Текст книги "Повесть о падающих яблоках"

Автор книги: Людмила Шарга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Title Page

Людмила Шарга

повесть

о падающих

яблоках

короткая проза

Одесса – Санкт-Петербург

2013

Published by

docking the mad dog

Почему яблоки…

Почему яблоки? – спросила меня приятельница. – Не апельсины, не персики, не вишни, не какая-нибудь маракуйя, наконец, а – яблоки?

Именно этот вопрос и подтолкнул меня к написанию небольшого предисловия, в котором есть ответы на вышеозначенные «почему», и не только на них.

Что можно сказать читателю, если всё уже сказано?

Присутствующая недоговоренность в рассказах и повестях, оставлена для него же – для читателя, это его и только его право на «что потом» и «что дальше».

Это только сказки заканчиваются словами «стали они жить-поживать да добра наживать», в жизни именно с этого момента всё только начинается.

«Повесть о падающих яблоках» была задумана давно. Именовалась как «Книга Яблок», писалась долго, и осталась неоконченной.

Во всяком случае, автор очень и очень на это надеется.

О чём… ?

О себе и обо всех.

Для себя и для всех.

Устройство мира видится автору предельно простым: растёт себе яблоня.

А на ветках, разумеется, яблоки.

Мы с вами…

Кому суждено цветом опасть, кому завязью.

Кому ветром сорванным быть, кому съеденным.

Иным и червоточины не миновать.

Иным – скороспелости.

А те яблоки, которые в срок поспевают – на землю падают. В траву густую.

Из семечек новая поросль поднимется.

Яблочко от яблони, говорят…

Но в жизни случается всякое.

Кстати, этимологические пути этого слова говорят о его древности, о дыхании времён и пространств, заключённых в нём.

Не потому ль библейский запретный плод с Дерева Познания Добра и Зла видится нам яблоком. И соблазнительницу Еву мы представляем себе с яблоком на ладони, хотя, в Библии не говорится о том, что за дерево росло в Эдеме, и что за плод преподнесла Ева Адаму.

Кусочек оного плода, застрявший у него в горле, по сей день именуется адамовым яблоком.

Золотые яблоки Гесперид – они же молодильные яблоки, пресловутое яблоко раздора богини Эриды, далёкий и прекрасный Инис Авалон – благословенный Остров Яблока.

По некоторым источникам земли древних славян путешественники называли Яблоневым царством.

Большое Яблоко – The Big Apple…

Говорят, что первое дерево, посаженное первыми переселенцами, которое дало плоды, было яблоней. Поэтому «яблоко» стало символом Нью-Йорка.

Яблоко незримо (или вполне различимо) присутствует во многих названиях плодов: апельсин – китайское яблоко (нем. Apfelsine), картофель – земляное яблоко (франц. pommes de terre), помидор (итал. pomo d'oro )– золотое яблоко, ананас (англ. pineapple).

История о том, что однажды Ньютону на голову упало яблоко, благодаря чему он и открыл закон всемирного тяготения, возможно, вымышлена, как и легенда о Вильгельме Телле. Но мы и теперь говорим о выстреле в цель: «В яблочко!»

Символ любви и вечной молодости, символ бессмертия, символ познания и символ мирской власти (держава).

Яблоко было на Земле раньше нас.

И будет после.

Всё, что надо планете, для возрождения из того ада, куда мы её вгоним, (без сомнений, увы…) – чтобы несколько яблочных зёрнышек, упали в землю, и чтобы потом пошёл дождь. Не кислотный, желательно…

Версия эта не имеет научных обоснований, да и не нуждается в них.

И не претендует на первенство – в литературе «яблочных образов» великое множество.

Просто… автор очень любит яблоки, вот и писал эту книгу с любовью к ним и к читателю.

И ещё.

Хотелось бы, чтобы он – читатель – знал, благодаря кому эта книга обрела жизнь.

Это Николай Мурашов (docking the mad dog) – именно с его лёгкой руки появилась моя первая электронная книга, куда вошли стихи разных лет («Рукой подать»).

Ну а теперь, с его же лёгкой руки, – книга прозы.

Это Ольга Лесовикова(Rostislavna) – её фотоработы использованы в книге.

Это Вячеслав Шарга– автор дизайна обложки.

И, наконец, автор – Людмила Шарга.

