Текст книги "Большой обман"
Автор книги: Луиза Винер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
31
– Что-то ты рано.
– Терпеть не могу опаздывать.
– Ты приперлась на целый час раньше.
– Извини. Это моя беда. Вечно боюсь куда-нибудь опоздать.
– Чего тут бояться? Ты добираешься до моего дома за двадцать минут.
– Слушай, ты меня впустишь или нет? Если ты не готов, я могу подождать в машине.
– Входи, кто тебе не дает. Скушаю пару трюфелей до начала игры.
Домофон пищит, я вхожу и вручаю Большому Луи гостинцы, насчет которых мы договорились в прошлый раз, – двухфунтовый пакет шоколадных конфет с кремом и дюжину маринованных огурцов из его любимого магазина деликатесов.
– А где горшки с растениями?
– Доставлю на следующей неделе.
– А кто тебя приглашал на следующей неделе?
– Ты. Ты сказал, если я буду делать успехи и не стану тормозить игру, ты разрешишь мне прийти в следующую пятницу.
– Я сказал «может быть». – Луи открывает пакет с конфетами. – Может быть, я тебя и приглашу.
* * *
Луи таки расстарался. Квартира вылизана от и до. На Луи парадная гавайка кораллового оттенка, тщательно выглаженная и накрахмаленная. На столе в кухне пара подносов – с копченостями, сыром, лавашем и разными соусами, в сторонке – ящик пива и ящик лимонада. На плите – кофейник, в холодильнике – бутылки с газировкой. Луи тщательно выбрит и спрыснут лимонным одеколоном. Цыпки заклеены пластырем. Я впервые вижу его с непокрытой головой – никакой лысины нет и в помине. Над его седыми волнистыми волосами явно потрудился парикмахер.
– Хорошо выглядишь, – пытаюсь выдать комплимент я.
– У тебя усталый вид. – Луи угрюм.
– С этими картами я поздно легла вчера. Мы играли до часа ночи.
– Да неужто? Много проиграла?
– С чего ты взял, что я проиграла?
– Много, спрашиваю?
– Не очень, – нехотя отвечаю я.
Большой Луи издает хихиканье. Пол у него под ногами трясется.
– Вот, – Луи сует руку куда-то за диван, – надеюсь, это тебя немножко развеселит. Все-таки у тебя день рождения.
В руках у Луи небольшой предмет, завернутый во вчерашнюю газету и перевязанный ленточкой из какого-то зеленого ворсистого материала.
– Не то чтобы ты заслужила подарок, – смущенно бормочет Луи, размахивая свертком. – Я просто подумал, что тебе будет приятно. И потом, у меня все равно два экземпляра. Так что я не потратил ни гроша.
Развернув подарок, я не могу скрыть восторга.
– Ух ты! «Супер/Система». Я ее по всему городу искала.
– Знаю, ее нигде не достать. Но у меня, как я уже сказал, две одинаковые книги. Тебе исполнилось тридцать три, ведь так? Значит, надо тебя хоть чем-то порадовать. Ведь после тридцати жизнь женщины начинает клониться к закату. Хотя до заката еще ой как далеко. В данный момент ты еще вполне ничего, но помни, что твои лучшие годы уже позади. Говорю это со всем моим уважением.
Большой Луи воздевает руки, словно желая показать, что истина ему дороже всего. Пока он не успел наговорить еще гадостей, я решаю сменить тему.
– Кстати, – спрашиваю я, укладывая книгу в сумку, – как там ящик-клумба?
– Отлично. – Луи широко улыбается. – Хочешь посмотреть?
Я открываю окно, и в комнату врывается холодный апрельский воздух. Луи прячется на кухне.
– Да ты их недавно поливал! – Действительно, земля в ящике влажная. – Отлично. Ты открыл окно и полил растения.
– Полил, полил. Не пересыхать же корням. Глоток холодного воздуха меня не убьет.
Я поворачиваюсь к Луи.
