Текст книги "Повесть о падающих яблоках"

Автор книги: Людмила Шарга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

…в античном искусстве совершенно естественным кажется появление опор в виде человеческих фигур – атлантов и кариатид.

…образ женской фигуры – кариатиды, просто и естественно вошедшей в архитектурную конструкцию…

…темы вызывают противоречие формы и функции, ощущение несоответствия хрупкой, пластичной опоры и тяжести перекрытия…

…а боги у эллинов наделялись телом, таким же, как у смертных людей, только еще более прекрасным…

Оглавление

Cама себе Луиза

(Повесть-быль в двух частях с прологом и без эпилога)

        Татьяне

        Светлой памяти и с благодарностью

Сегодня, перечитывая сухие, царапающие память строчки письма из прошлого, я испытываю лишь лёгкий дискомфорт.

Как от мелкого морского песка, когда несколько песчинок попадают между пальцами…

При ходьбе чувствуется жжение… Если не избавиться вовремя, можно дотянуть до мозолей… до кровавых мозолей.

Со старым письмом, честно говоря, та же самая история. Мозоли уже давно натёрты, а избавиться от песчинок до сих пор не удалось. Ещё есть… Ещё трут… Не до крови, но всё-таки…

Я сегодняшняя, понимаю, что в этом письме из прошлого нет ничего особенного – стандартный набор: равнодушие, пара-тройка советов (автор письма родился и прожил большую часть сознательной жизни в стране советов, потому и раздавать их направо и налево, не поинтересовавшись, нужны ли они кому-то, считает делом житейским), две-три цитаты из книги Луизы Хэй «Я люблю тебя, Луиза!»

Ничего особенного, ведь так?

Однако в моей лысой (позже объясню, позже) голове при прочтении этого письма разорвалась шаровая молния.

Вам когда-нибудь хотелось тепла? Не жалости, не шерстяной кофточки с чужого, разогретого плеча, а тепла: настоящего, душевного…

В моей жизни бывали такие моменты, когда я жаждала его в любых проявлениях: взгляд, улыбка, телефонный звонок, дружеское пожатие руки, письмо…

Телефонные звонки и письма, пожалуй, и были основными его поставщиками – ещё была жива мама, и письма от неё приходили часто.

Настоящие, в конвертах, которые я доставала из старенького почтового ящика, написанные аккуратным, ровным, почти каллиграфическим почерком учителя русской словесности с сорокалетним стажем преподавания этой самой словесности в школе.

Ах, что это было за чувство, когда долгие дни ожидания вознаграждались: с замиранием сердца я входила во двор и видела, что из ящика выглядывает краешек конверта…

Гораздо реже приходили письма от сестры, в них тоже плескалось тепло, и написаны они были почерком, отдалённо напоминающим мамин.

А из этого конверта выпал сложенный вчетверо листок – распечатка.

«Ну и что? – спросите вы. – Если человеку было удобнее набрать текст на компьютере, а потом сделать распечатку и отправить её обычной почтой. Ну и что?»

А то, дорогие мои, что не привыкла я тогда ещё к такому стремительному рывку вперёд, и письма, в моём представлении, выглядели несколько иначе. Тем более, что когда-то этим человеком было написано множество писем. Настоящих. И большая часть их была адресована мне.

Сегодня всё по-другому. Я получаю много писем по электронной почте, у меня несколько адресов (правильнее было бы сказать: e-mail-ов). Но к тем письмам, которые написаны от руки и отправлены в конвертах, я питаю странную привязанность.

Может быть, это оттого, что написание их и отправка – своего рода ритуал, сродни чайной церемонии, если угодно.

Да-да, дорогие мои, я не ничуть не преувеличиваю. Ведь существуют правила написания писем, и их, насколько мне известно, ещё никто не отменял. Правда, сегодня эти правила мало кому известны, и ещё меньше кем соблюдаемы.

Все изменилось, упростилось, свелось к минимализму, к символичности, условности.

Из этой же компании – растворимый кофе и пакетированный чай: подмена настоящего суррогатом.

И пластиковые стаканчики, которые с одной стороны удобны – не нужно мыть посуду – выбросил и забыл. А с другой стороны… (их вообще-то, несколько больше, этих сторон, но мы возьмём только две) свежезаваренный чай, налитый из пузатого заварочного чайничка в расписную боярышню-чашку на блюдце… А к чаю – вишнёвое варенье с косточками да с апельсинными корочками в розеточке на тонкой ножке.

