Текст книги "Большой обман"
Автор книги: Луиза Винер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
44
Когда в нижней части экрана монитора начинает мигать иконка-конвертик, выясняется, что я не готова. Я как раз выписываю чек маме Райана, и надежды у меня уже почти никакой. Ладонь лежит на мыши. Открывать или нет? А вдруг там одни гадости? Вдруг он все восемь дней только и делал, что сидел в своем кресле, пожирая круто замаринованные огурцы и наливаясь злостью? Ведь догадывается, негодяй, каково мне, не случайно сообщение озаглавлено «Уж лучше открой, Унгар».Открываю, открываю.
Коротко и мило:
Как ты там? Дай знать.
Большой Луи.
Передо мной два пути. Можно ответить прямо сейчас и достойно расписать, какое он дерьмо, а можно сесть в машину и отправиться к нему. Только кого я хочу обмануть? Я ведь заранее знала: если он со мной свяжется, я пулей помчусь к нему.
И я в точности знаю, что скажу. Объявлю, что мне все известно. Как он врал, как обчищал других игроков месяцами напролет. И это ведь из-за него меня чуть не избили и не ограбили. Пусть осознает хорошенько свою вину никчемный аферист, мерзкий жулик. Ведь даже не задал себе труда выяснить, что со мной. Уж я все выскажу, затем только и еду. И пусть колется, если ему известно что про папу.
Только надо набраться храбрости. Я сижу в машине, люди у его подъезда так и снуют туда-сюда. Не спрятался ли где Анималист? Вроде не видать. Убедившись, что людей вокруг хватает, я закрываю машину и решительным шагом направляюсь к облупленной металлической двери. Лифт не работает – вот почему так много народу входит-выходит. Придется карабкаться по лестнице.
Мне казалось, на лестнице как-то безопаснее. Фигушки. На каждом этаже надо проходить через балкон. Чем выше этаж, тем страшнее балкон. Железные решетки низкие и ветхие, споткнешься – не удержат. И лети себе вниз за милую душу. Чтобы успокоиться, я пытаюсь рассчитать в уме, сколько займет полет. Как ни странно, тревога только усиливается. Когда я наконец добираюсь до пятнадцатого этажа, сил уже больше не остается, одно раздражение. Я проклинаю себя за то, что притащилась сюда. Вот он затаился в своей квартире и поджидает меня. Да еще и Анималист с ним, наверное.
Дверь закрыта только на цепочку – как всегда перед моим приходом. Значит, он как-то пронюхал, что я на подходе. Я не звоню и не стучу. Напрягшись, изо всех сил толкаю дверь, и она чуть приоткрывается. «Привет!» – говорю я в образовавшуюся щель. Никакого ответа. Меня охватывает ужас. Я уже готова развернуться и убежать, когда из-за двери слышится знакомый рык.
– Входи, – приглашают меня. – Открываю. Где тебя черти носили столько времени?
Я прикусываю губу и считаю до десяти. Бесполезно. Зрелище, представшее моим глазам, все равно заставляет меня открыть рот.
* * *
Похоже, квартиру поставили на попа, а потом вернули в исходное положение. По полу шагу не ступить, он весь засыпан обломками, осколками, бумажками, щепками, фарфоровыми фигурками, посудой. Все густо присыпано землей, всюду валяются карты, фишки, грязные тарелки и остатки еды. На помойке порядка больше. Луи усаживается в свое любимое кресло напротив окна. На нем те же вещи, что и во время последней игры: рубашка кораллового оттенка с перламутровыми пуговицами и тренировочные штаны, подпоясанные длиннющей резинкой. Кожа у Луи потная и грязная, волосы жирные, все пластыри поотклеивались и болтаются на пальцах, словно содранная кожа.
Вокруг кресла Луи примерно на три фута простирается что-то вроде запретной зоны. Ни обломков, ни карт, ни грязи, ни тарелок – идеально чистая поверхность. Границы магического круга отмечены аккуратной белой линией; судя по запаху, для ее нанесения использовался хлорный отбеливатель.
