Текст книги "Каменное сердце"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 26

Только на следующее утро, после полуночного ужина из поджаренной на гриле рыбы-меч и целой ночи любви, лежа в постели рядом со спящим Дунканом, Мария открыла письмо от Альдо.

Дорогая Мария!

Твое письмо взволновало меня – по многим причинам. Во-первых, бедная Софи! Бедный Гордон. Я молюсь за них, за их детей и прежде всего за тебя, bella. Я знаю, как тяжело тебе приходится. Я вспоминаю рождественские праздники, которые мы проводили с твоей семьей, вспоминаю, как ты радовалась, находясь среди них. Твоя улыбка часто была печальной – рядом с Дарками ты всегда улыбалась, но порой грустно. Я знаю, какую боль тебе причинил, когда оторвал тебя от них. Наверное, сейчас ты нахмурилась – злишься на меня за то, что я позволил себе думать, будто заставил тебя сделать то, чего ты не желала. Мария, я знаю, что ты хотела поехать со мной. Знаю, что ты сделала это из любви ко мне. Знаю, что любил тебя не так, как должен был любить, и мне придется жить с этим до конца моих дней.

Ты никогда не была счастлива. Когда-нибудь ты это признаешь. В Англии, в Перу, в Париже – нигде. Только когда мы садились в самолет, летевший в Нью-Йорк, твои глаза начинали блестеть по-настоящему. В самолете ты предвкушала, как окажешься в родном доме. А оказавшись в нем, начинала грустить, потому что вскоре надо было уезжать.

Как ты справляешься со всем этим? Какая ты сильная! Софи в тюрьме – может быть, ее немного утешает то, что она может выглянуть в окно и увидеть сквозь ветви деревьев свет в окнах вашего дома. Когда я бросал взгляд на эту тюрьму, я и предположить не мог, что твоя сестра окажется там. Ей очень повезло, что ты взяла на себя заботу о Саймоне и Фло, но не думай, что она будет тебе признательна за это.

Мария, может, тебе и не хочется это слышать, но знай: Софи завидовала тебе. Да, у нее был муж, на местном уровне – очень выгодная партия, замечательные дети, уютный дом. Но подумай: смогла бы ты довольствоваться этим, если бы перед глазами у тебя был пример сестры, добившейся куда больших успехов? Вспомни, какие надежды возлагала на нее ваша мать, bella. В глубине души Софи наверняка упрекала себя за то, что не смогла соответствовать ее ожиданиям, особенно на фоне твоих достижений.

А теперь тебе достались еще и ее дети.

Я не говорю, что ты должна отказаться от них. Я уверен, что лучше всего им жить с тобой. Бедные Саймон и Фло, страшно подумать о том, что родители жестоко обращались с ними. И уж безумием кажется мысль, что Гордон избивал Софи. Я всегда считал его застенчивым, безобидным, совершенно не склонным к импульсивным поступкам человеком. Конечно, дети должны остаться с тобой. (Я представляю себе, как ты целуешь их в лоб перед сном, и слезы наворачиваются у меня на глаза, когда я думаю, что ты никогда не целовала собственных детей).

А теперь о твоих полевых записках. На раскопках ты часто давала волю фантазии – так было и в Шаван де Хуантаре, и я считаю это твоим большим талантом. Но на этот раз у тебя практически нет версий! Итак, ты обнаружила убитую индианку из племени пеко, похороненную на острове, вдали от индейских кладбищ. Почему она оказалась там? Тщательно исследуй посмертные подношения, обращая внимание даже на малейшие зацепки. Наверняка человек, похоронивший ее, оставил тебе ключ к разгадке этой тайны. Не забывай, что дары, с которыми человека отправляли в последний путь, говорят о культуре народа больше, чем любые другие артефакты.

Думаю, что у тебя до сих пор не возникло никаких догадок только потому, что ты находишься в подавленном эмоциональном состоянии и еще потому, что рядом нет меня, чтобы помочь тебе.

Если бы я знал, что все так сложится, я бы не торопился с аннулированием брака. Я знаю, что для тебя было хорошо оказаться в кругу семьи, на берегу твоего любимого пролива Лонг-Айленда. Но я все еще люблю тебя и всегда буду любить.

Нежно целую тебя,

Альдо».

Мария почувствовала, как Дункан коснулся ее ноги.

