помогли ему. И помощь пришла, когда он меньше всего ожидал.

– Даю вам полчаса, – наконец ответил Кан.

Фрейд поднял указательный палец:

– И последнее. Мы останемся с арестованным наедине. Иначе чистота эксперимента будет нарушена.

Кан ответил:

– Ладно. Но вы должны добиться результатов. Это и в ваших интересах…

17

Он всегда знал, что не доживет до тридцати лет.

В Манхэттене есть тысяча способов преждевременно покинуть этот мир. Поймать шальную пулю в Файв-Пойнтс, сложить голову во время резни или принять слишком большую дозу опиума в курильне Чайнатауна. Нельзя сбрасывать со счетов и пневмонию, туберкулез, тиф и несчастные случаи на стройке. Со времени окончания испано-американской войны 1898 года гибель на поле боя стала редкостью, зато теперь можно было погибнуть в автокатастрофе.

Был еще один вариант, о котором Джон Менсон страстно мечтал: умереть во цвете лет в борьбе за рабочее дело от пули полицейских или солдат. Он представлял себе этот славный итог жизни, разъезжая по профсоюзным митингам во всех уголках страны и жадно читая Фурье в поездах. И он никак не ожидал, что государство решит казнить его на эшафоте за убийство, которого он не совершал.

Молодой человек видел только один выход – убедить как можно больше людей в своей невиновности. Если они ему поверят, то его не казнят. Поэтому он не упустит шанс, беседуя с двумя психиатрами, которых инспектор впустил в камеру с таким кислым выражением лица, словно это были присяжные.

– Я невиновен, – сказал Джон Фрейду и Юнгу после того, как обменялся с ними приветствиями. – Я – жертва ошибки правосудия.

Фрейд указал на пурпурное пятно на скуле Менсона:

– Кто вас ударил?

– Инспектор Кан, – ответил Менсон.

– За что?

– Я сказал ему, что он сукин сын, и этого оказалось достаточно, чтобы он на меня набросился. Что вы хотите узнать?

– Мы хотим, чтобы вы прошли тест, – сказал Юнг.

– Тест?

– Это не сложно. Я буду называть слова, всего около сотни, а вы должны как можно быстрее говорить в ответ первое, что придет вам в голову.

– Если вы невиновны, – заметил Фрейд, – тест даст этому психологическое подтверждение.

– Вы в своем уме? Да меня так еще вернее засудят!

– В вашей стране этот тест не имеет никакого юридического значения, – объяснил Юнг. – И если он докажет вашу невиновность, то это будет доказательством только для нас.

Фрейд добавил:

– Жизнь научила меня тому, что иногда людей приходится убеждать одного за другим, так же, как пахарь проводит борозды, – но выросшую на них правду увидят все.

Менсон удивленно посмотрел на него. Психиатр говорил как раз о той единственной надежде, которая у него оставалась.

– Что я должен делать?

Юнг объяснил, что будет называть слова и фиксировать его реакцию. Но он скрыл, что намерен добавить в стандартный список слова, намекающие на убийство Корда, например «шпага», и другие, которые могут пробудить в нем чувство вины, например «грех» и «мщение».

– Ну начинайте же, – нетерпеливо сказал Менсон.

– Одну секунду.

Юнг достал хронометр, который дал им Кан, и положил на стол, чтобы следить за временем, которое понадобится Менсону на ответ. Молчание, длящееся более восьми секунд, выдает особое волнение испытуемого. Ответы с задержкой составляют одну цепочку и позволяют определить границы области, вызывающей эмоциональную перегрузку.

– «Голова», – начал Юнг.

– Нога, – ответил Менсон.

Юнг щелкнул хронометром: шесть десятых секунды.

– «Зеленое».

– Халат.

– «Оружие».

– Революция.

– «Преступление».

– Правосудие.

– «Шпага».

– Дуэль.

Семь десятых секунды. Юнг назвал уже несколько десятков слов, и вдруг услышал неожиданный ответ.

