Текст книги "P.S. Я тебя ненавижу (ЛП)"

Автор книги: Лорен Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Глава 43

Я стучу в дверь и жду, стараясь не переминаться с ноги на ногу. Тёплое присутствие за моей спиной помогает держаться спокойно. Не даёт пошатнуться.

Дверь открывается, и я вижу Розалин, одетую в старые, поношенные спортивные штаны, которые, тем не менее, смотрятся на ней потрясающе. И приятно осознавать, что меня это больше не задевает.

Так вот это и есть то самое эмоциональное развитие, о котором все говорят? Что ж, молодец я, наверное.

Женщина смотрит на меня широко распахнутыми глазами, её пальцы белеют на дверной ручке.

– Мэдди. Прости, я не знала, что ты придёшь. Дом сказал… – Её взгляд скользит через моё плечо. – Дом сказал, что хочет поговорить.

И снова меня приятно удивляет, что этот короткий взгляд, в котором наверняка было сказано больше, чем в её словах, не вызывает у меня ни раздражения, ни подозрений, ни отчаяния. Напоминание об их прошлом уже не кажется угрозой тому, что мы с Домом, возможно, строим между нами.

За эту эмоциональную устойчивость я, наверное, должна благодарить сочетание терапии и подарка, который принесла.

– Мы будем пить, – я поднимаю бутылку джина, которую крепко сжимаю в руке. У Дома в матерчатой сумке три бутылки вина – он сказал, что Розалин предпочитает вино. – И будем собирать этот пазл.

Я показываю ей стеклянный контейнер, доверху заполненный кусочками мозаики.

Лучший контейнер для последнего подарка моего брата.

– Ладно, – Розалин отступает в сторону, пропуская нас внутрь.

Её дом – именно её, а не их с Домом бывшее общее жилище – оказался уютнее, чем я ожидала. Не такой хаотичный и книжный, как моя квартирка в стиле библиотека хоббита, но в нём есть что-то от лесной ведьмы, обожающий растения и свет. Я бы могла провести здесь время и не пожаловаться. Когда я захожу в гостиную, моё уважение к её вкусу только растёт.

– Это просто идеальный стол для пазлов. – Я ставлю контейнер в центр массивного деревянного стола с золотистым узором древесины. Почти такого же, как мой.

– Спасибо, – тихо говорит она. – Адам сделал его для меня.

Дом внимательно осматривает стол, оценивая работу брата, потом довольно кивает, после чего выкладывает на стол бутылки с вином. Исчезает в другой комнате, наверное, на кухне, а когда возвращается, несёт с собой бокалы без ножки, один из которых полон льда для меня, и штопор.

– Я оставлю вас, – он проводит ладонью по моей пояснице, отступая от стола.

– Ты уходишь? – Розалин смотрит то на него, то на меня, явно растерявшись.

– Он займёт себя в другой комнате, – успокаиваю я её. – В основном он здесь как мой личный водитель. Повеселись.

Я хлопаю его по напряжённому животу и сажусь по-турецки у стола, протягивая руку к контейнеру.

– Наливай, Роз. Это вино само себя не выпьет.

Дом сжимает её плечо, прежде чем выйти, и вскоре откуда-то раздаётся скрип стула – он устроился поудобнее в другой части дома.

После небольшой заминки Розалин откупоривает бутылку вина и наливает себе щедрую порцию. Затем великодушно откручивает крышку с джина и плескает мне солидную дозу. После чего берёт с дивана две подушки, одну протягивает мне, другую кладёт напротив себя.

Я сортирую кусочки, выискивая края, но при этом большая часть моего внимания сосредоточена на рыжеволосой девушке. Я всегда видела Розалин как женщину, полную уверенности в себе. Лигу выше меня. Богиню, а я – всего лишь смертная.

Но сейчас она двигается так, будто ждёт, что я наброшусь на неё. Я не думаю, что она боится меня, но в её жестах есть осторожность. Напряжённое ожидание.

– Мэдди, я не понимаю, зачем ты здесь.

В её голосе – вопрос. Приглашение объяснить, с чего вдруг мне понадобился этот игровой вечер, когда всю свою жизнь я избегала её.

