Текст книги "Повесть о падающих яблоках"

Автор книги: Людмила Шарга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава третья

Сковали декабрьские морозы осеннюю распутицу, в хрупкое серебро упрятали речку, в снега укутали леса и поля.

По широкому санному следу прикатил в школу из районного центра инспектор – с проверкой. Горел в глазах его нехорошим огоньком незаданный вопрос, да не простой – с подковыркой.

– А скажите, по каким дням проводятся уроки внеклассного чтения?

– По пятницам, – Маша почувствовала подвох. – Я объединяю три класса, так интересней потом обсуждение проводить и впечатлениями делиться.

– А это правда, что Вы им былины какие-то древние рассказываете, сказки?

– Рассказываю. Это древние славянские былины, предания, сказания – мне их и моя бабушка рассказывала, и от Антонины Тихоновны я много услыхала и записала, да и дети от старших слышат и пересказывают. Это же наша история. Наши далёкие предки – пращуры – и слагали эти былины.

– Наша история! – не сдержался инспектор. – У нас с Вами, Марья э-э-э… Александровна, одна история. Утверждённая Министерством Просвещения и… Я просто обязан доложить заведующему! Представляю, что начнётся, когда он узнает, что тревожные сигналы подтвердились!

– Сигналы? – переспросила Маша?

– Да, деточка, – сигналы, и своевременные сигналы, заметьте. А уж когда я ему расскажу, что Вы и планы не пишете, и уроки начинаете не вовремя. Ох, не завидую я Вам, не завидую.

Маша растерялась. Хотела было ему объяснить, что не до планов тут, пока всех детей разденешь, сто одёжек с них снимешь, пока отогреешь…

А сказки – они и есть сказки. Ну что плохого в том, что её ученики знают о Перуне и Купале, о Ладе и Магуре [1], о птицах: Сирин, Алконост, Гамаюн [2].

Ведь и контрольные и диктант были написаны хорошо, а глазастый Сашка вполне уверенно прочёл небольшой текст, выбранный самим инспектором.

– Невероятно! – Инспектор был вне себя. – При абсолютно дилетантском подходе к учебному процессу, при полном отсутствии педагогических приёмов и методов – налицо знания, и знания неплохие, выше удовлетворительных! Но, это ещё ни о чём не говорит! Никто, слышите, никто вам не давал права пренебрегать методикой преподавания и программой.. Вы что же думаете, в министерстве у нас дураки сидят? Тоже мне, Макаренко в юбке! У вас будут серьёзные неприятности, Мария, э… Александровна! И скажу вам по секрету, на папу не надейтесь – не поможет! Сказочница!

Разъярённый инспектор метался по классу, преисполненный обиды за министерство образования. Машино пренебрежительное отношение к методике преподавания вывело его из себя, и он никак не мог понять, как эта девчонка, не успевшая оторваться от школьной скамьи и отмыть обкусанные ногти от чернил, смогла научить детей главному – думать, размышлять. Ответы их были осознанными, продуманными… И это при вопиющем нарушении правил педагогики, дидактики.

Маша сидела за первой партой рядом с Сашкой и чувствовала себя провинившейся школьницей. Но, оглянулась, увидела испуганных детей, встала и тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Извините, я должна дать домашнее задание и отпустить учеников. Время уроков давно закончилось. А потом вы скажете мне всё то, что ещё не сказали.

Инспектор даже голову в плечи втянул от такой неожиданной перемены, но возразить не посмел.

Когда класс опустел, он уже мягче, назидательно втолковывал:

– План – основа урока, поймите Мария Александровна. На вас лежит непростая задача, и министерство всячески помогает вам и другим педагогам решать эту задачу. А вы что делаете? Устроили тут непонятно что, прямо секта какая-то. Это же дети, Вы бы им лучше рассказы о Ленине почитали, о его детстве, о семье, в которой он рос. Чему Вы улыбаетесь? Это, между прочим, идеологически важный момент воспитания подрастающего поколения, идейной закалки, так сказать… Вот, что значит отсутствие элементарных педагогических навыков. Вы ведь на первом курсе учитесь, если не ошибаюсь? Заочница?

– Что плохого в знании истории? – не сдавалась Маша, – если люди будут знать, кто они и откуда, будет хуже? Да, я – заочница. Ну и что?