– Замечательно. Это прогресс. А если подойти сюда и посмотреть на растения вместе со мной?
Луи барабанит пальцами по кухонной полке и велит мне закрыть окно.
– Извини, – я защелкиваю шпингалет, – это было глупо с моей стороны. Я не хотела тебя обидеть.
– Только не надо торопиться. Тише едешь – дальше будешь.
* * *
– Я тут поспрошал насчет твоего отца, – говорит Луи, дождавшись, пока я сяду на свое место.
– Серьезно? – Я гляжу на него во все глаза. – А почему ты мне не сообщил?
– Ничего конкретного у меня пока нет. Кое-кто вроде припомнил, что, возможно, когда-то играл с человеком, которого звали Унгар.
– Когда? Только что? В прошлом году? Он в Лас-Вегасе? Где они с ним играли? Может, он в Лондоне? Он здесь?
– Тихо-тихо-тихо. Не так быстро. Парни просили меня прислать им фото. Они бы его показали людям тут и там.
– Что за парни? – Я нашариваю в сумке ингалятор и прыскаю себе в рот. – Как он им показался? Он все играет в карты? Он здоров? Он не голодает? С ним все в порядке?
Большой Луи начинает злиться.
– Я тебе все сказал. Знакомый знакомого знакомого знакомого знакомого вроде когда-то с ним играл. Насколько я могу судить, таким сведениям грош цена. Эти гаврики, наверное, имели в виду Стью.
Кожа у меня начинает зудеть, словно от крапивы, но я стараюсь сохранять спокойствие.
– Ну и как же мне его найти? Ты можешь дать мне их координаты? Номера телефонов, адреса электронной почты? Как мне с ними связаться?
– Ребята не любят, когда о них кричат на каждом углу. Не надо на них давить. Дай мне фотографию отца, я ее отсканирую и пошлю им. Может, кто-то опознает его.
Я впиваюсь ногтями в щеки.
– У меня нет его фотографий. У меня нет ни одной его фотографии.
– Как это? У всех есть фотографии отца, даже у меня.
– У меня нет. – Внезапно меня охватывает дикое смущение. – Я их все уничтожила.
– С чего это ты учудила такое?
– Не знаю. То есть я была зла. Когда он не приехал.
– Откуда?
– Он не приехал, когда мама умерла. Он не появился даже на маминых похоронах.
– Она во второй раз вышла замуж, да?
– Да.
– И чего же ты ожидала?
При этих словах у меня перехватывает дыхание.
– Послушай, – говорит Луи, понимая, что сделал мне больно, – может, у кого-то остались его фотографии? У твоей мамы, например?
– Нет. Все снимки были в наших семейных фотоальбомах. Все наши фотоальбомы побывали у меня в руках.
– Ты их все прочесала?
– Да.
– Ты совершенно уверена?
– В общем, да. Разве что у Фрэнка остались какие-то фото.
– У Фрэнка?
– У моего отчима.
– Отправляйся к нему. Непременно. Расспросить лишний раз никогда не помешает.
У меня на языке еще тысяча вопросов, но тут раздается звонок в дверь.
– Впусти гостя. – Луи поднимается с места и ковыляет по комнате. – Должен же от тебя быть хоть какой-нибудь толк. И помни, что я тебе сказал. Не тормози игру. Не задавай лишних вопросов. И ради господа, всем своим видом показывай, будто знаешь, что делаешь.
– Я постараюсь. Не волнуйся.
– И вот еще что. – Луи понижает голос: – Не вскрывай с парнем в коричневом кожаном пиджаке. Ты меня слышала? Он тебя обдерет как липку.
32
Полночь. Я поставила пятьдесят фунтов, и мне предстоит впервые в жизни вскрыть карты. С парнем в коричневом кожаном пиджаке. Я не сразу почувствовала игру, но не помню, чтобы что-то еще доставило мне такое удовольствие. Игра с Джо и Лорной – совсем не то. На самом деле все значительно тоньше и сложнее. У меня такое чувство, будто я с Гэри Вошбруком опять бросаю шарики у водостока. Будто я вернулась в детство, и стою у игорных автоматов в галерее на набережной, и колесики у автоматов вертятся, и я четко знаю, где остановится каждое из них. Единственное, что меня удручает, – мой покерный псевдоним. С ним мне не повезло.
