Текст книги "Каменное сердце"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Глава 36

Теперь Мария знает самое страшное. Так странно, что я с кем-то поделилась этим. Когда я рассказывала ей, то сама чувствовала себя словно ангел – я как будто парила у нас над головами. Я следила за своими интонациями, за реакцией Марии. Я знала, что она думает: «Как ты могла допустить это? Почему ты не заставила его отвезти тебя в больницу?» Она никак не могла в это поверить. Да и кто бы смог?

Мария, может, тебя немного утешит, если ты будешь знать, что я рада случившемуся. Я нахожу утешение в том, что этот ребенок покоится в мире. Моя дочка похоронена на берегу Белл, там, где начинаются земли нашей матери. Она умерла у меня на руках, моя девочка. Она единственная в нашей семье, кто знает, что такое покой. Саймону и Фло уже не узнать этого. А что касается меня и Гордона…

В то утро, когда мы укладывали вещи и собирались уезжать, меня сильно тошнило. У меня было плохое предчувствие насчет долгого пути на машине, который нам предстоял. Я сказала Саймону, чтобы он перестал бездельничать и собирался, в общем, накричала на него. Гордон ударил меня о стену, так сильно, как никогда раньше. Я открыла рот от удивления – за время моей беременности он ни разу не бил меня. Но он только произнес, чтобы я оставила Саймона в покое.

Несколько минут спустя, когда мы садились в машину, у меня начались схватки. Я сообщила об этом Гордону.

– Ну что, дети, ваша мама не хочет ехать, – сказал Гордон. Он заявил, что я нарочно испортила путешествие еще до его начала, а потом, без всяких объяснений, повел машину к дому Гвен. Саймон начал протестовать, защищал меня, просил отца дать мне еще один шанс. Гордон сидел молча. Я думала: «Боже, дай мне дотерпеть, пока мы не высадим детей, чтобы они не видели всего этого».

К этому моменту схватки шли регулярно, и я не хотела, чтобы они узнали, как мне больно. Мне нужно было скорее добраться до постели.

Пока Гордон вез меня домой, у меня в мозгу всплывали все те страшные вещи, которые он делал со мной. Побои, унижения, угрозы. Потом я почувствовала, как из меня потекло что-то теплое. Я подняла юбку, чтобы убедиться, что это не кровь, но это отошли воды.

– Отвези меня в больницу, – попросила я.

– Я везу тебя домой, – сказал Гордон.

Я начала плакать, потому что поняла, что теряю ребенка. Дубы и клены на берегу были такие яркие, что я невольно задалась вопросом, почему мы решили непременно поехать на север, чтобы посмотреть на листопад. Я упрекала себя за то, что задумала это путешествие, что убедила Гордона остановиться в том же отеле, где мы останавливались в детстве. Он с самого начала хотел сорвать поездку.

Муж вел машину, стиснув зубы. Иногда он смотрел на меня. Сначала я подумала, что он чувствует себя виноватым, ведь из-за него у меня начались преждевременные роды. Хотя, скорее всего, я просто раздражала его. К тому моменту я перестала беспокоиться о том, что думает Гордон. Я начала понимать, что этот выкидыш – благословение Божье, ведь этого ребенка мы с Гордоном уже не сделаем несчастным.

Когда мы приехали домой, схватки были сильными и шли одна за другой. Я так кричала, что не могла правильно дышать, и Гордону пришлось на руках отнести меня в дом. Он прошел со мной по лестнице и уложил на нашу кровать. Он поднял на мне юбку, снял мои трусики и положил голову мне на живот, который только-только стал выпирать. Он плакал и шептал: «Прости меня!»

Раньше, когда Гордон просил прощения, мне казалось, что теперь все пойдет по-новому. «Все будет хорошо», – говорила я себе. Но в этот октябрьский день я поняла, что больше не верю в это. Гордон сожалел о том, что сделал, да, но я знала, что от этого он не изменится.

Я рожала этого ребенка так же, как рожала Саймона и Фло. Может быть, это заняло немного меньше времени: схватки почти не прекращались. Я лежала на постели и дышала, а Гордон помогал мне.

Он вытирал пот у меня со лба влажным полотенцем и говорил, что тужиться еще рано.

