Текст книги "Каменное сердце"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Что она сказала тебе? – спросил он.

– Она не хочет их видеть, – с отчаянием в голосе ответила Мария. Рука Дункана на ее плече показалась ей чужой. Она высвободилась из его объятий и почувствовала, что не может смотреть ему в глаза.

– Что еще она сказала? – поинтересовался Дункан.

– Я не могу об этом говорить, – ответила она. – Я хочу рассказать, но еще больше хочу сесть с тобой в лодку, уплыть в море и никогда не вспоминать об этом.

– Мы можем сделать это, – сказал Дункан, снова обнимая ее. – Но, по-моему, будет лучше, если ты поговоришь со мной.

Мария посмотрела ему в лицо. От солнца он прищурил глаза; сейчас Дункан напоминал ей настоящего морского капитана.

– Я с тобой говорю, – сказала она.

– Нет. Ты говоришь, что расстроена, но не объясняешь почему. Ты не рассказываешь никаких подробностей. Ты говоришь, что тебе трудно управляться с детьми, но не пытаешься ничего изменить. Ты говоришь, что переживаешь из-за сестры: мол, она была такой хорошей девочкой, а теперь оказалась в тюрьме.

– А что еще мне говорить? – воскликнула Мария. Она смотрела, как рыбацкий кораблик шел по проливу между островами Подзорной трубы и Маленькой раковины, таща за собой корзины для ловли лобстеров, и мечтала о том, чтобы вернуться на раскопки. Как замечательно было бы снова начать работать, прямо сейчас: разметить захоронение на квадраты, тщательно изучить все находки, разгадать эту загадку.

– Начни с детей, – предложил Дункан, гладя ее по волосам. – Расскажи, как тебе тревожно из-за того, что Саймон никогда не улыбается, а Флосси постоянно сосет палец. Что Саймону всего десять, а он отрывает ноги у живых крабов.

– Он это делал? – спросила Мария, и сердце подскочило у нее в груди.

Дункан кивнул:

– Я поймал одного, хотел использовать как наживку, и прежде, чем я его убил, Саймон стал отрывать у него ноги.

– Боже, и этот кошмар, который приснился ему ночью… – сказала Мария.

Они снова сидели в креслах; Дункан протянул руку и коснулся ее пальцев.

– Мария! Я хочу тебе помочь.

В семье Дарков проявлять свои чувства всегда было опасно, они предпочитали скрывать их от окружающих и друг от друга. Сейчас Мария дрожала, не в силах и дальше сдерживать себя.

– Сегодня Софи созналась, что дети видели, как она убила Гордона, – с трудом произнесла Мария. – Фло обнимала ее за колени, когда она стреляла.

– Господи боже мой! – сказал Дункан, снова обнимая ее.

– Они видели все. И если Саймон мучает крабов, то это потому, что он видел, как его отец мучил его мать. Один раз я тоже видела. Как-то вечером я зашла к ним в спальню и увидела Софи с удавкой на шее. А сегодня она сказала… сказала… – Мария не находила в себе сил продолжить, рассказать о том, как Гордон заклеймил ее. Она вспомнила, что сначала Софи нравилось, когда ее связывали, и подумала, в какой момент они перешли черту.

– Неудивительно… – произнес Дункан.

– Что неудивительно? Что она его убила? – спросила Мария. – Она любила его! Вот что самое страшное во всей этой истории. Любила даже после всего того, что он с ней сделал.

– И ты не могла помочь ей, – сказал Дункан. В его голосе была такая нежность, что Мария не удержалась.

– Нет, – открылась она и заплакала.

Дункан съездил в город, купил филе макрели, а Мария приготовила ее с сидром – рецепт, которому ее научила одна француженка-археолог на раскопках в Гастингсе. Пусть они не поймали рыбу собственными руками, но по крайней мере видели, как она плавает у причала – так что дети ели с большим удовольствием. Рыбалка утомила их, и они еще засветло улеглись спать, послушав всего одну сказку.

