Текст книги "Манхэттен по Фрейду"

Автор книги: Люк Босси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

4

Солнце сверкало над тремя трубами океанского судна «Джордж Вашингтон», которые энергично извергали в небо плотные клубы белого пара.

На верхней палубе легкое облачко дыма окутывало психоаналитиков Зигмунда Фрейда, Карла Юнга и Шандора Ференци, которые дружно курили, удобно устроившись в шезлонгах.

Фрейд приподнялся на локте и протянул Юнгу путеводитель «Бедекер» по Нью-Йорку, который он только что просмотрел.

– Цены в Манхэттене неслыханные. Гостиницы, ужины, извозчики… Ночь в отеле стоит больше двадцати долларов!

– Мы не сядем на мель благодаря богатым пациентам, – подмигивая ему, сказал Юнг.

В этот девятый и последний день их путешествия настроение у Юнга было просто великолепное. Казалось, расстояние, отделяющее его от Сабины, воздействовало на его нейроны, как психотропное вещество, и чем больше это расстояние становилось, тем в большую эйфорию он впадал.

Фрейда поведение ученика необычайно раздражало. С самого начала путешествия неосторожные высказывания и поступки Юнга выдавали его желание превзойти учителя.

Два вечера кряду он после ужина случайно брал со стола ключи от каюты Фрейда вместо своих. Бесспорный признак того, что он хотел спать в его кровати.И это было не стремление к гомосексуальной близости, а желание занять место Фрейда во главе психоаналитического движения.

Утром Юнг пролил кофе на программу лекций. Он извинился за свою неаккуратность, но при этом чрезвычайно ловко испачкал именно то место, где был напечатан список работ Фрейда.

После этих происшествий Фрейд, естественно, был не в духе, и тут, за несколько часов до прибытия в Америку, Юнг повернулся к нему и заявил:

– Кстати, сегодня ночью я видел странный сон.

Ференци, молодой венгерский психоаналитик, которого Фрейд пригласил присоединиться к ним, оторвался от «Ежегодника психоаналитических исследований», первого психоаналитического журнала, в чтение которого был до сих пор погружен.

– Ну так расскажите же нам! – сказал он.

– Мы проанализируем его вместе, – предложил Фрейд.

Юнг согласился и, прикрыв глаза, начал рассказ:

– Итак, я захожу в небольшой особняк, который как будто хорошо мне знаком.

– В Цюрихе?

– Нет, в Вене. Фасад его отдаленно напоминает ваш дом на Берггассе. Я на втором этаже, в комнате, отличающейся буржуазной роскошью, с прекрасной мебелью в стиле рококо. Спускаюсь по лестнице на первый этаж. Тут обстановка очень древняя, средневековая. Стены покрыты красной плиткой. Я продолжаю спускаться по каменной лестнице в подвал. Это помещение античных времен, со сводчатым потолком. Я узнаю венецианскую штукатурку на стенах, изобретенную еще римлянами. В полу я вижу плиту с кольцом.

– Вы ее поднимаете…

– …снова спускаюсь по лестнице и оказываюсь в пещере. В пыли я замечаю черепки какого-то сосуда, следы первобытной цивилизации. Роюсь в них – и обнаруживаю два человеческих черепа, очень старых, наполовину раскрошившихся… – Юнг открыл глаза и улыбнулся Фрейду. – И тут я просыпаюсь.

Фрейд почувствовал, что сердце его забилось сильнее, чем обычно.

– Дом – это образ вашего «я», – сказал он. – Сам по себе сон – это, конечно, выражение подавленного желания, которое я охарактеризовал бы как желание особенное, жизненно важное для вас.

– Вы уже представляете, что это за желание?

– Мне кажется, череп в пещере означает желание избавиться от кого-то, кто вредит вам. Спрятать его как можно дальше, в прошлое…

– Там было двачерепа, – напомнил Юнг. – И потом, кто бы это мог быть?

Фрейд нашел лишь один ответ на этот вопрос: Юнг открыто желал его, Фрейда, смерти. Он хотел свергнуть своего учителя, заставить его исчезнуть в подземельях своего бессознательного.