Вместо предисловия

Сейчас такие времена, когда идёт лёгкое, лёгонькое смещение понятий, а иногда и подмена. Создаются иллюзии, что качественная литература и коммерческий успех есть синонимы. И авторы активно создают то, что жаждет потреблять и оплачивать некий «среднестатистический потребитель». Почему-то не смог написать «читатель»… Информационные перегрузки окружающей жизни подталкивают к тому, что полегче усваивается, не требует дополнительных мыслительных усилий. На примере сети интернет – наиболее востребованы порно, эээ, эротика, и всяческие пушистые ми-ми-ми (котята, щенки, шубы и манто, и прочее, что можно тискать и гладить, пусть и мысленно). Сюда же следует добавить блёстки, глянец и гламур, адреналин и некоторые не совсем легальные удовольствия. Примерно этот же комплект превалирует в т.н. бульварном чтиве: вампирские саги, потрясающие тинэйджеров и вроде бы взрослых людей, о волшебниках и драконах, крутой детектив, периодически соскальзывающий в боевик, романы «для домохозяек» (ну, это было во все времена), шквал фанфиков, подражаний (50 оттенков чего ни попадя), мистика и хорор. Если я что-то не упомянул, да и чёрт с ними. Если показалось, что я одним махом всё вышеперечисленное записал в низкопробную литературу, то это не так. Хорошую книгу можно почувствовать в процессе чтения и жанр может отступать на второй план, при условии таланта автора.

Книгу прозы Людмилы Шарга нельзя отнести к разделу современных "бестселлеров", что очень радует. Скорее приходит мысль о традиционной русской классической литературе, в которой автор не стремился понравиться публике, потрясти её и прочее манипулирование.

Хороший русский литературный язык, определённая несуетность повествования. Не всегда легко признаться, что тебя что-то может действительно зацепить. В этой книге получается именно так. Возможно, это я с возрастом становлюсь чуть мягче и сентиментальнее, меняется восприятие. Но никаких примеров или отрывков я приводить не буду, это скучно. Да и нельзя заранее программировать читателя на какие-то реакции. Может быть, надо сказать, что это чтение для взрослых, но и эту фразу многие понимают по-разному. Скорее, надо говорить о субъективном восприятии, о возможности подумать вместе с автором, почувствовать оттенки эмоций лирических героев. Периодически возникает чувство, что автор что-то оставляет за текстом, за кадром, не проговаривает многое, но незаметно подводит читателя, подталкивает к дальнейшим размышлениям. Такие впечатления у меня возникают не слишком часто, и это тоже мне понравилось.

Моя признательность автору, что это книга появилась, что порадоваться могут не только близкие и знакомые.

Николай Мурашов

Содержание

От автора

Вместо предисловия

Содержание:

Падающие яблоки

Свет в окне

Улица Трамонтан

Последнее слово, или когда нас не было

Ангел по вызову

Крыло вечности

Гнедая? Каурая? Чалая?!!!

Долг

Месть

Ловушка для жиголо

Лёля хадаша

Вторые руки

Не встречайтесь с первой любовью…

Кариатида

   Часть первая. Вадим

   Часть вторая. Рина

   Часть третья. Встреча

   Часть четвёртая. Озарение

   Часть пятая. Эпилог

Посвящение

Оберег

Короткая Рубашка

Ода одиночеству

Мадонна

Не предавайте старые дворы…

Чеховские мотивы

ПОВЕСТИ

ЗАТЕРЯВШИЙСЯ ВЗГЛЯД

   ГЛАВА ПЕРВАЯ

   ГЛАВА ВТОРАЯ

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

   ГЛАВА ПЯТАЯ

   ЭПИЛОГ

ДОЖИТЬ ДО ВЕСНЫ

   Глава первая

   Глава вторая

   Глава третья

   Глава четвёртая

   Глава пятая

   Эпилог

ЛЕКЦИИ ПРОФЕССОРА КАМЕНЬКОВА

   Часть первая

   Часть вторая

   Часть третья

   Часть четвёртая

Cама себе Луиза

   Часть первая

   Часть вторая

ПОВЕСТЬ В ПЯТИ ШАГАХ

   Шаг первый

   Шаг второй

   Шаг третий

   Шаг четвёртый

   Шаг пятый

Библиография

Acknowledgements

Copyright information

____________________

Падающие яблоки

Всю ночь шёл дождь.

