Текст книги "Каждый выбирает по себе (СИ)"
Автор книги: Людмила Безусова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Всё, что видим мы, – видимость только одна.
Далеко от поверхности мира до дна.
Полагай несущественным явное в мире.
Ибо тайная сущность вещей – не видна.
– Где-то я уже это слышал... – парень задумался.
– Омар Хайям, – невозмутимо ответил кот, – удивительный человек был, собеседник просто на диво, ироничен, умен, образован. Жаль, что слегка фанатичен, не переспорить никак ...
– Ты меня все больше удивляешь...
– В-общем, ты меня понял? А дальше по ходу дела разберешься... – Антон с удивлением увидел, как белый кончик кошачьего хвоста истончается, вытягивается в подобную паутинке подрагивающую нить и, словно рамочкой, окаймляет дверь светящимся контуром. – Ты первый...
– Куда? – растерялся парень, – она же закрыта.
– Да закрой глаза и представь, что перед тобой ничего нет. Иди, я уже устал держать...
Антон послушно закрыл глаза и, как робот, шагнул вперед, каждую минуту ожидая удара в лоб.
Земля ушла из-под ног. Одновременное ощущение бесконечного падения и касания стопами незыблемой тверди полностью дезориентировали парня. Он открыл глаза и обнаружил себя зависшего в пустоте. Абсолютной... такое даже представить сложно – ничего, ни цвета, ни запаха, ни звука, ни форм, ни расстояний, ибо как можно измерять то, чего нет...
Кота тоже не было...
Но пустота – она же не может быть абсолютной? Это противоречит всем законам физики. Даже в вакууме присутствуют какие-то элементарные частицы, что спонтанно появляются на краткий миг и так же почти мгновенно исчезают, обмениваясь между собой крохами энергии. Ну, вот примерно такие... Перед глазами Антона возникла микроскопическая искра: манящая, яркая... Неимоверно захотелось дотянуться до неё, разглядеть, что же это такое, но парень не шевелился, опасаясь сдвинуться с места, помня предупреждения Баюна, да и опора под ногами казалось слишком уж ненадежной. Шагнешь и все, ощущение полета сменится самим полетом...
Точка стала ближе, слегка увеличилась в размерах и теперь бешено пульсировала, словно никак не могла определиться в выборе цвета. От радужного разноцветья зарябило в глазах. Парень только поднял руку, чтобы протереть внезапно зачесавшиеся веки, как рядом раздался истошный вопль кота:
– Не шевелись.
Он послушно замер.
"Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз..." – строки возникли в голове Антона сами собой.
– Не думай. Не думай ни о чем, – простонал кот, – хоть немного...
Легко сказать... Как может человек не думать? Этот процесс неуправляем – мысли возникают в голове сами собой и никакому контролю не поддаются. Можно сколько угодно убеждать себя не думать о белой обезъяне, но попробуй действительно о ней НЕ думать.
Громадная белоснежная горилла нависла над парнем, и это было последнее, что он увидел...
– Уф, – донеслось до него откуда-то снизу, – еле успел. Держись крепче, а то свалишься.
Антон изо всех сил вцепился в золотисто-медный ствол дерева, нащупывая ногами хоть какую-нибудь опору. Одна нога провалилась в пустоту, зато другая вполне удачно уперлась в развилку ветвей. Прямо перед глазами в переплетении сосновых веток висел небольшой шар, свитый из травы и мха, переплетенный для прочности сухими веточками. Над самым ухом раздался неприятный цокающий звук. Парень повернул голову и замер от неожиданности – перед ним сидел серый зверек с рыжеватым пушистым хвостом и такими же пушистыми кисточками на кончиках настороженно подрагивающих ушей. Черные бусины глаз неотрывно глядели на человека, словно зверек соображал, стоит ли с ним связываться, потом ветка закачалась от сильного толчка и он, развернув хвост веером, длинным прыжком перескочил на соседнюю сосну. Белка, точно! Красиво прыгнула, словно перелетела с дерева на дерево, раскинув лапы и лавируя хвостом... Как же сразу не узнал, а он, венец творения, нахально вторгшийся в её владения, висит здесь, боясь шевельнуться. Парень опасливо посмотрел вниз. Приличная высота... А котофей уже почти внизу.
