Текст книги "Большой обман"

Автор книги: Луиза Винер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

46

– Нет. Это невозможно. Ты совсем спятил. Что ты не в себе, я знала всегда. Но чтобы до такой степени…

Молчание. Луи не произносит ни слова. Тишина делается невыносимой. Говорить, говорить, все равно что.

– Ты хоть соображаешь, на что меня толкаешь? Я ни разу не была в Лас-Вегасе. Я ни разу не играла с профессионалами. И я должна сесть за стол с головорезами и шулерами и подсадить их на деньги! Зато ты сможешь вернуться в Нью-Джерси и остаток своих дней безмятежно греться на солнышке!

Луи сосредоточенно молчит. Что-то зловещее, роковое проступает в его облике. Проходит еще несколько томительных секунд – и Луи отверзает уста:

– Ты сыграешь, Одри. Я знаю.

– Нет. Нет. Ни за что. Я сейчас просто встану и уйду. Спущусь по твоей мерзкой лестнице, сяду в машину, тронусь в путь и через двадцать минут буду дома. Посижу с моим парнем, спрошу его, как прошел день, приготовлю ужин, посмотрю телевизор и лягу спать. И постараюсь выбросить тебя из головы. Навсегда.

– Нет. Ты мне поможешь. Я же сказал. Ты сыграешь вместо меня, сомнений в этом быть не может.

– Перестань долдонить одно и то же. Чего радия должна спасать тебя?

Большой Луи сопит и пыхтит. Борется с собой, что ли?

– Слушай, Одри, – Луи раздражен, – лучше скажи «да» сейчас. Сама. Ведь я…

– Ну?

– Я тебя все равно заставлю. Лучше соглашайся по собственной доброй воле. В этом случае на душе у меня будет гораздо легче. Ведь я тебе нравлюсь. Я весь в твоей власти. Мы друзья, и… ты мне небезразлична.

– Ты хочешь, чтобы я рисковала жизнью только потому, что небезразличнатебе?

– Ты не будешь рисковать жизнью, – мягко говорит Луи. – Не надо так драматизировать. Соглашайся, и все.

– Иначе ты меня заставишь?

– Все правильно.

– Как, интересно? Надо же вообразить себе такое! Полное безумие! Заставит он!

Луи опять замолкает. Голова у него трясется, руки словно стараются что-то отпихнуть. Как ни злись на себя, а делать нечего. Только во мне его спасение.

– Тебе же самой хочется! – Луи бьет кулаком по подлокотнику. – Ты не можешь иначе, ты мой ангел-хранитель. Я осознал это, как только увидел тебя в первый раз. Люди в большинстве своем даже говорят со мной, как с животным. Такое отвращение я всем внушаю. Но ты была не такая. Ты обращалась со мной как с нормальным. С самого начала.

– Как всякий… порядочный человек.

– Так-то оно так. Но это не все. В глубине души ты стремилась облегчить мои страдания. А то зачем же тебе было регулярно, из недели в неделю, появляться у меня? Зачем такой женщине, как ты, часами просиживать в этой жуткой квартире? Ведь шоу уродов – развлечение на любителя. А ты не такая.

– Я просто хотела научиться играть в покер. Что тут особенного?

– О покере существует масса книг. Уж твоих-то талантов хватило бы. Прекрасно могла бы изучить все сама. На самом деле ты пыталась мне помочь. Потому что ты ничем не смогла помочь ни матери, ни отцу. Отец ушел от вас, а мать умерла. И с этим ничего было не поделать. Ведь так, Унгар? Отца-то ты удержать не смогла. Ты старалась изо всех сил, ты добилась, чтобы ему было интересно с тобой, ты внимала его математическим россказням и выслушивала его исповеди. Ты достигла всего, что только может достичь ребенок в твоем возрасте. Но он все равно бросил вас.

– Хватит! – Я вскакиваю. – Прекрати!Какое у тебя право лезть в мои дела? Ты все равно в них ничего не понимаешь.