Потрясенный, он попытался скрыть свою растерянность.

– Может быть, это Сабина? – наугад предположил он.

– Но я не хочу убивать Сабину! – с возмущением произнес Юнг. – Это бессмыслица!

– Вы не можете этого знать, – возразил Фрейд, раздраженный агрессивным тоном Юнга.

– Я не желаю ей зла, – твердо сказал Юнг. – Доктор Фрейд, вы не говорили бы так, если бы хоть раз безумно любили женщину.

– Что вы хотите этим сказать?

– Прошу меня извинить, но ваша супруга Марта – лишь ваша спутница, она не вызывает у вас страсти. А к свояченице Минне вы испытываете платоническое чувство, amor intellectualis. [1]1
  Интеллектуальная любовь ( лат.).


[Закрыть]Это прекрасно, но не имеет ничего общего с настоящей любовью.

– Я был бы вам признателен, если бы вы сумели доказать мне существование этой настоящей любви, – саркастически сказал Фрейд. – И напоминаю, что психоанализ не обязывает вас испытать чувства, которые вы пытаетесь понять…

– Психоанализ все вытерпит, – раздраженно заявил Юнг. – Что же касается снов, я, честно говоря, не уверен, что они замаскированновыражают наши скрытые желания. Я скорее склоняюсь к тому, что они яснопоказывают, в какую сторону нас хотело бы направить наше бессознательное. Они взывают к действиям, а не выражают подавленные желания.

Это уже было слишком.Сначала Юнг пожелал ему смерти. А затем открыто начал оспаривать принципы, изложенные в «Интерпретации снов», его основополагающем труде.

Враждебность Юнга решительно не знала границ.

Фрейд хотел возразить, но его пульс участился, а потом стрелка внутренних часов словно замерла в его голове. Голова сползла по спинке шезлонга, он сильно побледнел. Колени его непроизвольно подергивались. Одним прыжком Юнг оказался рядом, схватил его за запястье.

– Пульса нет! – вскричал он.

Ференци наклонился к Фрейду и тоже констатировал остановку дыхания.

– Он умер, – взволнованно проговорил Юнг. – Боже мой, он умер!

– Это обморок, – поправил его Ференци, взял стакан с водой и брызнул в лицо Фрейду.

Через минуту тот открыл глаза. Прошло еще несколько секунд, и сознание его прояснилось.

– Что со мной произошло? – спросил он.

Юнг стоял перед ним на коленях.

– Мне так жаль, – произнес он со слезами в голосе.

– Вами овладели сильные эмоции, – ответил Ференци. – Это спровоцировало понижение давления, вызвавшее задержку мозгового кровообращения.

– Это я виноват, – сказал Юнг. – Не надо мне было так с вами говорить. Я на секунду подумал, что…

Фрейд с облегчением почувствовал, что Юнг по-прежнему любит его, по крайней мере сознательно. Он покачал головой:

– Это, наверное, из-за вина, которое мы пили вчера вечером. Видимо, сочетание спиртного и табака..

– Обещаю, – сказал догадливый Юнг, – что буду оказывать вам посильную помощь во всем во время нашего пребывания в Америке.

– Не сомневаюсь в этом, – сказал Фрейд.

– Как бы там ни было, в ближайшие дни вам надо поберечь здоровье, – вздохнул Ференци. – Иначе вам не хватит сил на лекции.

– На твердой земле мне сразу станет лучше, – ответил Фрейд и погрузился в размышления.

Он испытал сильные эмоции, это верно. Но почему же он так внезапно лишился сознания? Вывод ужаснул Фрейда: оказывается, он без малейшего сопротивления поддался Юнгу, желавшему его смерти. Он словно репетировал собственную кончину.

Яркое, как никогда, озарение привело к догадке: в глубинах его сознания, подобно спруту, притаилась смерть.

В его психике обитал Танатос, инстинкт смерти, тесно связанный с Эросом, инстинктом жизни.

– Земля!

Фрейд поднял голову. Пассажиры столпились у поручней вдоль палубы.