– Кто писал эту вашу ис-то-ри-ю? Какой летописец? Геродот? А может быть ваш батюшка, Александр Яковлевич, извиняюсь?.. Он ведь тоже историк, кажется. Кто утверждал эту историю, я Вас спрашиваю? Откуда Вы знаете, что эта Ваша история принесёт подрастающему поколению. Нам нужна достойная смена строителей коммунизма. Это чуждая идеология, поймите Вы…

– Что ж ты, Марья Александровна, человека голодом моришь? – Маша облегченно вздохнула, услышав голос тёти Тони, ставший за это время родным. – Милости просим отобедать, а там и за дело можно приниматься.

Всю напыщенность инспектора как рукой сняло. За столом Маша с удивлением наблюдала, как вместе с настоянной на зверобое, янтарной самогонкой, убывал его пыл. Хрустя солёным огурчиком и цепляя на вилку очередной увесистый шмат жареной свининки, он глядел куда-то мимо Маши, совершенно окосевшими, красными глазами и тихо икая, бубнил:

– Вам, девочка, надо придерживаться плана. А самое главное – следовать программе. Что ж это вы, отсебятиной детишек пичкаете…

Результаты… э, я хотел сказать – знания, э… неплохие, но планы, планы… И эти сказки средневековые. Хотя, если вдуматься, Марусенька… ничего, что я вас так, по-домашнему величаю? Так вот, с другой стороны… на кой чёрт всё это нужно? И кому, главное кому? Детям уж точно не нужна эта писанина… На вас поступила анонимка, деточка. Кому-то очень не нравятся ваши эксперименты. И отец ваш, Александр Яковлевич уже был вызван «на ковёр». Так что – тссс! Будьте бдительнее. Эх-хх, я бы сам эти сказки слушал, уж больно интересно…

При слове «анонимка» Маше почему-то вспомнилось, как недавно приехала Нина Феоктистовна – здешняя бывшая учительница. Приехала неожиданно для всех. Сказала, что книги нужно забрать, напросилась к Маше на уроки, а потом и на обед к Антонине Тихоновне, но неожиданно уехала, не попрощавшись и так ничего и не забрав. Не понравились её бегающие глазки ни Маше, ни тёте Тоне, да и дети как-то странно смотрели на свою прежнюю учительницу, и радости в их глазах совсем не было.

Инспектор бормотал что-то о призвании, о Макаренко, о бабах-училках, и когда шофёр старенького «уазика» вывел его из-за стола, говорить он был уже не в состоянии. Руки крепко прижимали к груди бутылочку настойки на зверобое, портфель приятно тяжелила банка с солёными огурчиками, а на губах блуждала пьяненькая бессмысленная улыбка.

Сколько прошло времени? Почему так тихо вокруг, неужели обстрел всё-таки закончился? Он выжил… Из всех – один.

Теперь главное доползти до этой серой мазанки, а там… Там спасение, там – Маша.

Глаза Лидочки Соловьевой, хохотушки и непоседы, были полны слёз.

– Ну, давай, рассказывай, кто тебя обидел? – Маша взяла девочку за руку и отвела в сторонку, к окну.

– Новый год скоро, – всхлипнула Лидочка.

– Ты не любишь Новый Год?

– Что вы, Мария Александровна, очень люблю! Только у нас как всегда будет…

– А как это – «как всегда»?

– Подарки через родителей передадут – и всё! Нина Феоктистовна так делала… И вы тоже …делать вам больше нечего, кроме как с нами возиться… так папа сегодня утром маме сказал…

И снова Маше вспомнилась неряшливая женщина с остатками маникюра на толстых коротких пальцах, дававшая ей напутствия в тесной приёмной заведующего РОНО.

– Скажу вам, как интеллигент интеллигенту, коллега, это ужасно! Это невыносимо, хуже Сибири. Я прозябала в этой глуши пять лет по вполне понятным причинам, – я уже в том интересном возрасте, когда и о пенсии нужно подумать. А там, всё-таки, зарплата неплохая.

Но, вы-то! Вы-то зачем согласились? Неужели Александр Яковлевич не мог ничего лучшего для вас подыскать, чем Меленка? Мужики там, бабы… все пьют. Вспомнить не могу без содрогания. Да ещё дети эти… сопливые, грязные… примитивные. Вот где понимаешь истинное значение слова «приматы».

– Вы же педагог! – возмутилась Маша. – Разве так можно о детях? Да и о взрослых тоже. Какие же они приматы! Мужики да бабы вам не понравились? А вы сами откуда родом будете, не из деревни ли часом?

Бровки Нины Феоктистовны сложились в страдальческий домик.

