Текст книги "Большой обман"
Автор книги: Луиза Винер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
11
– Ты это нарочно подстроил.
– Ничего подобного.
– Нет, нарочно. Ты специально отправил меня в самую гадкую, запущенную и ветхую трущобу в Лондоне, чтобы я прониклась отвращением к городу и переехала с тобой в деревню.
– Вот уж неправда. Не смеши людей. Если бы я знал, что все так плохо, я бы тебя туда в жизни не послал.
– У тебя был адрес.
– Да, но туда ездил Пит и все осмотрел. Он сказал, что все нормально. Ведь правда, Пит?
– Не вмешивай меняво все это.
– Ты говорил, что дом рядом с вокзалом.
– Он рядом.
– Да, только с тыльной стороны. Этакий мешок. Зона боевых действий. Там полно пергидрольных алкоголичек средних лет и уличных банд свирепого вида. С ножами.
– С ножами?
– Ну, с ворованными сигаретами.
– Извини. Обещаю: больше никогда не буду сваливать на тебя свои дела.
– Слишком поздно.
– А что такое?
– На следующей неделе я опять отправляюсь туда.
– Это еще зачем?
– Великан хочет, чтобы именно я завершила фронт работ.
Вечер. Мы с Джо и Питом пьем пиво, и никто не воспринимает мой рассказ про великана всерьез.
* * *
– Я просто уверен, что не может он весить под триста кило. Это физически невозможно.
– Но это так. Самое меньшее – триста.
– Сколько весил самый толстый человек всех времен и народов? Как там его звали?
– Роберт Уодлоу.
– Нет, – говорю я, – этот был самый высокий. Самый толстый был Роберт Эрл Хьюз.
– Откуда ты знаешь?
– В детстве я любила читать Книгу рекордов Гиннесса.
– Она и сейчас ее читает. – Джо хрустит орешком.
– Да. Я и сейчас в нее заглядываю. Иногда. Надо идти в ногу со временем. Сведения-то устаревают.
– А как он умудряется выживать? – У Пита скептический тон.
– Кто?
– Твой великан. Откуда он берет продовольствие и все прочее?
– Ему все доставляют на дом, я полагаю.
– А откуда у него деньги?
– Не знаю. Ему хватает, чтобы прилично питаться, у него есть компьютер, а всяких чистящих жидкостей столько, что можно заполнить полки приличного супермаркета. Но откуда он берет деньги, я не знаю. Он мне не сообщил.
* * *
– Наверное, он террорист.
– Не думаю, Пит.
– Может, он преступник, объявленный в международный розыск? По виду ведь не скажешь. Может, он подпольный торговец оружием?
– Не торговец он оружием.
– Откуда тебе знать?
– Он такой… обаятельный.
– Он помешан на маринованных огурцах, – ухмыляется Джо. – Вот на этом основании она и оценивает людей. Если любит все маринованное, значит, человек порядочный.
– Говорю вам, огурцы были замечательные. Не забыть спросить, где он их берет. В следующий раз, когда к нему поеду.
– Постой-ка. Ты серьезно собираешься наведаться туда еще раз?
– Почему бы и нет?
– Это небезопасно.
– В деревне безопаснее, правда? – Я подозрительно гляжу на Джо.
– Да уж конечно. Даже ты это признала.
Вот оно. Нужный момент настал.
– Джо?
– Да?
– Ты когда-нибудь видел «Плетеного Человека» [19]19
Британский фильм ужасов 1973 г., в силу разных обстоятельств практически неизвестный широкому зрителю, хотя это настоящий шедевр жанра. В главных ролях Эдвард Вудворд и Кристофер Ли.
[Закрыть]?
– Кажется, нет.
– Ясно. Во сколько закрывается видеомагазин?
* * *
– О господи!
– Вот именно.
– Какая гадость!
– Ага, не очень-то приятно на это смотреть, правда? Как здорово, когда свора по пояс голых язычников привязывает тебя к плетню и сжигает живьем на какой-то открытой всем ветрам возвышенности! Вот что может с нами случиться, если мы переберемся в деревню.
– Ты так думаешь?
– Если такое произошло с самим Эдвардом Вудвордом про прозвищу Волына, то, уж конечно, может случиться и с нами.