– И с тех пор папочка носа не кажет. Мотает свою жизнь – один Господь знает, по каким притонам он пропадает, – слишком гордый, слишком бедный или слишком глупый, чтобы вернуться к тебе. А ты живешь с чувством вины. Ведь если бы ты любила его чуточку больше, он бы не ушел. Если бы ты была поумнее, подобрее, поспособнее, покрасивее, он бы приехал и забрал тебя и не отдал незнакомым людям. Ты хочешь спасти всех, кто тебе попадается. В настоящий момент ты желаешь спасти меня.

Это ложь. Ужасная ложь. В настоящий момент я страстно желаю его убить.

– И ведь будет только хуже. – Луи пытается подняться на ноги. – Уже сейчас ты узнаешь во мне себя. Во мне, сумасшедшем, жизнь которого заключена в круг.

– В тебе?Я нахожу что-то общее между тобойи мной?

– Это просто бросается в глаза. Ты в каком-то шаге от меня. Все твои подсчеты в уме, и почесуха, и неотвязные мысли – все это от неприятия мира в его теперешнем виде. Ты хочешь, чтобы тебя окружал порядок, – я тоже. Ты ненавидишь опаздывать, ненавидишь ошибаться, ты мечтаешь привести к общему знаменателю все, чего ни коснешься. Мир враждебен тебе с детских лет, ты ведь не знаешь, кто следующий тебя покинет. Ты хочешь опять стать хозяйкой своей жизни, но у тебя не получается. И ты понятия не имеешь, когда твоя жизнь расколется пополам. А как насчет твоего парня? Сколько лет вы вместе – пять, шесть? Бьюсь об заклад, он хочет жениться на тебе. Завести детишек. Но ты боишься. Тебя мучает страх: вдруг он узнает, что ты не можешь без него жить. Ведь тогда он возьмет да и уйдет. Как твой отец.

Мне остается только заплакать. Иначе меня просто вырвет. Я поворачиваюсь спиной к окну, вцепляюсь в спинку стула и реву.

Большой Луи тут как тут.

– Ну что ты. Ну извини. Прости меня, пожалуйста. Я не хотел. О черт! – Луи опять грохает кулаком по креслу. – Не мое это дело – сюсюкать с дамочками. Как же это сказать… прошу тебя, Одри… ну перестань. Еще только секундочку. Я знаю, где он.

Ноги у меня намертво приклеиваются к полу. Я слышу за спиной шуршание бумаги и медленно поворачиваюсь к Луи:

– Кто?

– Твой отец, – мягко говорит Луи. – Я знаю, где он. Помнишь, ты дала мне фотографию, на ней еще был этот тип в белой шляпе? Его узнали. Твоего отца – нет, а его спутника – да. Его зовут Джимми Джойс. Это имя что-нибудь тебе говорит?

Я изо всех сил стараюсь удержаться на ногах. Если выпущу стул, то рухну и пролечу сквозь все пятнадцать этажей до самой земли. Я ушам своим не верю. Тот самый человек, который увел папу от нас, теперь может привести к нему.

– У меня есть фото. Хочешь взглянуть? Он никому не представляется как Унгар – видно, не желает, чтобы его путали с чемпионом мира. С ним все в порядке, он забросил «двадцать одно» и кости и известен сейчас как один из лучших игроков в омаху [62]62
  Разновидность покера, очень похожая на холдем, но с двумя ключевыми отличиями:
  1) игроку раздается не 2, а 4 карты взакрытую;
  2) комбинация должна быть построена с использованием ровно двух карт из закрытой руки и трех карт со стола.


[Закрыть]. Так говорят. Хочешь знать его прозвище?

– А у него есть прозвище? – слышу я свой голос.