–  Америка!

Фрейд тоже встал, не приняв руки, которую заботливо подал ему Юнг. Голова кружилась. Пошатываясь, он подошел к поручням и посмотрел в ту сторону, куда показывали вытянутые руки. В нескольких сотнях метров от лайнера из воды показался смутно знакомый массивный черный силуэт.

– Кит, – прошептал Фрейд.

– Какой кит? – насмешливо переспросил Юнг. – Мы прибываем в Манхэттен.

Фрейд прищурился, понял, что забыл надеть очки, и смущенно вернулся за ними к шезлонгу.

Взглянув вновь на черный силуэт, он убедился в своей ошибке.

Из океана вырастал город, протянувшийся на много километров, пестрый, состоящий из острых вершин и впадин, тяжеловесный и в то же время воздушный, излучающий удивительную энергию.

Город манил, почти осязаемо притягивал к себе, и Фрейд подумал, что пассажирам, возможно, придется прибегнуть к уловке Одиссея, чтобы приблизиться к нему без риска для жизни.

5

Файв-Пойнтс – лабиринт узких улочек между домами самой разной архитектуры, в которых в тысячах комнат ютятся тысячи людей, – лучшее в стране место для того, кто хочет исчезнуть.

Тщетно обследовав один за другим бары и магазинчики в квартале, находившемся между Бродвеем, Кенел-стрит и Бауэри, Кан начал терять надежду найти хоть какой-нибудь след Джона Менсона. Большинство обитателей здешних мест поклялись заправилам Файв-Пойнтс Чаку Шулеру, Полю Келли и Биг Джеку Зелигу, что полицейские не получат от них никакой помощи.

Правда, продавщица в одной кондитерской согласилась им помочь. Она узнала секретаря Августа Корда по фотографии с его рисованного портрета, которую Кан положил перед ней на прилавок.

– Его зовут не Менсон, а Коннелл, – сказала она. – Это сын Мэри, которая работает в пункте раздачи бесплатной еды.

Ненастоящий адрес, ненастоящее имя. Теперь Кан понимал, почему им до сих пор не везло.

– Мэри живет на Слепой аллее, – сообщила продавщица. – Она работает на мистера Якоба Риса, и у нее золотое сердце.

– На филантропа? – уточнил инспектор.

– Не надо его оскорблять, – сурово ответила женщина. – Это благородный человек.

Кан кивнул Ренцо, подавая знак, что пора уходить, и сказал продавщице:

– Спасибо, что не побоялись поговорить с нами. Если у вас вдруг начнутся неприятности, дайте нам знать…

– Вы шутите? Кто мне может что-нибудь сделать? Местные горазды только табуретки в барах ломать да отправлять младших сестер на панель. – Продавщица засмеялась. – В прошлом году перед моим магазином случилась перестрелка. Сотня парней из трех банд. Когда дым рассеялся, на мостовой лежало всего три трупа… И вы называете этих ребят искусными стрелками?

Слепая аллея оказалась узким и грязным тупиком. Нужный им дом оказался таким ветхим, что первый же пожар должен был уничтожить его дотла. Кан и Ренцо стремительно поднялись на пятый этаж. Отодвинув красную занавеску, закрывавшую дверной проем, они очутились в комнатушке, где стены были недавно побелены, но пол наполовину изгрызли крысы.

И тут раздались крики.

В углу на диване лежала пожилая женщина, корчившаяся в судорогах. Любое ее движение сопровождалось стонами. Несколько соседок пытались помочь ей.

Что-то во всем этом казалось странным, неестественным. Кан отвел в сторону одну из женщин, находившихся в комнате.

– Это Мэри Коннелл? – спросил он.

– Да.

– Она мертвецки пьяна?

– Нет, сударь. Она в жизни ни капли в рот не брала.

– У нее нервный припадок, – объяснила другая женщина.

– Когда это началось?

– Час назад, – ответила первая соседка. – У нее участилось сердцебиение и появился озноб, а потом она начала дрожать.

Инспектор заметил, что женщины выглядели испуганными.