– Пазл откроет истину, – провозглашаю я голосом карнавального гадалки.

Из другой комнаты раздаётся смешок. Ну хоть кому-то я кажусь забавной.

Розалин моргает, вдруг ошеломлённая, и это ошеломление заставляет меня замереть.

– Что? Я облилась? – Я оглядываю свой белый топ, проверяя, нет ли на нём пятен.

– Нет. Просто… Ты сейчас сказала это точно так же, как он.

И нам обеим понятно, кто этот он.

Джош.

– Ну, любовь к драме, похоже, у нас в крови. – Я киваю на кусочки пазла перед ней. – Ты будешь помогать?

Она качает головой, но это не отказ. Скорее попытка отогнать призрак моего брата.

– То есть, когда мы закончим пазл, ты скажешь мне, зачем пришла?

– Именно. Так что давай работать. У нас тут тысяча кусочков, с которыми надо разобраться.

Может, для новичка это и звучит устрашающе, но я собираю пазлы годами. А у Розалин, оказывается, талант к поиску тех хитрых кусочков однотонного цвета, которые ничем не отличаются от десятка других.

Мы быстро впадаем в сосредоточенное молчание, потягивая напитки и вставляя элементы в нужные места.

Проходит почти час, когда в ней что-то меняется.

Розалин наконец находит, куда подходит кусочек, который она вертела в руках уже минут пять, и с торжествующим:

– Ха! – вставляет его на место.

А потом замирает.

Я не реагирую, продолжая собирать угол пазла, который забрала себе.

– Он… – Розалин не договаривает, её голос дрожит, и вопрос повисает в воздухе. Спустя долгую паузу она тянется за новым кусочком, но пальцы её дрожат.

Ещё полчаса, и пазл завершён.

На кофейном столике Розалин теперь лежит ясная картинка: пара стоит на леднике в Денали, оба в пуховиках, обняв друг друга. Женщина улыбается в камеру. Мужчина смотрит на неё с таким количеством любви в глазах, что на это трудно смотреть слишком долго.

Мой брат оставил мне свою фотографию.

И Розалин.

– Расскажи мне о времени, что ты провела с Джошем, – говорю я.

Одна из главных вещей, которым я научилась за эти долгие поездки с Домом – это то, что я знала лишь часть своего брата. Мы были близки, но у каждого из нас были кусочки, которые мы держали при себе или отдавали другим. Джош отдал часть себя своему лучшему другу.

А другую – женщине, которую любил.

Я хочу собрать его целиком, насколько это возможно, даже если эти части мне передают чужими руками.

– Мы… – Она прочищает горло. – Мы любили друг друга.

Я киваю, не перебивая.

– Н-ничего не было годами. Пока мы с Домом были вместе. Я бы никогда… Джош бы тоже никогда. Всё случилось уже после того, как мы расстались.

В груди что-то болезненно сжимается, когда хронология складывается в голове.

– После диагноза Джоша, значит, – говорю я. – Вы были вместе год. Или меньше.

Розалин протягивает руку, проводя пальцем по лицу Джоша на пазле.

– Да. Год. – Её улыбка грустная, маленькая. – Это кажется и дольше, и короче одновременно. Я сама к нему пришла. Появилась у его дверей, посмотрела ему в глаза и сказала, что оставшиеся у него дни принадлежат мне.

Она тихо смеётся.

– А потом струсила, извинилась и спросила, любит ли он меня до сих пор.

Розалин прижимает пальцы к губам, словно затерявшись в воспоминаниях.

– Он сказал, что да. Что никогда не переставал.

– Никогда? – уточняю я.

Её лицо заливает румянец.

– Когда нам было двадцать один. Лето после выпуска. Мы с Домом расстались. У меня была стажировка в Нью-Йорке, у Джоша тоже. И мы просто… нашли друг друга. Два месяца любви.

Она снова замолкает, и я понимаю, как трудно ей говорить об этом. Вспоминать их роман, теперь, когда его больше нет.