* * *
– А ты будешь кто? Луи сказал, какое у тебя будет прозвище?
Проныра-аптекарь по имени Сидни наливает мне в бокал лимонад.
– Ведь у всех у нас есть прозвища. За столом мы называем друг друга только вымышленными именами.
– Я не знала. (Лимонад уже переливается через край.) К следующему разу придумаю себе что-нибудь.
– Не пойдет. Не принято. Слышь, Луи, скажи ей, что игру надо начинать с готовой кличкой. Скажи ей, кто она будет.
У Большого Луи такой вид, будто Сидни у него в печенках сидит. Изображая отчаяние, Луи поднимает руки вверх.
– Имена кончились, Сид, – слышу я. – Все имена разобрали до нее.
– А как насчет Джои Бишопа [47]47
Американский киноактер.
[Закрыть]? Никто еще не был Бишопом.
– Повар-китаец был Джои Бишоп, – говорит мальчишка азиатского вида с наушниками от плеера в ушах.
Большой Луи кивает в знак согласия:
– Точно. Но что-то он давненько не показывается. С тех пор как месяц назад его выпотрошил Дин Мартин. Садись, Одри, ты будешь выступать под именем Джои Бишоп.
* * *
У каждого из участников игры у Большого Луи псевдоним в честь кого-нибудь из членов «Крысиной стаи» [48]48
Сверхпопулярная в пятидесятые годы американская эстрадная группа из пяти «массовиков-затейников», немало способствовавшая привлечению широкой публики в Лас-Вегас.
[Закрыть]. Большой Луи – Фрэнк Синатра, тип в коричневом кожаном пиджаке – Дин Мартин, мальчишка-азиат с наушниками – Питер Лоуфорд, а банкир на пенсии с черной повязкой на глазу – Сэмми Дэвис-младший. Я, значит, Джои Бишоп [49]49
Синатра был главой «Стаи», Дин Мартин – комиком, Питер Лоуфорд (зять президента Кеннеди) – конферансье, чернокожий Сэмми Дэвис-младший пел и танцевал, а Джои Бишоп являлся автором всех юмористических текстов «Стаи».
[Закрыть]. Вот радость-то.
За карточным столом, кроме меня, еще одна женщина (не чересчур ли для Большого Луи с его мужским шовинизмом?), которую все называют Лорен Бэколл [50]50
Знаменитая американская кинозвезда (р. 1924), последняя жена Хамфри Богарта.
[Закрыть]. Ну да, ведь именно Лорен придумала название для «Крысиной стаи». Сидни, разносчик лимонада, именуется Джон Фицджеральд Кеннеди (в честь президента), а у педика-мясника из Хайгейта, торгующего экологически чистой колбасой, псевдоним Мэрилин Монро. Последние два исторических персонажа хоть и не напрямую из «Стаи», но все-таки имеют к ней отношение.
– Это несправедливо, – шепчу я Большому Луи, садясь рядом с ним.
– Это еще почему?
– Ну кто сейчас помнит, кто такой был Джои Бишоп?
– И что?
– С таким дерьмовым именем я изначально оказываюсь в невыгодном положении. Конечно же, выиграет Сэмми, Дин или Мэрилин. Почему бы мне не назваться Багси Сигелом [51]51
Знаменитый американский гангстер (1906–1947), один из отцов-основателей Лас-Вегаса как центра игорного бизнеса.
[Закрыть]? Из меня бы получился отличный Багси Сигел.
– Ну-ну.
– Ну или там Ава Гарднер, Джеки Кеннеди… нет, постой. Хамфри Богарт. Почему я не Хамфри Богарт?