В перерывах между схватками я оглядывала комнату, все эти до боли знакомые вещи: нашу свадебную фотографию, снимки Саймона и Фло, детские и школьные, фотографию Хатуквити в двадцатых годах, бюро красного дерева, рабочий стол Гордона, открытый шкаф с нашей одеждой. Чтоб отвлечься, я мысленно выбирала какой-нибудь наряд и вспоминала, когда надевала его. Белый шелковый пиджак с черной оторочкой я носила во время круиза по Бермудским островам, платье персикового цвета было на мне все это лето, потому что оно хорошо скрывало мою беременность, серые шерстяные брюки я купила, когда мы с Хэлли в последний раз ездили в Нью-Йорк.

Гордон дал мне обезболивающее, и я приняла его. Мне было все равно, как это скажется на ребенке. Я словно заледенела и не беспокоилась уже ни о чем. Я даже перестала плакать. Теперь я размышляла холодно и логически. Увидев, что Гордон плачет, я спросила: «Зачем же ты толкнул меня, если не хотел, чтобы это произошло?»

Он не ответил, только продолжал плакать.

Наконец, она родилась. Крошечный розовый комочек – она открывала рот, но из него не доносилось ни звука. Гордон положил девочку ко мне на живот и перерезал пуповину. Я держала ее на руках, трогала маленькие пальчики, чувствовала, как поднимается ее грудь при каждом вдохе. Она была такая же, как Фло, только гораздо меньше. Она могла бы выжить, если бы там был специальный инкубатор, если бы мы были в больнице. Но мы были дома.

Гордон спросил, как мы ее назовем. Я сказала: «Хэтауэй», – как маму. Никакие другие имена я даже не рас сматривала. Конечно, мама с самого начала неправильно обращалась с нами, но не потому, что нас не любила. Она любила нас так же, как своих родителей и нашего отца – только так она и умела. Она не знала, как перестать быть дочерью и стать матерью. Никогда не знала, что делать с нами.

На следующий день мы забрали Саймона и Фло из дома Гвен и сказали им, что у них родилась сестричка, но она умерла. Они захотели увидеть ее. Гордон отвел их в детскую, где она лежала, завернутая в крестильное платьице.

Потом я надела черное платье, Гордон взял лопату, и мы траурной процессией двинулись по лугу. Я несла тельце Хэтауэй – ему хватило ума позволить мне нести ее одной. Каким-то образом он догадался, что меня тогда нельзя было трогать. Когда мы дошли до речки, я повернула налево.

– Софи, наша земля кончается здесь, – сказал он.

– Я знаю, – ответила я, продолжая идти.

Гордон с детьми шли за мной. Никто не сказал ни слова, наверное, они решили, что я направляюсь к владениям Хэлли. Я и правда думала о том, что эта земля принадлежала Даркам уже много поколений и, наверное, будет принадлежать и дальше. Может быть, я уже тогда знала, что произойдет между мной и Гордоном.

А еще я хотела похоронить мою дочку рядом с тем сердцем. Я часто вспоминала, как мы с Марией и Нелл носили камни с Хатуквити-бич и выкладывали их на земле в форме сердечка.

Для меня оно стало символом любви. Той любви, ради которой юноша и девушка в бурю стояли на разных берегах ручья, выкрикивая свои свадебные клятвы. Той любви, которая была у нас с тобой, Мария, у Нелл и Питера, у мамы и папы. Когда мы выкладывали это сердце, я думала о нашей семье и о том, как сильно я всех вас люблю. Вот почему я решила похоронить Хэтауэй именно там. Когда мы засыпали ее землей, у меня кружилась голова от любви к ней, и к Саймону с Фло, и ко всем вам. А еще к Гордону – не смотря ни на что.

Глава 37

Для визита к Софи дети надели свою лучшую одежду. На Саймоне были светлые брюки, рубашка в красную полоску, школьный галстук и синий пиджак. Фло нарядилась в свою пачку.

– А ты не хочешь пойти в желтом платьице? – предложила ей Хэлли. – Или в том праздничном, розовом с белым?

– Пускай идет так, – сказала Мария.

Хэлли явно не нравилась мысль о том, что семейство Дарков будет привлекать внимание тюремной аудитории своим нелепым видом. В ее представлении Дарки были эдакой дипломатической элитой Хатуквити, которая должна была царить над другими семействами, приехавшими на тюремный концерт из Уотербери, Бейнбриджа и Милфорда.

Все члены семьи хотели поддержать Софи. Поскольку в день концерта ожидалось большое число посетителей, в тюрьме составили расписание визитов. Софи досталось время за час до начала шоу, в два часа дня.

