Текст книги "Дома стены помогают"

Автор книги: Людмила Уварова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Хотите, попробуйте, ударьте молотком, не расколете, уверяю вас!

– Что ты, Степаша, зачем мне бить по нему молотком? – удивилась Марина.

– А вы попробуйте, – настаивала Степаша.

– И пробовать не хочу и не буду, – сказала Марина, – я тебе и так верю.

– А хотите, я подарю его вам? Нет, правда, хотите? Если вам нравится, возьмите, пожалуйста…

– Да что ты, мне не нужно, – сказала Марина, но Степаша не отставала от нее:

– Возьмите, Марина Тимофеевна, я же вижу, вам нравится, возьмите, прошу вас…

Лишь тогда, когда Марина сказала, что никогда не носит и не любит никаких украшений, Степаша отстала. Снова надела на себя свой жемчуг.

– Я к нему привыкла, сколько лет ношу, не снимаю…

– Вот видишь, а хотела мне подарить…

– Мне для вас ничего не жаль, – пылко ответила Степаша, – все для вас отдам, ни о чем не пожалею никогда в жизни! Верите?

Марина усмехнулась:

– Конечно, верю.

Она и в самом деле верила ей, с каждым днем убеждалась, девочка на редкость правдива, даже в шутку солгать не сумеет.

Заложив руки за голову, Степаша глядела слегка сощуренными глазами на лампу. Щеки в первом весеннем загаре, ресницы уже успели выгореть, и короткие, прямые волосы на лбу и на висках тоже выгорели, стали пегие, и все-таки, пусть невзрачная, некрасивая, она была хороша своей слегка осмугленной солнцем молодостью.

Марине захотелось сказать Степаше какие-то добрые слова, но она никак не могла придумать, что сказать. Только слегка погладила по плечу.

– Вы что? – улыбнулась Степаша.

Марина также улыбнулась в ответ.

– Так, ничего. Ты довольна, что встретила нас с Алексеем?

– А вы как думаете? – спросила Степаша.

Однажды рано утром, когда Марина шла на работу, ей повстречалась соседка, жившая в квартире напротив; весь дом звал ее попрыгуньей.

Невысокая, почти карлица, когда шла, то немного подпрыгивала, как бы стремясь обогнать всех прохожих, потому-то ее и прозвали Попрыгуньей, она была превеликая сплетница. Казалось, главное занятие ее жизни – следить за всеми, кто как живет, с кем общается, о чем говорит, что покупает и какой обед ест…

Попрыгунья отличалась острой наблюдательностью и была необыкновенно подвижна, несмотря на свои без малого семьдесят.

– Дорогая моя, – крикнула Попрыгунья вслед Марине, – а ну, подождите, куда же вы?

Марина с детства не выносила сплетниц, изрядно недолюбливала Попрыгунью. Она нехотя обернулась.

– Простите, спешу, опаздываю на работу.

– Успеете, – деловито бросила Попрыгунья, поравнявшись с Мариной, – я ведь, милая, вот что хотела вам сказать…

И сказала. И слова ее мгновенно, разом обожгли Марину.

– Не может быть, – опомнившись, немного придя в себя, начала Марина, – никогда не поверю…

Попрыгунья решительно оборвала ее.

– А вот и придется поверить, придется, ничего не поделаешь!

Марина остановилась, и Попрыгунья остановилась возле нее.

– Уходите, – твердо сказала Марина, – сию же минуту уходите…

– Хорошо, уйду, – неожиданно кротко ответила Попрыгунья, – ко вы еще увидите, что я права, еще увидите.

– Уходите, – повторила Марина.

– Я позвоню вам на работу, когда она придет, – торопливо проговорила Попрыгунья, – я знаю ваш номер, не беспокойтесь, я позвоню в ординаторскую…

Кажется, она говорила что-то еще, но Марина уже ничего не слышала, не хотела слышать. Неслась по улице, словно за ней гнались, а в ушах стояли, не проходили, не исчезали страшные слова, которые Попрыгунья бросила ей в лицо.

