Текст книги "Восход Черной луны"

Автор книги: Людмила Милевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Глава 9

Ляна проспала несколько часов. Проснувшись, она почувствовала, что рука ее сжимает какой-то предмет. Разжав кушачок, девушка с недоумением посмотрела на серебряную вещицу, висевшую у нее на груди. Уже через мгновение Ляна все вспомнила и, ощутив сердцем дурное предчувствие, постаралась изгнать его.

– С отцом не должно ничего случиться, – тревожно подумала она. – По преданию медальон должен был носить дед, а не он. Да и не могу я силой заставить его взять обратно. Ладно, спрошу у бабушки, как мне поступить с этой штукой.

Вдруг она почувствовала сильный голод и вспомнила, что уже очень давно у нее и крошки во рту не было.

– Отец, – позвала Ляна, сидящего рядом цыгана, что-то вырезавшего из дерева ножом. – Я бы съела что-нибудь.

– Ты голодна? Сейчас, дочка, пообедаем. Там где-то, – он махнул рукой в сторону кибитки, – есть мясные консервы, хлеб, овощи: в общем – сама увидишь.

Ляна встала и тут же качнулась от слабости. Отец ловко поддержал ее под локоть и ласково сказал:

– Досталось тебе, доченька. Так ты уж посиди, отдохни, а обедом я сам займусь. Не хватало только, чтобы еще и ты заболела…

Он уверенно направился к кибитке. Через некоторое время на поляне появился нехитрый обед. Девушка с улыбкой смотрела на непривычное зрелище. Она никогда раньше не видела, чтобы отец хлопотал по хозяйству таким образом, и ее это забавляло.

«Видела бы Мариула как ловко он управляется, а еще лучше жена отца застала бы его за таким занятием», – подумала она.

* * *

Подкрепившись, отец с дочерью отправились в город.

– Сначала зайдем проведаем Мариулу, а потом поищем, где переночевать.

– А почему не вернуться в кибитку? – наивно поинтересовалась Ляна.

– Нельзя, доченька, ночевать одним в поле. Обидеть может каждый, кому не лень.

Тут только девушку осенило.

– Отец, а почему табор так поспешно снялся с места? Даже нас с бабушкой не дождались. Впервые такое вижу, – удивилась она.

– Да вот, дочка, неприятности с местными властями образовались. Пришлось поспешно уносить ноги.

– Это из-за того офицера, что приходил к нам в табор? – встревожилась Ляна.

– Да нет, дело не в офицере. Ну, да уже не важно. Обошлось, и ладно.

– А конь наш? Куда ты дел коня?

– Не волнуйся, дочка, в порядке наш конь. На базаре пристроил. Один хороший человек согласился за ним присмотреть несколько дней. У него у самого две лошади. Завтра схожу проведаю нашего Колдуна.

Цыган нес большой потертый чемодан со всем их имуществом. Перед уходом Ляна сама уложила в него древние книги, принадлежащие ее бабке. Укладывая их, она ласково касалась кожаных переплетов фолиантов, пробегая глазами по знакомым с детства названиям.

Тисненные странными буквами по коже, письмена эти были бы непонятны, не поделись Мариула с внучкой своими знаниями.

– Вот Белая Магия – добрая книга, обучающая чудесам. Книга судеб, гадания, волшебства и чародейства. Белая Магия творит чудеса с помощью божественных сил. Это любимая бабушкина книга. Вот онейромантия – книга, по которой предсказывают будущее, толкуя сны. Вот офиомантия – книга о предсказаниях с помощью змеи. Интересная книга. А это хиромантия – предсказания по ладони. Цыганки и без этой книги прекрасно умеют гадать по руке. Это экономантия – хозяйственные предсказания по предметам. Только вот об этой книге бабушка так и не рассказала мне почти ничего. А вот Черная Магия… Страшная книга нечеловеческого колдовства. Черная Магия прибегает к помощи нечистой силы, Дьявола. Бабушка говорила, что эта книга ужасна и что маг, использующий знания, которые в ней заключены, может страшной ценой заплатить за то, что переступил границу дозволенного. Говорят, в старину были колдуны, которые с помощью черной магии творили неслыханные, невероятные дела, только все они либо сошли с ума, либо умерли страшной смертью. Ну и, конечно же, попали в ад.