Что вы там говорили об удобстве пластиковых стаканчиков?

Но ведь, в сущности, самое главное, чтобы не телу – душе было уютно и удобно. Вашей душе уютно от пакетированного чая из пластика? Тепло?

Моей – нет. И вовсе не потому, что она такая привереда, просто она ценит настоящее и по-прежнему жаждет тепла.

Но я отвлеклась.

Мы говорили о письмах, кажется? Так вот, протягиваешь руку… не за милостыней, не за подаянием – нет, в поисках дружеской руки, в поисках тепла, а получаешь – камень…

Чужие слова, чужие советы, из которых один – весьма ценный: как добыть средства на лечение с помощью интернета. Правда, как добыть средства для того, чтобы этот интернет стал для тебя делом житейским, привычным, таким как сегодня, совета в письме не было.

Поясню: восемь лет назад я только начинала осваивать виртуальное пространство, компьютер в свою жизнь я ещё не впустила, а интернет был у моего знакомого: ди-а-лап (помните такого зверя?), что для меня означало только одно – телефон будет занят, а это значит, что я доставляю человеку массу всяческих неудобств.

Менее всего я люблю причинять людям неудобства, я хоть и страдаю приступами мизантропии, к человечеству, всё-таки, отношусь вполне миролюбиво.

Поэтому, я старалась обращаться к своему приятелю как можно реже.

Само собой разумеется, для продвинутых америк со всеми вместе взятыми европами, в которых тогда обитал автор письма, все эти сложности казались отголосками из пещерного века.

Но я не о том. Я об отсутствии тепла в листке с компьютерным текстом.

В частности. И об отсутствии тепла – в целом.

Это теперь я смотрю на всё иначе. Без обиды, без раздражения, – просто, с изрядной долей сарказма и иронии, по отношению к себе.

А тогда… восемь лет назад, всё было по-другому.

Если вам после прочтения этой маленькой повести-были захочется подарить кому-то частичку тепла, глоток надежды, или же, глотком этим станет сама повесть – я буду счастлива. О большем вознаграждении я и не мечтала. Всё, что описано здесь, произошло в действительности, вымышлены только имена.

И последнее.

Это действительно фотография кристаллов лекарства от рака – доксорубицина, в метаноле и диметилбензолсульфоновой кислоте, а не произведение супрематизма.

Автор шедевра – Ларс Наарден, Нидерланды, поляризованный свет, 80-кратное увеличение, 1996 год.

Именно в этом городе я гуляла.

Ничего странного… Правда?

Часть первая

Грязно-желтые стены больничной палаты приобрели нежный, коралловый оттенок. Синюшная кожа на лице женщины, лежащей под капельницей у окна, казалась фарфоровой, кукольной… У Даши в детстве была китайская кукла с фарфоровой головой. Даше она казалась неземной красавицей, и чтобы хоть как-то походить на куклу, Даша однажды выбелила своё лицо краской из баночки, на которой было написано: цинковые белила. Кто ж знал, что белила эти предназначались для оконных рам…

В свечение попала рука медсестры и сразу же превратилась в крыло ангела.

– Как красиво, – залюбовалась Даша, – протягивая свою исхудавшую, исколотую руку к свечению.

– Красиво, говоришь? – Леночка проколола толстенной иглой бутылочку с ярко-рубиновой жидкостью, на которую падал луч январского солнца, благодаря чему и разливалось колдовское свечение по больничной палате. Даша увидела её руки вблизи – отвратительные толстые пальцы с обкусанными, почти плоскими ногтями… – Настоящая красота начнётся через девятнадцать дней.

Леночка посмотрела на роскошные русые волосы пациентки, потрогала свой жалкий пучок, торчащий из-под белой, туго накрахмаленной шапочки и вздохнула с сожалением:

– Вот же, природа-матушка, несправедлива. Кому – всё, а кому – ничего.

Женщина на соседней кровати испуганно взглянула на бутылочку с лекарством в своём штативе, а Даша совершенно спокойно ответила:

– Я знаю. Я уже договорилась – вечером в парикмахерскую пойду.

– Волосы-то не оставляй им, – попросила Леночка, – я куплю. Если продашь, конечно.

У меня уже три парика есть, будет и четвёртый – самый роскошный. А хочешь – в оплату за капельницы пойдут. Я на всё согласная.

Женщина отвернулась к стене, и Даша поняла – плачет.