– Ты в порядке? – спросил Дункан. Мария попыталась улыбнуться, он заметил это и пальцем прикоснулся к ее губам. – Не отвечай, – сказал он. – Я знаю, что нет.

– Нет, – прошептала она.

Он смотрел на нее своими карими глазами, полными тревоги и сочувствия. Она вздрогнула при мысли о том, что никто и никогда не смотрел на нее так. В их семье все любили друг друга – проблема была в том, что они не умели показывать это.

Дункан шагнул к ней; ее глаза были полны слез.

– Я хочу обнять тебя, – сказал он.

– Не могу, – ответила Мария. Она закрыла глаза; в этот момент ей казалось, что жизнь течет слишком быстро. Мир вертелся прямо у нее под ногами. Как другим людям удавалось удержаться и не улететь в космос? На ее ресницах дрожали слезы. Она горевала по всей своей семье, по людям, которых любила. Знала ли она их по-настоящему? Позволила ли им по-настоящему узнать ее? А если не им, то хоть кому-нибудь?

– Столько всего случилось с тех пор, как ты вернулась домой, – произнес Дункан. – Но твоей вины в этом нет.

– Кое в чем я все-таки виновата, – сказала она.

– Например?

– Я не придавала значения многим вещам, – ответила Мария. – А они оказались очень важными. Я не понимала, что делает с нашей семьей стремление все держать в секрете. И я… – Она замолкла, глядя ему в глаза. – Я увела тебя из семьи.

– Это не ты, – ответил Дункан. – Все случилось гораздо раньше.

Сердце Марии заколотилось в груди – ей так хотелось поверить ему. Сейчас, когда она видела, как распадается ее собственная семья, мысль о том, что она разрушила другую, была ей невыносима.

– Мы с тобой похожи, – сказал Дункан. Никогда еще она не слышала, чтобы он говорил так серьезно.

– В чем?

– Мы оба боимся близости с другими людьми. Мой брак тому примером…

– И мой, – прошептала она.

Только сейчас Дункан взял ее за руку.

Мария судорожно сглотнула. Их пальцы переплелись, он повел ее вниз по ступеням. Трава под ее босыми ногами была влажной и прохладной. Листья шелестели у них над головой под порывами ветерка, налетавшего с островов Духов. Дункан стоял так близко, что она ощущала тепло его тела. Мужчина поднял ее руку и приложил к своему сердцу; кончиками пальцев она ощутила его ровное биение.

– Вот какой близости я хочу с тобой, – сказал он.

– И как нам этого достичь?

– Придумаем.

Глядя на него, Мария заметила падающую звезду. Она сверкнула на черном бархате неба, но Мария смотрела только в знакомые глаза. Они были необузданные, полные страсти и желания. Стоя во дворе своего дома, Мария думала о том, что ей пришлось объехать полмира, чтобы найти мужчину, которого она знала всю жизнь. Его сердце нетерпеливо стучало под ее ладонью.

– Как у нас получится то, что никогда не получалось раньше?

– На этот раз друг у друга есть мы, – прошептал он.

И она знала, что это правда.

Они вошли в дом и поднялись по ступеням. Зайдя посмотреть, как там дети, Мария не удержалась и поцеловала каждого в лоб. Они спали так крепко, что даже не пошевелились.

В спальне Дункан уложил ее на кровать.

– Я люблю тебя, Мария, – тихо произнес он.

– А я тебя, Дункан, – прошептала она в ответ.

– Теперь, для разнообразия, кто-то должен позаботиться о тебе, – сказал Дункан, расстегивая пуговицы на ее рубашке. Мария хотела лежать спокойно, но не смогла. Она провела руками по его спине и притянула Дункана к себе. Его лицо, склонившееся над ней, улыбалось, и они поцеловались. Целуя Дункана, Мария думала о том, как здорово они подходят друг другу: он хотел, чтобы она расслабилась и позволила ему позаботиться о ней, а она, не привыкшая к такой заботе, хотела доставить ему наслаждение, – и вот теперь мужчина выгибался и стонал, как будто никто до нее не делал этого с ним.