– Я тебе уже сказал, ты – Джои Бишоп. Сиди смирно и пей свой лимонад.
Лорен Бэколл наклоняется ко мне и сообщает, что под именем Хамфри Богарт играет один кикбоксер из Лютона, но его сейчас нет, у него воспаление внутреннего уха. Масса гноя. Антибиотики не помогают.
Большой Луи велит ей замолчать.
– Девушки, вы закончили пререкаться насчет имен?
– Да.
– К игре готовы?
– Да.
– Точно?
– Абсолютно.
– Отлично. Начнем наш маленький саммит [52]52
Почти буквальное повторение слов, произнесенных Синатрой при создании «Стаи».
[Закрыть].
* * *
За игрой все болтают, пьют пиво и едят чипсы. Всем весело. Хамфри Богарт и его больное ухо опять у всех на устах. Кто-то вспоминает выигрышные руки прошлой игры – неправдоподобный флеш у Мэрилин на ривере [53]53
В холдеме пятая и последняя карта прикупа, который сдается в открытую.
[Закрыть]и большой банк, который сорвал Дин Мартин, ловко замедлив игру и вовремя разыграв своих тузов. Я киваю, и улыбаюсь, и тупо хлопаю глазами, будто не понимаю, о чем это они, а мои партнеры переглядываются и скалят зубы, словно сегодня день зарплаты.
Сэмми Дэвис-младший немногословен. Его мучает гадкий кашель, и лучше бы ему остаться дома. Но жена прямо-таки выгоняет его, говоря, что, когда он играет в карты, у нее появляется возможность хоть немного побыть в покое: посмотреть ящик, поговорить с подругами, сделать педикюр и нанести маску на лицо.
Дин Мартин убежден, что у жены Сэмми – роман, вот она и гонит его из дому. Дэвис-младший его мнение не разделяет. Скорее уж она выщипывает из родинок волоски или удаляет темный пушок с верхней губы. Судя по всему, усы у жены Сэмми пышнее его собственных.
Лорен Бэколл что-то не сидится. Она вынимает пудреницу, щурит глаза и смотрится в зеркальце. Дэвиса-младшего разбирает смех. Смех и кашель. Задыхаясь, он жалуется на ужасную погоду, хрипит и выхаркивает сгусток мокроты размером с кусок сахара. Сэмми спрашивает присутствующих, не хотят ли они взглянуть на мокроту, но все вежливо отказываются. Один Питер Лоуфорд соглашается, смотрит и приходит в странное возбуждение.
Партнеры задают мне массу вопросов – поначалу вполне невинных. Откуда я, да чем зарабатываю на жизнь, да что мне больше нравится – солонина или ветчина, или я вообще вегетарианка. Очень скоро вопросы делаются навязчивыми и неделикатными. А парень у меня есть? Чем он занимается? Какое казино в Лондоне у меня самое любимое? Довольно скоро я понимаю, что меня прощупывают. Насчет денег. Много их у меня или мало, и легко ли я с ними расстанусь.
Джон Кеннеди проверяет меня на стойкость: рассказывает пару тупейших историй о дамах, влюблявших в себя покеристов, и интересуется моими критическими днями. Лорен Бэколл, поигрывая своими «счастливыми» кольцами, сообщает мне, что Кеннеди – тот еще балбес. Я, однако, уверена, что про себя она тоже оценивает мою реакцию.
На провокации я не поддаюсь. Задать им, что ли, задачку? Я беру фишки, тасую их и ловко соединяю две стопки в одну. Только игрок с многолетним опытом, профессионал, тысячи часов проведший за столом, в состоянии проделать это столь легко и небрежно. Такая вот я крутая. Пусть теперь сомневаются. Они-то считали, что я новичок-лопушок, а я неизвестно кто. Конечно, они теперь будут со мной поосторожнее, но это ничего. Все равно они не знают, чего от меня ждать, и это мне на руку.