– Ну как же. Его называют Препод. Он вечно чертит на бумажке уравнения и графики и рассказывает забавные истории другим игрокам. Про Луну, приливы и всякое такое. Играет он как ты, Одри, плотно и чисто. Всегда дожидается хорошей комбинации и точно просчитывает проценты. Такие игроки нечасто становятся богачами, но он, похоже, не бедствует.

Я держу в руках фотографию и смотрю на папу. Черты лица на фото немного другие. Время размыло цвет глаз и сгладило резкие линии. Но это папа. Вне всяких сомнений.

– Где сделан этот снимок? Ты ведь мне скажешь, где он?

Большой Луи абсолютно неподвижен. Кажется, он даже не дышит. Только в молчании смотрит на меня.

– Ты мне поможешь? – осведомляется он наконец.

– Еще спрашиваешь? – Я отвожу глаза. – Ты же всегда знал, что на меня можно рассчитывать.

47

Путь домой долог. Машину я веду на автопилоте. Фотография папы вставлена в щель на приборной панели. Мне хорошо ее видно, и я никак не могу насмотреться. Я молю Бога, чтобы красный свет горел подольше, и ругаюсь, когда зажигается зеленый. В какой-то момент в моей голове словно что-то щелкает, мне начинает казаться, что папа чувствует мой взгляд, и я прячу фотографию. Секундой позже возвращаю ее на прежнее место.

Я возбуждена и расстроенна. Мне грустно смотреть на постаревшее лицо папы, ведь я не ведаю, что ему довелось пережить. Новая любовь, новые потери, страхи, ошибки – что именно наложило печать на его облик? В глубине души я надеялась, что папа совсем не изменится. Мог бы постараться, хотя бы из чистой вежливости. Снимок со всей наглядностью свидетельствует, как давно я его не видела. Большая часть моей жизни прошла без него.

Путь домой короток. Вот я уже и паркуюсь. Но я не выхожу из машины еще почти час. События – близкие и далекие – так и мельтешат у меня в голове. Какой трудной жизнью я живу, все-то у меня наперекосяк, все расползается. Вот и опять моя жизнь переворачивается вверх тормашками, только на этот раз я ни при чем. И что делать, я не знаю. Не соединить мне концов с концами.

Я долго смотрю на фото, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку. Обнаруживаю тень улыбки у папы на лице. Еще немного – и он улыбнется по-настоящему и морщины у глаз станут заметнее. Лицо у папы по-прежнему одухотворенное и красивое. Не такое, как раньше, но ведь он столько пережил. Для своих лет он держится молодцом.

Но на лице его лежит тень озабоченности. Может, фотограф сделал что-то не то, может, папа проигрался. А может, ему не так уж уютно на этом свете и его бодрость – напускная. Ведь рядом с ним нет близкой души, и смутные желания не дают ему покоя, и жизнь его так же неполна, как и моя.

* * *

Джо лежит на диване с журналом в руках. При моем появлении он вскакивает:

– Где ты была? Я так волновался. Знаешь, который час? Уже почти восемь!

– Прости меня. Я заблудилась…

– Где тебя носило? Ты хоть ела? Давай я тебя покормлю.

– Сегодня у меня была масса уроков. Два последних я еле выдержала. Извини, что не позвонила.

На лице у Джо радость. Ну как же: со мной ничего не случилось, я наконец дома, да еще и голодная. Он разогревает ужин, наливает мне в бокал вина и садится рядом. Я ем и изо всех сил стараюсь держаться. Мне так хочется показать Джо фотографию папы и рассказать обо всем. Но я не имею права. Если Джо хоть краешком уха прослышит о моих планах, он упечет меня в психушку. И будет прав. Это единственный разумный выход.

Я жду, пока Джо усядется у телевизора, откашливаюсь и приступаю к исполнению.

– Джо?

– Чего?

– Я тут подумала, что Лорна, наверное, права.

– Лорна? Насчет чего?