– Какая же вы ещё молоденькая и оттого – глупенькая. Предположим что я из семьи сельских интеллигентов. Мне искренне жаль вас, девочка. Очерствеете там среди мужичья, замуж выскочите за скота-скотника какого-нибудь, а там… Сами не заметите, как обабитесь и наплодите таких же сопляков, грязных, конопатых и примитивных…

– Извините, но вы никакого отношения к сельской интеллигенции не имеете, раз позволяете себе так отзываться о людях, с которыми живёте рядом. Я сама из семьи сельских интеллигентов, родители мои – учителя, отец только два года как здесь – в РОНО, а до этого в школе преподавал. Но чтоб такое отношение к детям… Я не хочу больше это слушать!

Маша вышла в коридор, а во взгляде, брошенном ей вслед, вспыхнула злость. Вспыхнула и… не улеглась, нет.

Затаилась.

Она только теперь заметила, что её ученики – все шестеро – стояли и ждали.

– Что нахохлились, воробышки? Будет и у нас в школе ёлка, да ещё какая! А ещё мы колядки устроим! Только, чур – помогать! Одна я не справлюсь.

– И дед Мороз будет? – пролепетал глазастый Сашка.

– Какая же ёлка без деда Мороза? Будет обязательно! И Снегурка будет!

Ребятишки загалдели, закричали наперебой, и глаза у них уже светились предощущением праздника, настоящего, светлого, приносящего радость и надежду.

«Папу попрошу. Не откажет, ведь обещал помогать… А кроме деда Мороза ещё и Снегурку надо. И Коляду…» [3]

Маша так размечталась, что чуть остановку свою не проехала.

Выпросив у мамы ёлочную гирлянду, коробку мишуры и немного елочных игрушек, она заторопилась к последнему автобусу, чтобы вернуться в Меленку. Оставаться дома не хотелось – родители просьбу её выслушали без особого восторга и желания помочь не проявили.

– Куда же ты, на ночь глядя, доченька? – мама не то виновато, не то встревожено пыталась заглянуть Маше в глаза.

– Дел много, мамочка. Да ты не волнуйся, меня тётя Тоня встретит.

И, расцеловав маму на прощание, Маша побежала на остановку, представляя себе, как мама сейчас подходит к отцу. Как просит его…как отец встаёт и швыряет газету…

– Может и правда, поехать бы, помочь… – мама знала, что он сейчас ответит, и всё-таки спросила…

– И ты туда же! Я педагог, историк – а не массовик-затейник! – он раздражённо отбросил газету в сторону. – Ты что, одобряешь весь этот балаган? Ёлка… Ладно, пускай устраивает им ёлку! Но бред о древних славянских богах здесь при чём… А знаешь, что это? Плоды твоего свободного воспитания! Вбила твоя матушка эту дребедень девочке в голову! Я со стыда чуть не сгорел, когда меня «на ковёр» вызвали. Глупостями она там занимается! Два притопа – три прихлопа… шла бы в культпросветучилище, чего же такому дару пропадать-то!

Он встал и ушёл к себе в комнату, сердито хлопнув дверью, и кукушка, живущая в часах, высунулась из домика, чтобы кукнуть своё «ку-ку» в седьмой раз, но не кукнула – передумала.

___________

[1] Древние славянские божества. к тексту

[2] Птицы из мифологии древних славян. к тексту

[3] Коляда'– дохристианский славянский праздник (21 декабря), связанный с зимним солнцестоянием, позднее вытесненный или слившийся с Рождеством и Святками. Неотъемлемыми атрибутами праздника являлись подарки, переодевания (ряжение с использованием шкур, масок).

к тексту

Глава четвёртая

…под руками возник камень. Холодный, влажный…

Несмотря на горячую землю и горячий воздух – настоящий холодный камень… Он подполз ближе, привалился боком. Сразу стало легче, словно вместе с жаром, камень и боль в себя вобрал.

А Маши всё не было…

Он закричал, но снова не услышал своего голоса. А она услышала. Пришла, присела рядышком, улыбнулась.

– Принесла бы ты мне попить, Машенька, – даже шепот причинял невыносимую боль; губы растрескались, язык в пересохшем рту распух…

Она кивнула и убежала…

«Как же это… как же это, я вижу… улыбку её,… глаза-то у меня закрыты…Точно, закрыты, и их не открыть. А видеть и без глаз можно, оказывается…»

На этот раз Маша вернулась очень быстро и принесла запотевший глиняный кувшин, будто из погреба, с ледника достала. Он сделал несколько глотков и обессиленный то ли от усилий этих, то ли от счастья, охватившего всё его существо, провалился на миг в небытие.