– Потом я узнала, что беременна. И по срокам… это должен был быть ребёнок Дома. Я была уже слишком далеко.

Она замолкает, а потом добавляет:

– Но знаешь, что самое странное? Я и не хотела, чтобы это был Джош.

– Почему?

Она проводит пальцем по соединениям кусочков пазла.

– Потому что я боялась.

– Чего? – Я давлю, потому что мне нужно знать.

Розалин всё ещё улыбается своей печальной улыбкой, но продолжает:

– Боялась, насколько свободен был твой брат. В жизни. Во всём. Он хотел путешествовать по миру. Я знала, что он меня любит. Но я боялась, что если скажу ему о беременности, и что это не его ребёнок, он уйдёт. Или наоборот, что он бросит все свои мечты и останется. И я спрашивала себя: если он останется, сможет ли он с этим справиться? Как бы я ни вертела ситуацию, я не видела будущего с Джошем.

Она выдыхает.

– И потом, ты же помнишь моих родителей. Как они меня воспитывали… Не оставить ребёнка даже не рассматривалось как вариант. Так что я рассталась с Джошем. Вернулась домой. И сказала Доминику. О беременности. Но не о твоём брате.

Её взгляд скользит к дверному проёму, как будто она может видеть своего бывшего мужа в другой комнате.

– Я запаниковала. А я знала, что Дом удержит меня на плаву. Он был надёжен.

Она проводит рукой по волосам, резко и неаккуратно.

– Жаль, что я не дала себе больше времени. Жаль, что не подумала лучше. То лето… Оно всё изменило.

Да. Для нас всех.

– Значит, ты любила Джоша тогда, – говорю я. – Но это было так давно. Ты знала, что у него почти нет шансов. Как ты решилась снова его полюбить, зная, что потеряешь его так быстро?

Розалин смотрит на свои руки, крутит серебряное кольцо на среднем пальце.

– Один день, – произносит она.

– Один день… и что?

– Нет. Я имею в виду, если бы у меня был всего один день с ним… Только один… Это бы всё равно стоило того.

Она улыбается шире, и её глаза наполняются слезами, которые медленно скатываются по щекам.

– А у меня был целый год. Да, я бы хотела целую жизнь. И да, мне больно так, что словами не передать. Два года, шесть месяцев, три дня, и я всё ещё скучаю по нему каждый день.

Она сглатывает, стряхивает слёзы.

– Но хуже было бы, если бы я никогда его не любила.

Один день.

В этот момент перед моим мысленным взором разворачивается вся моя жизнь. Долгая, безопасная, до ста лет.

Без единого дня с Домиником Перри.

И я понимаю, что лучше бы мне уйти из этого мира послезавтра, но провести перед этим сутки с ним.

Я только жалею, что не жила с ним все эти последние десять лет.

– Почему вы ничего не сказали? Как я могла этого не заметить?

С тех пор как мы закончили собирать пазл, я ломаю голову, вспоминая тот последний год. Джош умел держать боль под контролем настолько, что продолжал путешествовать – даже до Аляски, как оказалось. Он справлялся достаточно хорошо, чтобы скрывать, насколько всё было плохо, почти до самого конца. Но в последние недели я проводила в больнице столько времени, сколько могла.

– Он сам попросил об этом. Хотел, чтобы это осталось только между нами, – вздыхает Розалин. – Думаю, он боялся, что люди начнут меня осуждать, когда его не станет. Что скажут – бросила его лучшего друга ради него. Я говорила, что мне всё равно. Но его это беспокоило, а я не хотела добавлять ему ещё поводов для тревоги.

Я ощущаю позади себя чьё-то присутствие и оборачиваюсь. Дом стоит в дверном проёме, в его лице – сожаление.

– Моя семья бы поняла, – говорит он. – И они поймут, если ты решишь им рассказать.

Перри. Теперь я понимаю. Джош знал, что после его смерти Розалин нужны будут люди рядом, а её родители никогда не были особенно поддерживающими. Неудивительно, что она была на выпуске Адама и Картера. Они стали её опорой, когда она потеряла любовь своей жизни. Хотя никто этого не знал.