– Спускайся, ты что там, собрался висеть, пока не созреешь? – издевательски крикнул Баюн. – Так не сезон ещё, долго ждать придется.
Парень досадливо сплюнул. Похоже, добрались до места, кот снова хамить начал, сообразил, что сам Антон отсюда не выберется ни за какие коврижки. Так чего теперь с ним церемониться?
Толстые ветки громадной сосны подозрительно поскрипывали под сапогами, но держали. Сложнее стало, когда последний сучок предательски хрустнул и удержался от падения Антон только чудом, буквально прилипнув к стволу дерева. А впрочем, здесь невысоко, метра три от силы! Он слегка ослабил захват и, обдирая живот и грудь (свободная рубаха сразу же задралась до самой шеи), заскользил вниз.
Котофей, не дожидаясь, пока парень отдышится, сразу же набросился с упреками:
– Неужели так сложно было следовать указаниям... Все ведь разжевал... Из-за тебя чуть не погибли оба.
– Баюн, оказывается ты такой жуткий зануда, сам-то ты об этом знаешь? Ну не погибли же... И попали, куда надо. Ведь попали же?
– Да ты хоть понимаешь, что едва не погубил несколько обитаемых миров? Весьма развитых, между прочим.
– Да ты что? – притворно удивился парень, кроме подколок, ничего хорошего от кота не ожидающий, – и каким же это образом? Там, кроме пустоты, ничего не наблюдалось, никакого обитаемого макрокосма.
– Самым прямым, – насупился Баюн, – говорил тебе ни думать не о чем... Межмирье очень чувствительно к ментальным вибрациям, особенно если четко представить себе образ. Вот скажи, о чем ты размышлял там?
– Ну, – задумался Антон, припоминая, какие мысли крутились тогда в голове, – о вакууме, об элементарных частицах, которые есть даже в нем, потом внезапно вспомнилась иллюстрация к статье о теории Большого Взрыва. Знаешь, так необычно нарисовано, красиво, Вселенная в развитии... – он мечтательно произнес: – "Миры летят. Года летят..." – и замолчал, недоуменно глядя на котофея, сокрушенно схватившегося передними лапами за голову. Этот чисто человеческий жест был для него так нелеп, что парень расхохотался.
– Что ты наделал, что ты наделал?
– А что? – не поддался на провокацию Антон.
– Ты только что создал новую Вселенную...
– Кто, я? Да ну... – недоверчиво протянул парень.
– Какой я глупец... какой глупец... – кот словно его не слышал.
– Слушай, Баюн, но если я действительно сотворил что-то, я же должен был все это увидеть воочию и сказать что-то типа "И это хорошо"? А я ведь ничего не видел, ты закричал "не думай" и я перестал. А та точка, что была у меня перед глазами, пропала, вместо нее появилась горилла и всё... Мы очутились тут...
– Да? – выглядел котофей не самым лучшим образом, можно сказать, он был убит горем. – Ты уверен, что точка пропала?
– На сто процентов.
– Чему быть суждено – неминуемо будет, но не больше того, чему быть суждено, – философски заметил Баюн, – но все же не забывай, что мысль материальна...
– Да я про это столько слышал и ни разу не видел. Чушь все это, самая чушайшая...
– Да? Тогда у тебя ещё будет возможность в этом убедиться и не раз.
– А...– махнул рукой Антон, – накаркаешь ещё. Ты мне лучше скажи, почему мы сразу не попали сюда, а зависли на промежуточном этапе. В первый раз такого не было...
– А ты помнишь свой "первый раз"?
– Честно говоря, нет. Просто я сразу очутился на лесной поляне, правда, память мне отшибло слегка.
– Вот-вот, а мне ты с отшибленной памятью не нужен, потому я и сделал остановку в Межмирье, чтобы тебе полегче было. – Кот, конечно, лукавил. Не получилось у него перетащить парня, но не будешь же признаваться в собственном бессилии. И зависли они на границе пространства-времени, только потому что Баюн немного ошибся с направлением, хорошо, что быстро сориентировался, и не занесло их в миры, живущие совсем по другим физическим законам.