– Ее сын был здесь, – сказал Кан, взглянув на Ренцо.

Припадок у Мэри Коннелл заканчивался, теперь она просто стонала, глядя в одну точку.

– Может, она притворяется? – предположил Ренцо.

– Чтобы отвлечь наше внимание?

– Чтобы мы стояли подальше от окна.

Кан открыл окно и выглянул наружу. Пожарная лестница спускалась к земле, тупик казался безлюдным, но двумя метрами ниже Кан заметил странную тень на стене.

– Он здесь.

Кан говорил тихо, но Мэри Коннелл, видимо, услышала его – внезапно она перестала стонать. Тень шевельнулась, темная фигура отделилась от стены и принялась быстро спускаться по лестнице.

– Вниз! – крикнул Кан.

Они с Ренцо выскочили на Оксфорд-стрит, посреди которой шла бойкая торговля: пестрые ряды деревянных тележек, заваленных товаром, перегораживали дорогу, улица была запружена толпами покупателей и продавцов.

– Мы потеряли его!

Но тут взгляд Кана упал на китайца, наклеивавшего на телеграфный столб афишу с извещением о вечерних играх. Неподвижно стоявший у него за спиной человек вдруг сорвался с места и побежал.

– За ним!

Кан и Ренцо бросились вперед, свернули на Бейярд-стрит и остановились. На улице валялись мусорные баки, словно их опрокинули во время потасовки. Впереди, метрах в десяти, молодой человек держал какого-то мужчину, приставив к его виску пистолет.

– Оружие на землю! – приказал Кан.

Попавший в заложники Рой Блэйк выглядел гораздо спокойнее, чем державший его Менсон, который озирался как затравленный зверь. Кан крикнул:

– Не делай глупостей!

– Это убийца! – подал голос Блэйк.

– Неправда, это он пытался меня убить! – запротестовал Менсон. – Он хотел меня застрелить, у меня его пистолет!

– Хватит, – сказал Блэйк, – он тебе не поверит.

Кан в нерешительности переглянулся с Ренцо.

– Бросай оружие, Менсон, – повторил инспектор. – Бежать не получится.

Молодой человек все еще медлил.

– Последнее предупреждение!

Менсон выпустил Блэйка и бросился прочь. Кан выстрелил. Пуля задела плечо молодого человека, и тот, вкрикнув от боли, упал на колени. Блэйк подскочил к нему и ударил. Менсон выронил пистолет и, схватившись за плечо, повалился на землю. Детектив поставил ему ногу на грудь со словами:

– Тебя арестовал Блэйк из агентства «Пинкертон»!

Кан оттолкнул репортера, склонился над молодым человеком и надел ему наручники. Поднимая Менсона с земли, он наконец рассмотрел его вблизи: большие светлые глаза, высокие скулы, гладкая юношеская кожа.

Блэйк насмешливо сказал:

– Давай, Менсон. Скажи, что ты раскаиваешься. Я напишу об этом в газете и тем самым облегчу твою участь.

– Оставь его в покое, – сказал Кан. – Ты и так получишь свое проклятое вознаграждение.

– У тебя нет никаких шансов выпутаться, – продолжал Блэйк. – Дочка Корда тебя выдаст. Ты еще пожалеешь, что не ударил ее сильнее.

– Еще одно слово, адресованное моему подозреваемому, и я упрячу тебя за решетку!

Уводя молодого человека, Кан спиной чувствовал насмешливый взгляд Блэйка. Менсон, раненный, в изорванной одежде, шел с трудом. Он бросил на инспектора взгляд, тяжелый и острый, как русский охотничий нож:

– Я ни в чем не виноват.

– Почему тогда ты бросил мать в таком состоянии?

Лицо Менсона исказилось, и он огрызнулся:

– Не твое дело, сукин ты сын.

Все напряжение предыдущих часов сконцентрировалось в ударе, который Кан нанес Менсону в лицо. Молодой человек упал.

– Говорить будешь, когда я тебе позволю! – закричал Кан, пиная его в живот. – А сейчас заткнись!