– Доброе утро, – произнес он.

– Наверное, мне не стоило читать это, лежа рядом с тобой, – сказала Мария. – Но я уже давным-давно не сплю.

– Письмо тебя расстроило?

– Немного. Альдо пишет точно так же, как говорит, и сейчас у меня такое ощущение, словно он в этой комнате, вместе с нами.

– Но его здесь нет, – сказал Дункан.

– Я знаю.

– Я сам проснулся несколько часов назад – мне показалось, что я слышу внизу голоса Алисии и Джеми, словно они готовят завтрак.

– Ты бы хотел оказаться с ними? – спросила Мария.

– Нет, – ответил Дункан.

Они обнялись. Когда-то в юности она наивно полагала, что любовные романы не должны ничем омрачаться. Вот и на этот раз все началось беззаботно – тогда, в лодке. Но Альдо всколыхнул в ней воспоминания, о которых Дункан ничего не знает и, возможно, не узнает никогда. Альдо она знала до мозга костей. Сейчас, лежа в кровати солнечным летним утром, Мария внезапно испугалась той власти, которую позволила Дункану взять над собой прошлой ночью.

– Но это не значит, что я отказываюсь от завтрака, – заметил Дункан, целуя ее и выбираясь из постели. – Я приготовлю нам кофе с тостами и принесу все сюда, ладно?

– Прекрасно, но я пойду с тобой, – сказала Мария и пошла за ним, чтобы не оставаться наедине с письмом от Альдо.

Летом по субботам Дункан занимался бумажной работой в офисе «Храброго капитана», поэтому сразу после завтрака он собрался уходить. Он уже стоял в дверях, одетый в красную рубашку и брюки цвета хаки. Мария надела белые брюки и просторную белую рубашку, чтобы не перегреться на солнце. Ее предсказание сбылось: день обещал быть жарким и влажным, несмотря на то, что лето только начиналось.

– Я увижу тебя сегодня вечером? – спросил Дункан.

– Дети будут дома, – ответила Мария.

– Да, правда, – Дункан обнял ее, покачал взад-вперед. Они улыбнулись друг другу: обоим не хотелось расставаться. – Дело в том, что я не хочу, чтобы ты проходила через это одна. Я хочу быть с тобой.

– Мне нужно подумать, – произнесла Мария. Внутреннее чувство подсказывало ей, что Саймон и Фло могут расстроиться, увидев свою тетку рядом с отцом Джеми.

– Ну, ты уже не замужем, и я официально разошелся с женой.

– Я должна спросить у их матери, – сказала Мария.

Дункан поцеловал ее на прощание. За долгим поцелуем последовало еще более долгое объятие. Потом он пошел по двору к своему грузовичку. С тяжелым сердцем Мария смотрела ему вслед.

Она могла занять предстоящий день чем угодно: вернуться на раскопки, сходить с Нелл на пляж, написать ответ Альдо, изучить предметы, которые она обнаружила в могиле индианки. Но вместо этого, как только грузовичок Дункана скрылся за поворотом, она вскочила в свою машину и поехала по направлению к тюрьме.

На этот раз Софи все время говорила о Бесс – своей сокамернице. Поначалу ее рассказ ошеломил Марию, однако затем она решила использовать монолог сестры для того, чтобы собраться с мыслями, прежде чем обсуждать с ней то, что рассказали ей дети.

– Она очень интересный человек, – говорила Софи, – честное слово! Сегодня мы с ней полночи проговорили – надзирательница грозится расселить нас, точно так же, как мама грозила нам, когда мы с тобой не хотели спать.

У нее была такая необычная жизнь. Она родилась в Джексонвилле, мать Бесс умерла, когда ей было шесть – ее убил грабитель. Тогда девочку отправили в приемную семью, так в ту же самую ночь, когда она туда приехала, ее приемный брат напал на их приемную мать. Можешь себе представить?

– Это действительно ужасно, – сказала Мария.

– Тогда она приехала сюда и стала жить с бабушкой. Бабушка к ней очень хорошо относится, она ее любит, как собственную дочь, только между ними нет всех этих сложностей, как обычно между матерью и дочерью – как у меня с Хэлли.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Мария.

– О, ну ты же понимаешь, – ответила Софи. – Всякие сложности. Когда дочь ненавидит мать. А в четырнадцать лет Бесс родила Бенджамина. Она так и не вышла замуж за его отца.