– А межмирье? Что это?
– Никто не знает, потому что там никто, кроме нас, не бывал, – шепотом сказал котофей, подозрительно оглядываясь по сторонам. – Я думаю, что эта кажущаяся пустота заполнена первозданной энергией, ждущей своего часа. А в ней, как икра в рыбном супе, плавают миры, пронизанные излучением этой животворной энергии. – Парень живо представил себе мутноватую жидкость, в которой, слегка колышась, перемещаются слабо светящиеся сферы, внутри которых бурлит неведомая жизнь. Или не бурлит, это как кому повезло... – Кстати, я потому и говорю, что мысль материальна, поскольку энергией, просочившейся через границы мирозданий, становится гораздо легче управлять. Откуда, по-твоему, взялась магия? – Антон пожал плечами. Как-то не сильно он задумывался, откуда она взялась, да и в колдовство не сильно верил, пока сам не столкнулся с чудесами. – Не думал? А к тому, что так легко сам создал, как отнесся?
– Как к галлюцинациям, вызванным долгим кислородным голоданием. Я ведь там не сделал ни единого вдоха-выдоха...
– С тобой каши не сваришь, – опечалился Баюн, – а ведь стать чародеем легко, гораздо легче, чем кажется. Надо только суметь прочувствовать и научиться ловить потоки этой энергии, тогда равных тебе по силе в обитаемых мирах не будет, – едва шевеля губами (парень скорее догадался, чем услышал), закончил кот.
– А почему так таинственно?
– Даже стены имеют уши, а здесь мы, как на ладони... Тайна до тех пор тайна, пока о ней знает только один.
– Ну, мне же ты сказал? – удивился Антон.
– И кто меня за язык тянул? Это я перенервничал, наверное...
– Слушай, – парень решил не останавливаться, пока котофей такой разговорчивый, – а сам почему не ловишь потоки? Почему не колдуешь?
– А оно мне надо – чародействовать, завистников вокруг себя собирать? Я и без того неплохо живу, вольным скитальцем. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там... – немного фальшиво пропел Баюн. – Ты просто не представляешь, как это здорово...
– А Людмиле ты что-нибудь об этом говорил?
– Нет, зачем? Ей и так все даром досталось, а вот тебе попотеть придется, пока премудростью колдовской овладеешь.
– Что? – возмутился парень, – какой такой премудростью?
– Колдовской, – невозмутимо повторил котофей, прищурив хитрые глаза. – Просто тут такие дела творятся, что, кажись, без ведьмачества не обошлось. Сейчас сам увидишь, тут близко до избушки.
По пути Баюн поведал то, о чем умолчал из боязни, что Антон начнет ерепениться, а без доброго его согласия выручить Бабу-ягу из беды не удастся.
– Сестра-то твоя пропала, да не просто так, а даже памяти о себе не оставила. Главное дело, – печалился кот, – вещи её все на месте, а вот о ней самой никто ничего не помнит. Леший, уж на что с ней дружен был, и тот меня обругал почем свет и послал, ну не буду говорить куда, далеко очень...
Парень усмехнулся. Лесовик мог послать ещё дальше, да видно, кот сообразил, чем дело пахнет, и вовремя отстал от старика.
– И Птах не помнит?
– А нету Птаха, тоже исчез...
Антон остановился, увидев за деревьями жилище ведьмы. Дом стоял во всей красе, издалека можно было разглядеть и просторный двор, и высокое крыльцо, и даже сторожевую маску над дверью, застывшую, словно маска древнего божества.
– А это что, – удивился парень, – вроде со стороны несколько иначе все выглядело?
– Не работает охранное кольцо, и морок не поставлен, словно торопилась хозяйка очень, все бросила, как есть. Хорошо, времени немного прошло, никто не прознал ещё, что Бабы-яги нет.
– А домовиха нас не прогонит? – засомневался парень, с опаской входя в опустевшее жилье. – Она незваных гостей не любит, последний раз еле-еле в дом вошли.
– Со мной нет, я ведь постоянный жилец.