Хороший археолог, работая на раскопках, не оставляет после себя следов. Хороший археолог пробирается сквозь пыль веков, как вор-домушник: бесшумно, весь в черном, на бархатных лапах. Дункан задремал, а Мария, устроив голову у него на груди, лежала без сна, глядя, как лунный свет серебрится на старых стенах дома, спрашивая себя, не слишком ли поздно оставить прошлое за спиной.

Глава 30

В один из дней, когда Нелл повела Саймона и Фло вместе с Энди на пляж, Мария пригласила мать прокатиться на лодке. По этому случаю Хэлли нарядилась как Кэтрин Хэпберн в «Королеве Африки»: на ней была широкополая соломенная шляпа, перевязанная шифоновым шарфом, поверх легкой рубашки и брюк развевалось нечто вроде халата. Не хватало разве что зонтика от солнца.

– Обожаю кататься на лодке, – сказала Хэлли, усаживаясь на баке. – Надо бы почаще выбираться.

Мария завела мотор и отшвартовалась от пирса. Она знала, что таким образом Хэлли прозрачно намекает на то, что ей давно следовало пригласить мать на прогулку.

– Может, сплаваем к островам Духов?! – крикнула она.

– Только сначала давай пройдем мимо заповедника Лавкрафта – я хотела помахать Джинджер Тэлискер. Она должна быть там, наблюдать за тем, как гнездятся лебеди.

Медленно, почти не оставляя следа на поверхности воды, шлюпка шла по заросшему камышами проливу к заповеднику. У излучины они спугнули серую цаплю, стоявшую на шишковатой ноге: птица взмахнула своими широкими крыльями и медленно полетела прочь. Мария посмотрела вниз: в воде было полно водорослей зостеры. Мотор стучал, делая беседу невозможной. Пара скоп кружилась у них над головами, возле отмели порхали зуйки. На поверхности воды появились небольшие волны. Мария все время думала о Дункане.

Хэлли наморщила нос.

– Давай-ка выбираться отсюда, – крикнула она. – Мне не нравится запах отлива!

У Марии появилось странное ощущение: как будто она взяла на прогулку своего старшего ребенка. Отлив… Хэлли никогда не могла принять природу или смириться с ней.

Заложив петлю, Мария вывела шлюпку с болот и направилась к острову Подзорной трубы.

– Здесь я провожу раскопки, – сказала она, бросая якорь в бухте острова.

– Этой индейской могилы, которую ты нашла? – спросила Хэлли, делая вид, что она страшно заинтересована. – Неудивительно, что эти острова назвали островами Духов.

– Не хочешь посмотреть? – спросила Мария, заранее зная, что мать откажется.

– Мне не нравятся кости, – ответила Хэлли. – Может, просто посидим в лодке? Так приятно покачаться на волнах.

Мария оперлась о планширь, глядя на захоронение. Она накрыла могилу полиэтиленовым тентом, но смогла рассмотреть только его уголок.

– Как дела у твоей сестры?

– Софи? Нормально, – сказала Мария.

– Это хорошо, – после долгой паузы произнесла Хэлли.

Но, поскольку она сама подняла эту тему, Мария решила продолжить.

– На самом деле она совсем запуталась. Она не разрешает детям навещать ее, и они в полном отчаянии. Ты ведь понимаешь, в чем тут дело, да?

– Почему ты решила, что я понимаю? – поинтересовалась Хэлли.

– Потому что ты сама не навещаешь Софи. Ты боишься, что это будет «слишком тяжело». Вообще-то, оно так и есть.

– Это очень тяжело? – спросила ее мать. – Тогда почему ты ходишь?

– Одно то, что ты задала мне этот вопрос, означает, что мне не стоит даже пытаться на него ответить, – тихо произнесла Мария. Ей хотелось поскорее положить конец этой прогулке; она начала поднимать якорь. Жизнь с Хэлли была похожа на катание по тонкому льду: все беззаботно скользили до тех пор, пока кто-нибудь не проваливался под воду. Тем хуже для него – Хэлли, с присущей ей элегантностью, спокойно проносилась мимо.