В течение первого часа я только присматриваюсь и пасую. Идет второй час игры, и терпение мое вроде бы вознаграждается. У меня начинает что-то получаться. Приходит хорошая карта, пару раз я более или менее верно оцениваю ситуацию, и кошелек мой пополняется на целых двадцать фунтов. Партнеры видят: я играю очень осторожно, разыгрываю только сильные руки. Тем не менее презрения в их глазах я не вижу. Третий час игры проходит непродуктивно. Мне прет одно дерьмо: семерки и двойки, десятки и тройки, и я не выдерживаю – неожиданно для самой себя ставлю пятьдесят фунтов сразу. Для такой игры это немало. Самая большая ставка за вечер.
Большой Луи сопит и пыхтит, и приподнимается на стуле (при этом стул ужасно скрипит), и посылает мне неодобрительный взгляд. Я с тревогой смотрю на партнеров. Все пасуют. Только Дин Мартин в своем коричневом кожаном пиджаке остается в игре.
* * *
– Что это с тобой?
– Я исполняю победный танец.
– Больше похоже на Паркинсонову болезнь. Усядься же, ради бога.
Игра окончена, все разошлись по домам, а я в телячьем восторге прыгаю по комнате, и адреналин капает у меня с ушей.
– Луи, прошу тебя, дай мне насладиться моментом. Ты видел, какой я молодец? Как ловко я взяла его на пушку! Это было здорово. Он и не догадывался. Я его сделала как мальчишку.
Луи явно недоволен мною.
– Единственное, что ты сделала хорошего за весь вечер, так это перетасовала фишки. Все пришли в смятение. Все подумали, ты – профессионал.
– Я знаю… – Дыхание у меня потихоньку восстанавливается. – Я это нарочно.
– Где это ты так насобачилась? Тебя что, отец научил?
– Нет. Просто у меня очень ловкие руки. Карты я тоже хорошо тасую.
– Ну-ка посмотрим. – Луи разглядывает мои ладони. – Какие у тебя длинные пальцы! Для девушки, я имею в виду.
Я не отвечаю. Мне не до перебранки.
– В общем, сегодня ты играла говенно. Я же тебе сказал: осторожность и внимание прежде всего. Смотри и учись.
– Я смотрела, просчитывала шансы банка, потенциальные шансы… Пока мне не…
– Надоело?
– Да, наверное. То есть мне просто захотелось рискнуть. Мне было почти все равно, выиграю я или проиграю. Это было что-то вроде…
– Раскрепощения?
– Да. Верно сказано.
Большой Луи начинает собирать со стола тарелки.
– Гони от себя подальше такие желания. Я ведь тебе уже говорил: имей терпение. Сегодня тебе просто-напросто повезло. Как всякому новичку. А в следующий раз он уравняет ставку и ты сядешь в лужу.
Лицо у меня вытягивается. Большой Луи замечает это.
– Тебе надо научиться сдерживаться. – Луи снимает с пальцев пластыри и скатывает в шарик. – Больше он тебе такого не позволит.
– Значит, в следующую пятницу я здесь? – До меня не сразу доходит смысл его слов.
– Ну да, – нехотя отвечает Луи. – Где же еще.
33
Всю ночь я ворочаюсь с боку на бок, злюсь и никак не могу успокоиться. Я вернулась домой очень поздно, и мы с Джо крупно поругались. Когда я наконец засыпаю, мне снятся кошмары. Разумеется, все они связаны с игрой.
Во сне я в Лас-Вегасе и играю ва-банк. На карту поставлено все: близкие мне люди, дом, деньги, даже одежда, которая сейчас на мне. Мой противник – Дин Мартин. Не прощелыга в коричневом кожаном пиджаке, а настоящий Дин Мартин – с миндалевидными глазами, и иссиня-черными волосами, и с бутылкой бурбона в кармане. Рядом с ним сидит Фрэнк Синатра в безукоризненном костюме, весь порочный и суровый. Багси Сигел тоже тут. Вся троица дразнит меня, перешептывается и хихикает. Терпение мое на исходе, в голове мутится. Я не могу сосчитать, сколько будет дважды два. Я знаю: мои шансы прикупить нужную карту всего лишь один к десяти, но мне очень хочется сделать настоящую ставку. В раздумье я поглаживаю подбородок, и под руками у меня скрипит щетина. Пока мы играли, у меня начала расти настоящая борода, как у папы. Я сгребаю все мои фишки – огромную кучу – и слышу свой голос: «Ва-банк. Ставлю все, что у меня есть».