Внутри все осталось по-прежнему – никаких следов беспорядка, чистенько, уютно, но жилым духом уже не пахло.
– Непонятно, все нормально, значит, по своей воле ушла...
– Знать бы ещё куда, – откликнулся кот, шарящий по полкам на кухне. – Есть нечего...
– Да ты ж сколько мяса схомячил, – возмутился парень, – я и то не успел проголодаться.
– Ты "живым грузом" прошел, а я работал, силы тратил, тебя перетаскивая. Ты пока походи тут, может, какая мысль стоящая появится, а я сейчас вернусь, – кот шмыгнул за дверь.
Стоящая мысль... Когда не надо, их валОм вали, а вот по заказу только всякая ерунда в голове крутится. Антон прошел в спаленку сестры, уселся на не застеленную постель со сбившимся в ком одеялом. Лето на дворе, а она под одеялом спит, мерзлячка... Машинально потянулся к резному деревянному гребню, взял в руки, рассматривая застрявшую среди зубьев прядку, несколько волосков всего, вытащил её, разглядывая. Не врала Людмила – седых волос-то ровно вполовину.
В глазах разом потемнело.
Яркий свет полуденного солнца, слегка ослабленный прикрытыми ставнями, обратился мраком ночи: Людмила торопливо шла по ночному лесу, догоняя кого-то. Парень услышал, как она крикнула "Антон, вы куда?" и увидел впереди два смутных силуэта, один из которых очень напомнил ему Тимофея, а второй... "Да это же я, – сообразил он, – выманили все-таки... Мной приманили, знали, чем завлечь... Куда ж она делась потом?". Да видение сгинуло так же внезапно, как и появилось, добавив ещё больше вопросов к уже существующим.
*****
Людмила, формируя в руках огненный шар, кинулась на выручку брату и остановилась, не в силах разобраться, куда бежать. Шум борьбы, протестующие голоса, хруст веток и хлесткие удары, казалось, доносились со всех сторон, эхом отдаваясь в ушах. Ведьма наугад запустила шар. На краткое мгновение стало светлее, но впереди в просвете между деревьев она все же увидела Антона и Тимофея, увлеченно мутузивших друг дружку. Мальчишка с криком отлетел от более крепкого парня, упал в гущу кустарника, выбрался из него и, утерев нос рукавом, с воплем «Получи, мразь!» опять кинулся на Антона. Людмила опешила. Они что, с ума там посходили оба, их надо остановить во что бы то ни стало.
Ведьма бежала изо всех сил, но ей казалось, что она остается на месте – расстояние между ней и дерущимися не сокращалось ни на шаг, хотя... Местность вокруг явно изменилась. "Остановись! Подумай! – приказала она самой себе, но было поздно. Её по инерции вынесло на небольшую круглую полянку, окруженную со всех сторон осиновой порослью. Круглые листья тонких деревьев тревожно трепетали без всякого ветра, словно старались предупредить о беде. Да поздно уже, поздно... Едва Людмила миновала заросли, как до самого неба по всей окружности полянки взлетели вверх фейерверки холодного синего огня и опали, накрыв поляну, ставшую для ведьмы тюрьмой, непроницаемым для внешнего взгляда куполом.
ГЛАВА 2
Громкий крик у ворот отвлек Чернаву от тяжких дум. День пролетел незаметно, уже и солнце на закат идет...
– Принимай свою худобу...
Девушка поспешно выскочила на улицу и слегка приотворила створку покосившихся ворот. Слегка, только-только чтобы протиснулась тощая коровенка с раздувшимся за день выменем.
– Вернулась, заходь скОрше, – шлепком по спине поторапливая корову, прошептала ведьма, – Зорька-Зоряна, кормилица моя...
Седой, как лунь, пастух с побитым оспой лицом неодобрительно крякнул той вслед:
– Упрямая она у тебя, Леший её задери, – суеверно сплюнул через левое плечо, потом уставился на Чернаву, словно не видел её сегодня рано утром. – А ты девка на загляденье... – Ведьма опустила долу лукавые глаза и еле неслышно проговорила отводящий глаз наговор. Старик замешкался, развернулся обратно к дожидавшимся его меланхолично жующим буренкам, щелкнул кнутом, но все же не выдержал: – Ох, Негляда, копаешься в женихах, словно куры в навозе... Доперебираешься, так вековухой и проживешь всю жизнь.