– Молоко! Холодное… Где же ты взяла его? Неужели к мамке в погреб слетать успела?

Она не ответила, только ладошку свою прохладную снова на лоб положила.

Странно. Раньше он видел только Машу, а сейчас увидел и себя, привалившегося к огромному серо-синему валуну. Она, сидящая рядом на корточках, хлопала его по щекам и что-то кричала… Видел он всё это откуда-то сверху, словно был птицей и кружил над этим местом. Но более всего его поразили две белые струйки стекающие у него изо рта, пока он пил… Значит не привиделось ему это молоко.

Костюм деда Мороза был давным-давно готов, подарки сложены в мешок, сшитый из красного плюша, плюш этот раньше верой и правдой в роли скатерти тёте Тоне служил, а теперь начиналась новая жизнь, яркая и необычная. Маша всё ещё надеялась, что отец приедет, поможет – роль деда Мороза на себя возьмёт.

Видя её отчаяние, тётя Тоня не выдержала:

– Не кручинься ты так, Александровна, я буду дедом Морозом!

Маша посмотрела на неё: маленькую, сухощавую и не выдержала – рассмеялась.

– Баба Мороз! А может нам и правда двадцать первого всё сделать, а?

Вчера тётя Тоня рассказала ей о Коляде, о колядках, о праздновании «Ночи матери» [1], которая приходилась на двадцатое декабря. К этому празднику все готовились заранее, особенно женщины и девушки: убирали дом, стирали, стряпали. В самый канун праздника обязательно ходили мыться всей семьёй – чтобы и тела очистить перед таким важным событием. В Ночь матери происходит таинство – открываются врата другого мира. На еловый венок ставят четыре свечи, которые означают четыре времени года, четыре стороны света, четыре элемента…

Венок ставят прямо у «сердца» дома – у очага. Свечи зажигают, а потом гасят по одной – это знак того, что солнце теряет свою силу. Спустя некоторое время – в ночь зимнего солнцестояния, свечи зажигают: «Солнце на весну – зима на мороз»…

– Уж и не знаю, Александровна, – покачала головой тётя Тоня, – гляди, чтоб неприятностей себе не нажила – не помнят люди обычаи дедовские, ведьмовскими считают, от лукавого мол.

– А что же в них плохого, в обычаях этих? Мы попробуем… А если что – скажем, что это пьеса такая, для школьных и народных театров. Но и от деда Мороза отказываться не будем. Раньше дети на каникулы зимние уйдут – ничего плохого в этом нет.

В сенях раздался грохот, дверь распахнулась, и по полу заклубился морозный воздух, из которого выглянул кареглазый парень в чёрном тулупе. Грива чёрных густых волос, стянутая тонким кожаным ремешком на лбу, сверкала инеем.

– Изыди, окаянный! – тётя Тоня потянулась к печке за кочергой. – И кой леший тебя по ночам носит, рожа твоя бандитская!

Узнав в непрошеном госте знакомого из электрички, Маша виду не подала, а он, не обращая внимания на кочергу в руках тёти Тони, подошёл ближе.

– И-вой-йя! – издала тётя Тоня воинственный клич и замахнулась кочергой.

– Цыц, тётка! – быстро сказал парень. – Цыц, кому говорят! По делу я, понимаешь? И не к тебе, а к Марье… э…

– Александровне, – пришла на помощь Маша.

– По какому-такому делу, анчутка! Что у тебя за дело к учительнице может быть! Учиться тебе поздно – плетью обуха не перешибёшь! – не сдавала оборонительных позиций тётя Тоня.

– Да замолчи ты, ведьма старая! – возмутился парень и совсем близко подошёл к Маше.

– Видишь, как оно вышло: позвал в гости, ты и пришла. Точнее, я пришёл… Правда, меня никто не ждал. И не звал… Ну что, не нашла Деда Мороза?

– Не нашла, – вздохнула Маша. – А ты откуда знаешь, что нам Дед Мороз нужен?

– Невелика тайна, – усмехнулся парень, – вся деревня знает. В деревне всё про всех знают. Иной раз языкатая тётка только соберётся шептуна пустить,.. – он хитро прищурился и подмигнул тёте Тоне, – а в деревне уже только об этом и судачат на всех углах.