* * *
– Что случилось? Проснись. Что с тобой?
Джо трясет меня как грушу. Оказывается, я кричала во сне. Первое, что приходит в голову, – опять меня навестили Боно и Эйдж. Хотя нет, не похоже. Лицо мокрое от пота, глаза полны слез. Джо говорит, что я вопила: «Ривер, ривер!» – и пыталась исполнить припев к «Моему пути».
Джо убегает в ванную за водой, а я постепенно прихожу в себя. Мало-помалу ко мне возвращается чувство реальности. Я поставила на кон пятьдесят фунтов и выиграла. В мгновение ока. Но я ведь могла проиграть все. И я даже не думала о конкретной сумме. Меня захватил сам процесс. Я трепетала от восторга и ужаса. Никогда не испытывала ничего подобного.
* * *
– Пришла в себя?
– Да. И прости меня.
– За что? – сухо спрашивает Джо.
– За вчерашний вечер. За то, что пришла так поздно. За то, что выключила мобильник, что разбудила тебя. Наконец, за то, что чуть не проиграла все наши деньги.
– Мне казалось, ты выиграла.
– Выиграть-то я выиграла. Но могла проиграть больше ста фунтов.
Джо как-то странно смотрит на меня. Будто видит впервые.
– Я-то думал, ты всегда знаешь, что делаешь. Ты же предпочитаешь действовать наверняка.
– Ты серьезно?
– Разумеется. Ты вроде адвоката. Никогда не задашь вопрос, ответ на который не знаешь заранее.
Не промолвив более ни слова, Джо отправляется в душ. Когда он опять появляется в спальне, мокрый и распаренный, мне ужасно хочется приласкаться к нему. Вот проскользну к нему под полотенце, прижмусь всем телом и всей кожей почувствую его тепло. Но ведь он меня отпихнет. Мне хочется еще и еще раз попросить прощения. Я виновата. Меня допоздна не было дома, я показала себя такой эгоисткой. Да еще и «Крысиная стая» – зачем было рассказывать Джо про нее?
Вместо всего этого я говорю:
– Ты сегодня днем занят?
– Не очень. Работы немного, если ты это имела в виду.
– Тогда отвези меня, пожалуйста, в Брайтон. Пора мне повидаться с Фрэнком.
* * *
Фрэнк ничем не может мне помочь. Он очень рад, что я заглянула на огонек и что не перестала с ним разговаривать. Но папиных фотографий у него, наверное, нет.
– Откуда им взяться? – Марджи выражает свои мысли лаконично. – У Фрэнка их нет.
– Нет так нет, – я поворачиваюсь к Фрэнку, – я все понимаю. Только… знаешь… я повстречалась с человеком, который может мне помочь найти его. Фото бы очень пригодились. Вдруг… у мамы остались какие-нибудь снимки. В ее вещах.
Фрэнк мрачен и удручен. Его радость улетучилась, словно воздух из проколотой шины.
– Не знаю, – говорит он уныло. – Что-то такое мне вроде попадалось…
– Фрэнк. Ты ведь не обязан. Не вороши опять прошлое.
– Попадалось? – Я гляжу то Фрэнка, то на Марджи. – Значит, что-то есть… Фрэнк, умоляю, покажи.
– Идем, – Фрэнк смотрит на перила лестницы, – надо посмотреть наверху.
Марджи открывает рот, желая возразить, но Фрэнк внезапно свирепеет и велит ей заткнуться. Впервые в жизни я слышу, чтобы он повысил голос на сестру. От удивления я чуть не падаю со стула.