– Но это приключилось в шотландской глуши. На Гебридских островах.
– Вот так все и начинается. Сначала ты говоришь, что мы переедем не далее чем в Хэмел-Хэмпстед, а потом вдруг оказывается, что на нас одежда из рыбьей кожи, мы живем на берегу какого-нибудь Лох-Несса и за нами по лиловому вереску гоняется шайка полуголых сатанистов.
– Мужчин или женщин?
– Какая тебе разница.
– Вообще-то разница большая.
– Тогда мужчин.
– Уверена?
– Абсолютно.
– Не женщин?
– Нет.
– А по-моему, все будет замечательно.
– То есть как? – возмущаюсь я, не веря своим ушам.
– Ну, во-первых, мы сможем развести настоящий сад. Потом, мы будем в состоянии обеспечить себе приличный отпуск. Эту квартиру можно продать, положить денежки в банк и купить дом, где будет на спальню больше.
– И зачем нам еще одна спальня?
Джо делает умное лицо.
– Серьезно. Неужели с нами будет жить кто-то еще? Ведь чтобы приютить Пита, когда очередная подруга дает ему от ворот поворот, у нас имеется диван.
– Знаешь… может быть… однажды нам захочется иметь детей. И тогда лишняя спальня нам не помешает.
– Хм-м… Джо?
– Да?
– Ты когда-нибудь слышал о товаре, который называется «Тина Леди»?
* * *
Надувшийся Джо отмокает в ванне, прихватив для компании пиво и журнал про морозостойкие однолетники, а я звоню своему постоянному консультанту Лорне.
– Ты ему сказала, что не хочешь иметь детей?
– Нет. Не совсем. Я просто сказала, что еще не готова.
– Ну так объяви о готовности. По-моему, это хорошая мысль.
– Ты так считаешь?
– А почему нет? Мэг – лучшее, что у меня есть в жизни.
– Ясно. И это говорит женщина, которая внушает мне, что в случае рождения детей я к пятидесяти годам стану опустившейся замарашкой, а в магазине эта женщина всякий раз стонет: ах, у меня желудок в три фута длиной.
– Мы же не ходим по магазинам вместе.
– А то я не знаю. Просто я могу ходить по магазинам только в одиночестве, а то бы ты наверняка стонала.
– Не забывай про свое хозяйство.
– Про что не забывать?
– Про хозяйство. После родов оно изменится.
– Ясно.
– Ты понимаешь, о чем я? Впрочем, это неважно, потому что всегда можно сузить и подтянуть потом.
– Ты это серьезно?
– Конечно. Небольшая операция – и все в порядке. Тебе и губы могут укоротить.
– С чего это кому-то может понадобиться укорачивать губы?
– Знаешь… а вдруг они слишком свисают?
– Свисают?
– Да. Если они ниже лобка. Некоторые дамы не жалеют денег, только бы их укоротить.
– Какие дамы?
– Калифорнийки.
– Мать-перемать.
– Я того же мнения. Ты только представь себе. Вот ведь жизнь – с утра одна забота: а вдруг у тебя губы длинноваты?
– Нет, – говорю я. – Не могу себе такого представить.
– А если серьезно, ты подумай насчет этого.
– Насчет укорачивания губ?
– Насчет того, чтобы переехать в деревню и завести с Джо детей. Что такого уж замечательного в этом Лондоне? В городах хорошо жить, только если у тебя куча денег.
– Это неправда, – возражаю я. – Как раз наоборот. Бедняка в городе окружают такие же бедняки. Это успокаивает.
– Жизнь среди бедных людей тебя успокаивает?
– Да. Мне нравится, когда у меня за окном копошатся другие человеческие существа, далекие от процветания, которые волокут сумки на колесиках и ведут борьбу за жизнь. Если бы я жила в деревне, я бы ничего не видела, кроме деревьев. И травы. И овец. И язычников с мощной грудью, пляшущих с факелами на продуваемых всеми ветрами возвышенностях.
– Одри?
– А?
– Ты что, опять смотрела «Плетеного Человека»?
– Нет. Кино здесь ни при чем.
– Послушай. – Голос Лорны звучит серьезно. – Только бы вся эта катавасия с твоим отцом не испортила ваших отношений с Джо.