В ужасе я пячусь.
– Не пугайся, – мрачно произносит Луи. – Я не собираюсь тебя бить. И кидать в тебя предметами не буду.
Глаза у Луи опущены, руки лежат неподвижно, ноги поджаты глубоко под кресло. Он похудел – это видно по осунувшемуся лицу. Вообще-то он спокойно может сбросить килограммов сорок, никто даже и не заметит. Глаза у него выпучились еще больше. Интересно, съел ли он хоть что-нибудь за все это время? А может, ему только и осталось, что голодать?
Я делаю еще шажок назад.
– Чего ты боишься? – неодобрительно бурчит Луи. – Я же сказал, не съем.
Осторожность и только осторожность – кто знает, что ему в голову взбредет. Как выскочит, как выпрыгнет – словно чертик из табакерки. Ну да, как же – все в порядке с ним. Ой, не похоже. На коленях у Луи лежит холщовый мешочек с пластмассовыми застежками. Когда я подхожу ближе, Луи прижимает мешочек груди.
– Неважно выглядишь, – говорю я. – Ты ел что-нибудь?
Луи пожимает плечами.
– Может, ты пить хочешь? Чаю выпьешь?
– Да, – кивает Луи. – Охотно. Чашечку чая, пожалуйста.
Все чашки грязные. Молока нет. Хорошо хоть чай в пакетиках нашелся. И половинка подсохшего лимона.
Я мою чашки. Вся раковина забита бокалами из-под пива – еще с той игры, – и я их тоже мою и составляю в шкаф.
– Ну и бардак у тебя. – Я подаю Луи чай.
– Я очень сильно разозлился.
– На меня?
– На все вообще. На весь этот хренов мир.
Ничего более конкретного он сообщить не изволит. На душе у меня паршиво – я прямо места себе не нахожу. Надо чем-то себя занять.
– Слушай, может, мне слегка прибраться?
– Отличная мысль. – У Луи такой вид, будто мое предложение сразило его своей новизной. – А то здесь стало как-то неуютно.
Следующие полтора часа я посвящаю генеральной уборке, а Большой Луи не отрываясь смотрит в окно. За окном внешний мир, он кривляется и дразнит, и зовет помериться силами, и манит: «А ну, выйдем». Но Большой Луи только смотрит и не отвечает.
Ну и пусть. У меня масса работы. Я выметаю землю, складываю осколки и обломки в пластиковый мешок, отскребаю каждую тарелочку, каждую чашечку, каждый бокальчик. Хорошо хоть все чистящие средства на месте – и жидкость «Фэйри», и гели, и порошки, и всякая прочая «Весенняя свежесть», – а разных тряпок, губок, щеток и мочалок хватит, чтобы отдраить весь многоквартирный дом.
Под конец моей уборки на сцене появляется пылесос. Его шум явно по душе Луи, он с наслаждением вслушивается в низкий, рокочущий гул. Когда мы с пылесосом входим в пределы запретной зоны, Луи поднимает ноги, чтобы я могла почистить и под ними тоже.
Дело сделано – от меня прямо пар валит. Прежде чем сесть, я выпиваю стакан воды и вытираю пот со лба. Голова у меня заработала – а то во время уборки все мысли куда-то подевались. Что мне делать дальше? Луи, наверное, нужен врач. Может, вызвать «скорую»? Или связаться с властями? Или сперва переговорить с Луи и убедиться, можно ли оставлять его наедине с самим собой?
– Спасибо. На славу потрудилась. Правда, не пропылесосила под батареей, но ничего. Уж во всяком случае, лучше, чем было.
Он ворчит. Он недоволен. Хороший знак.
– И долго ты пребывал в таком состоянии? – осторожно спрашиваю я. – Ты что, так и сидел с тех пор, как я ушла?
– Только днем. Я не вставал с постели, пока не делалось светло.
– Ты спал?
– Пытался. Столько всякой фигни крутилось в голове.
– Ты ел?