– Брось этот канат и скажи мне то, что хочешь сказать, – потребовала Хэлли.

– Я пыталась объяснить это в ту субботу, у тебя на кухне. Софи нуждается в тебе – что может быть проще!

– Я думала об этом, – сказала Хэлли со своим обычным царственным видом, но в следующую минуту он улетучился. Она сгорбилась, закрыв глаза трясущимися пальцами, и разрыдалась.

Может быть, оттого, что они оказались в полном одиночестве, она позволила себе плакать в полный голос, не сдерживая всхлипов.

– Мама? – обратилась к ней Мария, спустя несколько минут. Она стояла рядом с Хэлли, но не касалась ее. – Мама!

Всхлипы стали глуше; чайки, кружившие над островом Маленькой раковины, вторили им, и их крики звучали зловеще. Мать подняла на Марию свои усталые глаза.

– Что я сделала не так? – спросила она.

– Я не знаю, – ответила Мария. Она понимала, что Хэлли нужно прощение, но сама не могла простить ее.

– Ты сводишь меня? – тихим голосом попросила Хэлли. – Повидаться с ней?

– С ней? – спросила Мария. Сердце заколотилось у нее в груди.

– С Софи, – сказала мать.

– Да, – ответила Мария. Вытащила якорь на бак и встала к штурвалу.

– Приветствую, друзья, и добро пожаловать! – воскликнула Софи, завидев Хэлли.

– Здравствуй, дорогая! – отозвалась Хэлли. Казалось, ей пришлось сделать физическое усилие, чтобы не потянуться через тюремный стол обнять Софи, прикоснуться к ее волосам в поисках седины, означавшей, что в заключении дочь начала стареть. – Ты так похудела!

– У нас здесь действует клуб «Весонаблюдателей», – пошутила Софи. – Разумная диета в сочетании с упражнениями.

– Ты правда похудела, – сказала Мария, попытавшись тем самым придать комментариям Хэлли оттенок заботливости.

– Зачем нужны весы, когда есть Мария? – с нежностью спросила Софи. – Я всегда могу рассчитывать на нее, если мне понадобится получить оценку моего рациона.

– С тобой здесь хорошо обращаются? – спросила мать.

– Я в порядке.

– Судя по газетам, ты здесь что-то вроде знаменитости, – заметила Хэлли чуть ли не с гордостью.

– Ну да, громкое дело, – сказала Софи. – Избитая жена, которая решилась защищаться.

Хэлли неодобрительно опустила глаза. В воцарившемся молчании Софи поймала взгляд сестры.

– Как дети? – спросила она.

– Пошли на пляж с Нелл и Энди. Мне нужно кое о чем поговорить с тобой – это касается Саймона.

– Кажется, ты не хочешь говорить при мне, – уязвленная, сказала Хэлли.

– Нет, мама, останься, – попросила Софи. – Если, конечно, ты не против.

Хэлли поколебалась, словно не могла решить, стоит ей оставаться или нет. Потом устроилась поудобнее на своем стуле.

– На днях Дункан брал их на рыбалку, – начала Мария, бросив испытующий взгляд на мать, которая при звуке его имени нарочито выпрямила спину. – Он сказал, что Саймон отрывал ноги у краба.

– Саймон? – спросила Софи. Кровь отлила у нее от щек. – Отрывал ноги у краба?

– Так сказал Дункан. Это беспокоит меня… – присутствие Хэлли отвлекало Марию, и в то же время она испытывала смутное воодушевление. Ей хотелось, чтобы та получила представление о том, через что приходится проходить им с Софи.

– Он никогда так не делал, – произнесла Софи. – Саймон любит животных. В прошлом году он нашел в саду гусеницу и держал ее в бутылке, пока она не превратилась в кокон, из которого вылупилась бабочка-монарх. Она впервые взлетела у него с пальца.

– Мне не верится, что Саймон мог сделать что-то жестокое, – добавила Хэлли, недвусмысленно ставя под сомнение предложенную Дунканом версию событий.

– Но Дункан говорит, что он это сделал, – сказала Софи.