– Да что там той жизни, дед Сила, – отшутилась от дядьки Чернава. В селе, куда ни кинь все родичи, седьмая вода на киселе.
– Жаль, некому тебя уму-разуму научить, не дожили родители, – он попытался заглянуть во двор, но Чернава быстро захлопнула ворота перед самым его носом и услышала за воротами обиженное стариковское брюзжание: – Был бы мужик в доме, разве б забор не поправил? А то сама все сама... Скоро и изба рухнет, небось...
Чернава завела корову в сарай, пошла в сени за подойником, ругая себя почем зря. Ох, не вовремя дед Сила Зорьку привел... Так до этого ладно получалось сиротой убогой прикидываться, никак прознают селяне о том, что ведьма рядом живет, беды не оберешься. Впрочем, чего бояться? Она одним щелчком любого ворога повергнет, но жаль уходить с насиженного места будет. Родимые могилы, куда от них деться? И Зорька... Ведь только благодаря коровенке выжила после морового поветрия, когда их избу на краю села седьмой дорогой всяк обходил, да и сейчас не шибко родычаются, но тогда каково ей было, девчонке восьми лет от роду, да ещё уразумевшей, что сама повальную болезнь во двор принесла...
...– Негляда, сбегай к лесу, там малина уже поспела, пирогов сделаю... – Девочка метнулась за туеском, – да Ждана возьми, все быстрей будет.
– Ждан, догоняй, – крикнула младшему братишке и понеслась, только босые пятки засверкали из-под чуток коротковатого сарафана. Ягоды все одно легче собирать, чем траву на грядках полоть в самый солнцепек. А у малинника наткнулась на старушку. Стоит бедная, за дерево одной рукой уцепилась, а другой к упавшей на землю крюке тянется, просит слезно «Помоги, девонька...». Негляда живенько подобрала суковатую палку, да и подала старухе, потом только вспомнила мамкин запрет, но поздно уже было. Ладонь коростой покрылась в один миг, и поползли пузыри кровавые, сукровицей гнойной истекающие, вверх до самого плеча. Закричала девочка от боли, кинулась к дереву, да только никого там уже не было, только на ветке птица белая, как первый снег, сидела. Взмахнула крыльями, каркнула издевательски, да и унеслась прочь, а Негляда домой побежала что есть мочи, позабыв обо всем на свете. Повыкосил мор и без того не шибко большую деревушку, по сей день половина дворов пустые стоят. Ладно ещё, что вдалеке от торговых путей расположена, в глубинке лесной, а то сожгли бы рассадник заразы княжьи люди, а так обошлось. Кто выжил, как она, а кто и нет...
Замычала протяжно Зорька, подзывая замешкавшуюся хозяйку. Встряхнула головой Чернава, отгоняя мысли. Чего теперь вспоминать, сделанного не вернуть, а все к лучшему обернулось. Негляда давно в прошлом осталась, соседи только и помнят ещё имя девИчье. Морена в беде новопреставленную ведьму не оставила, к себе приблизила, многому научила, вот только нынешний урок по силам ли задала? И никуда не денешься... как хочешь изворачивайся...
Отхлебнула парного молока из крынки. Стара Зоряна стала совсем, и полведра в день не надоишь, но до чего ж вкусное, да душистое. На масло перебить бы, да некогда. Пусть стоит пока. Чернава разжала ладонь и опустила в молоко только что пойманную лягушку. Та нырнула с головой, дрыгнула лапками, тут же всплыла и протестующе квакнула.
– Не жалуйся, не болото, конечно, но жить-то можно, – строго проговорила ведьма, – и неплохо, если приладиться.
Скинула сарафан махом, распустила тяжелый узел русых волос, оглянулась на всплеск за спиной. Над краем крынки торчала пучеглазая морда. Лягуха, уцепившись лапами за выгнутую окаемку, удивленно наблюдала за Чернавой.