– О чем ты говоришь? Откуда ты это взяла? Что общего между моим отцом и «Плетеным Человеком»?
– Ничего. Но Джо сказал, ты всю неделю ведешь себя странно.
– Странно? Это как?
– Он видел, как ты с фонарем лезешь в ящик под лестницей.
– Я искала антимоль, вот и все.
– И еще он сказал, что за обедом ты опять пересчитываешь горошек в тарелке.
– Неправда.
– Пусть так. Просто мне не хочется, чтобы ты вдруг сорвалась с места, кинула за плечи рюкзак и сбежала в Юго-Восточную Азию, как в прошлый раз.
– В какой еще последний раз? – Я почесываю пятно экземы на локте.
– В последний раз, когда на тебя накатило. Когда ты бросила преподавательские курсы и шесть месяцев жила на пляже в Ко-Самуи.
– Не смеши меня. Я не сбегу в Ко-Самуи.
– И что тебя остановит?
– Гиблое место. Я скорее отправлюсь в Ко-Фи-Фи.
* * *
– С легким паром.
– Спасибо.
– Как журнальчик про однолетники?
– Чрезвычайно полезная вещь.
– А горячей воды хватило?
– Да.
– И ты завершил весь процесс полностью?
– Да.
– И шампунь пенился?
– Ой пенился.
– Джо?
– Что?
– Не длинноваты ли у меня губы по отношению к лобку?
12
Разговор о том, кому какие лобки и губы нравятся, почему-то возбудил нас обоих. Наши свежевымытые тела прошли через краткий сеанс секса, я пообещала, что перестану считать горошины за обедом, и мы с Джо нащупали консенсус. Я обязалась съездить в Хэмел-Хэмпстед (или в иное подобное место), а Джо сказал, что вечером, когда вернется домой, поможет мне продраться через дебри интернетовских сайтов о пропавших без вести. Оба мы пришли к выводу, что брать в прокате «Частного детектива Магнума» не имеет смысла – все равно там все придумано, да и дело происходит на Гавайях, – и Джо обещал переговорить со своим приятелем-юристом насчет поисков пропавших родственников.
Лорна считает, мне надо позвонить Фрэнку – может, он знает еще что-нибудь о тогдашнем местонахождении папы, но мне что-то не хочется прибегать к крайним мерам. Ну скажу я ему, что собираюсь искать папу, а он недовольно изречет: опять, мол, я собираюсь перевернуть свою жизнь вверх тормашками. Тем более что так оно и есть.
За долгие годы я выработала дурную привычку переворачивать свою жизнь вверх тормашками по малейшему поводу. Причем резкие перемены – как это ни удивительно – всегда происходят в установленном мною порядке по заранее составленному плану. Более того, перемены и план в моем сознании неразрывно связаны вместе – и обязательно кардинально меняют повседневную жизнь: ведь только так можно хоть как-то примириться с действительностью.
Речь идет не о чистке дымохода, смене прически или бритье ног – хотя все это не помешает, – речь идет о далеко идущей, глубокой перестройке. С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, каждые пять лет я круто перекраиваю свою жизнь: перехожу на другую работу, меняю местожительство, переезжаю на другой континент, а также – если представится возможность – рву старые связи и начинаю новые. Для всего этого я разрабатываю целые методики. Я никогда не бросаю работу – даже низкооплачиваемую, – если у меня нет на примете другого рабочего места, и я никогда не бросаю парня, не разложив сперва свои компакт-диски в алфавитном порядке. Планируя путешествие, я должна убедиться, что денег у меня хватит на полгода относительно комфортной жизни (смета при этом расписана по дням и неделям, суммы на непредвиденные расходы предусмотрены), и в отличие от мечтательных хиппи, двигающих «куда глаза глядят», я не выйду за порог без подробной программы, где предусмотрен каждый мой шаг месяц за месяцем, и без аптечки, где обязательно лежат тигровый бальзам, противооспенная вакцина и десяток упаковок каламинового крема и имодиума.
Лорна (она смотрит программы Опры Уинфри, когда готовит еду для Мэг) говорит, что это классическое поведение для людей моего психологического типа: страх перед анархией и излишняя любовь к порядку. Не дать переменам произойти внезапно, опередить события и самой все разрушить – вот мой жизненный принцип. Но однажды я не просчитаюсь.