Мария почувствовала признательность за то, что сестра поддержала ее, хотя бы и в ущерб Саймону.

– На следующий день я спросила его, зачем он отрывал крабу ноги, он ответил, что краб все равно должен был умереть. Дункан собирался использовать его как наживку.

– Это очень плохо, – отозвалась Софи. Теперь ее лицо было совсем бледным. – Ты рассказала об этом доктору Миддлтон?

– Нет, но мы с ней встречаемся во вторник.

– Обязательно скажи ей, – произнесла Софи. Она теребила подол своего лилового платья, казалось, что напряжение в ее душе растет с каждой секундой. – И о кошмарах тоже. О господи…

– Дорогая, оставь свое платье в покое, – беспомощно сказала Хэлли. Софи выпустила из рук подол и с благодарностью улыбнулась матери.

«За что она благодарит ее? – подумала Мария. – За ее внимание? За поддержку?» Было очевидно, что Софи оценила замечание Хэлли.

– Что еще ей сказать? – спросила Мария.

– Решай сама, – ответила Софи, снова натянуто. – Сейчас ты знаешь о них больше, чем я. У меня нет даже права… – В голосе Софи слышалась враждебность.

– Мария очень хорошо заботится о них, – вступила Хэлли. – Тебе не о чем беспокоиться.

– И это должно меня утешить? То, что мои дети во мне не нуждаются? – тихо, угрожающим тоном спросила Софи.

– Конечно же они нуждаются в тебе, – опрометчиво произнесла Хэлли. – Дети всегда нуждаются в своей матери. Никто не любит ребенка больше, чем его мать.

Софи и Мария, подумав о собственном детстве, незаметно обменялись понимающими улыбками.

– Ты читала о концерте? – поинтересовалась Софи.

– О каком концерте? – переспросила Хэлли.

– Здесь будет концерт. Мы ставим его вместе с актерами из «Уайтхолла». Одного ты знаешь – Джеймс Корт.

– Он замечательно играл в той пьесе Мобли прошлым летом, – заметила Хэлли. – «Обыкновенная боль».

– Да, мы с Гордоном видели этот спектакль, – сказала Софи с такой обыденной интонацией, что Мария сразу же перенеслась из тюрьмы, над деревьями, в кухню Хэлли. Она, ее мать и ее сестра могли бы точно так же сидеть за большим дубовым столом и пить чай. – Как бы то ни было, – продолжала Софи, – он помогает нам в постановке концерта. Там будут песни, танцы, карточные фокусы – разные номера.

– Карточные фокусы? – с отвращением в голосе произнесла Хэлли. – Я не совсем уверена насчет этого.

– Это очень хорошие фокусы, – вскипела Софи. – Подожди, увидишь.

– Что ты имеешь в виду? Что значит «подожди, увидишь»? – подозрительным тоном спросила Хэлли.

– Ничего я не имею в виду. Ты приглашена, вот и все. Я приглашаю всю семью.

– Я думала, ты тоже будешь выступать, – сказала Мария.

– О, нет, – ответила Софи. – Я – костюмерша.

– Ты не поешь? – изумилась Хэлли.

Софи наклонилась вперед, уперев локти о стол.

– Если бы я пела, ты бы пришла? – спросила она.

– Я пришла бы, – ответила Мария.

Хэлли пожала плечами. Она посмотрела на роспись на дальней стене, заделанное решетками окно, на собственные руки. Однако неумолимый взгляд Софи преследовал ее. Наконец, она взглянула дочери прямо в глаза.

– Ну, давай, – усмехнулась Софи. – Скажи, ты пришла бы, если бы я пела?

– Думаю, пришла бы, – сказала Хэлли.

Мария забеспокоилась, не хочет ли Софи таким образом дать матери повод гордиться ею.

– Я не верю тебе, – заметила Софи.

– Вы, конечно, сейчас вцепитесь мне в глотку, – произнесла Хэлли, – но, по-моему, есть нечто непристойное в том, чтобы заключенные устраивали концерт. Уж простите, но это так.

– Да что ты? – воскликнула Софи.