– Нет. Почти нет.
– Может, что-нибудь приготовить на скорую руку? На кухне есть печенье и арахисовое масло.
– А тебя не затруднит?
– Нет, – отвечаю я. – Не затруднит.
* * *
Когда я возвращаюсь, Луи уже слегка почистил перышки: умылся, переменил рубашку, наклеил свежие пластыри. На голове у него бейсболка, а кресло повернуто тыльной стороной к окну.
– Теперь ты похож на человека. – Я протягиваю ему тарелку с печеньем и маслом.
– Да, – подтверждает Луи. – Мне лучше. Я рад, что ты пришла.
– Так уж и рад?
– Честное слово. Только захватила бы с собой что-нибудь. Огурчик или шоколадку. Тебе мало того, что я целую неделю проторчал в этой проклятой дыре, проливая слезы над своей судьбой? Тебе надо еще, чтобы я подох тут с голоду?
Я столбенею. У меня просто нет слов. Ну, почти нет.
– Так тебе и надо! – Я чуть не кидаю в Луи тарелкой. – Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты меня выставил, выкинул вон на растерзание этому психу. Еще чуть-чуть – и он бы мне показал где раки зимуют.
Большой Луи фыркает:
– Я просил тебя обыгрывать его? Это по моему наущению ты корчила из себя героя-одиночку?
– Никого я не корчила… Я хотела как лучше. А ты даже не позвонил мне. Не поинтересовался, что со мной.
Большой Луи опять фыркает:
– Ну так что же? Значит, меня надо оставить без приличной жратвы? Значит, у тебя нет сил зайти в лавочку и прикупить копченого мясца? Боже ж ты мой! Некоторые люди думают только о себе.
И Луи вгрызается в печенье. Я сажусь рядом, не проронив ни слова. С ним спорить – все равно что с ребенком. Бессмысленное занятие.
– Ты извини, что я тебе не позвонил, – рот у Луи набит, – я не знал точно, что произошло. Все выяснилось только сегодня утром.
– Я тебе не верю. – Мои слова полны горечи. – Как ты мог не знать?
– Все потому, – Луи интенсивно жует, – что урод, который пытался тебя ограбить, в больнице. Челюсть у него сломана в трех местах, и ему надели хороший намордник. Он даже говорить не может. Чего ты его так отделала? Он ведь просто хотел получить свои деньги обратно.
– Это была не я.Его хорошо приложил…
– Знаю, знаю, – отмахивается Луи. – Мой сосед. Мальчишка, который живет этажом ниже. Кто бы мог подумать, что он способен на такое? С виду заморыш заморышем.
– И как вышло, что он тебе ничего не сказал? Не похвастался подвигом?
– А он сразу исчез из поля зрения. Решил себе устроить легкий отдых на те деньги, что ты ему всучила. Объявился только сегодня утром. На члене мозоли, на голове сомбреро, на роже загар, на языке одни матюги. Сразу примчался ко мне и все рассказал. По его словам, схватка завершилась плачевно для одного из участников. Я обзвонил больницы. Тут, мол, племянник обещал прийти и не явился, не случилось ли с ним чего?
– И… ты его разыскал?
– Разумеется. Лежит в Королевском бесплатном госпитале. Медсестра интересовалась, не собираюсь ли я его навестить в ближайшее время. Я сказал, это маловероятно. Еще она допытывалась, есть ли у нас родственники в Германии? Уже несколько дней названивает какая-то дама в растрепанных чувствах. Говорит, из Баварии. Разыскивает Карла. Тебе ничего на этот счет не известно?
– Нет. Представь себе, ничего.
– Знаешь что, – Луи тычет в меня надкусанным печеньем, – тебе крупно повезло, что мальчишка оказался поблизости. Счастье, что нашелся человек, у которого хватило ума послать мальчишку по твоим следам.
– Слушай, давай начистоту. Хочешь, чтобы я тебе спасибосказала?
– А что? – Луи разводит руками. – Лишнее «спасибо» не повредит.