Я разрываю любовные связи, когда они в самом расцвете, бросаю работу, стоит мне дослужиться до ответственной должности, и обрываю учебу, пока во мне опять не проснулась жажда к воровству в магазинах и меня снова не выперли. Во всяком случае, все это было. Пока я не встретила Джо.
В этот раз я не срываюсь с места – моя реакция на обстоятельства куда спокойнее. Чтобы отвлечься, мне достаточно прокрутить в голове периодическую таблицу Менделеева в обратном порядке, а чтобы глубоко и безмятежно заснуть – произвести в уме какое-нибудь хитрое сложение и вычитание. Полугодовые бухгалтерские отчеты проливают мне на душу бальзам, а факты, цифры и алгебраические формулы придают жизни некоторый смысл. Если смысл все-таки пропадет, я могу опереться на Джо. Он – единственный человек, с которым я могу сидеть на попе ровно. Единственный, кто хоть как-то справляется с непредсказуемостью жизни.
* * *
– Ты же сказал, что будешь дома и посмотришь вместе со мной сайты о пропавших без вести.
– Я помню, – у Джо извиняющийся тон, – прости меня, пожалуйста. Скоро придет Пит. Он тебе поможет.
– У тебя что, неотложная работа сегодня? Темно уже. Как можно заниматься посадками во мраке?
– Никаких посадок не предвидится. Просто мне надо проработать кое-какие детали декоративного ландшафта для украшения озера. Работы куча.
– Ты вроде сказал, это декоративное озеро.
– Да. Но это большое декоративное озеро. Площадь сада почти семь акров. Прости меня. К девяти я вернусь.
– Ладно. Пусть только Пит хоть сегодня не притаскивает с собой свой сценарий.
– Он придет без сценария. Обещаю.
– Откуда ты знаешь?
– Я его попросил.
* * *
– Не понимаю. В чем дело-то? Ты что, не веришь в пришельцев?
– Теоретически я допускаю, что они существуют. Просто вряд ли они зеленые.
– Почему это?
– Зеленый цвет говорит о наличии хлорофилла. Ты намекаешь, что твои пришельцы наполовину растения?
– Может быть.
– Мне казалось, они прибыли с планеты, которая состоит изо льда.
– Гм-м… тогда мне лучше сделать их альбиносами.
– Альбиносами?
– В тон зимнему ландшафту их планеты.
Зараза Пит явился с семьдесят пятым вариантом своего эпического научно-фантастического сценария (смесь «Альфавилля», «Они живут среди нас», «Бегущего по лезвию бритвы» и «Планеты обезьян») и в данный момент вносит исправления, признав мою правоту насчет пришельцев.
– Как ты считаешь, с учетом размеров Вселенной, возможно ли существование жизни в других галактиках?
– Возможно. Но тот знаменитый случай, когда у твоего кузена Эдриана однажды утром засвербело в анусе во время турпохода по Аризоне, вовсе не доказывает, что в пустыне приземлились инопланетяне.
– Я же тебе рассказывал, что ему приснился какой-то мокрый хоботок, дико похожий на нос?
– Да.
– И что тем утром у него из гигиенического набора пропал тюбик геля «Кей-Вай» [20]20
Интимная увлажняющая смазка. Выпускается компанией «Джонсон и Джонсон».
[Закрыть]?
– Да.
– И что свои палатки они разбили неподалеку от Зоны 51?
– Да.
– И ты по-прежнему не веришь, что их навестили пришельцы, которым не терпелось познать анатомию человека?
– Не верю. Твой кузен Эдриан ест слишком мало фруктов, у него наверняка просто геморрой. Ну так поможешь ты мне с этими сайтами о пропавших без вести или нет?
* * *
Пит удобно располагается в кресле, бормочет под нос куски из диалога пришельцев и черкает в своем сценарии, а я прокручиваю сайты под названиями вроде «Розыск людей», «Поиски пропавших без вести» или «Следопыт». У меня уже куча телефонных номеров, адресов электронной почты и списков избирателей, но все это, как и следовало ожидать, почти ничего не дает.