* * *

Старая цыганка встретила внучку и сына долгим внимательным взглядом. Лицо ее, как и обычно, не отражало того, что происходило в ее душе. Она продолжала молчать и тогда, когда сын и Ляна расположились у ее кровати на стульях, пытливо заглядывая в ее глаза.

– Ничего мы тебе не принесли сегодня, мать. Не успели. Торопились поскорей тебя увидеть. Завтра с утра куплю конфет, фруктов…

Цыган смущенно замолчал.

– Ты только выздоравливай быстрее, бабушка, – подхватила нить разговора Ляна, – мы все время будем здесь, рядом с тобой. Мы все сделаем, чтобы ты поправилась.

Она наклонилась над старухой, целуя ее в лоб. Из-под расстегнутого воротничка ее блузки выскользнул и, покачиваясь, повис на цепочке, подаренный отцом медальон.

– Как?! Что это?! Откуда?! – с трудом прохрипела Мариула.

Ляна выпрямилась и смущенно спрятала под одежду украшение.

– Отец подарил, бабушка, – растерянно сказала она.

– Подарил…

Из глаз старой цыганки выкатилась крупная слезинка.

– Бабушка, бабушка, ну что ты, ведь ничего же страшного не случилось. Я отказывалась, а отец настоял… – и Ляна сама заплакала, сдерживая всхлипывания и слизывая слезы кончиком языка. – Ну хочешь? Хочешь я сейчас же верну отцу этот медальон?

– Что ты, внученька, что ты, – испуганно приподнялась с подушки Мариула, – теперь уже этого делать нельзя.

Она с укором посмотрела на сына.

– Ах, Пьетро, Пьетро, что ж ты наделал, – с теми же интонациями, с которыми она отчитывала сына в детстве, сказала старуха и тяжело откинулась на подушку.

Пьетро подскочил со стула и виновато топтался у постели матери. Обессиленная разговором, Мариула закрыла глаза и вновь надолго замолчала, погрузившись в горькие думы.

– Все правильно сделал я, мать, – прервал гнетущую тишину цыган. – Скоро ты не поправишься, это уже очевидно, а табор вынужден был поспешно сняться с места. Надолго бросить табор я не могу, знаешь сама. Когда выпишут тебя из больницы, сниму вам с Ляной жилье, чтобы ты могла совсем поправиться, и поеду догонять табор, а внучка будет за тобой ухаживать. Через несколько месяцев, на обратном пути заберем вас. Сама понимаешь: в пути с человеком всякое может случиться, и Ляночка, возможно, никогда не получила бы твой медальон, не отдай я его ей сегодня. А ведь он ее по праву. Правильно я все сделал, – заключил Пьетро свою речь.

Болью и растерянностью наполнились глаза старой Мариулы. Будто позабыв о Ляне, она смотрела на сына так, как смотрят на смертельно больного человека, осознавая, что видят его в последний раз.

– Сынок мой, – тихо и грустно сказала старуха. – Ты подарил дочери остаток своей жизни. Кому и когда отдаст девочка годы твоей судьбы? Кто знает? Могла ли я отнять у тебя право распоряжаться собственной жизнью? Не думаю… Да и кто может воспрепятствовать такому? Я вот не смогла… Только рано, ох как рано сделал ты это.

Мариула замолчала, и наступила тишина, сделавшая троих близких людей чужими, как будто нечего больше было сказать друг другу троим близким людям.

– Хэк! – наконец прервал затянувшуюся паузу цыган, смущенно крякнув в кулак. – Опять ты, мать, сказки свои рассказываешь. Не к месту, да и не вовремя.

– Ты прав, сынок, чепуху болтаю, – печально улыбнувшись, неожиданно согласилась Мариула. – А ты не слушай меня, не слушай…

– Пойду я, мать, займусь делами, а Ляночка побудет с тобой. Вечером вернусь.

И он вышел из больничной палаты, высокий, чуть отяжелевший от груза прожитых лет, с густой гривой тронутых сединой волос.

Оставшись вдвоем с Мариулой, девушка, испытывая муки совести, думала:

– Ну зачем, зачем я согласилась взять этот медальон? Отец ведь сказал, что тому, кто расстанется с ним, грозит страшная беда…

– Не думай о плохом, – словно прочитав ее мысли сказала старуха.