Оказывается, Степаша бывает у них дома, когда Марины нет. Их смены с Алексеем часто не совпадают, Марина уходит на работу, Алексей остается. И тогда к нему приходит Степаша. И сидит до тех самых пор, пока Алексей не уходит или пока Марина не возвращается домой.

– Я уверена, что они не читают Бернса в переводах Маршака, – снова доносился до Марины язвительный, тонкий голос Попрыгуньи, – и, поверьте, не изучают проблемы космической медицины, просто на все сто процентов не изучают…

Как безжалостны порой бывают люди! Что за непонятная, неистребимая жестокость – вонзить лезвие в чье-то сердце и с наслаждением повернуть его, чтобы было побольнее…

Ах, разве дело только лишь в Попрыгунье? Пусть сплетничает, клевещет, вмешивается в чужую жизнь, чем же ей еще жить, если своя жизнь пуста?

Дело совсем, совсем в другом. Неужели это все правда? Неужели Алексей обманывает ее? Он, не признававший никогда никаких хитростей, никаких лукавых уловок?

Неужели Степаша, девочка, которая, как говорил Алексей, прочно прописалась в ее сердце, правдивая и откровенная, словно ребенок, просто-напросто коварная, нечистая тварь, и ее нужно немедленно, не раздумывая, гнать из дома?

Еще совсем недавно, дня четыре, что ли, тому назад, она, Марина, выговаривала Степаше:

– Сколько так можно? Почему ты не готовишься в университет? Ты же собиралась снова подавать в университет? Или решила весь век просидеть в своей «Заре»?

Степаша, натянув на щетку капроновый чулок, обмахивала стены и потолок кухни. Она стояла на табуретке, голые смуглые ноги, на коленке продольная царапина, вечно она падает, сама признается, может ни с того ни с сего хлопнуться о землю на ровном месте, косынка съехала набок, открыв маленькое, крепкое ухо. Девочка, да и только, на вид и семнадцати не дашь…

– Конечно, собиралась, – ответила, – только до того трудно заниматься, если бы вы знали, я и так никогда не высыпаюсь…

Голос Степаши звучал жалобно, и Марина силой заставила себя не растрогаться.

– И все же выбирай время, готовься, после сама будешь довольна…

– Да я знаю, – согласилась Степаша, – разумеется, буду довольна.

– Интересно, а что мама тебе говорит? Как она считает?

Степаша ответила хмуро:

– Ничего она не считает. Ей со своими бы делами впору управиться…

– Зачем ты так говоришь? – упрекнула Марина.

– Говорю правду, – сказала Степаша, – думаете, если я так говорю, то не люблю маму? Я ее очень люблю, просто что есть, то и есть…

И снова принялась обметать пыль со стен и потолка.

На следующий вечер, когда Марина с Алексеем сидели дома, Степаша уже поздно заявилась к ним, пояснила:

– Была в кино неподалеку от вас. Ну как не зайти?

– Правильно сделала, – одобрила Марина.

Алексей спросил:

– С кем ты была?

– С толстой Инной.

Степаша залилась смехом.

– Можете себе представить, влюбилась в…

Степаша назвала имя одного из самых популярных артистов кино.

– Каким-то путем узнала его адрес, часами выстаивает под окнами, пишет ему длиннющие письма, которые он, надо думать, и не читает вовсе. Но Инна не сдается, пишет и пишет, подстерегает его, когда он играет в Театре киноактера, садится в машину, а она обсыпает его цветами, как невесту…

Степаша смеялась, закинув голову. В свете лампы бледно-лиловым отблеском лучился речной жемчуг на ее шее, мелкие и острые, как у грызуна, зубы тоже почему-то казались слегка лиловатыми…

– А ты злючка, – сказала Марина.

Степаша широко раскрыла глаза:

– Кто? Я? Чем же?