– «Рождение».

– Ничего не приходит в голову, – произнес Менсон дрожащим голосом.

– «Сестра».

– Зачем тут это слово?

Оба раза молодой человек медлил более двух секунд.

А еще через некоторое время Юнг опять получил неожиданный ответ.

– «Грех».

Три секунды.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил наконец Менсон. – Что это значит?

Фрейд констатировал истерическое отношение к религии. Некоторые слова явно вызывали у секретаря бурю эмоций, вынуждая давать более развернутый ответ.

– «Отец».

– Отец? – переспросил Менсон. – Э-э… Никто.

Юнг назвал еще несколько слов и предложил сделать перерыв. Он отвел Фрейда в сторону и прошептал по-немецки:

– На первый взгляд он не выказывает никаких характерных эмоций при словах, напоминающих об обстоятельствах убийства или о самом убийстве.

– При этом его ответы выявляют анормальный семейный комплекс, – заметил Фрейд. – Реагируя на такие понятия, как «рождение», «сестра» или «отец», он говорит дольше, чем нужно по условиям опыта, предлагает несколько вариантов или повторяет слово, которое услышал. Эта тема для него личная и тяжелая…

– Чтобы уточнить диагноз, перехожу ко второй части теста, – сказал Юнг.

Фрейд посмотрел на часы:

– Нет, постойте. У нас не хватит времени на дополнительные вопросы.

– Что вы предлагаете?

Фрейд повернулся к Менсону:

– Оставим пока тест и перейдем к более личным вопросам, которые в основном касаются Грейс Корда.

Менсон стиснул стакан с водой, который ему принесли. Он хотел поставить его на стол, чуть не опрокинул и пробормотал что-то вроде «Втройне идиот…».

Фрейд внимательно посмотрел на его исказившееся лицо:

– Отвечайте коротко, но четко: что случилось в тот день, когда вы последний раз видели Грейс?

– Меня позвал господин Корда, – сказал Менсон. – Грейс была с ним. Господин Корда сказал дочери, что он в опасности. Попросил сообщать ему о любом подозрительном происшествии.

– Как отреагировала мисс Корда?

– Она сказала… что попробует ему помочь. Господин Корда не захотел вдаваться в подробности. Потом я оставил их одних.

Фрейд стал искать новый подход. Он заметил толстую книгу, стоявшую на единственной полке в камере. Он взял ее в руки и посмотрел на обложку. Это была Библия.

– Это ваша книга?

– Мне разрешили взять ее с собой, – ответил Менсон. – Она досталась мне от отца. Единственное, что осталось после него.

– Вы позволите взглянуть?

Менсон кивнул. Фрейд полистал Библию, открыл титульный лист и снова заговорил:

– Из ваших ответов ясно, что вы политически ангажированны. В один ассоциативный ряд вы поместили преступление и правосудие, упомянули о революции.

– Я – социалист, – сказал Менсон. – Как Христос.

– Зачем тогда наниматься личным секретарем к богатейшему предпринимателю?

– Мне нужно зарабатывать на жизнь. У меня есть мать.

– А каких политических взглядов придерживался Август Корда?

– Он говорил, что стоит над политикой.

– Не то что вы.

– Социалисты спасут Америку. Один мой друг, русский, четыре года назад участвовал в восстании в Санкт-Петербурге. Он убедил меня, что мы можем одержать победу.

– Мятежники, о которых вы говорите, были расстреляны, – заметил Фрейд. – Вы не считаете свою миссию самоубийственной?

– Здесь рабочие уже добились успеха. В Теллурайде, в Криппл-Крике. Нам не хватает только лидера.

Юнг постучал по циферблату своих часов. Оставалось всего пять минут, и ему казалось, что его коллега топчется на месте.

Фрейд, никак не отреагировав на жест Юнга, склонился над Менсоном:

– Я знаю, почему вы убежали в то утро.

