Текст книги "Манхэттен по Фрейду"

Автор книги: Люк Босси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Фрейд беспомощно молчал.

– Я хочу спросить ее, – заявила Грейс. Выразительно посмотрев на Фрейда, она добавила: – Пойдемте!

Фрейд поколебался, затем последовал за молодой женщиной. В каком-то оцепенении он шел за Грейс по лестницам до ее комнаты.

Обстановка в спальне показалась Фрейду суровой. Лишь запах апельсинов слегка ее оживлял.

Грейс подошла к белоснежной кровати, где развивались ее мрачные неврозы, и взяла с подушки фарфоровую куклу с голубыми глазами и белокурыми волосами – настоящими кудрявыми волосами.

– Ну, – произнесла Грейс, – скажи нам, что ты знаешь!

Фрейд посмотрел на Юдифь.

Кукла относится к тем же предметам, что и тотемы – священные предметы или живые существа примитивных обществ, которые он изучал на примере австралийских аборигенов. Животное, вещь, растение или явление природы могли воплощать символического отца и духа-хранителя племени. И с каждым тотемом были связаны особые табу.

Кукла Юдифь играла похожую роль. Бдительный страж «внутренней семьи» Грейс, она воплощала и защиту, и свод запретов. Как и тотем, кукла скрывала тайну своего происхождения столько лет подряд, что узнать ее было почти невозможно.

Фрейд пристально рассматривал Юдифь, словно ждал от нее ответа на вопрос Грейс.

Осознав всю нелепость своего поведения, он смущенно опустил глаза. Вдруг он увидел свои руки и закричал от ужаса.

Они были покрыты кровью.

23

На Манхэттене было много птиц.

Кан уже видел лебедей, треугольным клином летавших над Центральным парком, попугаев в шикарных квартирах на Пятой авеню, соколов-сапсанов, камнем падающих между двумя зданиями, чтобы схватить когтями голубя. Но он не знал, что рядом с Таймс-сквер можно найти дроздов, чаек и даже райских птиц.

На рынке было полно самых разных птиц, но первые продавцы, к которым обратился Кан, признались, что понятия не имеют, кто это сидит у него в клетке. Прыгающая, размахивающая когтистыми лапами птица с кроваво-красными глазами произвела на всех неприятное впечатление. Правда, один торговец все-таки захотел ее купить. Он был уверен, что ярко-бирюзовое оперение понравится дамам из высшего света.

Перья экзотических птиц шли в основном на украшение женских шляпок, и Кан решил изменить направление поисков и опросить торговцев перьями. Два птичника дали ему адрес некоего Конклина, специалиста по тропическим птицам, который заказывал товар на трех континентах и торговал на складе у доков.

Кан выжал из «форда» максимальную скорость, сорок пять миль в час, и помчался по Седьмой авеню в направлении Уолл-стрит.

– Конклин – убийца!

– Конклин, закрывай свою лавочку!

Примерно пятьдесят женщин разного возраста осаждали склад-магазин Марта Конклина, потрясая плакатами и афишами.

Кан с клеткой в руке вышел из машины и попытался протиснуться сквозь толпу. Его остановили, чтобы сообщить, что демонстрация организована ассоциацией «Друзья Одюбона». Ее члены, друзья знаменитого орнитолога Одюбона, выступали против охоты на редких птиц ради их перьев. Десятки видов птиц уже пали жертвами моды и исчезли с лица земли.

Кан достал свое удостоверение и с его помощью убедил дам расступиться, но одна маленькая брюнетка встала у него на пути и негодующе ткнула пальцем в агонизирующую птицу, которую он нес:

– Полиция должна арестовывать убийц, а не помогать им!

Женщины окружили Кана, который уверил их в том, что как раз разыскивает палача несчастного создания и нисколько не пытается помешать их протесту. Ему удалось добраться до двери. Высокий мужчина, увидев его удостоверение, быстро впустил его внутрь. Забаррикадировавшись снова, он повернулся к Кану и раздраженно сказал:

– Я вызвал полицию два часа назад!

Конклин был очень похож на грифа – быть может, из-за лысого черепа, длинной шеи и черного редингота, а может, из-за того, что жил в окружении птиц.

– Одни дамочки пищат, а другие хотят перья себе на шляпки! – Он потряс перед лицом Кана каталогом Национальной компании костюмов и шляп, продающей товары по почте. Каждая вторая женщина на рисунках была в шляпке с перьями.

– Я здесь не из-за них. – Кан показал на обитателя клетки.

Торговец наклонился, чтобы взглянуть на птицу, и тут же испуганно отступил:

– Уберите ее отсюда!