– Высмеиваешь беспощадно подругу, с которой вместе живешь, даже вместе в кино ходишь…

Степаша немного смутилась, Марине показалось, что она даже покраснела то ли от стыда, то ли от досады, но врожденная правдивость сказалась и на этот раз:

– Может быть, злючка, только совсем немного.

– Не так уж немного, – вмешался Алексей, – на твоем месте я бы никогда не пошел в кино с этой Инной, раз она тебе не по душе.

– А я нарочно пошла именно с нею, – сказала Степаша. – Очень трудно было достать билеты, никому не удалось, а мне случайно достались два билета, и все девочки ждали, кого я возьму с собой, а я взяла Инну.

– Почему именно ее? – спросила Марина.

Степаша ответила, глядя попеременно то на Марину, то на Алексея:

– Я хочу, чтобы она была обязана мне.

– Как? – переспросила Марина. – Повтори еще раз.

– Я хочу, чтобы Инна была обязана мне, – повторила Степаша.

– Если можешь, поясни, что это значит, – сказал Алексей.

– Это значит, когда-нибудь, если мне что-нибудь будет нужно, я ей припомню и она не откажет мне, не сумеет отказать…

– Ну и ну, – заметил Алексей, – уж ты скажешь! Во-первых, можно подумать, что твоя Инна необыкновенно всесильная и всемогущая особа…

– А все же, – начала было Степаша, но Алексей строго прервал ее:

– Не перебивай меня, выслушай до конца! А во-вторых, все это звучит как-то невкусно.

– Что звучит невкусно? – спросила Степаша.

– То, что ты сказала.

– Это про то, что я хочу, чтобы она была обязана мне?

– Вот именно. А тебе что это, нравится? Согласись, препротивные слова, недостойные порядочного человека.

– Разве я непорядочный человек? – обиженно произнесла Степаша. – Вы не думайте, я очень порядочный.

– В таком случае, зачем же ты говоришь такое вот? Неужели это красиво, по-твоему?

Степаша, не отвечая, опустила голову. Брови ее сошлись на переносице.

– В общем, конечно, некрасиво.

– Хорошо, что сама понимаешь, – сказал Алексей.

Степаша подняла голову:

– Больше не буду, честное слово, никогда так не буду говорить…

– И не надо, – ответил Алексей, – заруби себе на своем курносом носу, так даже думать не следует…

Он говорил с нею совсем как отец с дочерью, никак не иначе. Ни разу Марина не заметила ни одного скрытого взгляда, затаенной улыбки, никогда даже мимолетная тень предательства не возникала между ними.

Может быть, Марине следовало присмотреться повнимательней, понаблюдать за ними, хорошенько продумать что к чему… Ведь вот же поняла все как есть Ирена Шаховцева. А она, святая простота, вместо того чтобы прислушаться, поверить Ирене, в ответ отчеканила:

– Пусть будет стыдно тому, кто плохо думает…

Отрезала и была очень довольна собой. О, самоуверенная, звенящая глупость, достойная лишь одного – насмешки без единого намека на жалость!

Впрочем, нет, не может быть, это все ерунда, бред, злобные измышления злобного человека, навет, которому нельзя верить, о котором не следует вспоминать хотя бы даже на минуту…

Так думала Марина, то отметая начисто все то, что сказала Попрыгунья, то начиная спорить сама с собой, а вдруг и в самом деле? Вдруг так оно и есть? Что тогда? Как жить после этого? Кому верить?..

В этот день у Марины был, как нарочно, большой прием. Казалось, все дети Москвы сговорились идти к Марине, чтобы она выправляла их кривые, налезающие один на другой, неровные зубы.

Незадолго до конца приема Марину позвали к телефону, в ординаторскую.

Тонкий, женский голос пропищал в трубку:

– Если можете, приходите домой.

– Кто это? – спросила Марина, в ответ в трубке раздались короткие, частые гудки.