Все они разместились в семейном автомобиле Питера. Он сам и Нелл сидели на передних сиденьях, Саймон, Хэлли и Мария – на заднем, а Фло с Энди – на третьем. Хэлли решила, что Джулиану лучше не ехать; так у Софи будет больше времени пообщаться с детьми.

– А что такое «костюмерша»? – спросил Саймон. Ему не сиделось на месте от радости.

– Это значит, что твоя мама отвечает за костюмы, – пояснила Нелл. – Она будет следить, чтобы все вовремя переодевались, и помогать участникам концерта – например, застегивать пуговицы.

– Мы уже приехали? – во второй раз поинтересовалась Фло.

– Почти. Еще одну минуту, детка, – сказал Питер.

Марии захотелось, чтобы Дункан был с ней. Зная о том, как сильно Мария беспокоится насчет первой встречи Софи с детьми в тюрьме, он предложил поехать вместе. Но как следует все обдумав, они решили, что его присутствие только добавит напряжения в этой и без того непростой ситуации.

– У меня такое чувство… – радостно начала Хэлли.

– Какое? – одновременно спросили Питер и Нелл.

– Не знаю… Наверное, это просто мои фантазии, но мне кажется, что Софи сегодня будет петь.

– Со сцены? – поинтересовался Саймон.

– Нет, – отрезала Мария, жестко глядя на Хэлли. – Она не будет петь. Она отвечает за костюмы, и все мы гордимся ею.

– Мама отлично умеет одевать других людей, – сказала Фло.

– Ага, – подтвердил Саймон. – Быть костюмершей – это круто!

– Просто я так чувствую… – мелодичным голосом произнесла Хэлли.

Однако радужное настроение семьи развеялось, когда Питер остановился у ворот тюрьмы, разговаривая с охранником. Мария сжала руку Саймона, глядя на эту, ставшую для нее привычной, сцену, словно видела ее в первый раз – глазами племянников. Перед ними было красное кирпичное здание, такое же внушительное, как все государственные учреждения в Новой Англии, только с решетками на окнах; поверх высоких заборов натянута колючая проволока; повсюду ходят охранники в форме.

– Здесь она живет? – с сомнением в голосе спросил Саймон.

– Ты же знаешь, дорогой, – сказала Нелл. – Мы проезжали мимо тысячу раз.

– Ну да, – согласился Саймон.

– А мы сможем выйти отсюда, когда захотим? – спросила Фло.

– Ну конечно, – ответил Питер.

– Твой дядя приезжает сюда почти каждый день, – заметила Нелл. – Он же работает в суде.

– А ты навещаешь маму каждый раз, когда бываешь здесь? – поинтересовалась девочка.

– Ну, не каждый, – сказал Питер, усмехаясь.

– У него здесь много клиентов, – добавила Нелл. – Других дам, которым нужна его помощь.

В глазах Марии Питер и Нелл вели себя как гостеприимные жители живописного приморского городка, показывающие местные красоты друзьям, впервые приехавшим в Новую Англию из Арканзаса.

– Скорей бы начался этот концерт, – тревожно произнесла Хэлли, приложив руку к груди.

Посоветовавшись с доктором Миддлтон, Стивом Грюнвальдом и тюремным психологом, они сошлись на том, что вся семья встретится с Софи в переговорной. Саймон и Фло не должны были оставаться с ней наедине до тех пор, пока не почувствуют себя комфортно в новой обстановке. Взрослым было рекомендовано вести себя максимально естественно и стараться уделять поменьше внимания общению Софи с детьми, Особенно в момент первой встречи.

Дарки и маленькие Литтлфильды молча шагали по длинному коридору. Он мало чем отличался от обычного школьного коридора – при мысли об этом Мария почувствовала облегчение. Питер нашел переговорную «В» и отворил перед ними двери.

Софи сидела в кресле, положив ногу на ногу, и читала журнал. На ней было ее обычное платье лавандового цвета. Блестящие темные волосы она перевязала раздобытой у кого-то желтой лентой. Надзирательница, стоявшая у дверей, обменялась с Питером взглядом и вышла, оставив семью наедине с Софи. Та подняла глаза.

– Так-так, – промолвила она. – Ну, здравствуйте! – Хотя она обращалась ко всем, ее взгляд был сосредоточен на Саймоне и Фло. Первые несколько секунд они стояли замерев и смотрели на мать. Когда все подошли к Софи, чтобы обнять ее, дети не сдвинулись с места.