Я обращаюсь к американским поисковым машинам, ввожу имя «Гарри Унгар» и получаю распечатку тринадцати номеров телефонов из интернетовских «Белых страниц». После того как я выкидываю всяких Унгарманов, Унгарлихтов и Гарри Унгаров-младших, у меня остается всего три фамилии. Перекрестная проверка на другой поисковой машине помогает определить их возраст: Гарри Унгару, проживающему в Бруклине на Оушн-Парквей, целых семьдесят три года, Гарри Унгару из Рокэвея – двадцать четыре, Гарри Унгару из Саванны, штат Джорджия, под шестьдесят (вроде бы то, что надо), но его второе имя начинается на «М». А второе имя папы начинается на «Б».
Организаций, которые занимаются розысками людей за деньги, полно, и мне даже приходит в голову, не перевести ли 59.95 долларов со своей кредитной карты какой-нибудь из них, но я быстренько отказываюсь от этой мысли – вряд ли из затеи что-нибудь выйдет. Всем им надо сообщать номера карточек социального страхования и последний известный адрес. Если папа зарабатывает на жизнь – если можно так выразиться – игрой в карты, то у меня нет никакой уверенности, что он зарегистрирован где-нибудь – будь то налоговое управление, отдел кадров или социальные службы, – куда следует обратиться с запросом.
Насколько я знаю, он может обитать в бревенчатой хижине на Аляске. Или в пещере в австралийской пустыне. Во мне тлеет надежда, что папа живет где-то неподалеку от Лондона или Брайтона, и в то же время я не могу отделаться от мысли, что, возможно, он умер. В случае, когда из списков избирателей ничего выловить не удалось, сайт «Следопыт» предлагает проверить записи о регистрации смерти, завещания или брака, а если и это не принесет результатов, поместить объявление о пропавшем без вести в центральных газетах. Насчет газет – неплохая мысль. По крайней мере, это даст мне иллюзию, будто я что-то делаю.
* * *
Пит утомился и хочет поболтать. Неразделенная любовь к Лорне – тема неиссякаемая (и известная мне до мелочей). Тема более свежая – его безумная теория заговора. В Неваде, видите ли, зафиксировали какие-то черные вертолеты без опознавательных знаков, а в мире установился новый порядок, все подробности под грифом «совершенно секретно». Он уже готов прогнать меня от компьютера и погрузиться в конспирологические сайты, но тут поступает новое сообщение. От великана. Прислал список растений, и я прошу Пита быстренько просмотреть его.
– Лаванда, ледвянец, портулак, бальзамин и герань. Хороший подбор. Особенно для затененного места.
– Ну да, солнца у него маловато. Заслоняют другие дома.
– Тогда все в порядке. Большого ухода за этими растениями тоже не требуется. Как ты думаешь, что такое «холдем» [21]21
Разновидность покера, в которой каждый игрок получает две закрытые карты, а пять общих карт сдаются на стол в открытую. Сила руки игрока определяется наилучшей пятикарточной комбинацией, которую можно составить из семи карт: пяти открытых и двух закрытых.
[Закрыть]?
– Холдем?
– Да. Погляди на его электронный адрес. [email protected].
Я нагибаюсь поближе.
– Не уверена, – говорю я, потирая экзему на локте, – но, по-моему, это какая-то разновидность покера.
– А у покера есть варианты?
– Целая куча.
– Правда?
– Ну как же… холдем, стад, омаха, хай-лоу парный [22]22
Стад – общее название для нескольких разновидностей покера, когда некоторые карты у каждого игрока открыты. Омаха – разновидность холдема. Хай-лоу – разновидность покера, в которой обладатели лучшей высшей и лучшей низшей комбинации при вскрытии делят банк. Парный покер – покер без стритов и флешей.
[Закрыть]… всего уже не помню, но, в общем, их масса.
– Ясно, – как-то странно кивает мне Пит. – Твой отец много играл в покер, да?
– Да, – подтверждаю я. – Играл.
– Это то, что надо. – Ты о чем?
– Ну как же. – Пит яростно вымарывает что-то из сценария. – Ведь игорных сайтов в Интернете немерено. Особенно покерных. Поищи на них. Может, кто-то вспомнит, что играл с ним. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Вот так всегда. Ты думаешь, твой собеседник уже в облаках, а он – раз! – и выдает блестящую идею.