И только отойдя от телефона, Марина поняла: это звонила Попрыгунья. Сулилась позвонить, когда потребуется, и вот – позвонила. Быстро же пришлось ей выполнить свое обещание.

«Ни за что не пойду, – решила Марина, идя по коридору к себе, – вот еще, надо просто не уважать себя, чтобы верить всяким злобным сплетницам…»

Однако, почти против воли, ноги ее как бы сами собой зашагали вниз, в раздевалку.

Степаша сидела напротив Алексея, на тахте, Алексей возле стола, на стуле.

У Марины разом отлегло от сердца: дверь не заперта, оба выглядят вполне пристойно.

Алексей послушно вытянул вперед руки, а Степаша проворно наматывала на его руки ярко-красные шерстяные нитки.

Увидев Марину, оба одновременно уставились на нее, Алексей, как подумалось Марине, смущенно, а Степаша привычно спокойно, даже весело.

– Вот, – первый начал Алексей. – Нитки, как видишь…

И замолчал, будто ему не хватило воздуху.

– Вижу, – Марина сняла пальто, повесила его в коридоре, снова вернулась в комнату, села рядом со Степашей.

– Красивые нитки какие…

– Это мама прислала, – сказала Степаша, продолжая наматывать нитки на руки Алексея, – вчера приехала одна из Воронежа, привезла посылку…

– Очень красивые, – повторила Марина.

Обычно Алексей спрашивал ее, когда она приходила с работы:

– Устала? Много было всего-всякого?

А нынче не спросил. И не смотрел даже в ее сторону, как бы ускользая от нее взглядом.

«Почему он смущен? – подумала Марина. – В сущности, что такого особенного? Ну, сидит вместе с девочкой, и она наматывает на его руки нитки. Что в этом плохого?»

– Вы с работы? – спросила Степаша, повернув голову к Марине.

– Да, я сегодня немного раньше обычного, – ответила Марина.

– Вот и все, – сказала Степаша, подошла к Алексею, стала снимать с его рук пушистые кольца ниток.

Взяла со стола целлофановый мешок, положила в него пряжу.

Алексей глубоко вздохнул, словно после тяжелой работы, потряс руками.

– Аж затекли, – сказал, – теперь и закурить можно, надеюсь?

– Можно, – сказала Степаша.

– Ты что, скоро уходишь? – спросила Марина.

– Минут через тридцать, – ответил он.

Марина повернулась к Степаше:

– Давай тогда пообедаем, пойди разогрей суп…

Не отвечая ей, Степаша подошла к зеркалу, пригладила отросшие вихры надо лбом, оба, и Алексей и Марина, уговорили ее как-то больше так коротко не стричься.

Потом повернулась к Алексею, сказала:

– Теперь порядок.

Алексей вынул из кармана пачку сигарет, закурил, Степаша живо подошла к столу, подвинула ему пепельницу, и он стряхнул пепел.

– Я все жду, когда ты курить бросишь, – негромко произнесла Марина, – не выношу табачный дым.

Степаша отогнала ладонью дым от Марины, потом сказала, глядя на Алексея, должно быть обращаясь только к нему одному:

– Завтра же начну вязать…

– Что вязать? – спросила Марина.

– Кофточку и еще варежки, если шерсти хватит…

– Кофточку? – удивилась Марина. – Да ты что, Степаша, на кофточку тебе никак не хватит.

– А разве я буду вязать для себя? – спросила Степаша. – Вот уж нет.

– Для кого же?

– Для ребенка, – сказала Степаша. Небольшие, светлые глаза ее слегка потемнели. – У меня будет ребенок, Марина Тимофеевна.

– Ребенок? – переспросила Марина.

– Именно так.

Степаша подошла к Алексею, встала рядом с ним.

– Алеша, скажи ей, мой милый…

Казалось, это все сон, ничто другое, сейчас она, Марина, раскроет пошире глаза, и проснется, и забудет об этом ужасном сне. Но нет, то был не сон…

Марина посмотрела на Алексея, на этот раз он не избегал ее взгляда. Темно-карие, широко вырезанные глаза его с чуть коричневыми веками, иногда блестящие, иногда тусклые, как бы подернутые пеплом, сейчас казались печальными, словно бы погасшими.