Вслед за хозяином дома я направляюсь к лестнице.
– Ничего, если вам придется подождать? – извиняется Фрэнк перед Джо.
Джо говорит, что подождет.
Давненько здесь не ступала моя нога. На перилах так и осталась вмятина – здесь я острым концом линейки когда-то выцарапала свои инициалы. Моя комната почти не изменилась. Кровать, как и раньше, застлана одеялом с изображением Солнечной системы, а на шкафу стоит мой надувной глобус. Еще один старый знакомый.
– Ух ты, – я снимаю глобус со шкафа и надуваю его, – глазам своим не верю. Ты его сохранил. Слава тебе господи.
В ответ на мое богохульство Фрэнк недовольно морщится.
– С этой штукой ты просиживала часами, – говорит он печально, – все выискивала места, где сейчас твой папа и куда ты отправишься сама, и рассчитывала, сколько времени это у тебя займет.
– Если идти пешком. – Мне делается как-то неловко. – Я, помню, рассчитала, за сколько дней дойду до Невады.
– А результат ты помнишь?
Я ни секунды не раздумываю.
– Триста двадцать семь дней. Если шагать по восемь часов в день со средней скоростью 2,24 мили в час.
Фрэнк широко улыбается.
– На полпути тебя сразила бы усталость.
– Пожалуй. – Я улыбаюсь в ответ.
Фрэнк присаживается на краешек кровати и делает мне знак сесть рядом с ним. Я знаю: сейчас последует очередное поучение насчет бессмысленности поисков папы. И не надоест же человеку.
– Ты всегда была очень пытливым ребенком, – нежно говорит Фрэнк. – Всегда хотела найти ответы на все вопросы.
– Да неужто?
– Хотела, хотела. Нос вечно уткнут в книжку.
– Джо говорит: я никогда не задаю вопросов, на которые не знаю ответа. Словно адвокат какой.
– Не согласен. – Фрэнк разглаживает складку на брюках. – Просто мы делаемся старше и замыкаемся в себе. Пока мы молоды, мы принимаем как должное, что один вопрос влечет за собой другой. Стоит чуть постареть, как нам подавай окончательные ответы. Несомненные факты. А их не так уж много.
Я растерянно верчу глобус в руках. Интересно, куда он клонит?
– Похоже, Марджи обиделась на тебя, – говорю я. В ссоре они, что ли?
– Уж наверное, обиделась, – осторожно высказывается Фрэнк. – Она очень расстроена, что я больше не хожу в церковь.
– И давно?
– Да уж несколько недель, – выдает тайну Фрэнк и сам пугается. – С тех пор как ты была у нас в последний раз.
– И в чем причина? – Я внимательно смотрю на него. – Ты же за двадцать лет не пропустил ни одной воскресной службы.
Фрэнк только руками разводит:
– В том-то и дело. – Голос у него очень тихий. – Мне пришло в голову: может, я хожу в церковь просто по привычке? Одри, ведь вся моя жизнь сводится к привычкам. К прихотям, рутинным действиям и привычкам. Так считала твоя мама. Она хотела, чтобы я был смелее, предприимчивее, бесшабашнее… как твой отец.
– Вот уж неправда, – возмущаюсь я, хотя убеждена в обратном. – Ты слишком самокритичен.
Фрэнк лишь вздыхает в ответ. Внезапно он поднимается на ноги, лезет под кровать и вытаскивает потертую коробку из-под обуви.
– Вот что хранила твоя мама. Вряд ли она догадывалась, что я знаю об этом.
Я принимаю коробку из рук у Фрэнка. Крышка надета плотно и подается с трудом. Внутри газетный сверток. В нем вещи, которые когда-то принадлежали папе: пуговица от рубашки, залитая машинным маслом водительская перчатка, поздравление с днем рождения со словами любви и на самом дне – поношенное кожаное портмоне с порванной молнией.