– А как обстоят дела с твоей защитой? – перебила ее Мария.

– Почему ты так себя ведешь? Ты что, не рада, что у меня здесь появился друг? – с обиженным видом спросила Софи.

– Да я просто в шоке, – вскипела Мария. – Твои дети пытаются как-то справляться со своей новой жизнью, я сижу с ними день и ночь и не знаю, что мне делать, а ты даже не спросишь про них!

– Ах, Мария, – погрустнев, произнесла Софи.

Мария сразу пожалела о своей внезапной вспышке. Ей захотелось взять сестру за руку, но она не осмеливалась сделать это. Софи явно стоило усилий как-то прийти в себя.

– Прости, – сказала Мария. – Пожалуйста, Софи, прости меня.

Софи кивнула.

– Просто меня ужаснуло то, как ты рассказываешь о здешней жизни, о своей приятельнице – как будто твое место здесь.

– Так и есть, – произнесла Софи. – Веришь ты или нет, но мне здесь нравится.

– Почему? Почему ты не позволяешь Стиву попытаться вытащить тебя отсюда?

– Не знаю, – ответила Софи. Но у Марии появилось чувство, что сестра знает ответ и просто не хочет его произносить вслух. Может, в тюрьме она ощущает себя в безопасности? Или считает, что заслуживает наказания?

– Расскажи, что говорит Стив, – попросила Мария. – Что будет дальше? Как он строит твою защиту?

– Ох, я не знаю. Все дело в том, было ли убийство преднамеренным. Если Гордон умер в спальне, от огнестрельных ранений, обвинение не такое тяжелое, потому что тогда получается, что у меня не было предварительного намерения. Я просто схватила пистолет и выстрелила. Но если он умер на дороге, это гораздо хуже. Это все сильно осложняет – что я вытолкнула его в окно и проехала по нему машиной. С учетом того, что я вывихнула плечо, выбрасывая его в окно, уже нельзя сказать, что я действовала непреднамеренно. Но я знаю, что он умер в спальне.

– Софи, – мягко обратилась к сестре Мария. – Я помню все, что он делал с тобой. Я видела удавку у тебя на шее. Я буду свидетельствовать в твою пользу.

– Удавка, – мечтательно произнесла Софи, смертельно напугав Марию. – Разве ты никому не позволяла зайти с тобой дальше, чем обычно?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду отдать себя – даже свою жизнь – в чьи-то руки? Настолько довериться другому человеку.

Мария задумалась. Не это ли произошло сегодняшней ночью между ней и Дунканом? Однако она тут же отбросила эту мысль. Как можно сравнивать их с Дунканом любовные ласки и то, что приходилось выносить Софи?

– Ты хочешь сказать, что тебе нравилось, когда он душил тебя веревкой? – спросила она.

– Все относительно, – ответила Софи. – Это была игра, и я играла в нее, чтобы сделать приятное Гордону. Мне нравилось делать его счастливым.

– Той ночью он избил тебя, – сказала Мария. – Я же видела…

Рука Софи непроизвольно дернулась к ключице, потом упала на колени. Она нахмурилась:

– Процесс будет страшным потрясением для детей. Все это выйдет наружу.

– Тогда расскажи мне все, – попросила Мария. – Помоги мне подготовить их.

– Почти все, что случилось со мной, я заслужила, – заметила Софи.

– Ты говоришь о том, что… била детей? – спросила Мария.

Софи подняла голову:

– Они рассказали тебе?

– Да, но что бы ты ни сделала, ты не заслужила того, что Гордон сделал с тобой. Они сказали, он столкнул тебя с лестницы. И я видела, что той ночью в вашей спальне он тоже бил тебя.

– Все началось с того, что я стала шлепать их, – с отсутствующим видом произнесла Софи. – Когда они плохо себя вели. В книгах сказано, что детей надо наказывать, оставляя их в одиночестве на десять минут, чтобы они осознали свой проступок. Так Нелл делает с Энди. Но с Саймоном и Фло это не помогало. Поэтому я шлепала их.

Мария нахмурилась. Она думала о том, что дети могли неправильно все понять и сказать, что мать их била, в то время как она просто шлепала их за плохое поведение. Не исключено, что отец внушил им эту версию.