Так. Это уж чересчур. Я притащилась сюда, прибрала его поганую квартиру, накормила его, напоила, выслушала его стоны и причитания, и я же ему должна быть благодарна! Да он на коленях должен молить меня о прощении! Да он мне обязан по гроб жизни! Вот возьму и уйду сейчас к черту!
– Мне пора. – Я поднимаюсь и раскатываю до сих пор засученные рукава. – Пока.
– Так скоро?
– Черт тебя дери, Луи. Судя по всему, ты полностью пришел в себя. Ты теперь такой же, как всегда. А я-то за тебя волновалась! Ну не дура ли? Волноваться за тебя?
– Погоди. Побудь со мной. Еще не время.
– Чего ради мне торчать здесь? Еще и бельишко постирать? Шнурки погладить?
– Не стоит. Только не торопись. Говорю тебе: еще не время.
– Уж я лучше потороплюсь. Слушай сюда. Ты ведь даже не извинился. Такого натворил и даже прощения не попросил.
Большой Луи тяжко вздыхает. Как кит.
– А обо мне ты подумала? Ты понятия не имеешь, чего мне стоило пережить эту неделю. Ты и представить себе не можешь.
– О тебе?Ты же меня выкинул вон. У меня… до сих пор все ноги в синяках. Я думала… он убил твоего ученика. Мне показалось, Анималист мертв.
– Но ведь он живой, правда?
– Да, живой. И где-то рядом. Вот его выпишут из госпиталя, и что будет? Он ведь меня разыщет.
– Не разыщет.
– Ты-то откуда знаешь?
– Знаю. Он больше близко к тебе не подойдет.
– И это награда, – говорю я сквозь зубы, – за все, что я для тебя сделала. За то, что выслушивала твою слезливую брехню. За то, что установила тебе этот долбаный ящик-клумбу. Мне это надо?
Большой Луи задумывается. Пальцы его мучительно стискивают виски.
– Ты права. – Луи отставляет пустую тарелку в сторону. – Я должен извиниться. Прости меня за разгром в квартире. Прости за то, что выставил тебя. Прости меня за мой непрезентабельный вид. Но, Унгар, ты ведь так ничего и не поняла. Ты же все разрушила. Я у разбитого корыта, разве ты не видишь? Конечно, ты не нарочно, но сделанного не воротишь. Мне теперь отсюда вовек не выбраться.
Я так и замираю посреди комнаты. В руках у меня куртка, и я вцепляюсь в нее изо всех сил.
– О чем ты? Что ты хочешь этим сказать?
– Что тут говорить? – Луи расстегивает холщовый мешочек. – Ты – все, что у меня осталось. Ты моя последняя надежда, Одри. Теперь все зависит от тебя.
45
Мешочек под завязку набит деньгами. Тугие пачки банкнот перехвачены резинками, перетянуты шпагатом, скреплены клейкой лентой. Попадаются и монеты – под потертой холстиной отчетливо видны контуры кругляшей.
– Это еще что? – Я не в силах отвести глаз от мешочка. – Откуда у тебя такая куча денег? Сколько здесь, кстати?
– Двадцать тысяч с мелочью, – гордо произносит Луи. – Пришлось-таки поднапрячься. Мы вдвоем сколотили неплохой исходный капитальчик.
– Мы – это ты с Анималистом?
– В основном я один. Он работает на меня всего несколько месяцев. Он все схватывал на лету, но ставить ему технику пришлось почти два года.
– Так это, значит, правда? Ты грабил каждого, с кем играл? Ты обыкновенный шулер?
– Ничего подобного. – В голосе Луи слышится досада. – Тоже нашла грабителя. Хороший шулер – чертовски сложное ремесло. Каждодневные тренировки, безграничное терпение, закаливание характера – и что толку? Партнеры ведь не слепые. Всякое бывает. Кстати, Унгар, ты-то как догадалась? Он, конечно, не самый замечательный манипулятор, но у него вроде все получалось.
– Он деревянный. Негибкий. И движения у него слишком медленные.