13
В кухне раздвинут складной стол, за ним сидят шесть мужчин и играют в карты. Никто не обращает на меня ни малейшего внимания. Я свернулась клубочком на полу и читаю книгу про ядовитых змей и скорпионов, мне тепло и уютно. В кухне пахнет сигарами, пивом и растопленным сыром, но мне на это плевать: главное, чтобы было тепло. Кухня – единственное помещение в доме, которое не выстужается за ночь зимой, и, значит, можно ходить босиком.
С моего удобного наблюдательного пункта у духовки мне все видно. Папа сидит во главе стола, травит анекдоты и оживленно жестикулирует. Руки у него изящные и ухоженные. Остальные мужчины часто смеются и одобрительно кивают. Четверо из них хорошо мне знакомы. Они регулярно собираются в первую пятницу каждого месяца (в конце недели мама работает в ночную смену) и сидят до глубокой ночи. Тот, что в проволочных очках, – это мистер Сантос, учитель химии из папиной школы, а тот, от кого пахнет брокколи, – наш доктор. Следующие двое – наши соседи, ничем особенным не выделяющиеся. Пятого я вижу впервые. Мистер Сантос сказал, что они познакомились в пабе, куда мистер Сантос заглянул по пути к нам. Новичка зовут Джимми.
У Джимми кривые зубы, они торчат в разные стороны, и мне кажется, что между ними наверняка застревают кусочки пищи. На нем клетчатая спортивная куртка и яркий галстук, и, когда Джимми задумывается, губы у него складываются в пухлый девчоночий бантик.
Остальные мужчины подсмеиваются над ним. А Джимми только качает головой. Он, дескать, никогда не играл в покер и вообще не знал, что они намерены играть на деньги. Краем уха я слышу, как они его уговаривают, и всем телом впитываю тепло бойлера, полного горячей воды, и читаю про самого ядовитого скорпиона в мире. Вдруг папа наклоняется ко мне и легонько треплет мои волосы.
– Рыжик, – у папы шутливый голос, – просвети Джимми, какие в покере есть комбинации карт.
Смотреть на зубы Джимми мне совершенно не хочется, и я бурчу, не поднимая глаз от книги:
– Стрит-флеш, каре, фулл-хаус, флеш, стрит, тройка, две пары, пара, старшая карта [23]23
Стрит-флеш – последовательность из пяти карт одной масти, стрит-флеш от туза (флеш-рояль) – самая сильная комбинация в покере. Каре – четыре карты одного достоинства с пятой побочной. Фулл-хаус – комбинация из трех карт одного достоинства и двух карт другого достоинства – например, три туза и две семерки. Флеш – пять карт одной масти в произвольном порядке. Стрит – три карты одного достоинства с двумя побочными. Две пары – по две карты одного достоинства и одна побочная карта. Пара – две карты одного достоинства.
[Закрыть].
– Вот видишь, Джимми. – Папа горделиво улыбается. – Если девятилетнему ребенку известны все комбинации, это не так уж трудно, правда?
Джимми соглашается.
– Начнем. – Доктор Брокколи начинает тасовать карты. – Достоинство каждой спички пятьдесят центов. Кто торгуется?
Карты выкладываются на стол, сдача за сдачей, минута за минутой, в ровном, повторяющемся ритме. Постепенно голоса теряют первоначальный задор, игроки все реже хлопают друг друга по плечу и все реже слышатся подбадривающие возгласы. Кто-то говорит: «Джимми явно блефует», а потом оказывается, что ничего подобного. Кто-то говорит: «У Джимми полна рука тузов и дам», а потом оказывается, что у Джимми нет ничего, кроме «паршивой пары двоек». Кто-то говорит: «Ну, Джимми, ты уж точно не новичок», и Джимми хмурится и клянется мамой, что сел играть впервые в жизни.
Разговоры за столом стихают, мужчины смотрят в свои карты и попыхивают сигарами, а я внимательно изучаю ромбы на линолеуме. По полу ползет щетинохвостка, и я поднимаюсь и бью ее домашней туфлей. На полу остается мокрое пятно, и я уже собираюсь вытереть его тряпочкой, как вдруг Джимми одаривает меня своей кривозубой улыбкой.