Марусе снилось, как падают яблоки в их старом саду, и к запаху дождя, и к свежему и пряному запаху земли примешивался запах спелых яблок.

А под утро пришла мать. Присела на краешек кровати, тяжело вздохнула.

– Ты что, мам? – испуганно подскочила Маруся, – Ты что же это не спишь?

– Зачем замок сменили? Хоть бы ключ оставили – под половик на порог положили. Я в дом попасть не могу – ключ к замку не подходит. А в доме-то – неладно, сердцем чую…

Маруся еле-еле дождалась, пока рассвело, и позвонила брату.

– Что там с домом?

– Стоит – что ему сделается.

Несмотря на ранний звонок, голос брата был бодрым. Будто ждал и заранее был готов ответить на все вопросы.

После смерти матери опустевший дом начал умирать. Медленно, незаметно, но ощутимо. И как ни старалась Маруся, приезжая в выходные, поддерживать видимость жизни в доме – ничего у неё не выходило. Она и печь русскую два раза истопить успевала, и пыль везде вытереть, и проветрить, и даже ночевать оставалась, так ей старушка одна в автобусе посоветовала. Ничего не помогало – дом умирал.

Маруся, до недавних пор ощущавшая себя ребёнком, никак не могла смириться со смертью самого родного человека – матери, с тем, что гнездо, откуда она так рано выпорхнула, не успев толком повзрослеть, тоже скоро умрёт.

Уверенная, что в любое время сможет вернуться, что здесь её всегда ждут, что здесь ей будет тепло и безмятежно, как в детстве, она с ужасом поняла, что возвращаться некуда.

После смерти матери всё стало иначе.

Маруся бежала к автобусной остановке, дрожа от утренней сырости, боясь опоздать на единственный автобус, которым можно было добраться в родное село без пересадок.

Она всегда приезжала в начале июля с дочкой. Нужно было помочь с огородом, сходить на сельский погост – к прабабушке Валентине и бабушке Марусе; дед и прадед пропали без вести, один на первой мировой, другой – на второй.

А отец умер, когда Маруся пошла в школу.

Ивана в тот год забрали в армию, и через два года вернулся другой Иван – чужой.

Этот «другой» Иван был частенько навеселе, да и жену привёз весёлую – себе под стать.

После недели «весёлой» жизни молодые сняли угол на окраине села и даже по большим праздникам в доме не появлялись.

Нынешним летом Маруся с Валюшкой приехали поздно – в начале августа. Уже отошла любимица дочки – клубника, уже подёрнулись сизоватой дымкой поздние сливы, а старая развесистая яблоня, казалось, тихонько постанывала от тяжести. Ветки её клонились до самой земли, и там трава была ещё свежей и сочной, как в начале лета, а земля влажной, будто после дождя.

– Я тебе платье купила, – виновато улыбаясь, мать вынесла из дальней комнаты пакет.

– Как же ты покупала, без примерки… да и не люблю я платья, в брюках удобнее. А если не подойдёт по размеру?

– Я договорилась, чтоб поменяли. Смотри-ка, угадала. Да и цвет хороший…

Платье действительно пришлось впору. Лёгкая, приятная на ощупь ткань, плотно облегала и подчёркивала точёную фигурку Маруси.

И сразу какая-то неуловимая перемена произошла: из худощавой, коротко остриженной девушки выглянула молодая женщина, зеленоглазая, русая…

– Угадала, – повторила мать, – да вот, угодила ли?

– Конечно, мам. Разве сама не видишь?

Маруся ещё немного покрутилась перед зеркалом, сняла платье и повесила в шкаф.

Когда собирались уезжать, мать насыпала полную корзину яблок.

– Зачем, мам? Тяжело… Что я, яблок не куплю себе? Есть там у нас яблоки, какие хочешь.

– Таких нет. Коричные, доченька. Очень ты их в детстве любила. Всё спрашивала: зачем яблоки так часто с яблоньки падают…

Часто – да близко, рядышком. А вы вот с Иваном далеко друг от дружки упали, да и от меня тоже. Один – рядом, да дальше некуда, чужак чужаком. Другая – далеко. А я – как та старая яблонька, вот-вот подломлюсь да и засохну.