– Спасибо, Леночка. Вы очень добры, но мои волосы останутся дома, извините. А за капельницы я с вами рассчитаюсь обязательно.

– Так не бесплатно ж, – с обидой в голосе пояснила медсестра, – я хорошие деньги даю. А они тебе, ой как нужны будут!

– Знаю. Но волосы продавать не стану. – Спокойствие Даши вывело медсестру из себя.

– Всё-то ты знаешь! Откуда ж ты взялась такая, на мою голову… Так вот, знайка моя, если хочешь, чтобы капельницы ставились и снимались вовремя, то плати. И лучше – за неделю вперёд.

– Деньги на тумбочке, под книгой. Там – за пять дней. Вы ведь не целую неделю дежурите. – Теперь уже Даша отвернулась к стене, но не для того, чтобы скрыть слёзы. Ей было противно… К цинизму она никак не могла привыкнуть, хотя за время болезни приходилось видеть всякое.

– Следите за системой! Если закончится – кричите, сигнализация у нас не работает, а мне тут около вас сидеть некогда. Вас таких целое отделение лежит – а я одна.

Леночка привычным, хорошо отработанным жестом, сгребла деньги в карман и вышла из палаты, оставив дверь открытой.

Даша смотрела, как в ярко-рубиновой жидкости бурлили, поднимаясь наверх, пузырьки воздуха и вспоминала события последних шести месяцев, события, которые перевернули всё в её жизни с ног на голову…

В тот день, когда она впервые попала в онкологический областной центр, слёзы были особенно «обидными», а такие слёзы, как известно, самые горькие, и глаза от них щиплет сильно. Даша проливала свои обиды на весь мир, сидя на краешке скамейки, повернувшись к дорожке спиной – по крайней мере, так ей казалось, что никто её не видит.

Предосторожность эта была излишней – здесь никому не было дела до чужих слёз, со своими бы сил хватило справиться. Неожиданно где-то рядом прозвенел голосок:

– Ревём? Неубедительно ревём и как-то подозрительно тихо.

Эту миниатюрную блондиночку Даша приметила ещё утром, когда пыталась пристроиться в хвост огромной, четырёхглавой очереди в регистратуру. Нельзя было не приметить, поскольку та обладала незаурядной внешностью. А тем более – здесь, на фоне суетливых, обеспокоенных людей с потемневшими, осунувшимися лицами и заплаканными глазами.

Безупречный макияж, идеально выбеленные длинные волосы… Об одежде и говорить не приходилось. Единственное, что вызывало недоумение, так это белизна кожи. Такие блондиночки к концу апреля уже вызывают приливы тихой зависти у окружающих своим бронзовым загаром, а у этой кожа была до того белой, что отливала синевой – солнца не видела давно, если не самого рождения ли.

Девушка протянула Даше упаковку бумажных платков и представилась:

– Я – Ксения. К кому тебя направили?

– К Левченко, – всхлипнула Даша, но платки всё-таки взяла и даже пудреницу из сумочки вытащила.

– Вот и отлично! Значит, вместе будем ездить на облучение. Или ты на койку оформляешься? Приезжая?

– Тебе зачем?

– Может быть, ты, всё-таки, назовёшь своё имя.

Даша невольно обратила внимание на обувь новой знакомой. Дорогая… Пожалуй, очень дорогая… И шпилька – сантиметров пятнадцать – не меньше!

– Дашей меня зовут. Странно…

– Ничего странного – имя как имя. Дарья… Я тебя Дарьей буду называть, не возражаешь?

Так вот, скажи-ка ты мне, Дарья, по какому такому поводу, ты здесь сырость разводишь?

– У меня есть повод, – вздохнула Даша. – Диагноз.

– Звучит как приговор, – улыбнулась Ксения. – Интересно. Выходит, диагноз – это оправдание твоему внешнему виду?

– А как я выгляжу? Да и кому какое дело! – разозлилась Даша, хотя прекрасно знала, что сейчас из себя представляет внешне.

Ксения развернула пудреницу и поднесла зеркальце к самому носу Даши. Кончик носа был красным и распухшим – от слёз. Глаза – тоже.

– Что ты ко мне пристала? Легко говорить! Если бы всё так просто было… У тебя кто болен?

– А у тебя?

– Что за идиотский вопрос… Неужели не понятно, что я…

– А тебе, выходит, тоже непонятно? У меня – я и больна.

Даша махнула рукой – не смеши, мол, но блондиночка была абсолютно серьёзна.