Она внимательно посмотрела на расстроенную внучку, не зная, как утешить ее без лжи и фальши, и помертвевшим, лишенным интонаций голосом продолжила:

– Можно, Ляночка, можно предвидеть будущее, можно даже изменить настоящее, но никому еще не было под силу что-нибудь переменить в прошедшем… Люди часто предаются пустым мечтам о том, что бы было, если б им дали возможность вернуть прошлое и поступить по другому. Пустые мечты и есть пустые мечты… Каждый наш поступок в настоящем тотчас же становится отпечатком прошлого и зародышем будущего, а потому сожалеть об уже свершившемся – бесполезная трата времени. В тот миг, когда Пьетро снял и протянул тебе медальон, он совершил поступок, который, возможно, определил и его и твою судьбу. Только в его воле было делать или не делать это. Ты ничего не могла изменить, а потому принимай судьбу такой, как она есть, и по возможности без сожалений. В конце, концов ты ведь не знаешь всех последствий поступка Пьетро, а вполне возможно, что он поступил единственно правильным образом. Наш народ от природы наделен способностью к предвидению судьбы. Кто-то больше, кто-то меньше, но все в какой-то мере могут это делать. Кто знает, какая сила толкнула Пьетро отдать тебе медальон? Кто может сказать, что чувствовал он в этот момент? Возможно, он и сам толком не понимает этого. Возможно, в глубине души он уже тогда знал, что не может и не должен поступать по-другому? Иначе откуда бы появилось это странное желание? Ведь он не расставался с этой вещью с самого рождения… А раз это желание, эта потребность все же возникли в его душе, значит, так было нужно. Такая возникла необходимость у этой души. Не грусти, внученька. Бог даст, все обойдется, все уладится.

Старуха легонько, едва ощутимо пожала тоненькие пальчики Ляны. Девушка, чтобы успокоить бабушку, улыбнулась.

– Уладится, родная моя, конечно, уладится, – произнесла она нарочито бодрым тоном. – У меня нет плохого предчувствия, – добавила она, стараясь и мимикой и интонациями сделать свою ложь правдоподобной…

Мариула, зная, как опасно предаваться неприятным мыслям, как легко можно притянуть к себе события, которых судьба и не собиралась человеку уготавливать, внутренне сотворила молитву, подкрепив ее одной из своих магических формул, и решительно выбросила из головы происшествие с медальоном.

После этого она почувствовала себя намного лучше и покойнее. Уже привычная сердечная боль отошла, приятная легкость охватила ее дряхлое тело, и, закрыв глаза, Мариула наслаждалась этим ощущением. Ляна смотрела на бабушку и прекрасно понимала, что она борется со злыми духами, постоянно витающими вокруг людей и готовыми в любой момент воспользоваться их слабостями, чтобы повернуть судьбу в самое неблагоприятное русло.

Вдруг Ляна почувствовала на себе пристальный взгляд. Резко повернув голову, девушка наткнулась на переполненные болью глаза старой женщины, лежащей напротив Мариулы.

– Вам плохо?! – встрепенулась Ляна. – Что с вами?! Что?!

Бедняжка лишь едва заметно опустила вниз тяжелые морщинистые веки.

– Сейчас, сейчас, я позову врача. Потерпите немного, сейчас…

Ляна сорвалась с места и с криком:

– Доктора! Доктора! Срочно доктора! – выбежала из палаты.

Через минуту у постели незнакомой женщины собрался целый консилиум. Выяснилось, что доктора девушка позвала очень вовремя. Больную быстро переложили на носилки и повезли в реанимацию.

– Надо же, такая молодая и тоже сердце, – с сочувствием произнесла Мариула.

Ляна ошеломленно взглянула на бабушку.

– Молодая?! Сколько же ей лет?..

– Да, думаю, едва восемьдесят исполнилось. Разве это возраст? Я и то считаю себя еще молодой, а уж она и вовсе ребенок.

– Ну, бабуля!