И Маруся взяла корзину, не смогла не взять.

А вот о платье вспомнила только в автобусе, вспомнила, и сразу как-то всё похолодело внутри. Представила, как мать открывает шкаф, как достаёт оттуда платье и плачет.

Дома ждала телеграмма о смерти матери.

А завтра сороковины – сорок дней.

От автобусной остановки идти было недалеко. Калитка скрипнула жалобно, надрывно, и Маруся погладила ржавую щеколду.

Дом спал. Мрачные подслеповатые окна под насупленными наличниками-бровями даже не дрогнули. Марусе показалось, что она слышит дыхание спящего дома – тяжёлое, прерывистое.

Замок действительно был новым, и ключа на обычном месте – под половичком – не было.

Снова скрипнула калитка. Маруся обернулась и увидела брата.

– Так и знал, что с утра примчишься – не усидишь на месте. Чего всполошилась, могла бы и в обед приехать.

– Замок поменял…

Иван присел на порожек, закурил.

– Да сволочь какая-то повадилась. Как ни приду – на веранде дверь настежь, бутылки, мусор, грязь. Вот и сменил замок. Хорошо, что в комнаты не влезли.

Он протянул ключ Марусе.

– На вот.

Маруся вошла в дом. Почувствовала, как его дыхание стало ровнее и тише.

Проснулся…

Узнал.

Она открыла вторую дверь, ведущую в зимнюю кухню, прошла через большую комнату – к светло-ореховому платяному шкафу, который стоял в спальне матери.

Платье висело там, где Маруся его повесила, между синим байковым халатом и пушистой вязанкой.

– Вещи раздай – пускай люди носят. После сорока дней можно. Я только платье возьму.

И платок пуховый.

И ключ положи, пожалуйста, на старое место – под половик.

Маруся на миг прижала платье к лицу и почувствовала нежный, волнующий запах. Яблоки…

– Так ведь старый платок… Ты… правда решила отказаться от дома? – брат в глаза не смотрел.

– Правда. Перебирались бы – жили, сколько можно по чужим углам ютиться. Юрка уже вырос, а дома своего не знает.

Я ещё икону возьму. Вот эту, маленькую. Мама говорила, что она в один год со мной в доме появилась.

– Бери, конечно, на что они нам. Мы ж неверующие.

Маруся завернула икону в платок, уложила в сумочку.

– В церковь отдайте, неверующие. Но одну оставьте. Не для себя, это ему – дому нужно. Я на кладбище, там и в церковь забегу, и как раз к автобусу успею. Прощай, Иван.

– Погоди. А стол как же? Надо же помянуть мать. Анюта столько всего наготовила.

– Вот и помянете. Но здесь – в доме – не напиваться. И Анюте своей скажи: узнаю, что попойка была на поминках, дом подарю чужим людям.

– Не пьём мы. Знаешь ведь…

– Знаю. Это я так, по привычке. Прости, Ванюша.

Она прижалась к плечу брата, и плечо это показалось на миг таким же родным и надёжным как в детстве.

Сидя в тёплом салоне автобуса, Маруся никак не могла отогреть руки – холод и сырость кладбищенского креста не исчезали, пронизывали изнутри всё тело странным ознобом.

Утром она проснулась с давно забытым ощущением лёгкости, предчувствия чего-то хорошего. Надела платье, покрутилась перед зеркалом. Немного не по сезону, ну да ладно – плащ можно набросить.

Молодящаяся из последних сил секретарша начальника Аллочка, при виде Маруси оживилась:

– Обновка! Тебе, оказывается, очень идут платья. Слушай, а что за духи? Что-то знакомое, а вот названия вспомнить не могу. Французские?

– Так пахнут яблоки после дождя. Падающие яблоки…

Свет в окне

            Одесскому дворику и славным его обитателям – настоящим одесситам посвящается

Время уже давным-давно перевалило за полночь.

Переполненная молочно-жёлтым, густым светом луна щедро проливала его излишки на спящий Город.

Дома меняли очертания, ветхость и запустение стирались, трещины на фасадах становились не так заметны, а балконы, мансарды и водосточные трубы принимали совершенно фантастический вид. Оживали львы и грифоны, атланты и кариатиды, витая ковка старых ворот змеилась виноградной лозой, и повсюду, даже в самых маленьких двориках чувствовалась близость моря. Никогда и нигде ни с чем не спутать этот запах: остывающий и отдающий своё тепло песок, просоленные пирсы и причалы, и тина, разбросанная и источающая свежий йодистый аромат.