– Понимаешь, Маришка, – сказал Алексей, – так как-то вышло…

– Почему так как-то, Алеша? – прервала его Степаша. – Давай, дружочек, не крути, говори все как есть… – Ясная, открытая улыбка засветилась в ее глазах.

– Мы любим друг друга, Марина Тимофеевна, верно, Алеша?

– Да, – сказал Алексей, глядя куда-то поверх Марининой головы, – верно.

– Вот так, – заключила Степаша.

Стояла перед Мариной, заложив руки за спину, уверенная в себе, вдруг разом возмужавшая, даже словно бы ставшая выше ростом, должно быть, такая же крепкая и непробиваемая, как ее речной жемчуг…

– Хорошо, – сказала Марина, – раз так, хорошо…

Будто слепая, ничего не видя перед собой, повернулась, быстро вышла в коридор, сдернула свое пальто с вешалки, ринулась в дверь. Сбежала с лестницы на улицу. Как раз возле подъезда остановилась машина с зеленым огоньком. Марина подняла руку.

– Куда поедем? – спросил шофер. У него было веселое, густо-румяное, щекастое лицо, широкие брови, которые срослись на переносице.

«Брови – словно гусеницы», – подумала Марина. И еще подумала о том, почему это в тяжелые, горестные минуты жизни в голову лезут какие-то странные, пустяковые мысли? В самом деле, почему?

Она назвала адрес Ирены. Она знала, у Ирены был отгул за праздничные дежурства, надо полагать, она дома.

Ирена сама открыла ей дверь.

– Ты? – спросила. – Откуда? Почему не позвонила? Я же могла уйти…

– Очень тебя прошу, ни о чем не спрашивай. – Голос Марины был необычно тихий, прерывистый. Ирена с трудом улавливала то, что она говорила. – Можно, я побуду у тебя немного?

– Сколько угодно, – ответила Ирена.

– Только ни о чем не спрашивай, – снова сказала Марина, – я сама все расскажу, а ты ни о чем не спрашивай…

– Договорились, – сказала Ирена, закрыв за Мариной дверь.

* * *

Прошло около пяти лет.

Марина постепенно пришла в себя, стала забывать о том, что случилось однажды. Все-таки иногда ее охватывало невыносимое отчаяние, и она не знала тогда, куда деваться от него, как уйти от своей жестокой, неумолимой памяти…

Порой на улице ей казалось, что в толпе она видит Алексея, она стремительно перебегала на другую сторону, лишь бы не встретиться с ним. Впрочем, может быть, это ей только казалось и вовсе то был не Алексей, а кто-то другой, походивший чем-то на него?

Степашу она ни разу с тех самых пор не видела.

Внешне жизнь Марины вошла в более или менее нормальную колею: она осталась жить в своей квартире, работала по-прежнему в том же самом институте. Алексей и Степаша сперва снимали комнату, потом он получил квартиру в каком-то новом районе. Вскоре перешел работать в другой институт, так что больше им не приходилось встречаться с Мариной.

Иной раз какие-то слухи доходили до Марины: Алексей защитил докторскую, ездил в Данию и Швецию на симпозиумы, выпустил в свет книгу-пособие для студентов, будущих рентгенологов.

У Степаши родился сын, а спустя два года и дочка. Жили они вроде бы дружно, Алексей во всем подчинялся своей молодой жене, но она не злоупотребляла его покладистым характером. Единственным камнем преткновения были ее родные. Алексей не выносил ни ее матери, ни ее брата, даже как-то сказал одному знакомому:

– Я бы советовал всем и каждому жениться только на круглых сиротках, без единого родича…

Впрочем, и мать и брат Степаши, нисколько не считаясь с Алексеем, гостили у него и у Степаши по нескольку месяцев в году.