– Она не вырвется, – заверил Кан. – Но я вижу, что не ошибся. Вы знаете, что это за тварь.

Конклин пристально посмотрел на полицейского.

– Тот, кто ее покупал, отлично знал, что делает! Я не виноват, если вышла маленькая неприятность! – заявил он.

– Пока у вашей фирмы не вышла большая неприятность с таможней, – сказал Кан, – расскажите, как вы достали эту птицу.

– Называется она хохлатый питоху, – сообщил Конклин. – Ее привезли из Новой Гвинеи. Я получил их полдюжины в большой клетке. Великолепные перья, длинные, пушистые… Я дорого за них заплатил. А потом имел несчастье рассмотреть одну из них поближе.

– Что же случилось?

– Мерзкая тварь клюнула меня в палец. Я пососал ранку. Палец вспыхнул огнем. Нёбо у меня онемело, а палец распух.

– Из-за того, что вас клюнула птица?

– Из-за ее перьев. Они покрыты каким-то ядовитым веществом. Врач сказал, что если бы я не наглотался хинина, то отправился бы на тот свет. Никогда раньше не слышал о ядовитых птицах. Наверно, единственный вид в мире.

– А что вы сделали потом?

– Я рассказал эту историю многим. Неделю спустя пришел какой-то человек и предложил мне избавиться от тварей. Он работал в Музее естествознания, хотел сделать чучела и выставить на обозрение публики.

– Вы ему поверили?

– Он платил наличными. – Конклин пожал плечами. – И я ему объяснил, что птицы опасны. Я их больше видеть не мог. Вот уж действительно птицы несчастья…

– Он назвал вам свое имя?

– Нет.

Кан достал из бумажника газетную вырезку, развернул и показал Конклину фотографию Джона Менсона:

– Этот?

– Нет. У того было странное лицо.

– Опишите мне его, я набросаю портрет карандашом.

– Ну, если хотите…

Конклин дал инспектору листок бумаги, и тот попытался нарисовать портрет. Кан занимался этим в начале своей карьеры, делал рисованные плакаты с портретами преступников для охотников за вознаграждениями. Через несколько минут у него получилось смутно знакомое лицо, напоминающее мышиную мордочку. Когда Кан стер огрехи хлебным мякишем, рисунок стал более четким, и инспектор понял, кого нарисовал.

– Похож? – Он посмотрел на Конклина.

– Да, но он был не такой уродливый, – ответил тот.

Лицо, которое Кан сначала никак не мог вспомнить, принадлежало Рою Блэйку. Детективу из агентства «Пинкертон». Который должен был охранять Августа Корда.

Значит, Блэйк купил птиц, убивших Джеймса Уилкинса.

Кан позвонил Ренцо из магазина и попросил найти адрес детектива. Спустя полчаса он уже входил в небольшое некрасивое здание на Сороковой улице, прямо в центре Гринвич-Виллидж. Консьержка сказала, что Рой Блэйк ушел ранним утром, с двумя чемоданами.

Трехкомнатная квартира оказалась аккуратной, но безликой. Единственным предметом роскоши был диван с шелковыми подушками. Намеком на небрежность – фланелевые кальсоны под кроватью. Свидетельством личной жизни – фотография молодой женщины с младенцем на руках.

На письменном столе Кан нашел стопки документов: заметки, деловую переписку, бумаги из агентства «Пинкертон», копии уголовных дел и множество фотографий.

Кипы бумаг обнаружились и в среднем ящике стола: донесения по наружному наблюдению, доклады в агентство, различные счета и квитанции. Внимание Кана привлекли несколько отчетов о коммерческих операциях на бланках Банковской трастовой компании. Во главе этой финансовой организации стоял Джон Пирпонт Морган (его имя было в списке Клуба архитекторов).

К удивлению Кана, последняя выплата состоялась два дня назад. Тогда, когда Корда уже умер.

Зазвонил телефон. Кан поколебался несколько секунд, потом прижал полу пиджака ко рту, поднял трубку и сказал:

– Блэйк.

– Отличная попытка, босс, – ответил Ренцо. – Он сбежал?

– Да.

– Я в доме Августа Корда. Подъезжайте, покажу вам нечто интересное.

Ренцо расхаживал по комнате Корда и вертел в руках различные предметы.

– Снова покопавшись в деле, – сказал он, – я попытался понять, как кто-то смог войти в дом в ночь убийства. Я рассматривал план, который для нас начертили, и вдруг заметил что-то странное. Взгляните. – Кан посмотрел на лист, лежавший на письменном столе. – Длина коридора, пересекающего все крыло, составляет пятьдесят футов. Эта комната той же ширины, что и весь дом, а именно тридцать футов. Пятьдесят на тридцать – тысяча пятьсот квадратных футов.