Может оттого и казался Город огромным плавучим островом.

Вот-вот поднимутся паруса, примчится попутный ветер-бродяга, наполнит их, и отправится остров в дальнее плаванье и будет плыть до тех пор, пока ветер не умчится далеко-далеко.

И спящий Город станет ждать следующего залётного ветерка.

А жители, ни о чём не подозревая, будут ходить в школу и на работу, ссориться по мелочам и мириться.

Они будут пить по утрам чай либо кофе, обсуждать последние новости, таскать с рынка первые дары пока ещё плодородной земли и водку из ближайшего киоска-батискафа. У них будут рождаться дети.

Жители будут незаметно стареть, болеть, умирать. Да и какое им, собственно, дело до того, что их Город – не город, а остров. Плывёт он или стоит на месте – для большинства это неважно.

Кто-то не проснётся этим утром, а кто-то проснётся, но не захочет вставать – надоело всё до чёртиков. Каждый день в спящем городе начинался и заканчивался до тошноты однообразно.

Но были среди жителей те, кто чувствовал попутный ветер в парусах, кто прислушивался и слышал осторожные всплески воды, кто не мог спать спокойно, когда Город-Остров плыл, и задыхался, когда Город-Остров дремал в стоячих водах, ожидая бродягу-ветер.

Их называли чудаками, при их появлении крутили пальцем у виска – не от мира сего… хотя они-то, как раз и были настоящими детьми сего мира, а те, слепые, глухие и бесчувственные были пришлыми. Но их было больше, они были хитрее и изворотливее, они умели приспосабливаться и лгать. А ещё они умели предавать ближнего.

Настоящие же дети Города были бесхитростны и дружелюбны. Корабелы и матросы, рыбаки и грузчики, булочники, ювелиры, цветочницы и аптекари… музыканты, художники и… поэты. Они-то больше всех тосковали, когда Город дремал и, радуясь как дети, слагали стихи и сказки, когда Город плыл.

…обычно в полнолуние ей писалось легко, строчки так и летели, сплетаясь в причудливые узоры на полотне сюжета. А сегодня что-то мешало, сдерживало полёт; какая-то тревога витала в пространстве, едва уловимая, но, смешиваясь с неизвестно откуда взявшейся, тоской, разрасталась и становилась совершенно невыносимой.

Лана прислушалась: неужели опять нет попутного ветра, и Город болтается в ленивом безмолвии…

Нет, плывёт.

Тогда, что же это?

Она отложила тетрадь. Не пишется, и вряд ли уже что-то изменится: такие «ловушки» иногда случались. Обычно это длилось недолго, дня два-три – не более. Но, тем не менее, Лана очень боялась ловушек – каждый раз ей казалось, что это навсегда, и писать она больше не сможет.

Не пишется.

Лана заглянула в комнату сына. Ростик-маленький спал, крепко обхватив руками подушку, и улыбался во сне. Так, здесь всё в порядке… Она даже не стала подглядывать его сон, раз улыбается – значит, снится что-то хорошее, доброе. Лана часто прогоняла тревожные сны, делала она это легко, мгновенье – и хмурящийся малыш улыбался.

Подглядывать и прогонять дурные сны Лана умела с детства – никто её этому не учил. Правда… мама что-то такое говорила о прабабушке – колдунье, но вряд ли это было правдой.

О колдуньях Лана знала всё-всё, ещё бы, ведь она была Сказочницей. Сочиняла сказки для детей и для взрослых.

Но слагались сказки только тогда, когда Город-Остров плыл под полными парусами, когда же он дремал, сказки слагаться не хотели.

Поэтому и насторожило Лану сегодняшнее состояние.

Ростик-большой тоже улыбался чему-то во сне, только посапывал он посильнее и подушка в его руках была побольше.

Лана окончательно успокоилась и решила прилечь – вряд ли уже сегодня что-то напишется. Но чувство тревоги вернулось. Подойдя к окну, она поняла, наконец, что не так, – в доме напротив не было света в окне.

Вот оно что.