– То есть ты просто пыталась научить их дисциплине? – спросила Мария, заранее подсказывая Софи ответ.

– Нет, Мария, – ответила Софи, уставив на сестру пронизывающий взгляд. – Я била их.

– Как ты могла бить Саймона и Фло?

– Как ты могла бить Саймона и Фло? – передразнила ее Софи с такой жестокостью в голосе, что Мария сразу представила себе, как сильно дети могли бояться ее. – Ты думаешь, я делала это нарочно? Специально избивала их? Я же люблю моих детей. – Ее голос упал. – Иногда я просто не могла вовремя остановиться. Я и правда шлепала их, когда они плохо себя вели. Но бывало, что их поведение так расстраивало меня… Гордон просто с ума сходил, когда они начинали беситься по вечерам, перед сном.

– О чем ты?

– Он говорил, что я не могу управляться даже с моими собственными детьми.

– Это и его дети тоже, – сказала Мария. Она была близка к тому, чтобы свалить на Гордона вину за поступки Софи, и все же понимала, что ответственность лежит на ее сестре.

– Гордон был для меня всем, – произнесла Софи, снова принимая отсутствующий вид. – И остается. Даже сейчас, после того, что я сделала. Он хотел, чтобы все у нас было идеально, и я старалась стать идеальной.

Мария хотела было спросить, как воровство и жестокое обращение с детьми вписывалось в концепцию «идеала» Софи, но не решилась. Глядя на сестру, она прикидывала, сколько фунтов та потеряла с тех пор, как оказалась в тюрьме. Десять? Двенадцать? Она вспомнила Софи в старших классах. Та была такой тоненькой, что Мария порой беспокоилась, не страдает ли сестра от анорексии. Софи казалась совершенной, как будто никогда не утрачивала контроля над собой.

– Ты так сильно похудела, – заметила Мария.

– Это ничего, – ответила Софи.

– Наверное, ты была очень несчастна, – сказала Мария, вспоминая свадебные фотографии сестры. Ее наряд был точной копией платья Жаклин Кеннеди, с короткими рукавчиками, едва прикрывающими руки. Софи выглядела в нем такой прекрасной и такой счастливой.

– Может, мы отвлечемся от моего веса и поговорим о чем-нибудь другом? – спросила Софи. – Расскажи мне про Саймона и Фло.

– Им очень тяжело, – мягко сказала Мария. – В пятницу Саймон был у доктора Миддлтон, а в понедельник я поведу к ней Фло. Думаю, ты знаешь, что сегодня они ночевали у Эда и Гвен.

– Да, знаю.

Меньше чем через два часа дети должны были вернуться домой. Мария помнила, что ей нужно быть там и встретить их. Она посмотрела на Софи – губы сестры дрожали. «Сколько еще она выдержит?» – подумала Мария, внезапно ощутив страх.

– Ты не спрашивала, – произнесла она, – но я уверена, ты хочешь знать, что они чувствуют к тебе. Они тебя любят.

– Они это сказали? – спросила Софи, опустив глаза, словно боялась прочитать ответ во взгляде Марии.

– Да, сказали. Просто они совсем сбиты с толку. Они хотят, чтобы ты вернулась домой.

– Спасибо, что рассказала мне, – произнесла Софи. Наконец-то она подняла голову, и несколько секунд они с Марией смотрели друг другу прямо в глаза, без улыбки, спаянные этим взглядом сильнее, чем объятием.

Мария поднялась, собираясь уходить.

– Тебе идет белое, – сказала Софи.

– На улице жарко.

– Ты наденешь белое платье на свою вторую свадьбу?

Мария улыбнулась.

– Софи! – сказала она, качая головой.

– Значит, у вас все хорошо, – ответила Софи, улыбнувшись ей в ответ.

– Все прекрасно. Дункан…

– Что Дункан?

– Он очень хорошо относится ко мне, – тихо произнесла Мария. При мысли о том, что они с сестрой говорят об этом здесь, у нее защемило сердце.

– Ты этого заслуживаешь. Правда, Мария.

– Спасибо, – ответила Мария. – Он уже переехал. Прошлую ночь мы провели вместе. Но он не будет ночевать у меня, когда дети дома.

– Может, это и правильно, но ты обязательно пригласи его на обед. Приготовь какое-нибудь роскошное блюдо. – На секунду Софи примолкла. – Мне нравится Дункан. Думаю, для детей будет хорошо, если он станет приходить к вам.