– Она тут как-то сказала, что мне не помешает легкий отдых. Я, похоже, и впрямь переутомилась. Ведь столько всего произошло… Пожалуй, мне лучше уехать. На пару дней.

– Куда? – Джо поворачивается ко мне. – Мысль неплохая, но куда ты намерена отправиться?

– Не знаю. Еще не решила.

– А до следующего месяца не хочешь подождать? Как раз потеплело бы. Мы бы слетали дешевым рейсом в Ниццу или еще куда.

– Я думала уехать пораньше… например, на будущей неделе.

– На будущей неделе?

– Ну да.

– Но я не смогу. Мне надо сперва закончить проект.

– Декоративное озеро. Помню.

До Джо доходит не сразу.

– Ты хочешь уехать одна?

– Очень ненадолго. На один уик-энд. Максимум на пять дней.

В молчании Джо отворачивается и начинает щелкать пультом, переключая каналы.

– Ладно. Если уж у тебя возникло такое желание, действуй. Может, ты и права и нам нужно отдохнуть друг от друга.

Конечно, Джо обиделся, хоть и старается этого не показывать. Только я знаю: он ненавидит эту программу по садоводству. Отдыхать от Джо… только этого мне еще не хватало. Как было бы хорошо: уютно устроиться на диване, и выпить вина, и рассказать Джо все-все. Про покер, и про шулеров, и про сломанную челюсть, и про хитроумные планы Большого Луи. Но я не имею права. Джо наверняка попытается меня остановить.

Хорошо хоть я напряглась и собралась с мыслями. Мне ведь много чего предстоит сделать – заказать билет на самолет, встретиться с незнакомым человеком. А главное, спасти великана. Доброго и честного.

48

Я отменяю все свои уроки по математике и целую неделю с утра до ночи пропадаю у Большого Луи. У нас идут тренировки. Снова и снова, тасовка за тасовкой, пока у Луи не начинают слезиться глаза, а у меня не подступает к горлу тошнота и не начинают зверски болеть пальцы. Мы отрабатываем разные виды фальштасовок: по одной карте, через руку, врезку, греческую сдачу, индусскую сдачу, разные виды подрезок и перебросов. Я сдаю Луи отличные руки и себе – руки еще лучше. Я собираю снесенные карты, и они оказываются у меня в колоде – сохраняя прежний порядок – в любом месте, где я только захочу. Луи таращится на меня, будто глазам своим не верит. Как бы он ни старался, у него никогда не получались тасовки из середины колоды, долгое время он вообще считал, что такие сдачи невозможны в принципе. Для меня такая сдача – раз плюнуть. Попивая холодное молоко, пощелкивая суставами пальцев, я играючи показываю ему, как работает профессионал.

Перерывов у нас почти не бывает. Ну разве что съедим по сэндвичу или по огурцу. Луи тяжко вздыхает, даже когда я иду пописать. Каллинг [63]63
  Процесс отбора нужных карт. Может выполняться в ходе обычной сборки карт со стола для сдачи или иметь намного более утонченный и сложный вид, когда карты переносятся из середины колоды совершенно естественно и незаметно для наблюдателей.


[Закрыть], верхняя съемка, нижняя съемка, съемка пробежкой [64]64
  Когда при тасовке снимается несколько пачек карт сверху колоды.


[Закрыть], рифленка [65]65
  Современный метод тасования путем пружинящего вдвигания частей колоды одна в другую.


[Закрыть]… Когда я чувствую, что больше не выдержу, Луи заваривает кофе и рассказывает мне еще что-нибудь про себя. Как он крапил карты, как выигрывал гигантские суммы, как много существует способов «клеить бороду баклажанам» (то есть обыгрывать лохов). В начале карьеры любимым приемом Луи была подмена колоды. Заранее составленная фальшивая колода до поры до времени лежала у него в кармане.