– Я не имела в виду тебя, – сказала Хэлли, хлопая себя ладонью по лбу. Неподдельное страдание отразилось на ее лице. – Софи, я не ставлю тебя в один ряд с ними. Каждый вечер я молюсь за тебя.

– Это напоминает мне детство, – отозвалась Софи, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко, – ведь ты никогда не приходила ко мне на концерты. Я имею в виду в школе.

– Никогда не приходила на концерты? – спросила Хэлли. В ее глазах застыло изумленное выражение. – Я всегда ходила. И с нетерпением ждала каждого твоего выступления.

– Нет, – подтвердила Мария. – Ты не ходила. Никогда. Ты говорила, что тебе нужно заботиться о папе. Вместо тебя ходила я и сидела на местах для родителей.

– Ты ошибаешься, – твердо сказала Хэлли. И Мария увидела, что мать действительно верит в то, о чем говорит.

– Не знаю почему, но вы обе ошибаетесь. Я отлично помню, как гордилась тогда. И номера твои помню – попурри из Гершвина, арии Пуччини…

– Наверное, ты слышала, как я репетирую дома, – сказала Софи. – Все в порядке, я тебя не виню. Я только хотела спросить, почему… – Ее голос тоскливо умолк.

Софи слишком легко дала матери сорваться с крючка, но Мария не произнесла ни слова. Она видела страдание в глазах матери, видела, как постыдная правда затмевает ее идиллическое представление о прошлом.

– Моя Софи, – сказала Хэлли. – Никто и никогда не заботился обо мне так, как ты после смерти вашего отца.

– Никто и никогда? Даже твоя мать? – спросила Мария, вспоминая давние рассказы Хэлли. Хэлли и Софи так пристально смотрели друг на друга, что Мария ощутила укол ревности. Софи словно губка впитывала любовь матери, а Хэлли так и источала сочувствие.

– Моя мать меня обожала, – отозвалась Хэлли, – но она постоянно была занята. Люди говорили, что она устраивала лучшие праздники в Новой Англии. И еще она боролась за права женщин.

– Правда? Я этого не знала, – сказала Мария, заинтригованная.

– Да, это так. Она была против того, чтобы женщина сидела дома, занимаясь исключительно детьми и хозяйством. У меня была такая однообразная жизнь. Когда мы поженились, мама полюбила его, а он ее, по той простой причине, что любил меня. То же самое и я чувствовала к Гордону и Альдо, вы это знаете. Я была очень счастлива оттого, что вы нашли тех мужчин, которые вас очень любят.

Мария не осмеливалась взглянуть на сестру, а Хэлли продолжала говорить сдавленным голосом:

– Я казню себя за то, что не видела, что происходит с тобой, Софи. Мне нелегко об этом говорить. Надеюсь, ты не поймешь меня превратно, но я любила Гордона как родного сына. Честное слово.

– Я знаю, – сказала Софи. Краска понемногу возвращалась на ее лицо. Она положила одну руку на горло и не отрываясь смотрела на мать.

– Из-за этого мне в тысячу раз труднее. Я отдала этому мальчику свою любовь, в то время как он… он…

– Я знаю, – повторила Софи, прикоснувшись к руке Хэлли. Во второй раз за этот день Хэлли расплакалась. Разговор о Гордоне был Марии противен, однако она знала, как нелегко Хэлли рассказывать о ее глубоких и противоречивых чувствах. Она взяла мать за вторую руку, и Хэлли пожала ее пальцы.

– Мои девочки, – прошептала Хэлли.

Мария и Софи обменялись слабыми улыбками.

– Итак, – сказала Хэлли, – можем мы ожидать, что услышим в твоем исполнении какую-нибудь из арий Пуччини на этом концерте?

Слегка улыбнувшись, Софи покачала головой.

– Я не буду петь, – ответила она. – Я просто хотела знать, пришла ли бы ты, если бы я пела.

– Я бы пришла, – твердо произнесла Хэлли.

Но даже если мать и была уверена в своих словах, Мария сильно сомневалась, что в назначенное время она действительно оказалась бы на концерте.