– Ее только что привезли из реанимации, – не обращая внимания на неуместное восклицание внучки продолжила бабуля. – Она уже улыбалась, рассказывала про своего сына, интересовалась моими родственниками, расспрашивала меня, откуда я и куда. Очень удивилась, узнав, что я цыганка из самого настоящего табора. Просила погадать, когда поправимся. Я не удержалась, похвасталась своей внучкой.

Ляна насторожилась и подалась вперед. Мариула лукаво улыбнулась, но, спохватившись, нахмурилась.

– Я было подумала, что совсем уже выкарабкалась женщина и вот… Надо же, опять приступ…

– Может быть, еще все обойдется, – успокоила бабушку Ляна.

– Хоть бы так и было. За сына она очень переживала. «Бросила ребенка одного, – говорит, – нельзя мне умирать, – говорит, – а то один мой мальчик останется. Нет у него больше никого на этом свете». Несколько часов подряд причитала «бедный ребенок», да «бедный ребенок». Очень, видно, она любит своего сына, то сколько же лет ее ребенку?

– Бабуля, может, внука? – засомневалась Ляна. – Если ей восемьдесят лет, то сколько же лет ее ребенку?

В это время дверь палаты отворялась, и на пороге появился высокий офицер в щеголевато сидящей форме летчика. Он некоторое время с удивлением смотрел на необычную картину, открывшуюся его глазам, затем шагнул через порог, осторожно неся перед собой тяжелую парусиновую сумку.

Мариула только открыла рот, чтобы возразить внучке, как узнала в возникшем на пороге молодом красавце их недавнего гостя, несколько дней назад внезапно появившегося в таборе.

Глава 10

Капитан Арсеньев вновь возвращался из очередного патрульного полета. Посадив свой самолет, он быстро принял душ и заспешил домой. После госпитализации матери Андрей отсутствовал дома почти двое суток, и это заставляло его беспокоиться и торопиться.

Он не рассчитывал задерживаться дольше обычного, думая, что суток, как и было запланировано, хватит на то, чтобы успешно выполнить задание, но его неожиданно задержали в Сухуми, где он садился для дозаправки.

Местные части ПВО подняли по тревоге почти половину своих истребителей для перехвата и посадки самолета-нарушителя, пересекшего границу со стороны Турции.

Пока шла эта операция, а также осмотр и транспортировка чужого самолета, который все-таки удалось посадить, сухумский штаб ПВО не выпустил со своего аэродрома ни одного самолета. Трое пилотов, оказавшихся вынужденно в «гостях», терпеливо ожидали, когда же, наконец, им позволят улететь на свои аэродромы. Среди них был и Андрей.

Не заходя домой, Арсеньев отправился на рынок, где, не торгуясь, накупил для Анны Сергеевны разнообразных фруктов, ягод и прочих лакомств. Он очень спешил, понимая, как обеспокоена мать его долгим отсутствием. В такси Арсеньев нервничал, что машина едет недостаточно быстро и часто останавливается у светофоров, поторапливал таксиста.

Быстро взбежав по больничной лестнице, Арсеньев нашел дверь нужной палаты, и отворив ее, замер на пороге. Что-то очень знакомое, уже несколько дней занозой ноющее в его груди, промелькнуло в облике девушки, сидящей к нему спиной. Андрей еще ничего не понял, не осознал, но сердце его как будто ухнуло куда-то вниз и тревожно забилось.

Встретившись взглядом с ошеломленной старой цыганкой, Арсеньев взял себя в руки и сделал вид, что не сильно удивлен этой встречей.

– Бабушка, что случилось? – воскликнула Ляна, заметив изумление Мариулы.

– Арсеньева Анна Сергеевна здесь лежит? – одновременно с ее вопросом громко раздался мужской голос с порога палаты.

Ляна резко повернулась на этот знакомый голос и обмерла. В дверях стоял тот самый молодой офицер, который растревожил ее сердечко своим появлением в их таборе.

– Анна Сергеевна? – переспросила Мариула. – А кем она тебе приходится?

– Это моя мама, – смущенно улыбаясь, выдохнул офицер.

Мариула удовлетворенно кивнула головой, словно другого ответа она и не ожидала.

– Здесь лежит твоя мама, – спокойно ответила старая цыганка. – Вот ее койка, – указала она рукой на соседнюю кровать.