– Верно.

– Хорошо, а теперь посмотрите кадастр «Перриса».

Ренцо развернул толстую книгу в четвертую долю листа. Уже много десятилетий фирма «Перрис» публиковала самый точный кадастр Манхэттена, где были перечислены все здания, дом за домом, с цветными обозначениями, и с тщательностью, вселявшей спокойствие в страховщиков.

– Здесь указано, что частный дом номер тысяча триста три по Коламбус-авеню занимает тысячу семьсот пятьдесят футов земли. Откуда еще двести пятьдесят квадратных футов?

– Дом словно бы больше снаружи, чем изнутри, – проговорил Кан. – Ты проверил наши измерения?

– Да, все верно.

– А толщину стен посчитал?

– Я отвожу на это максимум сто квадратных футов. То есть сто пятьдесят квадратных футов при сравнении двух планов пропали.

– Это необъяснимо, – сказал Кан. Его глаза загорелись, и он прибавил: – Если, конечно, не существует тайного пространства между стенами.

– Да, босс. Пространства, не обозначенного на планах. Которое я теперь и ищу.

– Тайный ход, – предположил Кан. – Ведущий сюда. Которым убийца может войти и выйти незамеченным.

Он тоже лихорадочно осмотрел комнату, простучал стены, вынул книги из книжного шкафа. Однако его усилия не увенчались успехом, и Кан попытался вспомнить, какой была комната, когда он увидел ее впервые сразу после убийства.

– Статуэтка! Святой Иероним со львом! – воскликнул он. – Где она стояла?

– В этой нише. – Ренцо указал на альков. – Тут на постаменте еще виден след от нее.

– Убийца ударил ею Грейс, когда молодая женщина вошла в комнату. Он держал ее в руке в тот самый момент, когда собирался бежать.

Кан ощупал стенки ниши, верхний край, постамент, на котором стояла статуэтка. Почувствовав, что постамент поддается, он попытался привести его в движение. Когда Кан с усилием нажал на него, колонна, в которой находилась ниша, дрогнула и начала поворачиваться вокруг своей оси. За ней показалось темное отверстие, в глубь которого уходил ряд ступеней.

– Вот сюда убийца и ушел, – констатировал Кан.

– И мы по-прежнему не знаем, ктоэто был, – заметил Ренцо.

Они на ощупь спустились по винтовой лестнице. Двумя этажами ниже она упиралась в маленькую деревянную дверь. Они открыли ее и очутились в подвале.

– Очень хитро, – сказал Ренцо. – Отсюда можно выйти во внутренний двор, а затем – на улицу.

Только поднимаясь по лестнице обратно, Кан заметил что-то блестящее на краю ступеньки.

Он наклонился, потрогал холодный твердый острый предмет и сказал:

– Мне кажется, я нашел орудие преступления.

Шпага была старинная – изящная, короткая, меньше метра длиной, с тщательно отделанной рукоятью. Обоюдоострое лезвие было еще в крови.

– Не думаю, что мы найдем отпечатки пальцев, – сказал Ренцо, осматривая шпагу.

– Но продавец оружия сможет рассказать нам о ее происхождении, – заметил Кан.

Вернувшись в комнату, он снова взял в руки кадастр.

– Кто же сделал этот ход? Дому лет десять, наверное, еще можно отыскать архитектора. – Найдя нужную строку, он хмыкнул: – Ну, конечно! Дэниел Бернэм. Член Клуба и архитектор, построивший Утюг, генеральный штаб «Корда бразерс инкорпорейшн».

Кан отложил кадастр, и нашел на полке справочник «Кто есть кто в Америке», экземпляр которого имелся у каждого мало-мальски значительного человека.

– «Бернэм, Дэниел», – прочел он. – Родился в Чикаго, где впоследствии руководил строительством объектов для Всемирной выставки 1893 года. Его компаньон Джон Рут изобрел кессонный фундамент, который позволил им построить Монтаук, первый в истории небоскреб. Затем в 1882 году построил масонский храм, остававшийся самым высоким зданием мира добрый десяток лет… – Кан хлопнул себя по лбу: – Черт подери, Бернэм, Чикаго, 1893 год, у нас кое-что есть!

– Что?

– Способ надавить на одного из членов Клуба… – Палец Кана заскользил по странице. – Ди. Эйч. Бернэм энд компани на углу Седьмой улицы и Бродвея. Скорее туда. Репортер от нас ускользнул, я не хочу потерять и архитектора.