Сердце сразу забилось часто-часто, и стало ещё тревожнее. Лана привыкла видеть свет в окне напротив и даже представить себе не могла, что когда-нибудь там поселится черная пугающая пустота.

Что-то случилось там.

Что-то нехорошее, страшное случилось…

Вот прямо сейчас пойти туда и узнать обо всём, или позвонить, – есть же телефонный номер…

«Да что же это я, – одёрнула себя Лана, – почему там должно было что-то случиться. Люди могли уехать на отдых, в командировку, на дачу… заночевать в гостях, продать или обменять квартиру. Проводка могла выйти из строя. Лампочка могла перегореть.

Что я знаю о жильцах? Почти ничего… Мой звонок будет некстати. В такой поздний час даже и близким-то можно звонить только в крайнем случае, а здесь. Я даже не помню, как зовут того человека… да всё там в порядке. Вот дурочка-дурёха, придумала себе, Бог знает что…»

Но чем больше Лана успокаивала себя, тем скорее тревога перерастала в уверенность: что-то случилось, нехорошее случилось, иначе чернота за ослепшим окном не была бы такой пугающей и плотной.

До недавнего времени Лана понятия не имела о том, кто живёт в доме напротив, чьё окно светит ей по ночам, кто зажигает свет с наступлением сумерек. Сочинять сказки без света в окне было невозможно – они получались чёрно-белыми и грустными. А всем известно, что чёрно-белых сказок не бывает – сказки должны быть цветными. В редакции детского журнала, грустные сказки принимать не хотели, и были правы – кому же нужны чёрно-белые сказки, когда сама жизнь – чёрно-белая?

Тогда Лана стала подходить к окну и смотреть во двор, а так как работала она в основном по ночам, то и облюбовала для себя яркий квадрат окна в доме напротив. Обдумывая сюжет, очередной поворот в судьбе героя или героини, она неизменно смотрела на свет в окне, и судьбоносный поворот всегда приводил к счастливому завершению сказки.

В этом году Рождество Ростик-большой предложил провести в Карпатских горах.

Ростик-маленький и Лана пришли в восторг от такого неожиданного подарка. Недели в пахнущей смолой колыбе, среди снежных гор и пушистых смеричек – ёлочек хватило, чтобы Лане показалось, что поездка ей приснилась, настолько слякотно и уныло встретил их Город. Было ясно, что попутные ветра бродяжничали где-то далеко-далеко, за тридевять морей.

А вскоре после возвращения к ней подошёл человек с добрыми, но очень усталыми глазами и улыбнулся:

– С приездом. Вы ведь уезжали, не так ли? Дней на шесть…

– Да, уезжали. Мы ездили отдыхать всей семьёй в Карпаты… А что?

– Видите ли, – он вновь улыбнулся, но глаза так и остались грустными, – я живу в этом доме. Вон моё окно…

– Кажется, я начинаю понимать, – кивнула Лана, – это ваше окно светит мне по ночам, ведь так?

– Совершенно верно, – подтвердил человек, – а мне светит ваше. И мне было очень тревожно всё это время, пока вас не было.

До Ланы только теперь дошло, что человек, как и она, привык видеть свет в окне напротив. В её окне.

И свет этот зажигала она сама.

– Знаете ли, это просто необходимо видеть свет в окне напротив, – его голос очаровывал Лану, казалось, что она давно знает этого человека, – это вселяет надежду, уверенность и дарит спокойствие. Для жителей нашего Плавучего Города это просто необходимо.

– Как? И вы тоже? – удивилась Лана. – Откуда вам известно о Плавучем Городе?

Она вгляделась в его лицо и воскликнула:

– А ведь я вас знаю! Ну конечно, как же я могла вас не узнать… Года три назад, помните?.. В Старом парке – на книжном развале. Ростик мой тогда был совсем крохой, ему всего четыре годика было. Мы гуляли и, как всегда, решили поглазеть на развал, а вы стояли неподалёку и листали какую-то толстенную книгу, помните?

– Вполне возможно, – согласился человек, – я довольно часто бываю на развале, иногда там можно встретить хорошие книги. Добрые, умные, настоящие сокровищницы мудрости, без глянцевого блеска переплёта, безо всей этой глупой, пошлой и никому не нужной мишуры… Да. И что же?