– Здесь? – радостно воскликнул офицер, но тут же осекся. – А почему кровать пустая? Где она? Что с ней?

Ляна нервно подпрыгнула на стуле и закричала было:

– А ее только что увезли в реа…

Но Мариула тут же оборвала внучку:

– Цыц! Непоседа! Торопыга! Разве нет в этой комнате людей старше тебя? Или я уже лишилась дара речи, что ты вместо меня отвечаешь на вопросы незнакомого мужчины?

– Почему же незнакомого, бабуля?

Ляна виновато посмотрела на бабушку и, наткнувшись на ее строгий недовольный взгляд, замолчала, бросая исподлобья пронзительные взгляды на застывшего в тревожном ожидании офицера.

– Не пугайся, милый, не волнуйся, золотой, жива твоя мама, – дипломатично успокоила его Мариула. – Не могу сказать, что очень уж здорова, но все же, пока еще жива.

– Что значит «пока еще»? – озабоченно поинтересовался Арсеньев.

– «Пока еще» – значит, что еще пока жива, – усмехнулась старая цыганка. – А разве не так же и мы все? И я, и ты, и моя внучка Ляна? Или ты знаком с теми, кто вечен?

При упоминании имени внучки офицер смущенно опустил глаза.

– A-а! Вот вы в каком смысле… – тихо произнес он, украдкой бросая восхищенные взгляды на Ляну.

– Конечно! А ты думал в каком смысле? Только в том, что для каждого из нас наступит то прекрасное время, когда начнем мы, наконец, пожинать плоды сада, взращенного нами. Для этого и дана нам жизнь. Оттого к не хотим мы уходить из нее раньше времени. Чем больше проживем, тем больше вырастим плодов. А уж каких, здесь забота каждого в отдельности. Кто-то наслаждаться будет плодами трудов своих, а кому-то они, может, станут поперек горла. Ну, да думаю, что среди присутствующих таких нет. А уж матушка твоя сразу видно – святая женщина и питаться ей из райского сада. Садись, золотой, поговорим. Видишь, как судьба нас свела еще раз увидеться. И в этом вижу большой смысл.

Арсеньев вежливо улыбнулся, но все же озабоченно повторил свой вопрос:

– А где же моя мама?

– Она на этом… Ляночка, ку как это у них, называется?

Старуха строго взглянула на внучку. Но девушка растерялась, не зная, что ответить.

– Может на обследовании? – нерешительно подсказал Арсеньев.

Мариула радостно хлопнула рукой по одеялу и оптимистично воскликнула:

– Точно! На обследовании. Присядь, золотой, подожди немного. Сейчас Ляну пошлем на разведку. Сходи, внученька, узнай, как дела у Анны Сергеевны Арсеньевой.

Опалив офицера пронизывающим взглядом, Ляна послушно выпорхнула из палаты. Андрей разочарованно проводил ее глазами, сожалея о том, что лишается такого приятного общества, и сказал, усаживаясь, наконец, на стул:

– А с вами, бабуля, что случилось? Неужели тоже сердце?

Старуха ехидно улыбнулась.

– А что, золотой, ты не знал, что и у цыган оно есть, окаянное?

– Да почему ж окаянное? – удивился Арсеньев.

– Потому, что глупое оно. Из-за него все страдания на человека обрушиваются, все напасти. Вот ты, здоровый, молодой, а как оно у тебя сейчас бьется? – ехидно усмехнулась старуха. – Защемило небось в груди?

Арсеньев с недоумением посмотрел на старуху и уже совсем собрался возразить, мол, ничего оно у меня и не бьется, но та лукаво погрозила ему пергаментным пальцем и прошептала:

– Знаю, знаю, Андрюша, приглянулась тебе моя Ляна. Слушай, слушай меня, золотой, не противься старухе, – поспешно добавила она, заметив на его лице протест. – Знаю, все знаю про тебя. Потому должна сказать тебе, пока Ляночки нет. Нам с Анной Сергеевной лежать здесь долго, вам ходить сюда много. Ходить вам с Ляночкой в нашу палату – не переходить, а потому хочу, чтобы ты понял: все! все мне известно! Снится она тебе по ночам, грезится днем, только выбрось это из головы. Приструни свое глупое сердце… Не принято это у цыган. Мы маленький народ. Не для нас смешанные браки. От нас давно бы ничего не осталось. Не стало бы цыган, растворились бы среди других народов. Разве хорошо было бы, если из лугового разноцветья какой-нибудь цветочек исчезнет? Разве этот луг не потеряет что-то хоть и маленькое, но прекрасное и неповторимое?