– Что смотришь? Хороша? Сама знаю... – ведьма подошла к висящему на стене серебряному зеркалу (небывалая роскошь для убогой избы, но для колдовских дел самое то). Оно послушно отразило хрупкую обнаженную фигуру. По деревенским меркам слишком тощую, те больше предпочитали девок в теле, краснощеких, работящих, но Чернава знала – все ещё хороша, даром что двадцать пять весен минуло от рождения. Но хватит любоваться! Дело делать надо...
– Земли всю силу вобрала, помочь и мне готова, – ведьма по кругу перемешивала пальцами уже остывший настой, добавляя последнюю часть зелья. Разобранные соцветия мелких розоватых цветов, покружив в рукотворном водовороте, медленно опустились на дно глубокой чаши. Та снова вскипела белым ключом. Подождав, когда жидкость перестанет бурлить, ведьма осторожно опустила в чару горстку легкого пепла от сожженной шерсти. Полоснула острием ножа по запястью. Несколько капель алой крови упали в мутноватую взвесь. – Твой облик принимаю снова, зарок тому тирлич-трава... Кровь – водица, кости – песок, от жизни моей один волосок... – Чернава выдернула волос и бросила его в оборотное зелье, к тому времени ставшее чистым, как слеза младенца.
Ведьма отпила немного. От нестерпимой горечи судорожно сжалось горло. Больше не протолкнуть – огнем ожгло все нутро. Чернава подняла чашу над головой и опрокинула её на себя, едва сдерживая рвущийся наружу крик...
... мокрый мелкий зверек, отфыркиваясь, выскочил из лужи. Навострил короткие уши и гибкой тенью метнулся на шорох. Крупная мышь, на свою беду выбравшаяся из норы, забилась в зубах хищника и обмякла, когда хрустнул прокушенный затылок. Напившись крови, ласка отбросила добычу. Не голодна, но упустить такую добычу не смогла.
Зверек взобрался на лавку, с нее на стол, продела узкую голову в петлю заранее приготовленного пустого мешочка, спрыгнула на пол. Далеко бежать, да ничего, вся ночь впереди...
Пуста изба стоит – ни огонька, ни шороха... Внутрь бы забраться, проверить, да настороженное охранное кольцо не даст. Чернава хорошо видела его тонкий светящийся отпечаток. Может, оплошала Морена, сгинула Баба-яга? Да нет, вряд ли... Хозяйка Зимы никогда не ошибается.
Большеглазый зверек затаился, когда услышал тревожный говор невдалеке, плотнее прильнул к стволу дерева, гибким коричневатым телом сливаясь с темной корой, пряча лапой более светлую мордочку, но не выдержал. Так ничего не узнаешь. Ласка выскользнула из своего укрытия, длинными скачками понеслась на шум и едва не оплошала, выскочив на поляну перед самым носом у громадных волков. Самец заинтересованно повел носом в сторону зверька, принюхиваясь, и отвернулся пренебрежительно. Такая мелкая добыча его не интересовала. Ласка порскнула обратно в кусты, затаилась, ловя чутким ухом каждое словечко, всматриваясь в облик людей, словно впитывая в себя их образы. Сама Баба-яга, надо же, как повезло. А кто это с ней? Вид измученный у обоих... Никак помощники? Да хлипковаты что-то против Кащея выстоять, однако живы...
Едва волки одним слитным прыжком исчезли с поляны, понеслась Баба-яга, что есть сил. И пришлые за ней. Едва угналась ласка за ними, да толку-то. Перескочили морок и сгинули с глаз, как и не было никого. Только ожила избенка покосившаяся, засветился в подслеповатом окошке мерцающий огонек, дым из трубы повалил черный. Но это уже неважно – главное-то на земле осталось.