– Правда, что ли? А чего ж тогда вырядилась так, словно в ресторан собралась, а не на приём к врачу.

– А тебе от твоего внешнего вида легче? От балахона вот этого – мышиного, от тапочек «здравствуй климакс»… У меня кредо такое: чем хуже – тем выше. Чем тебе хуже – тем… Шпилька должна быть выше. Кстати, это к высоте каблука относится весьма условно – окружающие должны верить в то, что у тебя всё хорошо. Но, прежде всего, ты должна в это поверить сама.

– Понимаю… Луиза Хэй. Только не всем это удаётся. Не всем.

– Знаю, – неожиданно согласилась Ксения, – хотя, кому-то и Луиза Хэй – в помощь. Ну, а я – сама себе Луиза. И ты тоже сможешь! Вот увидишь!

Они обменялись телефонными номерами и, условившись о встрече, распрощались.

Даша приехала домой, и разве что, покрасневшие глаза выдавали недавнюю истерику. На вопрос мужа, как всё прошло, ответила бодро, даже улыбнулась, выпила чашку молока и уснула без слёз впервые с того дня, как короткий и страшный диагноз изменил до неузнаваемости не только её внутреннее состояние, а и внешность, и всю её жизнь.

Она категорически запретила Артёму сопровождать себя – не хотела, чтобы он в очередной раз видел её слёзы.

Примерно в это же время, на другом конце города, совершенно обессиленная блондинка рухнула в кресло.

– Мама… Опять целый день таскалась на своей «шпильке»! Сколько можно с тобой сражаться. А?

Укоризненно качая головой, пухленькая девчушка сняла с уставших, отёкших ног Ксении туфли и принесла пушистые серые тапочки, больше похожие на весёлых котят, чем на домашнюю обувь.

Немного отдышавшись, Ксения подошла к зеркалу, помахала рукой и, улыбнувшись, послала воздушный поцелуй своему отражению.

На следующее утро Даша проснулась рано, но укрываться одеялом с головой и рыдать расхотелось. Пока она искала второй тапочек, зазвонил телефон и умолк.

«Слава Б-гу, – облегчённо вздохнула Даша, – наверное, Артём с работы – волнуется, чтобы я не проспала… Можно ещё полтора часика поваляться – только пять утра…»

Но телефон зазвонил снова, и ей пришлось снять трубку.

– Судя по «ангельскому» голосочку, ты стоишь в тапочках, причём, я не уверена, что в двух; в халате, нечёсаная, немытая, и материшься, на чём свет стоит. Доброе утро, Дарья!

– Ксюш, ты? – неожиданно для себя самой, Даша обрадовалась.

– Ты уже смотрелась сегодня в зеркало? И оно до сих пор не лопнуло от твоей унылой физиономии?

– Ксюша!

– Встречаемся через полтора часа там, где условились. Форма одежды – парадная!

Даша вытащила из шкафа любимые туфли на каблучке, джинсы… Стрекоза с бирюзинками-глазками, браслет из точно такой же бирюзы…

Покрутилась перед зеркалом.

«…ещё очень ничего… даже очень…»

«Чем хуже – тем… выше… ты сама должна поверить в то, что у тебя всё хорошо…» – вспомнила она слова Ксюши и вздохнула: не так-то просто было в это поверить с первого раза…

Курс лучевой терапии она перенесла на удивление легко, даже с постоянными приступами тошноты научилась справляться. Но самое главное, что она научилась начинать каждый день с общения со своим отражением. Подходить к зеркалу и здороваться с собой, улыбаясь, становилось привычкой.

Артём с удивлением и радостью наблюдал за переменами, происходящими с Дашей. Он поддерживал её с самого начала болезни, но в последнее время и у него опустились руки, но теперь он вновь всячески пытался настроиться на положительный результат.

Ксения звонила каждое утро и уже не напоминала о том, что нужно сделать, но всегда интересовалась, какая помада на Дашиных губах сегодня. Они встречались, шли на процедуры, которые были довольно болезненны, потом садились где-нибудь в сторонке, в тени, отдыхали и говорили обо всём на свете; под запретом была только одна тема – болезнь.

Месяц пролетел незаметно, но надежды, возлагаемые Дашей на лучевую терапию, не оправдались. После всех необходимых осмотров и обследований, врачи рекомендовали продолжить лечение и предложили операцию.

– Зачем, – растерянно прошептала она, чувствуя, как горло перехватывает спазм, – за-чем?