Розалин усмехается, но в её улыбке грусть.

– Возможно, так и сделаю. Немного честности всем бы пошло на пользу.

– Ты знала про письма, которые он нам оставил? – спрашиваю я. Пазл явно был для неё неожиданностью.

Её лицо становится задумчивым.

– Не совсем. Я только знала, что он что-то затевает. Видела, как он пишет, но когда спросила, он просто улыбнулся своей лукавой улыбкой и сказал, что пытается соединить два кусочка пазла.

Я фыркаю и моргаю, смахивая подступившие слёзы. До самого конца Джош пытался устроить мою любовную историю.

Как жаль, что им с Розалин пришлось так долго ждать своей.

– Ты злишься на Дома? – внезапно спрашиваю я. – За то, что он сделал тебе предложение?

Слова вылетают прежде, чем я успеваю их осознать.

Розалин моргает, затем переводит взгляд на Дома за моей спиной и снова смотрит на меня.

– Дом не предлагал. Я предложила.

– Что?! – Я вскрикиваю. – Подожди. Подожди-подожди-подожди. Но я же там была! Я слышала, как Дом сказал: «Мы поженимся». Вы тогда сидели на качелях на крыльце.

Я резко оборачиваюсь и вижу, как Дом тяжело проводит рукой по лицу.

– Да, – медленно отвечает Розалин. – В ответ на мой вопрос. Точнее, на мою мольбу.

Я раздражённо тыкаю пальцем в Дома.

– Ты никогда это не уточнял! Я думала, свадьба была твоей идеей.

Дом переходит комнату и садится на корточки рядом со мной.

– Да какая разница. Я не отказался. Я поставил долг выше того, что должен был сделать, чтобы мы оба были счастливы.

Я шумно выдыхаю.

– Просто говорю, я бы злилась на тебя чуть меньше. Наверное. Хотя… вряд ли. Я довольно злопамятная.

Розалин тянется через стол и накрывает мою руку своей.

– Мы были глупыми. Оба. Мне не стоило просить его. И ему не стоило соглашаться. Нам нужно было выбирать тех, кого мы действительно любили, а не тех, кто казался безопаснее или за кого мы чувствовали ответственность. Мы оба должны были бороться за Сандерсонов.

Я сжимаю её руку в ответ.

– Я рада, что ты оказалась смелее. Что в конце у Джоша была ты.

А в следующий момент мы уже обнимаемся. То ли она подошла ко мне, то ли я к ней – неважно.

Я держу крепко единственную другую женщину, которая любила Джоша так же сильно, как и я.

И когда руки Розалин обхватывают меня, я вдыхаю запах лаванды.

Глава 44

После того как мы уходим от Розалин, Дом везёт меня к дому своих родителей. Они уехали в поездку по случаю годовщины, так что мы не заходим внутрь. Вместо этого устраиваемся на качелях на заднем крыльце.

Дом растягивается на спине, его ноги свисают с края.

После лёгкого потягивания за руку я ложусь рядом, перебрасывая через него руку и ногу.

В голове столько всего, что нужно осмыслить, и я держусь за мужчину, которого люблю, пока перекладываю в своей памяти новую информацию о брате и женщине, которая его любила. Мысленно возвращаюсь к тем дням в больнице перед самым концом, когда появлялась Розалин. Я была так сосредоточена на том, чтобы избегать её и Дома, что никогда не задумывалась, почему улыбка Джоша становилась шире. Я так старалась держаться подальше, когда они были рядом, что даже не осознавала, что они редко приходили к нему вместе.

Я всегда думала, что ухожу до того, как появляется другой. Никогда не задумываясь, что Розалин приходила не к Дому, а к Джошу. Чтобы провести с любимым человеком как можно больше времени.

Потому что его последний день приближался, и она это знала. Но хотела ещё один день – столько раз, сколько это было возможно.

– Один день, – шепчу я, уткнувшись в грудь Дома. – Хороший бы вопрос оставил нам Джош. Что бы мы сделали, если бы у нас был только один день? Если бы наше будущее было таким же ограниченным, как его?