Ренцо обхватил Кана руками и оттащил от арестованного:

– Да что с тобой, босс?!

Менсон лежал на земле и стонал. Кан отряхнул пыль с одежды. Его по-прежнему трясло от гнева.

– Уведи его, – сказал он Ренцо.

Молодой полицейский покачал головой.

– Если так пойдет и дальше, – сказал он Кану, – тебе придется лечиться.

6

На Эллис-Айленд Фрейда, Юнга и Ференци встретил доктор Онуф, психоневропатолог, который помогал эмигрантам на собеседовании. Он избавил гостей от необходимости проходить досмотр и заполнять анкеты, и вскоре они сели на паром, доставивший их к причалу, где их ожидал Стэнли Холл, маленький скромный человечек с добродушной улыбкой, в белой соломенной шляпе с черной лентой. Если бы Фрейд не читал статей Холла, свидетельствующих о его потрясающей эрудиции, он решил бы, что перед ним аптекарь. С первых минут Холл покорил Фрейда учтивостью и теплотой.

Усадив гостей в открытую коляску, запряженную двумя рыжими лошадьми, он объяснил:

– Мы едем в «Уолдорф-Асторию», на пересечении авеню Бродвей и Сорок четвертой улицы, – сказал он, повышая голос, чтобы перекрыть стук копыт. – Эта роскошная гостиница пользуется большой популярностью. Прошлой зимой я встретил там Густава Малера, он приезжал дирижировать нашим филармоническим оркестром.

– Мой друг Малер не только гений – у него хороший вкус, – заметил Фрейд. – Я в восторге, что буду жить там же, где жил он.

– Малер отзывался о вас в самых лестных выражениях. Рассказал, что вы спасли его от самоубийства…

– Он сам себя спас, – возразил Фрейд. – Ему просто было нужно примириться с некоторыми противоречиями, которые и составляют основу его искусства.

– С какими же? – спросил Холл с любопытством.

– Всему причиной один случай из детства Малера. Однажды, во время бурной ссоры родителей, когда отец не в первый раз грубо разговаривал с его матерью, Густав убежал на улицу. Там он услышал шарманку, игравшую веселую народную мелодию. Это навсегда запечатлелось в его сознании, и трагичность в его музыке стала удивительным образом сочетаться с веселыми мотивами, отражая его душевные переживания.

– Точность ваших замечаний всегда поражает меня, доктор Фрейд, – восхищенно произнес Холл.

Коляска повернула на широкую улицу. Мимо, обгоняя их коляску, и навстречу нескончаемым потоком ехали конные экипажи и автомобили.

– Мы на Пятой авеню, – сказал Холл. – Я попросил кучера сделать крюк, чтобы показать вам самые интересные места.

Фрейд, Юнг и Ференци внимательно смотрели на открывшийся городской вид. Фрейд почувствовал, как его захватывает энергия постоянно находящегося в движении Манхэттена.

Море шляп-котелков качалось над плотной толпой прохожих. Среди сияющих автомобилей время от времени проплывали разноцветные троллейбусы, появление которых каждый раз вызывало всеобщую панику. В ста футах над головами надземный поезд летел вперед с такой скоростью, словно от него зависела судьба всего мира. Целые толпы спускались в пасть метрополитена.

Фрейд с интересом заметил, что поток прохожих делится надвое, огибая целующуюся парочку, которая не обращала никакого внимания на то, что происходит вокруг.

Профессор Холл, знаток современного Нью-Йорка, сказал:

– Сорок лет назад в этом городе почти никого не было. Теперь тут самая высокая плотность населения в мире. Здесь находится наиболее активно действующий порт, возведены мосты самой смелой конструкции. Это всего лишь маленький остров, но со стороны моря его охраняет статуя высотой пятьдесят этажей, а в центре разбит парк площадью девятьсот акров. Здесь вздымаются к небу здания, которые можно считать самыми высокими в мире после соборов, которые человечество построило семь веков назад.