– Главное тут – аккуратность, – поучает меня Луи. – Стоило мне сделать знак Маленькому Луи, как он подбегал к окну и принимался яростно лаять. Внимание партнеров переключалось – и готово дело. Но иногда я действовал по-другому. В начале игры незаметно клал фишку на пол и, когда мне надо было «сменку кинуть», показывал на фишку и спрашивал у партнеров, кто ее уронил. Все кидались считать свои фишки – и моя колода переселялась из кармана на стол.

Многие манипуляторы работают в паре. – Луи подливает мне кофе. – С сообщником куда легче. Один подтасовывает, второй разыгрывает. Один тасует, второй подрезает. Один поднимает, второй уравнивает. Меньше вероятность, что тебя поймают. Но я всегда работал один. Мне еще не попадался напарник моего уровня. Да чтобы я еще мог ему доверять.

– Вплоть до настоящего момента?

– Не понял.

– Ты ведь наконец нашел напарника. Меня.

Луи слегка вздыхает, будто не в силах предотвратить неизбежное, и наваливается брюхом на стол.

– Ты права, – слышу я. – Надо решить вопрос. Я уж устал ждать, когда ты заговоришь про свою долю.

– Мою долю? Да я совсем не про то…

– Анималист хотел половину. Для начала. Но я ему сказал и повторяю сейчас тебе: половина – это чересчур. Очень дажечересчур. Тем более это я обеспечиваю игру и высокие ставки. Твердая сумма тебя устроит?

– Сколько?

– Три тысячи.

– Долларов или фунтов?

– Долларов.

– Ясно. Деньги скромные.

– О чем ты говоришь? – деланно ужасается Луи. – Три тысячи – куча денег. Учти, ты ведь можешь облажаться. По-бабьи запаникуешь и расхнычешься. Не выдержишь давления, руки дрогнут. Это сейчас, передо мной, все приемы у тебя без сучка без задоринки, а что будет в реальной игре? А вдруг ты струсишь, Унгар? Вдруг у тебя не хватитдуху? С моей точки зрения, я плачу щедро. Ведь связавшись с тобой, я иду на риск.

Луи откидывается назад и испытующе глядит на меня. Что я на это скажу?

– Ладно, – говорю я безразличным тоном. – Три так три.

– Устраивает? – подозрительно спрашивает Луи.

– Вполне. Только если оплатишь перелет в оба конца.

– Заметано.

– И гостиницу.

– Заметано.

– Хорошую гостиницу.

– Не волнуйся. Я же сказал, апартаменты тебе будут заказаны.

– Только не где попало.

– То есть как?

– Апартаменты в шикарном месте. Кровать размером с бильярдный стол, вид на горы, бассейн, лечебные процедуры и…

– Ты что, едешь в Вегас оттягиваться? У тебя четкая задача: срубить для меня денег. На что тебе такая кровать? Я ведь тебе уже сказал: твои лучшие годы позади.

Я корчу Луи рожу, и он машет рукой:

– Ладно, ладно. Как насчет отеля «Ривьера»?

– Предпочитаю «Мираж» или «Белладжио».

–  «Белладжио»?Ты что, вообразила себя Джорджем Клуни [66]66
  В фильме «Одиннадцать друзей Оушена» герой Джорджа Клуни планирует ограбление отеля-казино «Белладжио».


[Закрыть]?

– И вот я еще что подумала: нам надо заключить пари. Между тобой и мной.

– Насчет чего?

– Получится у меня или нет? Обую я тебя или нет? Что помешало бы Анималисту смыться с выигрышем?

Луи со вздохом потирает подбородок:

– О чем тут спорить? Куда бы он делся, твой Анималист?

– Ты с такой уверенностью это говоришь…

– А как же, – подмигивает мне Луи. – Жизнь – самое ценное, что есть у человека. Понимаешь, о чем я?

– Ты его напугал?

– Сказал ему кое-что.

– Кое-что?

– То да се. Ты ж понимаешь. Связи у меня имеются, к чему напрашиваться на тяжкие телесные повреждения?