– Я уже сто раз объяснял полиции. Потому что…

– Вы убежали, – прервал его Фрейд, – потому что у вас был мотив убить Августа Корда.

Менсон саркастически улыбнулся:

– И какую же причину вы выдумали?

– Вы – его сын.

Улыбка застыла на лице молодого человека.

– Мой отец – Патрик Менсон, – сказал он. – Я его не знал, он плотник… То есть рыболов на острове Нантакет.

– Вашего отца– рыболоване существует в природе, – возразил Фрейд. – У меня есть мать,сказали вы, когда я спросил, почему вы стали работать у Корда. Ответ был верный: вы выбрали это место из-за вашей матери.Вернее, из-за ее прошлого. В молодости она работала кухаркой в богатых домах. В том числе и у Августа Корда…

– Неправда!

– Мы проверили.

– Это еще ничего не значит…

– Это значит, – сказал Фрейд, – что Август Корда соблазнил вашу мать. Вскоре она забеременела. Август к тому времени уже был вдовцом, но он заставил ее уволиться. Мэри вернулась в Файв-Пойнтс и, чтобы спасти репутацию, выдумала связь с воображаемым рыбаком, который ее бросил. Вот почему вы носите чужое имя.

Менсон умоляюще посмотрел на Юнга, словно надеясь на помощь с его стороны.

– Несколько месяцев назад, – продолжил Фрейд, – находясь в том возрасте, когда человек пытается соперничать со своим родителем, вы захотели найти Патрика Менсонаиз Нантакета. Мэри сказала вам правду, и вы решили познакомиться с миллионером, который обрек вашу мать на нищету и припадки, являющиеся следствием душевной травмы от сознания того, что ее бросили…

Менсон, совершенно выбитый из колеи, раскачивался из стороны в сторону.

– Вы устроились к Августу Корда, – снова заговорил Фрейд. – Сначала вы его ненавидели. А потом он начал испытывать к вам дружеские чувства и вскоре стал доверять… Вас тронула его открытость, и вы сорвали маску. Вы сказали ему, что вы – его сын! – Фрейд сильно сжал руку Менсона. – Корда повел себя достойно – он решил признать вас. Он позвал вас к себе в кабинет и объявил Грейс, что у нее есть сводный брат!

На лице Менсона появилось выражение, которое, вероятно, бывает у побежденного монарха, узнавшего, что личная стража бежала.

– Как вела себя Грейс? – Фрейд сурово взглянул на него.

– Она упала в обморок, – ответил Менсон. – Осела на пол, как тряпичная кукла. Господин Корда попросил меня отнести ее в спальню. Там он пытался привести ее в чувство. Тогда я последний раз видел его живым. Странно, что Грейс совершенно об этом забыла. Вчера она не вспомнила, что я – ее брат.

Фрейд изумился:

– Вы виделись вчера с Грейс?

– Инспектор Кан приводил ее сюда. Устроил нам очную ставку. Он надеялся, что, увидев меня, Грейс скажет, что я – убийца…

Фрейд понял, что Кан проигнорировал его совет. Менсон выпрямился на стуле:

– Неужели Грейс вспомнила?

– Нет. Это вы меня направили на верную дорогу. Мне некогда объяснять вам каким образом.

– И вы считаете, что я его убил? Чтобы отомстить за мать, так?

– Вы, конечно, желали этого, – прямо ответил Фрейд. – Это называется эдипов комплекс. Но люди редко воплощают фантазмы в реальность. А вы к тому же нуждались в Корда. Он был подтверждением того, что вы – человек высокого происхождения.

– Его недавняя оговорка о профессии Патрика Менсонамногозначительна, – добавил Юнг, теперь внимательно следивший за ходом мысли Фрейда.

– Да, – подтвердил Фрейд. – Он вообразил, что его отец был плотником, потому что его мать зовут Марией, а сам он идентифицирует себя с Христом и, подобно Ему, собирается выполнить на Земле некую миссию.

Менсон не слушал их, он был очень взволнован.