Кто-нибудь может ответить мне: за-чем… тра-тить вре-мя, си-лы, нер-вы… деньги, в конце концов? Для того, чтобы не так скучно было ожидать конца… Зачем!?

Даша и не заметила, что в последний раз «зачем» она выкрикнула – люди в коридорчике перед кабинетом врача понимающе переглянулись.

– Чтобы спать спокойно, – невозмутимо ответил врач, продолжая что-то писать в Дашину историю болезни.

– Вы же говорили, что лучевая терапия поможет… Вы же обещали… Что Вы там всё пишете и пишете, пишете и пишете? Да я за всю свою жизнь не пережила столько, сколько там написано… Напишите: всё. Конец. Не могу больше, понимаете? – шептала Даша, теребя в руках направление. – Ну, а если я сделаю эту операцию, где гарантии, что всё будет нормально?

– За гарантиями обратитесь к Господу, а я – всего-навсего врач, Дарья Михайловна.

И именно как врач, я настаиваю на операции, хотя… Решать, конечно, Вам. Вы имеете полное право отказаться. В письменной форме, разумеется…

Даша вышла из кабинета в коридор, рухнула на свободный стул и дала волю слезам. Она не стала дожидаться Ксению, спустилась по лестнице и направилась к автобусной остановке.

Приехав домой, не отвечая ни на какие расспросы и вопросы, она свернулась калачиком на диване в маленькой комнате и долго-долго плакала навзрыд, а потом уснула, но и во сне дыхание её прерывалось всхлипыванием.

Проснулась она оттого, что Артём стоял у дивана и протягивал ей телефонную трубку.

– Дарья, всё ещё киснешь? Встань и иди!

В голосе Ксении не было ни жалости, ни сострадания, ни участия, и от этого Даше стало совсем худо.

– Не могу, – всхлипнула она, – плохо мне. Оставьте вы все меня в покое! Куда я должна идти?

– К зеркалу, душа моя! Знаю, что плохо. Но от сырости легче не становится, уж поверь моему опыту.

– Как ты не понимаешь? Мне не помогло лечение, нужна операция. Операция…

О, Господи, за что мне это всё!

– Нужна – значит сделаешь. И скажи спасибо, что операция возможна. Вспомни тех, кого сегодня отправили домой – их же выписали умирать. А у тебя ещё есть шанс, и ты не имеешь права сдаться.

– Легко тебе говорить… Самой-то, наверное, больше ничего не нужно делать…

Даша вспомнила, что даже не поинтересовалась, как прошёл сегодняшний осмотр у Ксюши. – Или… нужно? Э-эй, Ксюш, где ты… ты-то как, а? Я со своим нытьём совсем о тебе забыла. А в очереди мне женщина одна, знаешь что сказала? Что «под нож» ни в коем случае ложиться нельзя, а то…

– Дарья, запомни три очень простых правила: во-первых – не верь! Это я о том, что болтают в очередях и на больничных койках. Ты – одна такая, пойми. Это значит, что твой случай никак не может быть случаем анечки, адочки, клавочки, сонечки… Верь себе, своему внутреннему «я» и, желательно, лечащему врачу. Левченко, кстати, врач хороший – и не хапуга, а это немаловажно.

В онкологии сейчас не так много хороших специалистов – дипломы-то покупаются, а вот знания, опыт… А в «руки заглядывают» чаще всего, как раз – коновалы.

Хотя… – Ксения потянулась до хруста в косточках, – это проблема государства. Хирург со скальпелем в руках не должен думать о том, что дома у него шаром покати. А зарплаты у них нищенские… Вот и добирают. Но настоящие врачи ещё есть, Дарья, и нам с тобой повезло!

Но даже хорошему врачу не под силу то, что под силу тебе.

Нужно постоянно работать над собой, и начинается эта работа с того, что каждое утро ты подходишь к зеркалу и говоришь себе…

– Я знаю, Ксюш, можешь не продолжать. Я так и делаю… Просто, сегодня захотелось всех послать подальше.

– Умница! Захотелось – пошли. Но ненадолго. Самое главное – обиды в себе не держать. Опухоль из чего растёт? Из обиды, Дарья, из обиды… Посему – захотелось послать – посылай, но с лёгким сердцем. Слушай, я тут с тобой прямо целителем становлюсь.

Жаль, что целители себя не могут вылечить.