Большой Луи уныло потирает шею. Похоже, ничего новенького я ему не сказала.
– А у тебя быстрые, да?
– А я все делаю в темпе.
– Что тут скажешь, – лицо у Луи светлеет, – у тебя редкий дар. Откуда только? Как ты научилась трюкам с колодой?
– Мои сводные братья с детства занимаются фокусами. Я все это умею с малых лет. Передергивание, пальмирование, подтасовки… Не знаю. Моя способность проявилась как-то… сама собой.Без больших усилий с моей стороны.
– Ну и ну. И в смелости тебе не откажешь. Ты и глазом не моргнула – даже когда дала ему подснять колоду. Это было стильно, Унгар. Наивно немного, но характер ты проявила.
– Как настоящий мужик?
– Почти.
Вот уж никогда не думала, что падка на лесть. Но мне так приятно. Он заметил, как круто я сыграла. Он хвалит меня. Прием классический – но я, как дура, покупаюсь. И тут же перевожу разговор на Луи:
– А ты как научился?
– Когда прикован к постели, это не так уж и трудно, – грустно отвечает он. – Надо же чем-то голову занять. Пока я был в госпитале, приятель купил мне книжку по покеру, и, знаешь, я подсел. Вскоре я прочел про покер все, что только попалось мне в руки. И вот уже чуть не вся ночная смена сползается к моей койке. И мы играем. Меня, наверное, потому и выписали. Им просто надоело без конца мне проигрывать.
В один прекрасный день я прочел в газете про карточного шулера, которого арестовали в Атлантик-Сити. И я подумал: вот это жизнь. Встану на ноги, приеду в Вегас и заделаюсь профессионалом. Только мне хотелось напрочь исключить элемент везения. Понимаешь, о чем я, Одри? Чтобы все было в моих руках. Чтобы все плясали под мою дудочку. Небольшая фора – все, что мне было надо. После аварии меня вообще заинтересовало, как ворочаются шестеренки. Ведь мир-то движется. Значит, есть правила движения.
– И ты научился подтасовывать?
– Эге. Когда вышел из госпиталя, только и делал, что тренировался. Утром, днем и вечером. Порой казалось, что мне вовек не развить ловкость рук. Но я был упрям. Я убеждал себя, что покер – тоже вид спорта. Если в баскетбол я играл на уровне, то и в карты смогу. Время от времени я обыгрывал папиных приятелей. Пробовал на них приемы, которые освоил.
– И они ничего не замечали?
– Ничего. – В голосе у Луи торжество. – Порой мне даже хотелось, чтобы они заметили.
Луи говорит еще битый час. Он таки встал с постели, и приехал в Атлантик-Сити, и стал играть по казино и частным домам. Он изучил все тонкости честной игры, но, когда выпадал шанс, не мог побороть искушения. По его словам, задача несложная. Ведь лохи и впрямь рождаются каждую минуту. Так он пересек Штаты от океана до океана, набивая карманы легкими деньгами. Контакт с семьей он потерял, спал где придется и с кем придется и всячески изображал из себя чемпиона. Теперь ему в помощь была собачка – Маленький Луи. Он научил таксу в нужный момент делать стойку, умоляюще махать хвостом и лаять. Это отвлекало внимание партнеров, и Луи мог спокойно манипулировать картами. Человеку с собачкой как-то больше доверия.
– А ты хоть раз пробовал сыграть честно? – прерываю я Луи. – Ты действительно участвовал в крупных турнирах, как говорил?
– Ну конечно. Всякий раз, когда у меня в кармане появлялись приличные деньги, я отправлялся в Вегас на какой-нибудь турнир. Мне хотелось выиграть по-настоящему. У меня были амбиции, я хотел оказаться наравне с великими.
– Но дело не пошло?
Луи откидывается на спинку стула, явно затрудняясь с ответом.