– Что вы скажете полиции? Дадите им мотив, который они ищут, так? – спрашивал он в панике. – Вы заманили меня в ловушку!

– Наш разговор, – твердо сказал Фрейд, – преследовал исключительно научные цели.

Время истекло. Послышался скрип, дверь отворилась, и вошел охранник.

– Окажите мне, пожалуйста, одну услугу, – обратился Менсон к Фрейду. Глаза его лихорадочно блестели.

– Я не думаю, что…

– Это очень важно. Прошу вас!

Фрейд подошел к Менсону, и молодой человек что-то прошептал ему на ухо. Фрейд ничего не ответил и вслед за Юнгом вышел из камеры. В коридоре их встретил Кан и пригласил к себе в кабинет.

– Ну что, он признался? – спросил инспектор с иронией.

– Да, в двух вещах, – ответил Фрейд. – Во-первых, вы устроили ему очную ставку с Грейс Корда…

– И совершенно безрезультатно, – признал Кан.

– А во-вторых, вы грубо с ним обращались.

– Вы хотите, чтобы я пожалел, что разрешил вам его допросить? – сухо спросил инспектор.

Фрейд пристально на него посмотрел:

– Когда вы были ребенком, вашу мать били или издевались над ней?

Кан застыл:

– Какое это имеет отношение…

– В чем причина вашей агрессии в ответ на оскорбление, сделанное Менсоном в адрес вашей матери? Враждебное отношение к психологии типично для тех, кто хочет спрятать, а следовательно, защитить женскую, то есть материнскую, часть своей личности.

– Мою мать убили, когда мне было двенадцать лет, – произнес Кан ледяным голосом.

Фрейд потрясенно замолчал.

– Скажите мне лучше, что вы нашли, – попросил Кан.

– Наши тесты показали, что у Менсона нет тех психологических реакций, которые должны были обнаружиться у убийцы Августа Корда.

Кан посмотрел на психоаналитика с сомнением и двинулся дальше по коридору.

– Я приобщу ваши заключения к делу, – сообщил он.

– Завидую вашим отпечаткам пальцев, инспектор. – Фрейд посмотрел ему вслед. – Жаль, что нельзя завести картотеку отпечатков души…

18

Спускаясь в метро, Фрейд боялся, что с ним случится припадок сидеродромофобии, панического страха перед поездами, которым он страдал уже двадцать лет.

Но ничего не произошло. Возможно, потому что вокруг было много людей. Был час пик, и толпа брала вагоны приступом. «Бедекер» сообщал, что ежедневно этим видом транспорта пользуется полмиллиона человек, что, очевидно, соответствовало действительности: прижатый к стене вагона Фрейд едва дышал. Когда поезд миновал несколько станций, Юнгу удалось отыскать два свободных места.

– Вы мне должны кое-что объяснить, – сказал он Фрейду.

– Что именно?

– Не заставляйте себя упрашивать. У меня складывается неприятное ощущение, что я – ваш доктор Ватсон. Как вы догадались, что Менсон – сын Корда?

– Это была только гипотеза.

– Вот и объясните мне, откуда она взялась.

– Вы слышали о Джованни Морелли? – спросил Фрейд.

– Об историке и искусствоведе?

– Он больше известен как эксперт по установлению подлинности картин. Читая его книги, я понял, как важны выводы, сделанные на основе анализа второстепенных деталей. Характерная форма уха или ногтя позволяет Морелли объявить полотно Вермеера, а то и Рафаэля либо настоящим, либо поддельным. Точно так же некоторые мелочи привели меня к мысли о том, что наш психологический портрет Менсона ошибочен.

– А что это за мелочи? – спросил Юнг.

Поезд остановился, Фрейд посмотрел на схему, чтобы понять, сколько станций им еще остается проехать, и ответил:

– Деталью, направившей меня на верную дорогу, оказалась Библия.

– Что же в ней было особенным?