Мария кивнула с благодарностью.

– Смотри только, чтобы мама не узнала, – сказала Софи. В ее голосе прорезалась горечь.

– О Дункане? Я уже знаю, что она не одобряет наших отношений, – заметила Мария.

– Дункан тут ни при чем. Она злится, потому что ты счастлива.

– Софи! – воскликнула Мария, потрясенная.

– Подожди, поживешь здесь подольше, тогда и узнаешь, что я имела в виду, – ответила Софи.

Мария вышла из здания тюрьмы. По дороге домой она никак не могла унять дрожь – ей казалось, что она никогда не привыкнет к тому, что вынуждена встречаться с сестрой в тюрьме, ее потрясло то, как та разговаривала. Подъезжая к заповеднику Лавкрафта, она вспомнила слова Софи, сказанные в самом начале их встречи: о том, что она ненавидела Хэлли.

Глава 27

Традиционный воскресный ужин в семье Дарков состоял из ростбифа зимой и рыбы на гриле летом. Питер, Саймон и Мария, стоя во дворе, чистили полосатого окуня, которого Питер с Саймоном поймали этим утром. Нелл и Хэлли были в кухне: готовили салат. Джулиан повел Фло и Энди на прогулку по берегу реки.

– Какая замечательная рыба! – воскликнула Мария.

– Сорок дюймов длиной, – сказал Саймон, глядя, как Питер чистит окуня. – Самая большая из всех, которые я поймал.

– На какую наживку ты ловил?

– «Кастмастер», – ответил Питер. – Мы стояли на конце пирса, где ловятся синие окуни, но ничего не могли поймать. А потом вдруг Саймон забросил удочку подальше и поймал этого красавца.

– Это было здорово, дядя Питер, правда?

– Правда, Саймон.

– Фло тоже поймала одну. Я пойду поищу ее, ладно?

– Ладно, – произнесла Мария. Она погладила племянника по голове и посмотрела ему вслед. Потом повернулась к брату.

– Что Стив говорит о деле Софи? – спросила она.

– Хорошая новость – если такие новости вообще можно назвать хорошими – заключается в том, что Гордон умер еще до того, как она выбросила его из окна. – Питер понизил голос и украдкой огляделся по сторонам. – Не могу себе представить, чтобы Софи сделала это. А ты?

– Нет, – ответила Мария. Она действительно не могла представить весь этот ужас: ненависть в глазах Софи, револьверные выстрелы, окровавленное тело Гордона, падающее из окна их спальни, и машину, раз за разом проезжающую по нему.

– Она такая крошечная по сравнению с ним, – сказал Питер. – Он же валялся там мертвым грузом – в буквальном смысле слова. Как, черт побери, ей удалось поднять его и выбросить в окно?

– А Стив не может сказать, что в тот момент она была невменяема? – спросила Мария.

– Ему даже не придется этого делать. Тут и так ясно – это не убийство первой степени. – Питер покачал головой. – Я не могу относиться к ее делу объективно. Я знаю, что наказания ей не избежать, и я просто не в силах выносить это.

– Я была у нее вчера, – сообщила Мария.

– Я тоже, – сказал Питер. – Она говорила, что ты навещала ее. Она… рассказала, о чем вы разговаривали.

– Правда?

– Да. О том, что детей била она, а не Гордон.

На несколько секунд они замолчали. Тонким ножом Мария отделяла филе рыбы от костей. Потом подставила руки под шланг, чтобы смыть с них кровь.

– Ты подозревал это, да? – спокойным тоном спросила она.

– Да.

– И почему же? – поинтересовалась Мария, отметив про себя, как легко она восприняла слова Питера. У нее уже не было сил удивляться чему-либо.

– Понимаешь, со стороны все смотрелось вполне невинно. Софи всегда шлепала своих детей, мы же выступали против этого. Мы с Нелл никогда не шлепаем Энди. Я видел, как Софи наказывала Саймона, по-настоящему лупила его. – При этих словах лицо Питера исказилось. – Когда я заговорил с ней об этом, она начала защищаться. Сказала, что это просто способ наказания. Но сейчас, когда я вспоминаю об этом, я понимаю, что она била мальчика слишком сильно.