– Я старался, Одри, – говорит он наконец. – Изо всех сил. Целых шесть месяцев я играл честно. И какая бы карта мне ни шла, в итоге я всегда оказывался в проигрыше. Это было невыносимо. Ну а когда не перло, я тупел и играл не в полную силу. Таких же точно игроков я обыгрывал на раз, когда мошенничал. Мне казалось, что и по-честному все пойдет легко. Хрена с два. У меня уже были средства. Хватило и на дом, и на кое-что еще. И все пошло прахом по моей прихоти. Даже жена меня бросила. Единственная женщина, которая смогла меня полюбить. Все из-за честности.
– Ты же говорил, твоя жена умерла. Подавилась кексом.
– Ну говорил, говорил! – Луи нервно притопывает ногой. – Это было бы ей по заслугам: подавиться до смерти. Только это не она растолстела, а я. Это я стал противным угрюмым маньяком. Это я пытаюсь отскрести с рук свою вину, будто грязь. Я ненавижу себя в моем теперешнем обличье. Это началось именно тогда. С каждым проигрышем я ненавидел себя все больше и больше. И всякий раз, когда я мошенничал, моя ненависть только росла. Жена меня не выносила. Неудивительно, я сам себя не выносил.
Луи отворачивается к окну и щурит от солнца глаза.
– Порой она меня бесила. Но, несмотря ни на что, я любил ее. Красавицей ее нельзя было назвать, но она была добрая, и разумная, и кроткая, если уж столько лет прожила со мной. И она так хорошо пахла. Такой чистый аромат. Как у… свежесрезанной лаванды.
Луи жмурится и осторожно втягивает в себя воздух. Я теперь вся в его власти, и он знает это. Я сижу на самом краешке стула, жадно впитываю каждое его слово, и мне не терпится услышать конец истории. Луи рассказывает, что после ухода жены он целую неделю не выходил из дома. Только сидел и пялился в стену. Пока не узнал, что жена изменяла ему. Прямо у него под носом. С давних пор.
– Вот тогда-то я и совершил самую большую ошибку. С горя. Взял последние десять тысяч и все проиграл. Все равно что выстрелить себе в лоб прямо за столом. Проигрыш за проигрышем, пролет за пролетом, и карман пуст. Я нищий, у меня ничегошеньки нет. Не считая пачки трубочного табака.
Луи дергает за пластыри, глядя на свои руки с ненавистью.
– Положение было отчаянное. Надо было побыстрее отыграться, и я занял пять тысяч у одного моего хорошего друга. Он и игру организовал – так уж ему не терпелось мне помочь. Я-то, дурак, и не понял, что все подстроено. Он всех предупредил заранее. Вежливость, манеры – словом, высший свет. Партнеры спокойненько подождали, пока я подсажу одного из них на каре, а потом вломили мне по полной. Я чуть было опять не отправился на хорошо знакомую мне койку. Он им еще и приплатил, представляешь? Чтобы они мне по ногам вмазали как следует. Вот они и постарались.
Нога у Большого Луи дергается, и я живо представляю себе картину побоища.
– Это был он? – спрашиваю я тихо. – Который все подстроил? Это он спал с твоей женой?
– Кто же еще? – горько отвечает Луи. – Ему мало было моего унижения. Ему надо было стереть меня в порошок. Я опять оказался на костылях, жить мне было негде, нервы изодраны в клочья. И ни гроша в кармане.
– Как же ты выжил?
– Жена чувствовала себя виноватой и предложила мне перебраться сюда. После смерти матери она в этой трущобе и не была ни разу. Неликвидный товар. Отомстить она мне хотела, что ли? Все равно, мне некуда было деваться. Другой мой приятель, Эдди, одолжил денег на перелет. Эдди – единственный, кто остался со мной после того, как меня ославили на все Штаты. Он сам хорош гусь, так что понял все без лишних слов.
– И ты переехал.
– Вот именно. Я-то думал – пройдет пара месяцев, пыль осядет и я займусь привычным делом. Но чем дольше я здесь сидел, тем больше меня брала в оборот моя мания. Через неделю мне стало невыносимо трудно выходить из квартиры. Через месяц мне стало невыносимо трудно открыть дверь. Я боялся. Все на свете внушало мне страх. Я не могу жить в этом мире – он до смерти пугает меня. Хочешь знать почему?