– Листы внутри были сшиты в неправильном порядке. Эта переделанная Библия неожиданно начиналась с середины Второй книги Царств, с десятого стиха одиннадцатой главы.

– Рассеянность переплетчика?

– Вы помните, о чем говорится во Второй книге Царств?

Юнг был вынужден признаться, что ему необходимо освежить память.

– В одиннадцатой главе рассказывается история царя Давида и Вирсавии. Давид вступает в связь с Вирсавией, супругой Урии, уехавшего на войну. Вирсавия оказывается беременной. Давид призывает Урию из похода, чтобы тот провел одну ночь со своей женой: царь надеется, что после этого никто не станет сомневаться, что Вирсавия беременна от мужа. Однако Урия отказывается войти в свой дом и быть с женой в то время, когда его соплеменники сражаются. Тогда Давид отсылает Урию обратно на войну с письмом к Иоаву, своему военачальнику. В письме царь приказывает Иоаву поставить Урию в такое место, где будет самое страшное сражение, и отступить от него, чтобы тот погиб. Урия погиб, а когда закончилось время траура, Вирсавия официально стала женой Давида и родила ему сына.

– Потрясающе. Но какая тут связь с Менсоном?

– Слушайте дальше. Уловка Давида не понравилась Богу, и Он наказал его смертью ребенка. Потом у Давида родился второй сын, Соломон, который «любим Богом». Теперь вернемся к Библии Менсона. На первой странице кто-то написал посвящение: «Моему сыну, любимому Богом».

– И почему вы решили, что это написал Август?

– Джон сказал, что Библия досталась ему от отца. Однако надпись сделана совсем недавно – чернила были свежими. Учитывая это, порядок, в котором собрана Библия Менсона, приобретает особое значение. Я предположил, что Август признался сыну в том, что он, подобно Давиду, совершил когда-то прелюбодеяние, и Джон умер – символически, конечно, – лишившись своего настоящего имени. А найдя отца, родился вновь, что доказывает, что он, Джон, любим Богом…

– Интересный способ успокоить нечистую совесть.

– Мы в стране пуритан. Корда, живший под влиянием священной книги, был вынужден сублимировать чувство вины…

Фрейду хотелось закурить, но, не решаясь сделать это в метро, он ограничился тем, что достал сигару и принялся вертеть в пальцах.

– Конечно, – продолжал он, – я не смог бы прийти к такому выводу, если бы целый ряд деталей не подтолкнул меня в верном направлении. Сначала у Грейс случился припадок амнезии во время встречи с Менсоном, она снова пережила шок, связанный с ее ранним детством. А потом ваш тест указал мне след отцовского комплекса Менсона.

– Но ведь, услышав слово «отец», он сказал: «Никто». И мы читали в газетах, что он никогда не видел своего отца.

– Менсон сказал: «Nobody». Это слово означает не только «никто». Так говорят и о человеке незначительном, о том, кто «меньше чем ничего». Презрение к отцу не мешало Менсону демонстрировать спокойную гордость, усиленную своеобразным проявлением революционного мессианства. Такая манера держаться присуща скорее молодому представителю привилегированной буржуазии, чем сыну рыбака, и свидетельствует о его убежденности в том, что он другого происхождения.

– Он всегда чувствовал, что его настоящий отец – кто-то другой…

– Имя, которое дала ему мать, играет здесь не последнюю роль: Менсон, Мен-сон, Man-son.

– Сын человеческий, – перевел Юнг. – Элементарно…

– Итак, у Менсона два отца. Первый – пролетарий, второй – миллиардер, что означает для американца благородное происхождение. Менсон усваивает мировоззрение своей среды, но хочет служить рабочему делу как человек «королевской крови», он хочет быть лидером. Таким образом, он соотносит себя с классическим мифом о герое-искупителе, который родился в знатном семействе, но воспитан родителями из простой среды. Он отождествляет себя с героем, который в конце концов всегда находит своего настоящего отца. Наш друг Отто Ранк доказал, что этот архетип присутствует во всех культурах. Впервые его воплощает собой Саргон Аккадский, великий правитель Вавилона. Затем появляются Эдип, Парис, Персей, Геракл, Гильгамеш и Ромул.