– Тяжкие телесные?

– Да уж, не легкие. С этим все ясно.

– А со мной ты что сделаешь? – Я притворяюсь, что ужасно волнуюсь. – Если я ударюсь в бега с деньгами? Тоже прикажешь замучить до смерти?

Ответ следует моментально:

– Разумеется. Сомнений быть не может.

Я ковыряю волдыри на пальцах. На губах у меня змеится улыбка.

– Знаешь, нет ничего удивительного, что ты пролетал, когда пытался играть честно. Я тебе вот что скажу: ты ни хрена не умеешь блефовать.

Луи недовольно поднимается со стула и распрямляется во весь рост. Во все свои семь футов.

– Отлично. Считаешь, я блефую, да?

– Блефуешь.

– А вот и нет. Возмездие будет неотвратимо. Ты думаешь, я пожалею рыжую задаваку?

Это уже чересчур, и Луи сам это знает. На его физиономии, доселе хмурой, появляется улыбка. Раздается смешок.

– Пожалуй, ты права. – Луи усаживается обратно. – Да и зачем мне тебя убивать? Ведь ты сможешь узнать, где твой отец, только если переведешь мне телеграфом деньги сразу после игры. Аванс тебе пригодится, только чтобы оттянуться и приодеться. А то у тебя вид, как у мартышки из цирка…

Выражение лица у меня такое, что Луи обрывает фразу. Только уже слишком поздно. Я встаю, отодвигаю стул и говорю, что мне надо в туалет. Такие сценки между нами повторяются довольно часто. Шутки шутками, прибаутки прибаутками, но все в итоге сводится к одному: Луи держит меня на крючке. Я бы никогда не пошла на такую авантюру, если бы знала, где папа. Его фото теперь всегда со мной, и мы не видели друг друга уже целый час. Оттачивая очередную фальштасовку, тренируя ловкость рук, я знаю: все это ради него.

Мы стараемся не говорить о папе, все и без слов понятно. Луи использует меня, манипулирует мною, дергает за веревочки. Какая уж тут дружба!

К тому моменту, когда я возвращаюсь из ванной, Луи перебирается в свое любимое кресло. Вылизанная квартира сверкает чистотой, но все равно время от времени Луи прячется в очерченный отбеливателем круг. В руках у него какой-то предмет в оберточной бумаге, по форме и размерам напоминающий большой кирпич. Луи держит его так бережно, так нежно гладит по швам, словно это слиток чистого золота.

– Вот, – Луи сует мне сверток под нос, – здесь все, что тебе нужно.

– Деньги?

– Угу. Я полночи разглаживал их утюгом. Чтобы меньше места занимали. Такой хорошенький чистенький сверточек получился.

Я верчу пачку в руках. Она плотная и тяжелая.

– Мне их забрать? – спрашиваю я.

– Пока нет. Просто посмотри на них и осознай, насколько все серьезно. Заберешь домой всю сумму в воскресенье вечером.

Воскресенье – наш последний день вместе. Я улетаю в Вегас в понедельник рано утром.

– И захвати с собой шмотки, в которых появишься в свете. Попытка не пытка. Красота это сила, ты уж постарайся. Может, декольте побольше? Ведь этим придуркам и в голову не придет, что хорошенькая женщина может взять их на карту. Приличная сбруя – меньше подозрений. Пусть перед глазами у них будут маячить не карты, а… совсем другое.

Наверное, у меня встревоженный вид. Луи принимается меня успокаивать:

– Это все часть игры, не более того. Ты талантливый манипулятор, Одри. Из самых лучших. Могла бы прославиться. Ты должна гордиться своим даром.

– Даром мошенника? Есть чем гордиться!

– Все мошенничают, Одри, – торжественно произносит Луи. – На том стоит мир. Никто не играет чисто, разве что простофили. Только у одних выходит похуже, у других – получше.