– А тебе не приходило в голову, что ты должен вмешаться? – повысив голос, спросила Мария. – Должен встать на их защиту?

– Конечно, я должен был что-то сделать. Я верил ей, потому что хотел верить. Мы все соглашались с ее объяснениями, уж больно неприглядная была альтернатива. – На его лице отражалось смятение брата, позволившего сестре разрушить свою жизнь.

– Я тоже поверила бы, – произнесла Мария. Мысленно она задавала себе вопрос: будь она рядом, заметила бы она то, что другие отказывались замечать?

– Проклятый Гордон, – сказал Питер. – Я всегда думал, что это Софи командует им. Она же у нас вечный заводила. Я считал, что он пляшет под ее дудку. Она занималась всем сама: ухаживала за домом, за детьми, за ним. Я и представить не мог, что у них происходит такое, даже когда она начала меняться.

– Я понимаю, почему вы верили ей. Но я не могу понять, почему вы не обратили внимания на эти перемены. Или почему Нелл заметила их, но ничего не сделала.

– Мария, тебя же здесь не было. Ты утверждаешь, что очень сильно переживаешь за Софи, и обвиняешь нас в том, что мы ничего не сделали для нее, однако тебя в то время даже не было рядом. Я же был здесь всегда, за исключением нескольких лет, проведенных в армии и на юридическом факультете, и я всегда делал для семьи все, что было в моих силах.

– Но Софи ты не помог, – сорвалась Мария, ощутив внезапный прилив злости на брата. Однако в следующий момент она испытала укол совести и пожалела о своих словах.

– Пожалуйста, прекратите, – сказала Нелл, выходя из задней двери и вытирая руки о юбку. – Лучше пройдитесь до речки и найдите остальных. Дети не должны видеть, как вы ссоритесь.

Мария зажмурила глаза. Неужели Нелл думает, что им достаточно пойти прогуляться и все снова станет хорошо? Однако она заставила себя успокоиться.

– Ладно, Нелл, – ответила она.

– Нелл права, – заметил Питер. – Бедные дети!

– Ты правильно поступил, пригласив Саймона порыбачить, – примирительно сказала Мария.

– Мужские дела. Очень важно для воспитания, – добавила Нелл, улыбнувшись подруге и ожидая от нее ответной улыбки.

Мария смыла с рук кровь, подставив их под шланг.

– Прогуляйтесь лучше вы, – сказала она и грустно улыбнулась. – А я остаюсь здесь. – Она подчеркнула слово «здесь» специально для Питера.

Стоя у раковины в кухне матери, Мария чистила первые в этом сезоне початки кукурузы и чувствовала, как внутри у нее нарастает гнев. Периодически она бросала взгляды на мать, которая педантично вытаскивала отдельные ниточки из уже очищенных початков.

– Сейчас кукуруза уже не та, – сказала Хэлли. – Когда я была маленькая, мы ели только сорт «Золотой Бантам». Очень вкусный и желтый, как топленое масло. Отец его обожал. Никто тогда не знал ни про «Масло и сахар», ни про «Серебряную королеву».

– Почему ты не навещаешь Софи? – спросила Мария, оборвав ее монолог.

Хэлли не подняла взгляд; она собрала шелковистые нити в хвост и расчесывала их своими пальцами.

– Мария, – вздохнула она, как будто из последних сил.

– Это слишком тяжело для тебя? – спросила ее дочь, чувствуя себя коршуном, нацелившимся на добычу.

– Да, тяжело.

– Тогда представь, что сейчас чувствует Софи. Она же в двух шагах отсюда, вот за этими деревьями. – Мария обошла кухонный стол, одной рукой обняла мать за плечи и пальцем показала на сосновую поросль. – Она вон там!

– Я это знаю, – сказала Хэлли. – Я живу с этим каждый день.

– Неужели тебе будет хуже, если ты повидаешься с ней? – спросила Мария. – Что, по-твоему, может быть хуже реальности?

– Наверное, ничего. – Тон матери заставил Марию задуматься: ей показалось, что она понимает положение Софи лучше, чем кто-либо другой. Но голос матери разбудил тревогу, в нем были одновременно смирение и скептицизм.

– Скажи мне, о чем ты думаешь, – попросила Мария, стараясь, чтобы это прозвучало мягко.