– А с Моисеем все наоборот, – заметил Юнг. – Он рождается в бедной еврейской семье, а воспитывается в семье фараона.

– Эту инверсию мы попытаемся разобрать в другой раз, а, сейчас, коллега, вернемся к нашей пациентке. Мы можем объяснить ее обморок. Она узнает, что Менсон – ее сводный брат, а это значит, что ее отец обладал еще какой-то женщиной, помимо ее матери, с которой она себя идентифицирует. Она представляет себе ситуацию, во время которой свершилась эта сексуальная измена. Грейс впадает в панику, и Юдифь, чтобы защитить ее, берет ситуацию под контроль… – Фрейд прервался, услышав скрежет тормозов. – Пойдемте, мы выходим.

– Но ведь это еще не наша станция! – удивился Юнг.

– Мы прибыли в Лоуэр Ист-Сайд, – сказал Фрейд, прокладывая себе дорогу к выходу. – Менсон попросил меня нанести визит его матери.

– Я думал, что она живет в подозрительном квартале!

– А я думал, что вы любите подозрительные знакомства…

Несколько минут спустя они оказались на свежем воздухе. Словно лодка Харона, пересекающая Стикс, поезд метро пересек Манхэттен и доставил психоаналитиков в Файв-Пойнтс.

В помещении было жарко и накурено. Фрейд и Юнг стояли около выхода, дожидаясь, когда Мэри Коннелл закончит обслуживать посетителей.

Мнимая эпилептичка, за которой они наблюдали, совершенно не напоминала великих истеричек,чьи уловки и приемы Фрейд изучал под руководством Жана Мартена Шарко в парижской больнице Сальпетриер.

Мэри Коннелл была похожа скорее на одну из тех решительных матерей, которых они видели на нижней палубе лайнера «Джордж Вашингтон» – держа в каждой руке по ребенку, они ногой отбивали ритм, желая хоть как-то участвовать в бешеных танцах иммигрантов.

Маленькая, кругленькая, с удивительно приветливым лицом, она, улыбаясь, раздавала миски с густым супом сиротам и старикам, выстроившимся в длинную очередь.

Среди бездомных – homeless,как их тут называли, – которые ели за общим столом, Фрейд заметил еще не старого человека в лохмотьях и услышал, как тот бормочет что-то себе под нос на идише. Его внешность потрясла Фрейда. В первую минуту он решил, что это связано с его собственной боязнью нищеты, а может быть, с тем, что незнакомец – еврей. Но тут же понял, что дело в другом: они с этим нищим поразительно походили друг на друга. Один и тот же рост, худоба и седеющая борода. Тот же высокий лоб и пронзительный взгляд.

Фрейд вспомнил, что двадцать лет назад собирался эмигрировать в Соединенные Штаты, если не добьется успеха в Вене.

Мечта, уже давно разбившаяся, привела этого бродягу в Америку.

А Фрейда толкование снов и грез от Америки отвлекло.

Мэри Коннелл наконец закончила работу. Фрейд подошел к ней и сообщил, что совсем недавно видел ее сына.

Лицо кухарки просияло, когда он добавил, что не верит в его виновность. Мэри Коннелл предложила психоаналитикам супа, и они согласились. Фрейд постарался привести Мэри в наилучшее расположение духа, прежде чем перейти к вопросам.

Джон действительно приходился сыном Августу Корда. Мэри покинула дом Корда по причинам, которые отказалась объяснить, и только потом узнала, что она беременна. Она инстинктивно (и совершенно здраво, считал Фрейд) выдумала для сына мифического отца, помогая мальчику выстроить свою личность.

Наконец Фрейд подобрался к интересующему его вопросу: впечатление, которое тайные отношения Августа с Мэри могли произвести на его пациентку.