Маленькая юркая голова на длинной шее скрылась в траве. По-змеиному гибкое тело стелилось над самой землей. Непрестанно петляя, пошел зверек по оставленному людьми следу обратно, чутьем отыскивая то, за чем пришла Чернава. Замер над четким отпечатком босой ноги – изящный, с тонкой ступней. Есть! Оттолкнулась ласка всеми четырьмя лапами, взвилась высоко в воздух, в прыжке перевернулась назад через голову. Обнаженная Чернава, откинув упавшие на лицо волосы, стояла на четвереньках над вдавленным во влажную почву следом, не веря в свое везение. Приметила каплю крови на травинке, втоптанной в землю, возликовала, тщательно собрала все в мешочек. Теперь снова затаиться и смотреть во все глаза, а то ведь чародейка в своем дому, как улитка в раковине, знать надо, чем выманить.
Ласка прикусила зубками «добычу» и нырнула в кусты.
Два дня и две ночи таилась Чернава, высматривая мельчайшие подробности жизни потаенной избушки, немало удивляясь такому оживлению вокруг дома, жаль, что мало удалось подслушать, тогда бы все стало яснее, но близко не подбиралась из боязни быть замеченной. Хоть и в зверином облике, да кто поручиться может, что не заметят слишком назойливую ласку... Кто знает, на что чародейка способна! Ни одна мелочь не ускользнула от внимательного взгляда ведьмы, но ничего пока придумать она не могла. Только на второе утро, уловив затаенную тоску на лице Бабы-яги, с которой она смотрела вслед высокому светловолосому мужчине, уходящему вслед за волком-оборотнем, призадумалась. Вот тут-то ты, голубушка и попалась...
Все, больше здесь делать нечего!
Солнце уже почти взошло, когда уставшая ласка добежала до села. Незаметно скользнула, сокращая путь, через крайние дворы. Ещё немного и дома... Эх, не повезло!
– Стах, вон она, держи, – визгливо заверещала Славка, живущая от Чернавы через два двора. Наперерез зверьку метнулся соседский пацан. – Она у нас всех коров повыдоила!
«Ага, как же, – обгоняя бойкого отрока, подумала Чернава, – мне и моей Зорьки хватает...».
– Стах, в сторону, – вслед ласке просвистело тяжелое полено, пушенное умелой рукой заядлого игрока в рюхи. Ласка звонко вякнула, когда получила увесистый удар по спине, перевернулась через голову и упала недвижно. – Готова... Иди, Славка, подбирай... – Обычного зверя убило бы, но ведьме что! Только чужие руки коснулись пушистой шерстки, извернулась, куснула бабу за палец и была такова, только услышала вслед: – Все одно выследим, ведьма... Никуда не денешься...
Пришлось Чернаве отсиживаться в кустах, пока шум не утих, потом в вечерней темноте пробираться к дому оглядкой. Жаль, столько времени потеряла! Не терпелось ведьме ущучить Бабу-ягу, на место поставить зазнайку.
*****
Антон задумчиво обмотал прядку волос сестры вокруг указательного пальца. Рассказать бы Баюну, что видел, да тот так не вовремя слинял куда-то. И с чего он взял, что кроме брата никто Людмилу не найдет?
Парень прошел в большую комнату, где царил мрак, уселся на диван. Окна по-прежнему плотно прикрыты тяжелыми гардинами, свечи в подсвечнике не горят, и зажечь нечем. Просто так сидеть в темноте оказалось неуютно – ни радио, ни телевизора, а думать... О чем можно размышлять, не имея никакой информации, кроме сомнительных утверждений Баюна да мимолетного видения, в которое Антон, честно говоря, тоже не сильно поверил. Он вспомнил, как бурно отреагировала сестра на его попытку отдернуть шторы, но сейчас-то её нет. Парень встал, слегка раздвинул шторы на одном из окон, осторожно заглянул в открывшуюся щель и зажмурился – глаза кольнул яркий лучик. Тогда он раздернул занавесь во всю ширь, открывая дорогу ослепительному солнечному свету. Удивительно – волосы всколыхнул теплый ветер, напоенный горьковатым травяным ароматом.