Я киваю.
– Потому что мир вне моей власти. – Луи стискивает руки. – Моя судьба мне неведома. Вдруг меня собьет машина. Или бросит любимая женщина. Или предаст лучший друг. В свое время я садился за карты, ставил все свое состояние и спокойно играл. Я мог забросить трехочковый мяч в корзину с закрытыми глазами и знал траекторию еще до того, как мяч попадет ко мне в руки. А теперь? Только посмотри на меня. Я не могу выйти из комнаты. Я не могу открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Даже мое тело живет само по себе и не очень-то подчиняется мне.
– Но ведь ты содержишь все в чистоте!
– Все верно, – в голосе Луи вызов, – содержу. Вокруг меня все в чистоте и порядке. В том крошечном мирке, с которым я еще справляюсь. И мирок этот с каждым днем все теснее. Ты только посмотри на меня, – повторяет Луи, яростно теребя рукав рубашки. – Посмотри как следует.Я не мылся и не прибирался целую неделю. Я сижу в своем дерьме, посреди круга, который сам очертил, в теплой компании – я и собственное мое убожество. И если ты не вытащишь меня отсюда… и поскорее… я просто умру.
Луи произносит эти слова холодно и четко. Будто смерть – всего лишь вопрос времени.
– Мне не много нужно, – мешочек опять у Луи в руках, – маленький кусочек земли на берегу океана. В Штатах. Причиной моя последняя игра. Помнишь, я тебе рассказывал, как ко мне вернулось обоняние? Только обстоятельства, как видишь, были несколько другие. Я валялся на земле, весь в синяках и крови. Свежий аромат вернул меня к жизни. Маленький фрагмент мира – но зато во всем богатстве. А потом я спрятался. Теперь садик – это все, что мне надо. Я буду ухаживать за растениями и дышать запахом океана, и мой мир будет потихоньку расширяться. Садик – мое окно во внешний мир, где я смогу смотреть на небо и чувствовать себя при этом в безопасности.
По щеке Луи стекает слезинка.
– Прошу тебя, Одри, – он касается моей руки, – умоляю тебя. Помоги мне выбраться. Сыграй вместо меня. Ставка за одну игру – двести тысяч. Мне хватит. Ты сможешь, я четко знаю. Ведь ты – единственная в своем роде.
– Какую еще игру? Ты что?
– Игру, в которой за меня собирался участвовать Анималист. Пока ты с ним не разделалась. Он теперь рта раскрыть не может, не то что подтасовать. Все будет шито-крыто. Мы с Эдди подадим тебе все на блюдечке. Полный стол лохов, у которых деньги давят на мозги. И среди них – мерзавец, который угробил меня во второй раз.
– Тип, который организовал расправу над тобой? И ты хочешь переиграть его?
– Не я, Одри, а ты.Я столько времени убил на Анималиста, хотя в глубине души всегда знал, что он не годится. Может, это и к лучшему, что он вышел из игры. Справимся без него.
Луи останавливается, сглатывает слюну и смотрит на меня, как полицейский на фоторобот.
– С тех пор как я все это задумал, мне каждую ночь снился подходящий игрок. Который пойдет и сыграет вместо меня и идеально подтасует. Дело все в том, – Луи пододвигается поближе ко мне, – что такой игрок мне больше не снится. Уже неделя, как этот образ улетучился. Неважно, сколько я спал и что делал, чтобы заснуть. Этот сон больше не возвращается. В тот вечер я видел, как ты обращалась с картами, и гнал от себя мысли про тебя и про игру. Только мысли эти меня никак не оставляли. Так что бери денежки, отправляйся в Вегас и играй. Ты должна выиграть уже потому, что ты – моя последняя надежда. Ведь ты гений, Унгар. Ты колдунья. У тебя особый дар.