«Вот ведьма, – подумал Андрей. – Все-то она знает, все-то чувствует. Насквозь видит людей. Одним словом – цыганка».

Он опустил голову долу, чтобы скрыть смущение, уже сигнализирующее о своем появлении ярким румянцем на его щеках. Старуха заметила замешательство молодого человека, усмехнулась и, удовлетворенно откинувшись на подушку, спокойно, словно и не шептала своих пророческих слов, продолжила беседу.

– Значит вот ты какой Арсеньев Андрей. Твоя мать очень волновалась, что оставила дома одного своего ребенка-Андрюшу. Уж только о тебе она и говорила.

Молодой человек досадливо поморщился.

– Что, неужели и здесь меня ребенком называла? Прямо при всех? Вот позор! – в отчаянии спросил он, но в вопросе его сквозило всем другое беспокойство.

– Не волнуйся, золотой, Ляна только что пришла и не могла слышать рассказов Анны Сергеевны. А хоть бы и слышала, чего ж тебе стесняться? Материнской любви?

Арсеньев облегченно вздохнул и с юношеским пылом воскликнул:

– Как вы не поймете, не любви я стесняюсь, а того, что люди могут подумать, будто я маменькин сынок. Для мужчины это ой как обидно! Должны понимать.

Старуха улыбнулась.

– Успокойся, Ляна так не подумала. Ты же военный. Как про тебя можно подумать, что ты маменькин сынок, когда стальные птицы послушны тебе… О-о! А вот и Ляночка вернулась! Иди сюда, милая, иди, золотая, поведай нам, как там Анна Сергеевна?

По напрягшимся морщинкам возле проницательных глаз Мариулы Ляна поняла, что правду говорить нельзя.

– Все в порядке, – с улыбкой ответила девушка. – Только придется вам подождать вашу маму несколько часов.

Она ласково посмотрела на Арсеньева, и он почувствовал, как в груди у него начало таять. Внезапное желание схватить Ляну на руки и зацеловать ее тоненькие фарфоровые пальчики, изящные запястья, прелестные остренькие локотки охватило его. С трудом справившись с этим желанием, молодой человек неимоверным усилием воли заставил себя остаться на месте.

– Ждать несколько часов я не могу, – стараясь придать своему голосу побольше равнодушия, ответил Арсеньев. – Посижу еще немного и отправлюсь на службу. Завтра приду или сегодня вечером. Так маме и передайте.

Мариула оживилась.

– Правильно. Приходи лучше завтра, а то вечером она будет спать. Нам дают такие лекарства, что после них все спишь и спишь.

Арсеньев недолго задержался в палате. Очень быстро он ушел, разочарованный тем, что не удалось поговорить с Ляной ввиду необычной разговорчивости ее древней бабки.

Едва за молодым человеком закрылась дверь, Мариула мгновенно вперила в растерянную девушку пытливый взгляд.

– Ну, детка, рассказывай, жива ли Анна Сергеевна?

– Жива, – тяжело вздохнув, ответила Ляна. – Но очень плоха. Врачи говорят, если выживет, значит, произойдет чудо.

– Ай-яй-яй! – запричитала Мариула. – Такая молодая, такая цветущая женщина! Зачем я ей не погадала?

* * *

Но чудо все же произошло, и Анна Сергеевна не умерла, а к вечеру уже лежала на кровати в своей палате.

– Как вы себя чувствуете? – наклонившись к ней, спросила Ляна.

– Спасибо, дочка, спасибо. Уже лучше, если не считать слабости… – еле слышно прошептала Арсеньева.

Ляна видела, что ей трудно разговаривать и даже держать веки открытыми тоже трудно.

– Сын к вам приходил, – с улыбкой сообщила Мариула. – Видели мы вашего «ребенка». Зря вы о нем беспокоитесь. Такой нигде не пропадет. Самостоятельный парень.

– Приходил! Андрюша!