Дальше, Дарья, всё ещё проще: второе правило – не бойся. Ничего не бойся, слышишь?

Скажи себе, что всё самое плохое с тобой уже случилось. Муж бросил – так радуйся! С тобой всё это время подонок был и трус. И только беда проявила его гнилое нутро. Если ты нужна человеку – он будет с тобой до конца, и не бросит в трудную минуту. Даже если от тебя останется… половина. Или треть… Но в данном случае, всё останется при тебе – вырежут только ненужное. Есть ещё у нас муж, Дарья? Или уже – был?

– Есть.

– Вот и я говорю: не перевелись рыцари на белом свете. Слушай третье правило – не проси! Об этом у Булгакова очень хорошо и подробно написано, так что повторяться не имеет смысла. Просто берёшь и читаешь, а если уже читала – перечитываешь.

Важно: никогда не спрашивай «за что». Чтобы разобраться, почему это произошло именно с тобой, работай над собой, а чтобы работать правильно – читай умные книжки, а тому, что говорят в очередях: смотри пункт первый – не верь!

Успокоившаяся Даша слушала наставления своего недавно обретённого «гуру» и вдруг, неожиданно для себя улыбнулась влетевшему в окно толстому, мохнатому шмелю… Лимонно-жёлтые цветы на оконных портьерах привлекли его внимание, но он быстро разочаровался в их неживой яркости и улетел восвояси.

Даша увидела, что уходит ещё один солнечный летний день и помахала ему рукой.

И представила, каким будет день следующий, и… успокоилась.

– Ксюш, а если они потом скажут, что «химия» нужна… Волосы вылезут, лысая буду. Ксюшенька, если ты устала от меня зануды – не отвечай… Ты скажи мне только, что у тебя-то слышно?

– Значит, пойдёшь на «химию», – с невероятным спокойствием, больше похожим на внушение, ответила Ксения. – Тоже мне, проблему нашла: волосы вылезут. Купишь парик – а ещё лучше два или три. И будешь всем на зависть парики менять, а вместе с ними и выглядеть по-новому каждый день… По чётным – рыжая, по нечётным – жгучая… А по выходным – можно и в платочке походить. Чалму намотаешь! Умеешь? Нет? Вот и научишься. А дома – без платочка. Муж – надёжа у нас, а это – главное. Обычно мужики, если бегут, то именно после лучевой, в смысле, когда лучевая не помогает, и требуется продолжать лечение – резать. Не все, конечно, не все… Выдюжит?

Даша взглянула на Артёма и улыбнулась. Надёжа-муж спал и посапывал во сне, как ребёнок.

– Ты же его видела – крепенький.

– Да я не той крепкости спрашиваю. Я в смысле…

– Выдюжит. – Даша сама удивилась своему уверенному ответу.

– Умница. Пойми, Дарья, цель у тебя сейчас одна, и идёшь ты к этой цели семимильными шагами, можно сказать – летишь. Так какая же, скажи мне, разница, придёшь ты к ней лысой или в пушке цыплячьем? Главное – прийти здо-ро-вой! А волосы – отрастут.

Через две недели после этого разговора Даша легла на операционный стол. А ещё через месяц, после очередного осмотра, врачи вынесли заключение: химиотерапия просто необходима. Это известие Даша восприняла уже спокойно, без слёз.

Она вышла из кабинета врача, в том же самом коридорчике, где рыдала и билась в истерике не далее как полтора месяца назад, уверенно подкрасила губы и отправилась оформлять направление.

– Вот и чудненько! – заведующая химиотерапевтическим отделением улыбалась, – место за Вами в палате уже закреплено. Идите домой, встречайте Новый год, Рождество…

– Восьмое марта и Первомай, – усмехнулась Даша. – Мне бы курс лечения поскорее начать… Не до праздников, знаете ли. Уж, извините, что пришла.

– Да куда торопиться-то, – заведующая хищно посмотрела на Дашу, – срочности никакой нет… после праздников – милости просим. Эта неделя для вас уже ничего не решает. А с семьёй побыть – когда ещё придётся. Курс тяжёлый, не все его переносят.

Десять дней – как десять месяцев тянутся. Капаем «химию» день – неделю моем. Соду капаем, соду, – пояснила заведующая, видя выражение Дашиного лица.

– Так что ступай, порадуйся жизни.

– Спасибо. За откровенность… И за надежду.

«Для вас… ничего… не решает… когда ещё придётся… Не верь. Не бойся. Не проси…»