Он указал на башню, появившуюся из-за поворота на Шестую авеню. Фасад здания, показавшийся Фрейду таким же высоким и ледяным, как альпийские вершины, нависал над маленькой почерневшей церквушкой, совершенно терявшейся в его тени.

– Это Парк-Роу-билдинг. Строивший его архитектор отказался от европейских канонов и вдохновлялся архитектурой Чикаго.

– Впечатляет, – сказал Фрейд, спрашивая себя, как может вызывать восторг здание, до такой степени лишенное всякой привлекательности. В Вене императорским указом было запрещено возводить здания выше шпиля собора Святого Стефана…

– Откуда взялось слово «небоскреб»? – спросил Юнг.

– Это морской термин, – ответил Холл. – Так называется самая высокая мачта шхуны.

– А чем вы объясняете их массовое строительство в Нью-Йорке?

– Демографическим взрывом и техническими новшествами. Благодаря четырем изобретениям стало можно строить дома выше шести этажей: это, во-первых, кессоны, позволяющие закладывать глубокий фундамент, затем сталь, из которой изготавливаются несущие конструкции, электрические лифты и, last but not least, [2]2
  Последнее по очереди, но не последнее по значимости ( англ.).


[Закрыть]телефон.

Смотрите же, мы на площади Медисон-сквер, и перед вами здание, выше которого нет в современном мире.

Фрейд поднял глаза, чтобы рассмотреть чудовищное строение – тяжелое, квадратное, украшенное готическим орнаментом, с большими часами и куполом. Верхушка его терялась в облаках.

– Это Метрополитен-лайф, так же называется и предприятие, которое им владеет, – объяснил Холл. – Верхняя часть, как вы видите, имитирует башню собора Святого Марка в Венеции.

Этот небоскреб не понравился Фрейду так же, как и первый. Накрывая все вокруг своей тенью, он был воплощением стремления поразить чужое воображение – и стремление это показалось Фрейду фальшивым и незрелым.

Он вдруг снова вспомнил о музыке Малера, и подумал, что небоскребы, эти необычные сооружения, превратили Манхэттен в симфонию хаотических форм, где чередуется возвышенное и убогое, столбы света и бездны черноты…

– Этот город, кажется, оскорбил ваши чувства? – сказал Холл, глядя на своего гостя.

– Я поражен его эгоцентризмом, – ответил Фрейд. – Все здесь просто кричит, чтобы привлечь к себе внимание. Но, как вам известно, меня трудно шокировать…

– Несомненно, вы сами шокируете Манхэттен, – проговорил с улыбкой Холл.

– И каким же образом?

– Видите ли, ваша теория сексуальности вряд ли придется по вкусу традиционному отцу американского семейства.

– В самом деле?

– Здесь всем внушают, что у сексуальных отношений только одна цель – зачатие ребенка. И только в законном браке. Детей держат в состоянии «невинности». Женщина – это ангел, не имеющий никакого представления о плотских желаниях. А мужчина должен иметь мысли белые, как зубная паста…

– Потрясающе! Но вы правы – благонамеренные граждане, несомненно, будут чинить мне препятствия. Я их не порицаю. В каком-то смысле я для них бедствие…

– О! – вдруг воскликнул Юнг. – Это просто потрясающе! Что это за здание?

– Это Утюг, – объяснил Холл.

Они проезжали мимо очередного небоскреба странной треугольной формы, который возвышался на перекрестке.

– Его настоящее название Фуллер-билдинг, – сказал Холл, – но ньюйоркцы прозвали его Утюгом.

Фрейд удивился этому сравнению. Ему самому небоскреб показался удивительно грациозным и воздушным, с плавными линиями. А если смотреть на него под определенным углом, он терял объем и становился плоским.

– Это здание было самым высоким в мире, – продолжал Холл, – пока первенство не перешло к Метрополитен-тауэр. Которое, впрочем, и он не долго удержит…

Коляска обогнула Утюг, и пассажиры почувствовали сильные порывы ветра. Фрейд заметил женщину, которая прижимала руками подол юбки, мужчины придерживали шляпы. Полицейские в шлемах, похожих на колокол, разгоняли зевак.