Что такое «пустить шептуна» Маша не знала, но, судя по тому, как сверкнули глаза тёти Тони, было ясно, что речь шла о чём-то стыдном, тайном, тщательно скрываемом.

– А это подарки в мешке? И шубка для дедки? Ну-ка, прикинем, впору ли придётся…

Откинув густую гриву резким движением головы, он напялил костюм Деда Мороза поверх тулупа:

– Ну как?

От непрошеного, задиристого гостя не осталось и следа: смотрел на Машу русский витязь добрыми, грустными глазами. Казалось, ещё миг, и поплывёт за окнами светлая берёзовая сказка.

– Здорово! – Маша захлопала в ладоши, а тётя Тоня, поджав губы, присела на краешек табуретки, но кочергу из рук не выпустила.

– Тебя как зовут? – спросила Маша парня, – Грид – ведь это не имя?

– Вовкой его кличут, – подала голос тётя Тоня, – а Грид – оттого что фамилиё – Гридин.

– Доложила, спасибо! Фа-ми-ли-ё! Ну что, гожусь в деды Морозы?

– Конечно, Володя! У тебя улыбка замечательная, только вот, улыбаешься ты редко. И костюм этот тебе маловат. А мы ещё Ночь Матери хотели отпраздновать…

– Это не беда, – тряхнул гривой Грид, – я отцовский тулуп возьму, он из белой овчины, до самых пяток достаёт. Настоящий дед Мороз позавидует.

А Ночь Матери – старый праздник…если помнит кто. Мне отец о нём говорил.

При упоминании об отце, улыбка исчезла с его лица, и сразу же погасли золотые искорки в глазах, и глаза стали холодными и тёмными, почти чёрными.

– Так это когда, завтра уже? Если Ночь Матери хотите отпраздновать – то завтра. Потом – солнцеворот зимний… Венок из лапника привезу утром, а свечи уж сама раздобудешь, слышь, языкатое величество, Антонина свет Тихоновна! Ладно, пора мне, – он как-то сразу заторопился и засмущался, – вечером часам к пяти подъеду, так ты детишек в сени выведи.

– Как это «подъеду», на чём? – удивилась Маша.

– Ну не на козе же, – ровные белые зубы сверкнули, – на лошади, как и полагается деду Морозу. В розвальни сена свежего положу… Эх-х!

И Машино сердце понеслось стремительно в этих розвальнях, хотя она их в глаза не видела…

Хлопнула входная дверь, и вновь заклубился холодный морозный воздух по полу.

– Дыши, тётка, можно уже! – донеслось с улицы.

– Отец у него хороший мужик был. Настоящий. А мать – пьяница, – тётя Тоня выглянула в окно.

– Почему был?

– Егерем работал, ну, видать, перешёл дорогу одному из начальничков – подстрелили на объезде, да не простой пулей – разрывной какой-то, жакан называется. С ним на медведя ходят, а человека, говорят, на части рвёт…

Маша только головой покачала – слёзы душили. А тётя Тоня продолжала свой рассказ.

– Он-то, вишь, баловать никому не дозволял, хоть ты всем начальникам начальник будь. Своих районных в строгости держал, а уж заезжих тем паче. К зверью, к живности всякой ровно к детям малым относился… лет десять уж с тех пор прошло. И что теперь с Володьки взять-то, безотцовщина – одно слово!

А баба одна, она что может? Натаха и раньше рюмочку, коли в руки шла – не пропускала, да только Олег её в строгости содержал. А как вывалился, всё прахом и пошло. Верно говорят: мужик пьёт – полдома горит, а коли баба пьёт – весь дом полыхает.

Только и осталось от батьки его, что роща у разъезда.

– Какая роща? – встрепенулась Маша.

– Берёзовая. Саженцы сам из лесхоза привёз, штук триста – не меньше… За каждым, ровно за дитёнком малым ходил. Аккурат к Вовкиному дню рождения высадил. И ни одно деревце не пропало – все прижились. Красота там неописуемая, вот весна придёт – свожу тебя на то место. Там же и порешили отца-то его душегубы… Могилка там. Натаха не ходит – кому там идти… А Вовка… Эх, да что говорить! А про какие это гости он тебя спрашивал, Александровна?

– Да так, – улыбнулась Маша, – я с ним раньше познакомилась, в электричке, когда ещё не знала, что здесь буду работать.

– Вот-вот, девонька, – подтвердила тётя Тоня, – по электричкам он и промышляет. Лёгкий кусок хлеба сыскал себе. И как только в глотке не застрянет. Одно слово – анчутка! Ему бы в армию, злыдню. Глядишь – и человеком бы сделался. Да только всё никак: отсрочка за отсрочкой – всё под следствием ходит.