Степаша, должно быть, и в самом деле была хорошей дочерью и сестрой.

Все эти сведения приносила Марине Попрыгунья, по-прежнему пытливо-любопытная, невероятная сплетница, не утратившая с годами своего пылкого интереса к чужим делам.

И, сколько Марина ни просила ее:

– Замолчите, я не хочу вас слушать, мне это просто не интересно. – Попрыгунья как бы назло продолжала сыпать все новой информацией, получаемой неведомо когда и неизвестно откуда…

Однажды летом, вернувшись из концерта в Консерватории, куда она ходила вместе с Иреной, Марина вышла на балкон покурить. Она стала курить с того самого дня, должно быть, Алексей немало бы удивился, ведь Марина когда-то не выносила сигаретный дым.

Внезапно раздался телефонный звонок.

Марина глянула на часы. Половина двенадцатого. Кто это так поздно?

– Слушаю, – сказала она и вдруг услышала знакомый, никогда не вянущий в памяти голос:

– Марина Тимофеевна, здравствуйте, это я, помните меня?

Марина хотела было бросить трубку, но вместо того спросила:

– Кто это говорит?

Мелькнула опасливая мысль: «Вдруг с Алексеем что-то?»

– Это я, Степаша. Здравствуйте, Марина Тимофеевна.

– Здравствуйте, – ответила Марина.

– Только не кладите трубку, умоляю вас, – предупредила ее Степаша, – у меня к вам очень серьезный разговор.

– Что с Алексеем Петровичем? – спросила Марина.

– С ним все хорошо, – сказала Степаша, – он здоров, наверное, в будущем году станет член-корром, вы, может быть, слышали?

– Ничего я не слышала, – сухо сказала Марина, – что вам угодно?

– Ну не надо, – попросила Степаша, голос ее звучал умоляюще, но Марине послышалась в нем улыбка, – я же помню, вы меня любили когда-то, правда ведь, Марина Тимофеевна?

– Вы мне скажите сейчас, что вам угодно, или…

– Или вы положите трубку? – продолжила Степаша, тут же заговорила быстро, как бы боясь, что ее перебьют: – Знаете, это очень серьезная для меня проблема. Для меня и для Алексея, – подчеркнула она. – У нас дочка, она младше сына на два года, ей скоро три, и у нее неправильный прикус. Нужно исправить, пока не поздно.

Степаша замолчала, может быть, ждала, что скажет Марина, но Марина тоже не говорила ни слова.

– Вот я и решила обратиться к вам, Марина Тимофеевна.

– Почему именно ко мне? – спросила Марина. – Разве мало врачей-ортодонтов кроме меня?

– Вы – самая лучшая, – с хорошо знакомой Марине страстностью ответила Степаша, и Марине почудилась та, прежняя девочка, непосредственная, необыкновенно правдивая, пленившая ее некогда своей искренностью, легким, веселым нравом, добротой, может быть, даже скорее всего, кажущейся, ненастоящей…

– У кого только я не была с нею, – продолжала Степаша, – сколько врачей смотрело ее, и все без толку. И вот я решила – вы, и только вы, Марина Тимофеевна, не откажите мне, примите нас, ладно?

– Хорошо, – сказала Марина, – сейчас посмотрю, когда я работаю на этой неделе.

– Не надо, не смотрите, – возразила Степаша, – я уже звонила к вам, в институт, и все узнала. Завтра вы с утра, а во вторник после обеда. Меня устраивает вторник, можно?

– Можно, – ответила Марина. Разговор этот был ей тягостен, и она выжидала удобный момент, чтобы положить трубку.

Но Степаша еще раз удивила ее напоследок:

– Значит, мы придем с Маринкой во вторник…

– С кем? – переспросила Марина. Степаша ответила:

– С Маринкой. Мы оба с Алексеем решили назвать дочку в честь вас Мариной… – И добавила задушевно: – Мы часто вспоминаем вас с Алексеем, очень, очень часто…