24

Даже вернувшись в гостиницу, Фрейд не мог забыть крови на своих руках, привидевшейся ему в комнате Грейс. Он знал, что галлюцинация – не что иное, как воспоминание, «прикинувшееся» сверхъестественным явлением. Вид куклы пробудил в нем сильные угрызения совести. Какие же? Он торопился скорее встретиться с Юнгом, чтобы перестать думать об этом.

Его коллега только что вернулся и гневно распекал нагловатого лакея за то, что не мог дозвониться Анне Лендис.

– Ваша хваленая система связи вообще не работает! – раздраженно воскликнул Юнг.

– Осмелюсь заметить, сударь, – невозмутимо ответил лакей, – что ньюйоркцы с успехом обмениваются миллиардом телефонных звонков в год…

– Почему же тогда я не могу соединиться?

– Просто потому, что ваша подруга не снимает трубку, – сказал лакей. – Не желаете послушать музыку? На другом конце линии включается фонограф. Три цента за сонату, семь за оперу…

– Спасибо, нет!..

Лакей повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

– Я немного нервничаю, – сказал Юнг, посмотрев на Фрейда. – Я не нашел ни малейшей зацепки на Уильяма Мура в комиссариате.

– А я вымотан сеансом, – признался Фрейд, садясь в кресло и доставая сигару.

– Хоть немного продвинулись вперед?

– Я восстановил первоначальные события…

Фрейд рассказал о своем главном открытии: Грейс видела, как ее отец занимался любовью с Мэри Коннелл. Воссоздание этой сцены помогло вернуть воспоминания о том, как Грейс в последний раз видела отца.

– Так вы дошли до конца! – с воодушевлением произнес Юнг.

– Нет. – Фрейд покачал головой. – Появление Юдифь вызвано не только ревностью к отцу, но и другими причинами. Остальные ее провалы памяти так и не восстановлены… Работа далека от завершения, хотя Грейс и сообщила несколько новых фактов. Например, призналась, что ее отец иногда бывал жесток.

– Жесток? – повторил Юнг. – Я нашел несколько намеков на это в деле Корда. И у меня родилась одна более чем странная гипотеза…

– Какая?

– Вот послушайте. Человек, о жизни которого мы все больше узнаем, был свободной, агрессивной личностью, и несомненно обладал манией величия. Помимо газетных вырезок, в деле есть чрезвычайно любопытные комментарии близких Корда. Детали говорят сами за себя.

– Я весь внимание.

– Георгий Корда, отец Августа, был румыном, из Буковины. Люсия, мать, уроженка Сицилии.

– Как же они встретились? – спросил Фрейд.

– На трансатлантическом лайнере, как раз перед Гражданской войной, – ответил Юнг. – Каменщик Георгий сначала работал в угольных шахтах Пенсильвании, потом в сталеплавильных мастерских. Несколько лет он вел нищенское существование, а к концу 1860-х годов стал золотоискателем в Голубых горах Орегона. Золотоискатель! Слушайте внимательно, поскольку мои выводы могут показаться вам странными.

– Я от вас другого и не ждал, – заметил Фрейд.

– Вскоре ему улыбнулась удача, – продолжал Юнг. – Георгий получил концессию, и они с Люсией смогли завести двоих детей. Вместе с другими пионерами Дикого Запада, они, используя китайских рабочих, построили целый город.

– Вот откуда у Августа страсть к урбанизму…

– Этот город произвел сильное впечатление на Августа Корда, но царившие там коррупция и жестокость вызывали у него отвращение. Когда он был ребенком, город не раз подвергался нападениям бандитов. Последнее нападение закончилось трагедией. Семья укрылась в местной церкви, но это их не спасло. Георгий был убит на глазах жены и детей. Люсия бежала с Германом и Августом через холмы. Август рассказывал, что видел, как горел их город.

– Он спасся из ада…

– К счастью, Георгий Корда вложил свое золото в покупку земель на Манхэттене. Люсия с сыновьями начали новую жизнь в достатке.

– То есть она могла полностью посвятить себя детям.

– И она хотела, чтобы они добились успеха. Август вспоминал, что, если его брат Герман приносил из школы плохую оценку, Люсия до поздней ночи заставляла его учить уроки, стоя посреди маленькой комнатушки. Август, более способный к учебе, подобным наказаниям не подвергался и тайком помогал Герману сделать домашние задания. С того времени братьев объединило чувство сообщничества. Потом, очень быстро, произошла вторая трагедия. В сорок лет их мать поразила душевная болезнь, отягченная проблемами с позвоночником, которая на долгие месяцы уложила ее в постель. Эта таинственная болезнь убила ее менее чем за год.