– Ростик начал хныкать, просить книгу, которая стоила довольно дорого. Я и сама очень люблю эту повесть, и потом мы купили полное собрание сочинений Владислава Крапивина. А тогда он просил «Тень каравеллы». Ему обложка понравилась – читать-то он ещё не умел, а паруса увидел – и всё. Я, как ни пыталась оттащить его от книжного лотка, – ничего не выходило. Я ему объясняла, что дорого, что денег сейчас нет. И тогда…

– И тогда я сказал, что Вы должны быть благодарны судьбе за сына. Ведь он просил купить ему хорошую добрую книгу. Книгу, а не компьютерную игрушку, понимаете? Разве часто сейчас встретишь ребёнка, который просит купить ему книгу. Это необходимо ценить в человеке, пусть даже и в таком маленьком…

– А ещё вы сказали мне, что нужно как можно чаще приходить с Ростиком в старый парк, и вообще гулять по старым улицам Города. Я запомнила это – и мы теперь только там и гуляем.

– Скажите мне, вы часто бываете в новых районах Города?

– Не очень, – пожала плечами Лана, – но иногда приходится. Я словно в другое измерение попадаю. Там всё не так, и… понимаю, что это чушь, но мне кажется, что и люди там другие, не такие как здесь, в Старом Городе.

– Нет, – мягко возразил человек, – Вы не ошиблись. Всё именно так: там и люди другие и время другое. А разве можно не стать другим, живя среди однотипных, уродливых зданий, напоминающих огромные клетки. Вы знаете, Старый Город строился не хаотично, не случайными людьми. Вы слышали о принципе «золотого сечения» в архитектуре? Дома на улицах и бульварах Старого Города построены с соблюдением этого принципа. Вот поэтому здесь легче дышать, а в старых домах свободнее жить и творить. Поселите-ка поэта в блочную клетку – умрёт поэт! Или ещё хуже – выживет, но умрут стихи в нём. Смерть заживо – это страшно.

Думаю, что вы понимаете, о чём я. Но я задержал вас и потому – разрешите откланяться.

Он действительно откланялся, чем очень смутил Лану, и начал не торопясь, с достоинством подниматься по наружной лестнице к себе, на третий этаж старого, увитого диким плющом и виноградом дома.

Больше им не приходилось встречаться, но каждый вечер, подходя к окну, она видела ярко освещённое окно, и в душе становилось теплее, и сказки слагались хорошие, светлые и добрые, цветные-прецветные.

…она вздохнула… нет – не уснуть. Уже утро, наверное.

…вышла на кухню, и к окну – а там темно. Четыре часа утра… Не мешало бы поспать хоть пару часиков, – день предстоит хлопотный.

Она задремала, когда за окном начало сереть, и в этом сереющем утреннем мареве вдруг появился он, человек из дома напротив.

– Ой, а что же вы…

– Нет-нет, – теперь и глаза его улыбались, – я не хотел вас пугать, так вышло. А свет в окне будет гореть – это я вам обещаю. Я позаботился об этом, просто сегодня оплошал немного.

Лана облегчённо вздохнула, и сразу пропала тревога.

– Спите спокойно и… прощайте… А ваш Ростик вырастет замечательным человеком, вот увидите.

Проснулась Лана, когда уже совсем рассвело. Начало восьмого… Если сейчас Ростиков: большого и маленького, не разбудить, то они обязательно опоздают: большой – на работу, а маленький – в школу.

Странный сон вспомнился только у подъезда, – там стояла «скорая».

А по наружной лестнице из дома напротив четыре здоровенных мужика-санитара выносили носилки. Накрытое белой простынёй тело… Тело, конечно же.

И тревога, обернувшись страшной догадкой, сжала сердце цепкими, холодными лапами, сжала до боли… Значит, это был не сон, – он приходил прощаться. А ведь я даже не знала его имени.

Вечером, когда Ростики угомонились, Лана подошла к окну: ярко светящийся квадрат в доме напротив словно подмигивал ей: «Всё в порядке, не беспокойся. Зажги свет и ты, и пусть свет в твоём окне станет светом надежды для кого-то.»

А Город-Остров плыл и плыл в океане Времени, навстречу неизвестности, и попутные ветра пели в его парусах, и всё больше светящихся окон становилось в Городе, словно люди вдруг поняли как это важно, – видеть свет в окне напротив.

Оглавление