Рука Дома скользит к моей шее, но он не заставляет меня смотреть на него, просто медленно поглаживает большим пальцем мою линию роста волос.

– Если бы у меня был только один день, – говорит он, – я бы не позволил тебе стоять у моего дома и так и не зайти внутрь.

Я замираю.

– Я так не делаю.

Он издаёт тихий, но подозрительно весёлый хмык.

– Я так не делаю… часто, – признаю я. – Это просто быстрый взгляд. Когда я случайно оказываюсь поблизости. Ты, наверное, путаешь меня с кем-то.

– У тебя ярко-красный дождевик и резиновые сапоги с узором пазла. Так что перепутать сложно.

Чёрт.

– Это очень популярный стиль.

Грудь Дома вздрагивает от смеха, и я невольно улыбаюсь. Он вздыхает так глубоко, что это ощущается, будто душа вырывается наружу. Его свободная рука находит мою, сплетает наши пальцы.

– Если у меня остался один день. Или тысяча. Я хочу, чтобы в каждом из них была ты.

Перед глазами всплывает лицо Розалин, её смесь печали и умиротворённости, когда она говорила о Джоше.

– Я не боюсь дней, в которых есть ты, – шепчу я. – Я боюсь тех, в которых тебя может не быть.

– Ты думаешь, что я уйду? – спрашивает он.

– Или умрешь.

Признание настолько тихое, что я удивляюсь, что он вообще его слышит. Но я знаю, что он услышал, потому что его дыхание прерывается.

– Я не могу обещать, что не умру, Мэдди. Но я клянусь, пока я жив, я всегда буду любить тебя. И я думаю, тебе бы понравилось, если бы я любил тебя близко.

Я сдавленно смеюсь. Приподнимаюсь на локтях, опираясь на его грудь, и смотрю на него сверху вниз.

– Насколько близко? – спрашиваю я небрежно, полностью перенося своё тело на его. Наклоняюсь вперёд, оставляя между нашими лицами всего пару сантиметров. – Вот так?

Глаза Дома вспыхивают. Он ухмыляется.

– Ближе.

– Ближе? – Я придвигаюсь ещё немного, пока наши носы не соприкасаются, а губы не оказываются на расстоянии дыхания. – Вот так?

Дом издаёт низкий, вибрирующий звук, и я чувствую, как он перекатывается по его груди, отдаваясь у меня внутри. Он сжимает ладонями мою задницу, прижимая меня к себе.

– Ближе.

– Ещё чуть-чуть – и ты окажешься внутри меня.

Я хотела пошутить, но голос выходит таким хриплым, что мне, возможно, понадобится ингалятор. Слишком долго я не была так тесно сплетена с Домиником Перри.

И вдруг понимаю: если бы он сейчас провёл пальцами между моих ног, я бы не почувствовала страха. Только желание. Потому что каждой клеткой я знаю – он прикоснулся бы ко мне, потому что хочет. Потому что любит.

– Скоро, – бормочет он, убирая руку с моей задницы и обхватывая меня за талию. – Дай мне один день.

Я моргаю.

– Что?

– Один день. Завтра. Дай мне один день, чтобы любить тебя. А в конце дня решишь, дашь ли мне ещё один.

Я понимаю, что он делает. Берёт на себя всю неопределённость. Даёт мне осторожную версию любви, которую, как он считает, мне нужно принять.

И это делает мой ответ лёгким.

– Нет.

Он хмурится, и это заставляет меня улыбнуться. Я наклоняюсь и целую его в нос.

– Я люблю тебя. Я не хочу один день. Я хочу все.

Его тело напрягается, он застывает, будто превращаясь в статую подо мной.

– Мэдди?

Моё имя – хриплый вопрос в его горле.

Я закатываю глаза нарочито громко.

– Перестань говорить моё имя. Я одна на этом крыльце. С кем ещё ты мог бы разговаривать? Просто скажи, что хочешь сказать.

Дом смеётся вполголоса, почти стонет.

– Я люблю тебя.

И он принимает.

– Все твои дни – мои.

Наконец, он притягивает мою голову к себе и целует так, что воздух пропадает.