Все-таки Луи не по себе, что бы он там ни проповедовал. В глубине души ему за меня страшно, хоть он и помалкивает на этот счет. И он применяет свой обычный трюк – ждет до последнего и, когда я уже в дверях, выдает нечто ободряющее.

– Унгар, ты еще здесь?

– Что случилось?

– Мы не будем заключать пари. Я не буду на тебя ставить.

– Не хочешь – не надо. – Я поворачиваюсь спиной к выходу. – Значит, шансов у меня мало?

Луи задумывается. Ненадолго. И вот на лице у него улыбка.

– Честно? – Он не спускает с меня глаз.

– Я хочу знать правду.

– Если правду, то с тобой мне все ясно. У меня нет и тени сомнения.

– Так ты думаешь, я выиграю?

– Ну разумеется, – говорит Луи. – Иначе и быть не может.

49

– Касабланка?

– Да.

– В Марокко?

– Так точно.

– Так вот куда ты решила отправиться.

С чего я выбрала именно Касабланку? Название какое-то ненастоящее. Не внушающее доверия.

– А по какой причине?

– Ты о чем?

– Ну, почему именно туда?

– Сама не знаю. Просто звучит очень… романтично.

– Романтично?

Дернул же меня черт за язык. Уезжаю на целую неделю, одна, без любимого человека. И зачем? За романтикой.

– Да нет, в общем. Я не это имела в виду.

– Что «не это»?

– Не секс.

– По-твоему, Касабланка и секс тесно связаны?

– Да не об этом я… просто я никогда не была в Северной Африке. Я могу съездить в Марракеш или отправиться в поход в горы Атлас. Могу взять напрокат верблюда или купить осла и пожить немного в горах рядом с берберами.

– Ага. А также сбежать в Гибралтар. Как Ингрид Бергман с Хамфри Богартом.

– Она не добралась с ним до Гибралтара. Бросила его в аэропорту и вернулась домой вместе с каким-то занудой.

– Занудой?

– Ну, этим… как его звали-то? Никак не могу вспомнить его имя.

* * *

Джо встревожен. Ну что мне стоило выбрать место побанальнее? Какой-нибудь Неаполь или Триест. Или что-нибудь культурное вроде Праги. Могло же на меня напасть желание поглядеть на старинные здания, пошляться по музеям и прогуляться меж древних памятников? А теперь Джо будет думать, что я всю неделю проторчу в прокуренном ночном клубе где-нибудь на задах Сахары, воображая себя Ингрид Бергман.

– Ты билет заказала?

– Да. Вылет утром в понедельник. Марокканскими авиалиниями.

– «Эйр Марокко»?

– Я так и сказала.

– А номер в гостинице ты забронировала?

– Знаешь… лучше я определюсь с жильем, когда прилечу на место. Дешевле выйдет.

– Ты не забронировала номер? Не похоже на тебя. Если уж ты куда отправляешься, то только в полной боевой готовности. Чтобы ты не знала, где будешь жить…

– Ну в «Хилтоне», на худой конец. Кредитная карта у меня с собой, ничего со мной не случится.

– Так ты едешь на авось?

– Точно. – Вот оно, объяснение. – Хочу рискнуть.

Ой, дура. Уж ляпнула так ляпнула. Какой риск? Какое «на авось»? Я всегда все планировала заранее.Когда мы с Джо отправлялись в поездку, все ее детали мне были известны заранее, вплоть до того, какой запах будет в холле отеля. Выбирая гостиницу, я обязательно использовала целую кипу путеводителей, дюжины две буклетов и Интернет. Я сопоставляла и сравнивала все: рестораны, экскурсии, условия размещения, «удобства». Особое внимание я уделяла гостиничным бассейнам. Когда мы прибывали на место, я таскала с собой Джо по бассейнам других гостиниц: пусть убедится, что я сделала правильный выбор. У меня это настоящая мания: шляться по гостиницам, где мы никогда не будем жить, только чтобы доказать свою правоту. Но мне надо знать наверняка. Иначе все удовольствие от путешествия будет испорчено.