Мне становится стыдно, ведь Джимми видел, как я прихлопнула насекомое, и я отворачиваюсь от него и все внимание переключаю на то, что происходит под столом. Передо мной двенадцать ботинок и двенадцать ног, и мне хорошо видны движения, которые они выделывают. Ноги доктора Брокколи тяжко и быстро топают по полу, будто жмут на педаль барабана, ботинки папы время от времени шаркают по линолеуму. Зато ноги Джимми совершенно неподвижны, словно вросли в землю корнями. Его грубые черные башмаки завязаны коричневыми шнурками, а тонкие носки телесного цвета похожи на короткие дамские чулки. Сначала я даже приняла их за обрезанные колготки, но после того как он несколько раз подтянул их, стало ясно, что они сделаны из какого-то блестящего материала вроде шелка.
Я долго смотрю на ноги и колочу туфлей по тому месту, где нашла свою смерть щетинохвостка, но где-то около десяти тепло и табачный дым усыпляют меня. Ближе к полуночи я просыпаюсь, прикрытая автомобильным клетчатым пледом и с диванной подушкой под головой. Наши соседи отправились домой к своим женам, и только три человека продолжают игру: папа, доктор Брокколи и Джимми. У мистера Сантоса такой вид, будто он уже давным-давно просадил все свои спички, но из чистого интереса продолжает следить за игрой.
Сдает Джимми. Он тасует колоду, как заправский крупье, и после каждой сдачи прихлебывает молоко из высокого стакана. У прочих в бокалах рядом с пепельницами виски и подогретое пиво. Вид у игроков усталый и помятый, один Джимми бодр и свеж как огурчик.
Мистер Сантос только головой качает, когда Джимми загребает очередной банк, а папа потирает лоб. Джимми разводит руками.
– Ну что тут скажешь, – говорит он, и слюна капает с его кривых зубов. – Новичкам везет.
Игра тянется еще примерно с полчаса. Наконец доктор Брокколи бросает карты, поднимается с места и сердечно пожимает всем руки. Глядя на мистера Сантоса, доктор показывает пальцем на Джимми и произносит:
– В следующий раз, Уильям, оставь этого типа в пабе. Не приводи его с собой.
Доктор старается говорить весело, но голос звучит фальшиво, и я вижу, что ему не до смеха.
– Не надо его больше приглашать, – повторяет он. – Мы друзья и играем, только чтобы поразвлечься. Джимми Шелковые Носки не место среди нас.
Когда доктор Брокколи уходит, папа и Джимми некоторое время играют вдвоем, «баш на баш», как выражается папа, – пока Джимми не говорит, что ему пора. Папа кусает губы – он всегда стремится отыграться, – но Джимми потягивается со словами, что на сегодня хватит. Папа поеживается, пересчитывает спички (а их целая куча), достает деньги и протягивает Джимми тоненькую пачку пятифунтовых банкнот. Ой даже не провожает Джимми Шелковые Носки до двери, так и остается сидеть на своем месте. Мистер Сантос со словами извинения уходит вместе с Джимми, а папа на прощанье только машет рукой у себя перед носом – неторопливо, точно отгоняя мух.
– Жалко, что новичкам везет, – говорю я, когда папа наклоняется над моим импровизированным ложем, поправляя плед.
– Ничего подобного. – Папа устал. – Этот злодей Джимми просто лучше играет, чем мы, вот и все.
– Но он же сказал, что сел играть первый раз в жизни!
– Да неужто?
– Он вам всем внушил, что не умеет играть. А оказалось, он мастер.
Папа сердито смотрит на меня – мол, знай свое место.
– И все равно он мне не понравился. – Я переворачиваюсь на живот и накрываюсь подушкой.
– Чего это вдруг? – интересуется папа.
– У него шнурки не подходят по цвету к ботинкам, и он носит женские носки.
– Женские носки?
– Да. Они из шелка или другого материала, похожего на шелк. А ноги у него даже не шевелились.
– Его ноги?
– Ну да. Ты, когда делаешь ставки, шаркаешь ногами по полу, а мистер Сантос топает, как конь.
– А Джимми?