Когда он отстраняется, его ладони всё ещё держат моё лицо.

– Ты плачешь.

– Да? – Я провожу пальцами по щекам, ощущаю влагу. Потирать пальцами слёзы – странное чувство, но я улыбаюсь. Затем опускаю руку и смотрю на него сверху вниз. – Счастливые слёзы.

Эпилог

Несколько лет спустя

Мы берём с собой людей, которых любил Джош, повсюду.

Купаемся в Рехоботе.

Проходим через Каньон Дисмалс.

Заходим в Чернила Долго и Счастливо – теперь у всех нас на запястьях есть частица любви Джоша.

Бродим по полям лаванды.

Исследуем город-призрак в пустыне.

Мы устраиваем автопутешествие через обе Дакоты, в этот раз проезжая весь маршрут целиком. Я справляюсь с походом по Бэдлэндс на своих ногах, почти не задыхаясь, наслаждаясь видами.

И на Зачарованном шоссе у меня появляется шанс исправить свою ошибку. Потому что у меня больше, чем один день, а значит, есть время для второго шанса.

Второй поход в Айдахо оказывается таким же сложным, как и первый, но никто не жалуется на мой более медленный темп. А когда Адам в очередной раз предлагает донести меня на спине, Дом швыряет ему в голову снежок.

И в этот раз, когда мы садимся в самолёт, летящий в Национальный парк Денали, все места заняты людьми, которые любят Джоша Сандерсона.

Кроме пилота – его мы не знаем.

Розалин, Адам и Картер присоединяются к нам с Домом, чтобы снова пройти по всем координатам. Мы читаем им письма. Плачем вместе. Смеёмся вместе.

Мы говорим привет моему брату.

И прощай.

На каждом из наших путешествий мы делаем новые снимки, и лучшие из них превращаются в пазлы, висящие в рамках на наших стенах – как и коллекция, которую Дом и я начали собирать с первых поездок. Мне больше не мешают неловкие выражения лиц на ранних фотографиях, потому что теперь я знаю: он любил меня на каждой из них.

И признаю, что часть меня любила его тоже.

С моим новым намерением давать людям второй шанс, перед первой поездкой я звоню своей матери. Предлагаю рассказать ей о месте, где я развеяла прах Джоша – но только если она обещает никогда не публиковать это. Никогда не использовать эту информацию в своей медийной карьере.

Она соглашается. Слишком быстро, на мой вкус.

Через неделю Джереми, мой фильтр между мной и блогом матери, мягко сообщает, что в Инстаграме появилась её фотография. Она стоит на пляже в Делавэре, глядя в океан. Подпись гласит, что прах её сына теперь живёт в морских волнах вечно.

Я думала, что, зная заранее, что она, скорее всего, солжёт, мне будет не так больно.

Но всё равно в тот вечер я сворачиваюсь в комок на своей кровати, опустошённая ещё одним предательством.

Дом возвращается с работы раньше – по настоянию Джереми. Он взлетает по ступеням своего таунхауса, который теперь наш, и ложится рядом. Прижимает меня к себе, удерживая мои кусочки вместе.

Сесилия Сандерсон не получает приглашения ни на одну из наших поездок.

Вот почему на этом леднике собрались только Дом, Розалин, Адам, Картер и я.

Тула, Джереми и Карлайл приехали с нами на Аляску, но остались в городе, зная, что этот последний шаг – то, что мы должны сделать как семья.

– Держи, – я протягиваю контейнер с прахом Джоша.

Тот самый контейнер, который прошёл с нами через все поездки.

Ещё одна вещь, над которой я работаю, по совету своего терапевта, – это разделение своей скорби. Признание боли, которую испытывают другие. И, как ни удивительно, я обнаружила, что Розалин – один из самых лёгких для меня людей, с кем можно это делать.

Наверное, потому, что у меня есть Дом. Я знаю, что значит бояться потерять любовь всей своей жизни. И я понимаю, что, хотя прах моего брата значит для меня очень многое, для неё он может значить даже больше. Я уже оставила семь его частичек в тех местах, о которых он просил. Этот последний шаг, финальный шаг, кажется, должен принадлежать ей.