У Джо больше нет вопросов. Он бросает на меня странный взгляд, открывает бутылку пива и удаляется на кухню звонить Питу. Как только он скрывается, я мчусь в спальню. В ящике у меня спрятана новенькая колода карт, я плотно закрываю за собой дверь (обычно я оставляю ее приоткрытой) и приступаю к тренировке. Не хочу, чтобы Джо застал меня за этим занятием.

Прежде чем начать, я отрабатываю весь комплекс спасательных мероприятий. В моем распоряжении ровно четыре с половиной секунды – именно столько времени пройдет с того момента, как я услышу его шаги у двери, до моего разоблачения. Я уложусь в три секунды – успею спрятать карты, шлепнуться в постель и уткнуться в Книгу рекордов Гиннесса. Только надо потренироваться. Первые два раза я оказываюсь на полу мордой вниз, а книга раскрывается на картинке с самой большой повозкой в мире. На третий раз все получается. Честно говоря, трудности лишь помогают мне сосредоточиться.

Я протираю ладони медицинским спиртом (чтобы волдыри затвердели) и приступаю к самым сложным вольтам. Их лучше делать с закрытыми глазами – так вырабатывается интуитивное чутье, когда можешь определить на ощупь, где какая карта лежит в колоде. Чем больше я думаю о том, как правильно сдать, тем медленнее получается, все становится на свои места, только когда я расслабляюсь. Я сдаю на шесть игроков, собираю карты, сдаю на троих. Всякий раз у меня оказывается выигрышная комбинация. У всех остальных карты совсем слабые. Кроме того человека, который будет играть против меня. На следующей неделе живые люди займут место воображаемых игроков. И я обыграю их всех одного за другим, голову за головой.

* * *

– Зачем тебе шестерка треф в рукаве?

– Это… э-э… закладка.

– В рукаве?

– Чтобы не потерялась.

– Тебя так интересуют телеги?

– Они такие забавные. Длина вот этой, например, всего шесть дюймов.

– Ну-ну.

– Как там Пит?

– Я звонил не ему. Я говорил с Лорной.

– Вот как? А что ты меня не позвал?

– Так ты же закрыла дверь. Я подумал, ты хочешь побыть одна.

* * *

Джо собирается лечь спать и гасит свет, даже не спросив меня. Я лежу рядом, вслушиваюсь в его дыхание, и меня бесит, что он засыпает так скоро. У меня-то бессонница. В голове так шумит, что я боюсь, как бы Джо не услышал и не проснулся. Пытаясь заснуть, я расслабляю и напрягаю мышцы, но добиваюсь только того, что ногу сводит судорогой. Перехожу на проверенный метод: прокручиваю в уме периодическую таблицу Менделеева, но все равно сон идти не спешит. Отключаюсь я только на середине инертных газов.

Мне снятся Пит со своими пришельцами, и Луи с магическим кругом, и Джо, и Лорна, и папа. Состязание в шарики только что закончилось, и папа ждет меня у школьных ворот. Я пытаюсь объяснить ему, что у меня несправедливо конфисковали все мои шарики, и папа становится на колени и хочет меня о чем-то спросить. На нем тонкая кожаная куртка и шерстяной шарф. С неба сыплется не снег, а песок. Лицо у папы такое, как сейчас, обвислое и морщинистое, и я поражена, какой он вдруг стал старый.

– Ты выиграла, Рыжик?

– Выиграла.

– Открыто и честно?

– Да.

– Это хорошо. Неважно, что говорят остальные ребята. Главное, что мы с тобой знаем правду.

– Правду?

– Ты ведь не мошенничала. И не пыталась обмануть этого мальчишку.

Я задумчиво улыбаюсь папе. Ведь я и впрямь играла честно. И даже не пыталась мошенничать.