Софи, радостно улыбаясь, поцеловала Хэлли, Питера и Марию. С Нелл они крепко обнялись.

– Я так давно тебя не видела! – сказала ей Софи.

– Ты уж прости, но я превратилась в прямо-таки Аннет Фуничелло, – сказала Нелл. – Энди ни в какую не хочет уходить с пляжа. Мы приезжаем туда в десять и остаемся до дневного сна.

– Все время на солнце! – неодобрительно воскликнула Хэлли.

– Это ничего, – сказала Софи, по-прежнему глядя на своих детей.

– В году не так много дней, которые можно провести на пляже, так ведь? Так, Саймон?

– Я больше не хожу на пляж, – сказал он.

– Не ходишь? – переспросила Софи. На несколько секунд ее лицо застыло, но потом на нем расцвела сияющая улыбка. – Ну и ладно. Там везде этот песок. И песчаные блохи. И медузы.

– И водоросли! – воскликнула Фло. Мгновение она колебалась, а потом сорвалась с места и со скоростью ракеты бросилась к матери. Софи распахнула объятия и обняла дочку так крепко, что обе они едва не задохнулись. Саймон кинулся вслед за сестрой и попытался вырвать ее из материнских рук, чтобы Софи обняла и его.

– Эй-эй, потише! – попеняла ему Софи, а потом поцеловала.

– Почему тебя выбрали костюмером? – поинтересовался Саймон.

– Потому что я разбираюсь в моде, – ответила Софи.

– Ты так похудела, мамочка, – сказала Фло.

– Правда? Как я выгляжу?

– Великолепно, Софи! – заверил Питер.

– Здорово, мам, – произнес Саймон.

– Да, дорогая, это правда, – сказала Хэлли.

Мария и Софи обменялись улыбками – в конце концов, она действительно неплохо выглядела.

– А где же Джулиан? – поинтересовалась Софи.

Питер, Нелл и Мария рассмеялись.

– Мама не позволила ему прийти. Сочла, что несправедливо будет ему претендовать на долю твоего внимания, – заметил Питер.

– И что в этом плохого? – спросила Хэлли, принимая оскорбленный вид. – Он кого угодно заговорит. Начнет рассказывать об острове Уайт или еще о чем-нибудь, мы и не заметим, как время закончится. Кстати, во сколько начинается концерт?

– В три, – сказала Софи.

– Костюмерша, да, Софи? – усмехаясь, спросил Питер. – И сколько смен костюмов в вашем шоу?

– Шестнадцать, если быть точной, – ответила Софи, и Мария удивилась горделивым ноткам, прозвучавшим в ее голосе. Софи была уже не такая бледная, как в ее последние посещения.

Глаза сестры блестели, когда она смотрела на детей, прижимавшихся к ней.

– По-моему, это стыдно – одевать других людей, хотя на самом деле это они должны одевать тебя, – сказала Хэлли.

– Стыдно? – Голос Софи стал ледяным.

– Да, именно так я сказала, – ответила Хэлли, словно бросая дочери вызов.

Глаза Софи метали молнии, но мать не отвела взгляд.

– Что ж, может, и стыдно, но все обстоит именно так, – отрезала Софи.

– А по-моему, очень мило с твоей стороны, что ты занимаешься костюмами других, – горячо вступился за нее Саймон. – А что у них за костюмы?

– Давай посмотрим: Бесс выступает в шляпе колдуна и с волшебной палочкой, Пегг и Тамара будут в костюме верблюда, а Марла оденется как Донни Осмонд.

– А что она будет показывать? – хихикнула Нелл.

– Будет играть на губах «Паппи-лав», в ускоренном воспроизведении, – ответила Софи.

– А что будешь петь ты? – спросила Хэлли.

– Мама! – воскликнула Мария, бросая на Хэлли грозный взгляд, который та проигнорировала.

– Я же сказала, я отвечаю за костюмы! – отчеканила Софи, и ее щеки побледнели.

– Я знаю, Софи, – успокоила Хэлли, становясь за ее спиной и положив ладонь ей на голову. С нескрываемой нежностью она погладила дочь по волосам. – Знаю, знаю. Может, я просто старая зануда, но я все равно мечтаю о том, чтобы ты спела арию Доницетти, помнишь, ту самую…

– Не помню, – сказала Софи. На мгновение она замолчала, но потом улыбнулась так же широко, как раньше. Мария поняла, что Софи изо всех сил старается держать себя в руках, но это удается ей с трудом.