Розалин стоит неподвижно на ледяной равнине, широко распахнутыми глазами глядя на нас, прижимая контейнер к груди.

– Я… – начинает она, но замолкает, её глаза становятся стеклянными. – Я не думаю…

Мы все слышим окончание, даже если она не произносит его вслух.

Я не думаю, что смогу.

Или, может быть: Я не думаю, что готова.

Без сомнения, у меня было то же самое выражение лица, когда я была здесь в прошлый раз, пока паника не вырвала у меня дыхание.

Я не хочу, чтобы Розалин боролась с той же паникой.

К счастью, Дом научил меня, что нужно делать в таких ситуациях. Я подхожу к ней и беру её запястья в свои ладони, удерживая её взгляд.

– Это нормально, Роз. Тебе не нужно. Ты не должна прощаться сейчас.

Я знаю, где она сейчас. В ужасе от мысли, что это всё. Что после этого не останется больше Джоша, за что можно держаться. Что больше не будет будущих планов, в которых он есть. Что нельзя будет представить его живым рядом с ней.

Её кивок резкий, судорожный, и она пытается вернуть контейнер мне.

Я не беру его. Пока нет.

– Мы не должны прощаться, – говорю я мягко. – Но, может, давай отпустим немного? – Я постукиваю по крышке. – Просто щепотку.

Её взгляд падает на прах.

– Не все?

– Не все, – подтверждаю я. – А может, через несколько лет мы вернёмся. Попробуем ещё раз. Что скажешь?

Теперь её кивок медленный, осознанный. А улыбка – полная облегчения.

– Это звучит хорошо.

– Я в деле! – тут же отзывается Адам.

– Я тоже, – добавляет Картер.

Дом появляется рядом, обнимает меня за талию и притягивает ближе, одновременно кладя утешающую руку на плечо Розалин.

– Отличный план.

Она одаривает нас своей красивой улыбкой, а затем снимает герметичную крышку с контейнера.

– Вот, – Адам делает шаг вперёд и протягивает свежую визитку с жирными буквами Отличная мебель Перри на лицевой стороне. – Можно использовать её, чтобы зачерпнуть немного.

– Спасибо, – тихо говорит она и, воспользовавшись жёстким краем картона, поднимает небольшую щепотку праха.

Ветер тут же подхватывает серую пыль, закручивая её в спираль и унося прочь. Розалин поспешно закрывает крышку, снова запечатывая Джоша внутри. Может быть, однажды она придёт к тому же осознанию, что и я. Что эти частицы – не мой брат. Не по-настоящему.

Он – это воспоминания, что у меня остались. Воспоминания, которые есть у всех нас. И лучший способ сохранить его – помнить о нём. Мысленно, и вслух, друг с другом.

– Каким было ваше путешествие сюда? – спрашиваю я Розалин.

Её улыбка маленькая, немного печальная.

– Потрясающим. Романтичным. И… – Она тихо смеётся, её щёки розовеют не только от холода.

– Что? – подталкиваю я её.

Розалин улыбается шире, её глаза светятся не слезами, а весельем.

– Когда мы возвращались к самолёту, он поскользнулся и упал на задницу.

Теперь она уже не просто улыбается, а смеётся, её лицо озаряется чистой радостью.

– У него потом синяк был прямо на его татуировке. Огромный! Он всё время… – Она захлёбывается смехом, по её щекам текут слёзы, но теперь уже от смеха. – Всё время просил меня поцеловать его арахисовое масло, чтобы ему стало лучше.

Секунду мы все просто смотрим на неё, а потом раздаётся общий взрыв хохота.

Мы смеёмся, громко, искренне, безудержно. И я чувствую его. Джош – здесь, посреди нас. Он связывает нашу группу. Нашу маленькую семью.

Чья-то рука поднимает мой подбородок, и я встречаюсь с Домом взглядом. Он смотрит на меня с любовью и нежностью, а потом прижимает губы к моей щеке, забирая единственную слезу.

Благодаря Джошу я больше не одна.

И, думаю, уже никогда не буду.