– Разве у вас запрещено собираться группами? – удивился Юнг.

– Это рабочие, – объяснил Холл, – они знают, что у подножия небоскреба сильный ветер, и приходят сюда поглазеть на взлетающие вверх подолы. Наслаждаются бесплатным зрелищем. Я считаю, что полиции давно пора открыть глаза на этот «народный обычай».

– Вы хотели сказать, закрыть глаза? – переспросил Фрейд.

– Да, конечно, – быстро поправился Холл. – Смешная оговорка.Попробуйте-ка найти ей объяснение!

– Оговорка всегда что-то значит, – сказал Фрейд. – Постарайтесь вспомнить, не возникало ли у вас недавно желания, чтобы полиция пошире открылаглаза?

Холл смутился.

– Я должен был рассказать вам раньше… – признался он. – Сегодня утром я узнал о смерти человека, которого очень уважал. Представительство его фирмы находится как раз на последних этажах Утюга.

– Кто же это?

– Август Корда, крупный бизнесмен и один из главных спонсоров моего университета.

– Что с ним случилось?

– Он был убит.

Трое психоаналитиков были потрясены этим сообщением.

– Сегодня утром его нашли в собственной кровати. Он заколот ножом, – продолжал Холл. – Его дочь Грейс без сознания лежала рядом на полу.

– Вы, наверное, потрясены до глубины души! – заметил Фрейд.

– Не я один. В городе только об этом и говорят.

– Кто же мог совершить это преступление? – спросил Юнг.

– Главный подозреваемый – личный секретарь Августа Корда. Мне не дает покоя то, что Август, узнав, что вы будете в Нью-Йорке, просил устроить встречу с вами, доктор Фрейд.

– С какой целью? – поинтересовался Фрейд.

– Он хотел поговорить о дочери. Ей двадцать четыре года, и она страдает жестоким неврозом. Я рассказал Корда о методах новой психиатрии, и он надеялся, что вы сможете вылечить Грейс. Я тоже считал эту идею прекрасной: девушка могла бы стать вашей первой американской пациенткой.

– Очень любезно с вашей стороны, – растроганно произнес Фрейд. – И мне действительно очень жаль, что вы потеряли друга. Вы должны были сразу нам об этом рассказать.

– Вы только что приехали, и мне хотелось как можно позже познакомить вас с этой ужасной стороной Америки.

Фрейд взмахнул рукой:

– В Вене тоже случаются страшные убийства!

– Не говоря уже о преступлениях, совершаемых в фантазиях, – прибавил Юнг. – Фрейд рассказывал нам вчера о пациентке, которая любит прятать бритвы своего мужа, подавляя таким образом скрытое желание перерезать ему горло.

– Но она же не сделала этого на самом деле, – мрачно возразил Холл.

Фрейд понял, что он удивлен напускным безразличием Юнга.

– Прошу прощения, – сказал он, обращаясь к Холлу. – Иногда ужас заставляет нас прятаться под панцирь цинизма.

Коляска остановилась у гостиницы «Уолдорф-Астория», великолепного здания, с изящными балконами и светильниками по краям крыши. Портье в красных ливреях поспешили навстречу приехавшим.

– Вечером я заеду за вами, – сказал Холл, – и мы отправимся на прогулку в Центральный парк. Заодно и программу лекций составим.

– От всего сердца благодарим вас за чудесный прием, профессор, – сказал Фрейд.

Напряженный взгляд, который бросил на него Юнг, выходя из коляски, подтвердил, что он, как и Фрейд, потрясен известием о трагедии, случившейся накануне их приезда. Среди этой гнетущей архитектуры люди кажутся пылинками, а человек, который ожидал встречи с Фрейдом, стал жертвой насильственной смерти. Фрейду вдруг показалось, что убийство, случившееся накануне его приезда в Америку, бросало мрачную тень на все его пребывание в этой стране. Он чувствовал какую-то смутную тревогу, и был рад, что, возможно, скоро у него появится пациентка. После десяти дней праздности он чувствовал просто физическую потребностьвернуться к работе.