– Что вы скажете, если мы… – начала Мария, но мать перебила ее.

– Я просто хотела, чтобы ты спела на концерте, вот и все, – настойчиво сказала Хэлли. – Я уверена, что все остальные тебе и в подметки не годятся, и я бы так гордилась тобой. И не смотри на меня так, Мария! Это что, преступление, если мать хочет порадоваться, слушая, как поет ее дочь?

– Если не принимать во внимание того, что она не будет больше петь, то нет, не преступление, – ответила Мария.

– Ну что, пойдемте, – предложил Питер, хлопнув в ладоши. – Дадим детям побыть наедине с мамой.

– Иду-иду, – сказала Хэлли, наклонилась и поцеловала Софи в макушку. – Ни пуха ни пера, дорогая!

– К черту, – отозвалась Софи, не глядя на мать.

Но когда Мария нагнулась поцеловать ее, лицо Софи оживилось.

– А ты не хочешь остаться с нами? Со мной и с детьми? – спросила она.

– Конечно, – ответила Мария и помахала Хэлли, Питеру и Нелл с Энди, выходившим из двери.

– Почему бабушка сказала так? – спросил Саймон, нахмурившись. – Что значит, «ни пуха ни пера»?

– О, это старая поговорка, – объяснила Мария, потому что Софи молчала. – Означает «удачи»!

– По-моему, звучит очень глупо, – угрюмо произнес Саймон. Дети почувствовали себя свободнее, оторвались от Софи и стали бродить по комнате.

– И правда глупо, – откликнулась Софи.

– По-дурацки, – сказала Фло.

– Иди ко мне, моя маленькая Флопси, – сказала Софи, похлопав себя по коленке. Фло подчинилась, забралась на колени к матери и начала сосать большой палец, а Софи стала перебирать ее волосы.

Саймон нашел мел и писал свое имя на доске. Притворяясь целиком поглощенным этим занятием, краешком глаза он следил за матерью и сестрой.

– Ты такая нарядная, – сказала Софи. – Я вижу, тетя Мария очень хорошо заботится о вас.

– Ага, правда, – произнесла Фло, не вынимая палец изо рта. Слова Фло ужасно обрадовали Марию, но она постаралась это скрыть.

Напряжение росло: Софи смотрела на детей, дети – на Софи, а Мария хотела, чтобы они расслабились и начали планировать следующее свидание.

Внезапно Саймон расставил ноги на ширину плеч, уперся руками в бока и уставился прямо на мать.

– Когда ты вернешься домой? – спросил он.

– Не сейчас, – ответила Софи.

– Нет, сейчас, – сказал мальчик. Он подошел к матери, схватил ее за руку и попытался вытащить из кресла.

– Саймон, – произнесла Софи, не двигаясь с места.

– Пойдем, – тянул ее Саймон, – пойдем же!

– Саймон, – резко сказала Мария. – Прекрати! Ты же знаешь – мама должна остаться здесь.

– А ты заткнись, сука! – бросил Саймон.

И тут Софи отвесила ему пощечину. Это произошло в один миг: она отпустила волосы Фло, подняла руку, ударила ребенка по лицу и вернула руку назад. У всех, включая Софи, перехватило дыхание. Щека Саймона побелела, потом на ней проступил красный отпечаток ладони.

– Я хочу домой! – заявил Саймон.

– Саймон, – обратилась к нему Софи. Ее голос дрожал. – Прости, что ударила тебя, но ты не должен называть тетю Марию сукой!

– Это почему? Папа называл тебя так!

– Папа поступал очень, очень плохо, когда делал это. И я не должна была позволять ему. Мы оба показывали вам плохой пример. И самое плохое, что мы не уважали сами себя, не уважали друг друга.

– Никогда? – спросил Саймон.

– Когда-то все было по-другому. – Софи говорила медленно, как будто обдумывала каждое слово. – Мы очень любили друг друга. Но потом мы заболели – сначала папа, а за ним я.

– А сейчас ты поправляешься? – поинтересовалась Фло.

– Я очень стараюсь. Но на это нужно время. Вы же знаете, что у нас случилось. Вы знаете, как тяжело после этого снова чувствовать себя хорошо, так ведь?

Саймон кивнул. Посмотрев на него, кивнула и Фло.