Анна Сергеевна разволновалась и даже попыталась приподняться.

– Лежите! Лежите! – кинулась к ней Ляна. – Вам нельзя двигаться.

– Что вы ему сказали? Он не узнал, что я в реанимации? – дрожащим голосом Прошептала Анна Сергеевна.

– Нет, нет! Что вы! Как можно! Бабуся сказала, что вы на обследовании.

– Успокойся, золотая, – ласково промолвила Мариула. – Конспирацию мы полностью соблюли. Ляна сходила на разведку и сообщила вашему богатырю, что с обследования вы вернетесь лишь через два часа.

Арсеньева с благодарностью посмотрела на Ляну и с нежностью произнесла:

– Спасибо, доченька.

Девушка засмущалась и, поправляя одеяло больной, спросила:

– Может быть, вам что-то нужно? Может, хотите пить или судно подать? Я с удовольствием буду за вами ухаживать.

– Спасибо, доченька, – ласково повторила Анна Сергеевна.

Она была растрогана и не скрывала этого.

– Он, конечно, столько ждать не смог, – словно не замечая душещипательной сцены, происходящей на ее глазах, продолжила свой рассказ Мариула. – Да и не удивительно. Военный человек. Сам себе не принадлежит. Железные птицы ему подчиняются. А красавец какой ваш «ребеночек»!

Анна Сергеевна была польщена словами старой цыганки.

– Да, Андрюша мой – красивый парень. Копия – покойный отец.

* * *

К приходу Пьетро Анна Сергеевна немного ожила, а вот Мариуле стало хуже. Сказалось то нарочитое веселье, которое демонстрировала она сначала перед Андреем, а потом перед его матерью. Нелегко далось старой больной женщине это театральное действо.

– Эх, мать! Не вовремя ты заболела, – запустив руку в свою седую шевелюру, с горечью воскликнул цыган.

Мариула лежала неподвижно и виновато молчала. Да и не могла она произнести ни слова, даже если бы очень захотела. Так плохо было древней Мариуле.

– Что мне теперь делать? – вопрошал стены палаты цыган. – Ты же знаешь, что должен я быть в таборе! А тут еще с жильем ничего не получилось. Не успел я, разошелся уже их рынок. Поздно пошел. Да к тому же сказали мне, что завтра он не работает. Придется еще один день здесь остаться. Да и понял я, что вряд ли кто пустит цыгана на постой. Вот такие невеселые дела. Ночевать с Ляной будем в кибитке.

Анна Сергеевна, прислушивающаяся к словам цыгана, вдруг сказала:

– Пьетро, простите, не знаю вашего отчества, зачем же вам ночевать в кибитке, когда у меня пустует огромный дом?

Пьетро оживился.

– Дом, говорите? И вы не побоитесь пустить в него нас? Мы же цыгане?

Анна Сергеевна улыбнулась:

– Вы хорошие люди. Это видно сразу. А дочка ваша просто чудо. Она так за мной ухаживает, такая внимательная! Чего же мне бояться? К тому же в доме живет мой сын…

– Сын, говорите? – насторожился цыган. – А он как отнесется к вашему предложению? Вы уверены, – что оно ему понравится?

– Уверена, – ответила Арсеньева, лукаво поглядывая на Ляну. – Он вот-вот должен появиться. С минуты на минуту. А если вдруг не сможет прийти, я дам наш адрес, поедете сами. Ляночка, позвони-ка ты лучше, узнай, дома он или нет, чтобы вам не ждать понапрасну его здесь. Если он в полете, будете ночевать одни, так что пойди, детка, позвони, – внезапно разволновалась Анна Сергеевна.

– Я сам позвоню, – нахмурившись, твердо сказал Пьетро. – Вы уж простите. У нас не принято молодой девушке с незнакомыми мужчинами разговаривать, – тут же пояснил он, застеснявшись своей резкости.

Арсеньева дома не оказалось.

– Молчит, хозяйка, ваш телефон, – грустно сообщил цыган через несколько минут.

– Значит, на дежурстве мой Андрюша, – вздохнув, ответила Анна Сергеевна. – Но это ничего, поезжайте, устроитесь сами. Ляночка, у меня в тумбочке сумочка должна лежать, загляни в нее, там ключи от дома.