Силуэт Хэлли выделялся на фоне ярко освещенного окна, Мария не могла разглядеть выражения лица матери. Однако, когда Хэлли обернулась к ней, Мария увидела, что ее глаза полны тоски.

– Я думаю, что потеряла дочь, – сказала она.

– О, мама! – воскликнула Мария. – Софи нуждается в тебе. Оказавшись в тюрьме, она не перестала быть твоей дочерью. Ты должна сходить повидаться с ней.

– Я не хочу туда идти, – произнесла Хэлли. – Я никогда не была там. Меня угнетало то, что я живу рядом с тюрьмой, а сейчас я в ужасе от мысли, что моя дочь сидит в ней. Что она вынуждена жить среди преступников. – Хэлли закашлялась. – Я видела ее фотографию в «Хатуквити Энкуайер» – она снята в этом мешковатом тюремном платье. Это просто кошмар!

– Ну так не читай газеты, – сказала Мария.

– Но я хочу знать, что о ней пишут. Хочу знать, что происходит.

Мария потрясла головой, чтобы прийти в себя. Как могла мать читать эти бесконечные статьи, интервью с психиатрами, экспертами, другими женщинами, подвергшимися насилию, смотреть на фотографии Дарков и Литтлфильдов, предоставленные лжедрузьями Софи, и при этом ни разу не навестить дочь в тюрьме?

– Почему бы тебе не сходить туда и не спросить у нее самой? Она ведь прежняя – ты же не думаешь, что Софи стала теперь другим человеком?

– Я не знаю, – ответила Хэлли. Марии показалось, что мать мучает какая-то мысль, которую она не высказывает вслух. – Она была такая талантливая. Когда она пела, слезы наворачивались на глаза. Она вкладывала в пение все свое сердце.

Это была правда. Однажды июльским вечером, когда жара не давала заснуть, Мария и Софи вышли во двор в поисках прохлады и по сухой траве пошли к речке. Кажется, им было тогда тринадцать и шестнадцать. Они сели на берегу, опустив ноги в воду, и сидели так, напевая песни, напоминавшие им о мальчиках, которые им нравились. Это было время каникул, и когда Софи пела «Лунную реку», сердце Марии переполняли чувства, а в глазах стояли слезы.

– Ты думаешь, все это случилось потому, что Софи не захотела стать профессиональной певицей? – спросила Мария.

– Я думаю, что она зарыла свой талант в землю. Сделала неправильный выбор, – горько произнесла Хэлли.

– Ты говоришь так, будто не можешь простить ее за это, – заметила Мария.

– До конца не могу, – сказала Хэлли, глядя дочери в лицо. – Я никогда не пойму, как она могла так расточительно отнестись к своему дару. Она не захотела использовать его, а он в отместку стал разъедать ее изнутри. И это не только мое мнение. Один психолог считает, что Софи позволяла Гордону бить ее, потому что чувствовала себя ни на что не годной.

– Ты прочла это в газете?

– Да.

– И ты поверила? – сказала Мария, на секунду лишившись дыхания. Она с трудом удержалась от того, чтобы сказать Хэлли, что Софи ненавидит ее.

– Это вполне обоснованно.

– Сходи к Софи, – с каменным выражением лица произнесла Мария. – Тебе это необходимо. И ей тоже – это самый страшный период в ее жизни.

– И в моей, – добавила Хэлли. Глядя, как она снова начала расчесывать хвост из кукурузных нитей, зажатый у нее в ладони, Мария поняла, что тема закрыта.

– Мама, по-моему, ты не права, – тихо произнесла Мария. – Я думаю, ты делаешь большую ошибку, отказываясь встретиться с ней. Я страшусь того, что может случиться.

– А что еще может случиться? – спросила Хэлли.

– Она может никогда не вернуться домой, – ответила Мария. Она заметила, что дух Софи ослабевает с каждым днем. – Ей все равно, выйдет она из тюрьмы или нет. Может, ты и права и она действительно считает себя ни на что не годной. Но мы должны убедить ее, что это не так.

Хэлли делала вид, что слушает, но со двора донеслись звуки, возвещавшие о приходе остальных, и она тут же отвернулась от дочери. Глядя, как Хэлли торопится к дверям, как повторяет всем, чтобы они вытирали ноги, и обнимает внуков, Мария почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она спрашивала себя о том, как могло сердце девочки, которая так прекрасно пела, превратиться в камень.