– Доктор Миддлтон очень умная, – сказала Софи. – Она поможет вам справиться. Вы не должны ничего утаивать от нее. Можете рассказать ей все.

– Даже то, что вы с папой запрещали рассказывать? – спросил Саймон.

– Даже это.

– Даже про… – пролепетала Фло, потом шепнула что-то Софи на ухо.

– Даже про мертвого ребеночка, – закончила Софи, глядя прямо на Марию.

– Я уже рассказала, – грустно призналась Фло. – Тете Марии.

– Ты можешь рассказывать тете Марии все, что захочешь, – сказала Софи. – Она тебя любит. Правда, Мария?

– Очень люблю, – согласилась Мария.

– Поцелуйте меня, – сказала Софи. Саймон подошел поближе, и Софи долго не отпускала детей от себя, целуя их в носы, глаза, уши, шеи и губы. – А теперь пора. – Сейчас голос звучал теплее, спокойнее, чем за все время этого свидания.

– Я не хочу уходить, – промолвила Фло и заплакала.

– Но вам пора, – сказала Софи. Жестом она показала Марии, чтобы та увела детей. Оба они рыдали и упирались.

– Я люблю вас, – крикнула Софи, заглушая их плач. – До свидания!

Словно почувствовав, что пора вмешаться, а может, потому, что он слушал под дверью, Питер открыл створки и вывел детей. Мария обернулась, чтобы помахать сестре, но та позвала ее обратно.

– Закрой дверь, – попросила она.

– Все прошло хорошо, – сказала Мария, хотя и не до конца верила в свои слова. – Конечно, ситуация нелегкая, но…

Софи покачала головой.

– Я больше не буду с ними встречаться, – произнесла она, словно из последних сил.

– Я уверена, что со временем ты передумаешь.

– Я уже все обдумала.

Мария посмотрела на часы:

– Нам пора идти. Концерт сейчас начнется. Наверное, твои артистки уже дожидаются костюмершу.

– Я не буду им помогать, – сказала Софи. – Я устала. Я хочу вернуться в камеру и лечь.

– Ну, Софи, перестань. Подумай, как расстроятся дети. А уж выступающие! Ты же сорвешь концерт.

– Давай посмотрим на это под другим углом: они взрослые женщины и умеют одеваться без посторонней помощи. Если бы я собиралась петь, а потом не пришла на выступление, тогда в концерте действительно образовалась бы дыра.

– Не дай маме все испортить, Софи! Ты же знаешь, какая она… – заметила Мария, встревоженная упорным сопротивлением сестры.

– Она не виновата. С самого начала этот концерт не очень-то занимал меня. Дети выглядят отлично. Ты хорошо справляешься, и это меня успокаивает.

– Спасибо, – сказала Мария, ощущая смутное беспокойство. – Софи? Что происходит?

– Знаешь, почему я убила Гордона? – неожиданно спросила Софи. – Почему я стреляла в него?

– Потому что из-за него у тебя случился выкидыш, – ответила Мария.

– Нет, – отрезала Софи. – После этого я купила пистолет, но выстрелила я, когда он разбил ангела. Он разбил могильный камень нашей дочки.

– Почему? – спросила Мария, потрясенная.

Софи поджала губы и покачала головой.

– По одной причине – чтобы сделать мне больно. Я думала, что он правда любил ее – Хэтауэй. Я думала, он скорбит по ней. Так вот – ничего подобного! Он просто делал вид, что переживает.

– Так что же он натворил?

– В тот вечер – когда я убила его – я сказала, что хочу развода. Я сказала, что не могу больше выносить это. Мы занимались любовью, и он посмеялся надо мной. Сказал, что я выгляжу словно персонаж из фильма ужасов. Он заставил меня посмотреться в зеркало, и это было правдой. Я была толстая, вся в синяках… отвратительная. После смерти малышки я продолжала набирать вес, хотя уже ничего не нужно было скрывать. Я все ела и ела – как будто хотела лопнуть. Я говорила себе, что хочу заполнить ее место в моем теле, но однажды поняла: я хотела что-то отнять у Гордона. Толстея, я чего-то лишала его. Прежде всего той стройной женщины, на которой он женился.

– Тебе это удалось, – согласилась Мария. – Но сейчас ты выглядишь замечательно. Даже Саймон заметил это.

– Мы стояли перед зеркалом, – продолжала Софи, словно не слыша Марию. – Когда я заговорила про развод. Он ничего не ответил, просто ушел. Я оделась.