– Загляни в кошелек, – ровным голосом произносит Фрэнк. – Фотографии там.
Я вынимаю портмоне и осторожно раскрываю его. Там два фото. На одном родители в день свадьбы. На другом – папа на берегу моря радостно машет кому-то рукой.
Этот снимок сложен пополам, линия сгиба проходит по левой руке папы. Со второй половины снимка скалится Джимми Шелковые Носки в своей спортивной куртке, сверкающих башмаках и белой шляпе.
– Она бы с удовольствием убрала этого типа с фотографии, но ей не хотелось портить снимок. – Фрэнк опять садится на кровать. – Она ненавидела этого человека, ведь он разрушил ее семью, но на снимке рядом с ним был твой отец. Я стоял на лестнице и все видел, хоть она и не знала. В руках у нее были ножницы, у ног стояла эта коробка, но она так и не смогла разрезать фото, так она его любила. Она только перегнула снимок пополам.
Фрэнк наклоняется вперед, и руки его вцепляются в колени. Он кажется таким маленьким. Этот высокий холеный мужчина в жилете и туго накрахмаленной рубашке вдруг весь сложился, будто раскладушка.
– Я всегда считал себя праведником, – продолжает Фрэнк все тем же ровным голосом. – Ведь я бывал в церкви каждую неделю. Но я плохой человек. Я не допускал его к тебе. Так я наказывал тебя, ведь ты напоминала мне о нем. Иными словами, обо всем, чего я так и не сумел дать твоей матери.
Я вижу, что Фрэнк обращается ко мне, но не понимаю слов. Я далеко, меня захлестывают образы, и воспоминания, и иные слова, они в каждой черточке загорелого папиного лица. Как давно я не видела папу, его карих глаз, складок на щеках и доброй, сдержанной улыбки! И вот папино лицо меняется, расплывается, отдаляется. Он уже купил себе кожаную куртку и стал по выходным ходить в казино. Именно в тот год они расстались.
– Я виноват перед тобой, Одри. С моей стороны это было подло – не сказать тебе и не передать подарок.
Это Фрэнк. Вдали от меня он что-то говорит и говорит. О чем это он?
– Только я не хотел тебя потерять. Ты была для меня живым воспоминанием о твоей маме – красивая, как она, добрая, как она. Я старался защитить тебя. Как мог. Близнецы тоже. Они всегда считали тебя своей сестрой.
Упоминание о близнецах почему-то возвращает меня к действительности.
– Они относились ко мне, как к сестре? Вот уж не сказала бы. По-моему, я не вызывала у них восторга.
– Нет, нет, не думай так. Они любили тебя. Только они немного завидовали тебе. Ты всегда была значительно умнее их. Ты помнишь их карточные фокусы? Их вольты, мастерское тасование, вытаскивание тузов из середины колоды?
– Помню. Этот фокус не из легких. Чтобы научиться, я ухлопала массу времени.
– Они никак не могли простить тебе, что у тебя получилось. Они этот фокус показывают до сих пор. Каждое Рождество. Перед тем как Марджи подаст пудинг. Приходи, увидишь.
Фрэнк смолкает, поднимает на меня глаза, и в каком-то порыве я бросаюсь ему на шею. Уж не знаю, кто из нас больше удивлен, но я не могу видеть, как он мучается. Мои руки чувствуют, как напряжено его тело. Но потихоньку оно расслабляется – плечи опускаются, руки свободно повисают, потом ложатся мне на плечи. Фрэнк прижимает меня к себе.
– Надеюсь, ты найдешь его. Хоть прошло столько лет, надеюсь, встреча с отцом не слишком разочарует тебя.
– Я тоже надеюсь, – бормочу я, прижимаясь к Фрэнку.
– Может, заглянете к нам как-нибудь? На Пасху или на Рождество?
– Попробуем. Надо бы мне позвонить близнецам.
– Правда? – Лицо Фрэнка светлеет. – Они будут рады.
– Я тоже буду рада, – улыбаюсь я.