– Говорю же тебе, он вообще не двигает ногами.
– Никогда?
Я напрягаю память.
– Только когда выигрывает, – вспоминаю я наконец. – Перед тем как сорвать банк, он подтягивал носки.
– Каждый раз?
– Нет, – зеваю я, – только когда мистер Сантос говорил, что у Джимми на руках тузы или фулл-хаус, а на самом деле у него была только пара двоек.
– То есть он подтягивает носки, только когда блефует?
– Да. Так он и делает.
– Молодец, Рыжик. – Папа внезапно веселеет. – Это мне пригодится. Давай скажем маме, что ты пошла спать в десять тридцать? Ну как?
– Я согласна.
* * *
Я вскакиваю с кровати, едва заслышав, как мама вставляет ключ в замочную скважину. Когда я спускаюсь вниз, яйца уже варятся. У мамы утомленный вид. Веки у нее полуопущены (точь-в-точь жалюзи!), напряжение ночной смены въелось ей в кожу (и без того бледную), точно грязь.
Я сажусь за стол. Меня что-то подташнивает, и я не уверена, смогу ли одолеть хотя бы одно яйцо. После ночной смены мама нередко вываливает за едой полный набор больничных ужасов и трагедий. Хорошенький ребеночек умер от приступа астмы (это чтобы я мотала себе на ус и не расставалась с ингалятором), молодая женщина подавилась куриной косточкой и скончалась (это чтобы я мотала себе на ус и тщательно пережевывала пищу). К тому же у мамы в запасе всегда имеется парочка историй про докторов-дебилов, которые так здорово лечили своих больных, что если уж и не залечили до смерти, то как минимум искалечили. Все это она рассказывает, понизив голос, и то и дело стучит по дереву, чтобы отогнать от нас троих силы зла, а если прольет хоть самую капельку, тут же бросает щепотку соли через плечо.
Я морально готова выслушивать жуткие истории, но сегодня утром маме не о чем особо рассказывать. Всего-то навсего какой-то подросток не привязался ремнями безопасности, врезался на автомобиле в кирпичную стену и размозжил на фиг голову. Да еще новый администратор под конец смены удостоил своим посещением их отделение.
* * *
– Как игра? – спрашивает мама без особого интереса, пережевывая яичный белок.
– Нормально. – Папа обнимает ее за плечи. – Все разошлись довольно рано.
– Много проиграл? – Голос у мамы равнодушный, будто ей все равно, выиграл папа или нет.
– Немного, – отвечает папа. – Совсем немного.
Завтрак мы доедаем в молчании, и я отмечаю, что даже звук намазываемого на тост масла или бульканье чая могут показаться очень громкими, если за столом никто не произносит ни слова. Когда папа наконец прерывает молчание, его слова так и ввинчиваются в мозг, словно свист закипевшего чайника.
– Сегодня днем мне надо бы кое с кем выпить по рюмочке. – Папа что-то уж слишком весел. – Если не возражаешь.
Мама зевает и принимается убирать со стола тарелки. Она говорит, что все равно проспит до обеда, а я, хоть меня никто и не спрашивает, сообщаю, что у меня дела на пирсе.
– С кем ты встречаешься?
– С Джимми, – небрежно произносит папа. – Это старый друг Уильяма. Он с нами играл вчера вечером, и я думаю, не сделать ли его нашим постоянным партнером.
– Угу, – сонно говорит мама, – здорово. А чем он занимается?
– Чем занимается? Э-э-э… импортом носков.
– Носков?
– Ага. Шелковых носков. Из Италии.
Папа подмигивает мне, чтобы я хранила тайну. Он всегда так делает, когда хочет что-то скрыть, но на этот раз мне как-то не по себе, даже щека чешется. Я не возьму в толк, зачем папе встречаться с этим Джимми. Мне не понравилось, как папа подсчитывал его выигрыш вчера вечером – слюнявил пальцы и отлистывал банкноты одну за другой, – и мне по-прежнему не по душе коричневые шнурки на черных кожаных ботинках Джимми.
– Ах да, – папа явно желает сменить тему, – как зовут вашего нового босса?
– Кого? – Мама смущенно теребит челку. – Администратора больницы? Разве я тебе не сказала? Его зовут Фрэнк.