Говоря об этом, Софи как будто перенеслась в тот вечер. Глядя на сестру, Мария думала о том, какое облегчение она должна была испытать, найдя в себе силы потребовать развода.

– Так странно, – продолжала Софи. – Когда я сказала, что хочу расстаться с ним, у меня появилась надежда. Я подумала, что все еще может наладиться. Подумала, что, может быть, когда-нибудь прощу его.

«Если бы только тебе удалось удержать эту надежду, – подумала Мария. – Если бы в тот вечер все пошло по-другому!»

– Он отсутствовал недолго, – сказала Софи. – Я только успела одеться. Я услышала, как он поднимается по лестнице, и постаралась собраться с силами, чтобы стоять на своем, несмотря ни на что. Я знала, что он будет уговаривать меня передумать. – Она часто заморгала. – Но он не сказал ни слова. У него в руках был надгробный камень Хэтауэй. Каменный ангел.

– Он забрал его с могилы? – спросила сестры.

Софи кивнула:

– Он поднял его над головой и смотрел на меня, как будто бросал мне вызов.

– Какой вызов?

Но Софи продолжала, проигнорировав вопрос Марии:

– Вся сила, которая, казалось, у меня была, внезапно улетучилась. Я начала плакать. Я просила его отдать мне ангела, говорила – он не понимает, что делает. Я думала о ее могиле, голой и холодной. Меня охватил ужас при мысли о том, что мы можем не найти ее.

Воспоминания заставили Софи содрогнуться.

– Он услышал меня. Он опустил ангела, и я подумала, что мне удалось докричаться до него. Когда я увидела его с ангелом в руках, я его возненавидела. Я подумала, что все пережитое нами – свадьба, рождение детей – ничего не значило для него. Что все это было только игрой. Но когда он опустил ангела, у меня появилась надежда.

Софи прикоснулась рукой к горлу, словно ей было тяжело глотать.

– Но на самом деле это была игра. Он снова поднял ангела и бросил его прямо о стену нашей спальни. Он смотрел на меня и улыбался.

И тогда я начала орать на него. Я кричала: «Ты разбил его!» – снова и снова. А потом, без единой мысли в голове, я схватила пистолет.

– Дети услышали, как ты кричала?

– Да. Они прибежали к нам в спальню. Фло обнимала меня за ноги, но мне было все равно. Я стреляла и стреляла. Я даже не видела его лица.

Мария подошла к Софи и обняла ее. Она почувствовала, как сестра тяжело дышит.

– Я думала только о том, как вернуть ангела на место. Я боялась оставлять могилу неотмеченной и бросилась ту да, оставив Саймона и Фло одних.

Я шла по нашему лугу, с ангелом на руках, и вспоминала, как этим же путем несла нашего ребенка. Тем вечером было ужасно холодно – гораздо холоднее, чем когда мы хоронили малышку. Наверное, светила луна, потому что я легко отыскала могилу. На ней отпечатался след от подножия ангела, а еще там были следы Гордона, которые он оставил, когда забирал его. И конечно, там было каменное сердце.

– Я видела ее могилу, – хрипло произнесла Мария. – Вы похоронили ее рядом с сердцем.

– Я поставила ангела обратно на могилу Хэтауэй, – сказала Софи. – А потом бросила пистолет в реку. – Она взглянула на Марию. – Я старалась укрепить его как можно лучше, но земля была мокрая и скользкая. Он все еще на месте, да?

– Да, – ответила Мария.

– Ты не могла бы проверить, хорошо ли он укреплен? Чтобы он не сдвинулся.

– Я проверю, – пообещала Мария.

Софи удовлетворенно кивнула.

– Спасибо, – сказала она.

– Пожалуйста.

Они посидели еще несколько минут, пока Мария не вспомнила, что ей пора идти.

– Я люблю тебя, – сказала она, целуя Софи на прощание. – Я знаю, как тяжело тебе пришлось, но постепенно все наладится.

– Я люблю тебя, – произнесла Софи и крепко обняла сестру. – Прощай!

Мария обернулась, чтобы в последний раз помахать ей рукой, а потом покинула комнату. Она собиралась обмануть остальных членов семьи, сказав им, что Софи пошла исполнять свои обязанности костюмерши, чтобы они думали, что она находится за кулисами и помогает выступающим переодеваться. Мария не почувствовала, что сама находится во власти обмана. Не поняла, что Софи попрощалась с ней навсегда.