– Сифилис, – поставил диагноз Фрейд. – Третья стадия болезни, сопровождаемая локомоторной атаксией, деформировавшей ее позвоночник. Весьма редкое заболевание у женщин.

– Вы не хуже меня знаете, насколько сильное впечатление производят симптомы этой болезни, – согласился Юнг. – Герману в ту пору было шестнадцать лет, Августу – четырнадцать. Младший брат рос мечтателем, с развитым воображением. В день смерти матери он придумал проект, о котором рассказал брату: построить, как отец, новый город на Манхэттене, но город идеальный, более долговечный, чем все, до тех пор существовавшие. Для этого нужно было изучать не только архитектуру, но и историю, философию, религию – все, что должно было послужить интеллектуальным фундаментом проекта.

– Как в алхимии…

– Принципы алхимии придавали особый смысл даже истории жизни их отца, ведь Георгий сначала был каменщиком, потом сталеваром, а затем золотоискателем. Но вернемся к матери. Там, в Голубых горах, ее на глазах сыновей могли избить и даже изнасиловать. Возможно, тогда она и заразилась болезнью, которая ее убила? А теперь перехожу к своей гипотезе.

– Я боюсь услышать то, что вы скажете, – заметил Фрейд.

– А что, если Август, видевший убийство отца и другие ужасы, мог найти облегчение, лишь совершая действия, свидетелем которых когда-то стал? – предположил Юнг.

Фрейд задумчиво кивнул.

– Жизнь Августа, – продолжал Юнг, – полна жестокой фрустрации, подавленного желания отомстить. Осознав это, я словно увидел, как падают выстроенные друг за другом костяшки домино. Травмировавшая его сцена произошла в церкви, значит, у него могло возникнуть невротическое отношение к религии. Что мы и наблюдаем у убийцы.

– Корда действительно считал себя создателем храма, – согласился Фрейд. – И мы пришли к выводу, что преступник идентифицирует себя с Хирамом. Но этого мало, чтобы убедить меня, что Август обладал преступными наклонностями. Или…

Он стал обдумывать предположения Юнга, и потрясающие умозаключения рождались в его голове.

– Возможно, я абсолютно неправ, – сказал он наконец, – и Грейс стала жертвой не эдипова комплекса, а реального насилия со стороны отца…

– Вы говорите о сексуальном насилии? – спросил Юнг. – Но ведь вы отказались от вашей теории обольщения…

– …утверждавшей, что истерический невроз является следствием перенесенного в детстве насилия. Я отказался от нее потому, что в большинстве случаев невозможно добыть доказательства! Что не мешает ей иногда соответствовать реальности! Инцест не стал бы таким абсолютным запретом во всех человеческих культурах, если бы он не подкреплялся мощным, способным к конкретизации желанием. Я не могу отвергать факты!

– Что делает вам честь, – сказал Юнг.

– Ах, вы, конечно, довольны, – иронически произнес Фрейд, – потому что в глубине души ненавидите эдипов комплекс! Я вас уверяю, он отвечает вам той же монетой.

Юнг смущенно улыбнулся.

– Но не будем горячиться, – подвел итог Фрейд. – Эта новая теория мне кажется рискованной, и я не буду ее развивать, пока не увижу Грейс.

Он подумал о том, что в его выводах, возможно, была некая двусмысленность. Не таилось ли в его колебаниях, появившихся при мысли об инцесте, желание хотя бы мысленно защитить Грейс от такой жестокости?

– Однако вы разделяете мое мнение о том, что прошлое Корда психологически близко прошлому убийцы? – настойчиво спросил Юнг.

– Убийца увлекается алхимией, и в детстве он пережил некие ужасные события… – Фрейд кивнул: – Да, вы на правильном пути.

– Отлично, – сказал Юнг, беря пиджак.

– Вы уходите?

– Я должен увидеться с Анной. Она не подходит к телефону, а я хочу услышать от нее ответ на один вопрос.

– Какой?

– Я предложил ей бросить все и приехать ко мне в Европу…

– А ваша семья? – Фрейд от удивления чуть не выронил сигару.

– Мы найдем способ все уладить… Но я должен быстро склонить Анну к решению. Ее муж завтра возвращается из путешествия.

– Вы сошли с ума!

– Почему?

– Вы делаете все что вам заблагорассудится, не думая о последствиях!

Фрейд был вне себя. Он сурово смотрел на Юнга, на лице которого появилось упрямое выражение ребенка, решившего ответить на выговор новой глупостью. Подумать только, совсем недавно он считал его своим «любимым сыном»!

– Закончим этот разговор в другой раз, – заключил Фрейд. И вышел первым, не ожидая ответа.