Зеленый луг, усыпанный цветущими ромашками, да и не только ими, манил пробежаться по нему, утопая по пояс в высоком разнотравье, упасть навзничь и уставиться, не отрываясь, в голубое небо, по которому неспешно и торжественно проплывают похожие на комья сладкой ваты облака. Антон протянул руку – она не встретила никакого препятствия. Странно... Что, можно туда выйти, вот так просто? Он перешагнул низкий подоконник. Под ногами хрустнули сочные стебли, раздавленные жесткой подошвой сапог. Пронзительно запахло зеленью – остро и немного печально. Он оглянулся. Позади него четко обрисовался квадрат окна, больше похожий на распахнутую настежь дверь, а вокруг, на все стороны, до самого горизонта тянулась заросшая изумрудной травой луговина. Парень постоял немного, нежась в лучах нежаркого солнца и...
... поторопился вернуться обратно. На какой-то миг стало страшно. Вдруг комната за спиной внезапно исчезнет? Что он будет делать здесь, на этих «елисейских полях»?
Но вот ночной пейзаж за другим окном ему так и не удалось рассмотреть в прошлый раз, а ведь там, похоже, будет поинтереснее. Антон ухватился за шелковистую ткань портьеры, но раздернуть занавеси не успел.
– Не надо этого делать... – негромко прозвучало сзади.
– Почему? – парень поспешно обернулся. Он не узнал низкого вибрирующего голоса, и поскольку не ожидал никаких гостей, немного струхнул. – Баюн, ты? А что так таинственно?
– Уходи отсюда, – кот сидел на пороге. Шерсть его встала дыбом, желтые глаза стали абсолютно круглыми, а узкий зрачок бешено пульсировал, то заливая чернотой всю радужку глаз, то превращаясь в едва заметную вертикальную полоску. Хвост котофея раздраженно хлестал по бокам. Антон потянулся закрыть занавесью окно, распахнутое в лето. – Оставь все, как есть. Чародейка вернется – поправит...
– Да я и сам могу... Мне не влом... – попробовал отшутиться парень. Баюн игры не принял, глухо зарычал. Острые когти наполовину вылезли из подушечек агрессивно растопыренных пальцев передних лап. Антону показалось, что он сейчас кинется на него и располосует на мелкие кусочки. Он отогнал наваждение и немного смущенно добавил: – А что, не надо?
– Уходи... немедленно.
Кот, не дожидаясь решения Антона, развернулся и скрылся в закоулках дома.
Парень недоуменно пожал плечами. Да что за секреты такие? Сначала Людмила, теперь вот этот, но спорить не стал. Пусть остается все, как есть.
Кота он нашел на кухне – тот деловито вылизывал шерсть и на Антона никакого внимания не обратил, сделав вид, что очень занят. Ну, как хочет! Парень в поисках еды (желудок уже усердно напоминал ему о том, что хотя бы изредка, но есть надо) зашарил по полкам и шкафчикам. Их, на его взгляд, было слишком много – вполне хватило бы и одного, доверху забитого съестными припасами. Не выдержав молчаливого осуждения котофея, в сердцах шарахнул дверцей последнего, и заорал:
– Ну, что я опять не так сделал, а? Чего злобишься? Не можешь по человечески объяснить?
– Могу, – невозмутимо ответил Баюн, – по всякому могу. Да только тебе уразуметь надо, что ты не дома и не стоит лезть всюду, где тебя не просят. Баба-яга не просто так охранное кольцо ставит, не только от врагов таится, но и от излишне любопытных глаз.
– Да что тут такое спрятано, что ты так взъярился?
– Я спокоен, абсолютно спокоен, – скорее для себя, чем для парня, произнес котофей, но хвост, стегнувший по бокам, выдал его. – В любом случае поговорить надо, пока ты дел не наворотил... – Баюн немного помолчал и трагическим тоном продолжил: – Видишь ли, Антон, абы кто эту комнату даже не видит, никто из побывавших в доме, а их не так много. Даже Кимря о ней даже не догадывается, а уж она-то по всем закуткам здесь пошмыгала, одно слово, домовиха... Я вижу, но войти туда не могу, а тебе удалось даже через барьер пройти без всякого труда, так что я не ошибся в тебе.
– А что за комната такая хитрая?
– Это пусть тебе сестра рассказывает, если посчитает нужным, а я пока не буду. Главное уразумей для себя – не зная броду, не суйся в воду, чревато может быть.