Тётя Тоня плотнее прикрыла форточку и повернулась к Маше:

– Ты вот что, девонька, держись от него подальше. Не ровен час, что худое сотворит с тобой.

– А мне кажется, – он хороший, – вздохнула Маша, – глаза у него добрые, понимаете…

– Хороший, как же. Калина тоже себя хвалила: хороша я, только сахарку добавь!

Тётя Тоня, поворошив угли в печке, задвинула заслонку и закрыла трубу.

Тёплый воздух пошёл в избу, и несмотря на то, что за окнами к ночи мороз крепчал, в избе было тепло и уютно, то ли от потрескивания крепкого добротного сруба – ишь разошёлся морозец, то ли от урчания Коти – серого толстого кота, растянувшегося во весь свой невеликий кошачий рост на лежанке за печкой и ставшего Котей совсем недавно – месяца два назад и Маша и тётя Тоня называли серого котёнка-подростка Катей и пребывали в полной уверенности, что к весне кошка выловит всех мышей в сарае.

…Молоко он выпил залпом. Большая часть пролилась на грудь; ледяные струйки приятно холодили пылающее тело. А Маша уже и рушник откуда-то принесла, не иначе как с божницы сняла. Ох, и попадёт ей теперь от матери. Не велела она никому божницу трогать, сама лампадку зажигала, да рушник поправляла. Нарядный, с кружевом, красной да чёрной нитками расшитый… а Маша им лицо вытерла, грудь… Нет, не материн рушник, но такой знакомый. Расшит красной ниткой по краям: солнышко катится посолонь… Чёрные точки в середине ромбиков – поле засеяно… Отец так говорил. А ещё – жено непраздна, если точка в ромбике. Жено непраздна… выходит, что праздный – значит пустой? А праздник что же? Тоже пустой день, получается. И недаром отец праздник всегда святом называл. Свято – свет.

– Скажи, ты-то как здесь очутилась? А может, это мне привиделось всё… Молоко… Рушник… Камень холодный… и не синий он, и не серый.

Он говорил, но голоса своего по-прежнему не слышал… она улыбалась, отвечала что-то: слов не разобрать, но всё понятно.

– Постой, выходит, ты и не Маша вовсе, а просто похожа на неё?

– Я и Маша, и… не Маша. Тебе сейчас этого не понять, но потом всё станет на свои места.

– Как же это, – заволновался он, – как же… Я что, умер? Кто же ты тогда? Ангел?

– Ты не умер. Но ты и не жив. Ты сейчас на тропе Траяна [2] находишься.

– Где это? Я никогда не слышал о такой тропе… Где-то в горах?

Она рассмеялась:

– Это нигде. Это между небом и землёй, между жизнью и смертью. Как на Калиновом мосту. Слыхал небось, от отца-то? Отец твой этой тропой шёл, да и тебе суждено было идти ею. Да изрочили [3] отца твоего в недобрый час.

– Кто ты?

– Я – Милана. Я стану Машей. Буду носить имя чужое, но ты признаешь меня.

– Мне непонятно… Почему чужое?

– Маша сиречь Мария – имя пришлое [4]. А вы его русским считаете. Теперь – помолчи. Сейчас вершится твой рок. Пусть Доля допрядёт свою нить. Пусть исполнится то, что написано в книге Рода [5].

__________

[1] Ночь матери– это ночь перед днем зимнего солнцестояния. Очень древний языческий праздник. Главный атрибут праздника – это венок Йоля. Его делают из веток ели в форме круга. Это символ того, что все в мире циклично: смерть и рождение. Венок означает, что все в мире сменяет друг друга, что-то погибает, а что-то рождается. Выбор зеленых веток можжевельника или сосны не случаен, ведь именно этот цвет можно считать символичным началом возрождения. к тексту

[2] Троян(Траян; Трояк (укр.), Trzy (польск.), Эскулап (лат.)) – славянский бог здоровья, целебных трав, знахарства. Связан с огнем и водою. Покровитель времени и пространства. к тексту

[3] Изменить судьбу, погубить до срока. к тексту

[4] Мария. Имеет несколько значений: «горькая», «любимая», «желанная», «упрямая» или «госпожа» (древнееврейское). к тексту

[5] Род – древнеславянский единый Бог, создатель всего живого и сущего. Отец Сварога и Лады. к тексту