– Работая кухаркой в доме Корда, вы должны были часто видеть Грейс, единственную дочь Августа…

– Я всегда для нее из кожи вон лезла, – сказала Мэри, заметно смущаясь. – Ей было всего пять лет, и она росла без матери.

– Она тоже к вам привязалась?

– Сначала очень сильно. Вечно рылась в моих платьях. А потом случилась одна история…

– Какая?

– Грейс пожаловалась отцу, что я ее ударила…

– Как отреагировал Август?

Мэри молчала.

– Он поверил ей, не так ли? – спросил Фрейд. – И вы ушли, не споря. Несмотря на то, что его обвинения были несправедливы!

– У меня в голове не укладывалось то, что произошло…

– Но почему вы, обнаружив, что беременны, не вернулись к Корда, чтобы поставить его в известность о последствиях его поведения?

– Мне не на что было надеяться, – сказала Мэри с тронувшим Фрейда смирением. – Он любил по-настоящему только одну женщину.

– Супругу, которую он потерял?

– Нет. Свою мать, Люсию. Он все время о ней рассказывал… Однажды даже сказал, что построит в память о ней собор.

Фрейд вспомнил слова Германа о том, что Август делал все только для дочери. Сходство Грейс и Люсии, несомненно, воздействовало на подсознание Августа. В отношениях с дочерью он неосознанно следовал стремлениям, зародившимся тогда, когда он был еще во чреве матери.

А вот упоминание о соборе удивило Фрейда. Эта идея казалась более естественной для ирландки Мэри, чем для Корда.

– Вы уверены, что он говорил именно о соборе?

Мэри сдвинула брови, напрягая память:

– Да, вы правы. Он говорил, что построит для нее храм. – Она налила еще миску супа для какого-то нищего, и ее взгляд затуманился воспоминаниями. – Храм, который будет прекраснее всего на свете.

На обратной дороге Фрейд пролистал свежий номер «Нью-Йорк геральд», который купил на улице. О деле Корда ни строчки, статью о неспособности Австро-Венгерской империи обуздать южных славян он начал читать и бросил, и тут наткнулся на страницу комиксов. Яркие картинки привлекли его внимание.

Герой истории, маленький мальчик по имени Немо, засыпал в своей кровати и оказывался в Slumberland– Стране снов. В этом феерическом мире Немо и его товарищи забрались в дирижабль. Они полетели над Манхэттеном, но гондола задела верхушку небоскреба, и мальчики упали в пустоту. На последней картинке Немо проснулся и обнаружил, что он свалился с кровати.

Фрейд почувствовал симпатию к ребенку, потерявшемуся в огромном опасном мире.

– Рисунки с алхимическими символами – самый верный путь к раскрытию психологии убийцы, – сказал Юнг, отрывая Фрейда от чтения. – Предлагаю зайти к моему другу, который поможет нам их истолковать. Адам Гупнин – доктор истории религий.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Фрейд.

– Он возглавлял кафедру в Киевском университете, а десять лет назад был вынужден эмигрировать, – сообщил Юнг.

– Еще одна жертва украинских погромов?

– Резню он пережил, а вот обвинения в колдовстве – нет. Армия святош в конце концов его одолела. Зато теперь у него есть возможность работать в Колумбийском университете, где самые богатые фонды эзотерической литературы.

– Как вы познакомились с этим оригиналом?

– Подростком он лечился в санатории в наших горах. Он обладал даром медиума, и у нас появилась привычка вместе вертеть столы.

Фрейд нахмурился. Он мог и сам догадаться, что друзья Юнга все похожи на самого Юнга.

– Кроме того, – прибавил Юнг, – если убийца алхимик, то Гупнин, возможно, его знает. Он просто помешан на том, чем занимается.

– Тогда его надо внести в список людей, подозреваемых в убийстве, – заметил Фрейд.

Юнг улыбнулся:

– Если бы я не проводил с вами большую часть времени, вы и меня бы внесли в этот список…