Текст книги "P.S. Я тебя ненавижу (ЛП)"

Автор книги: Лорен Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 18

Для такого молчаливого человека Дом удивительно талантливый рассказчик. Каждое его воспоминание о Джоше наполнено деталями и эмоциями, так что я почти могу представить, будто проживаю эти моменты вместе с ним.

Но я их не проживала. Потому что переехала на другой конец страны.

И не в первый раз я жалею о том, что когда-то так сильно любила Доминика Перри. Эта привязанность, которую я выстраивала годами, в самые важные, формирующие меня годы, сделала его предательство куда более болезненным, чем если бы это сделал кто-то другой.

Но я больше его не люблю, так что могу оставить прошлое позади.

Верно?

Когда он с улыбкой рассказывает мне о том, как Джош вызвал талисмана «Филлис» на танцевальную битву, я начинаю верить в это. В то, что могу отпустить. Дом уже не тот человек, в которого я когда-то влюбилась. И я уже не та девушка.

Я могу быть осторожной рядом с ним, но, может, стоит отпустить часть этой злости?

После ещё пары историй разговор сам собой затихает, пока мы продолжаем исследовать этот город-призрак. Мы то удаляемся друг от друга, то снова сближаемся. Солнце палит нещадно, и я прячусь в тени старых зданий, когда могу.

К сожалению, в своих попытках уберечь кожу от солнца я не подумала, насколько быстро у меня закончится вода. Переворачиваю бутылку вверх дном, высасывая последние капли, но мой язык остаётся таким же сухим, как наждачная бумага.

– На, – Дом оказывается рядом, протягивая мне небольшой синий клапан, соединённый с трубкой. Второй конец исчезает в его рюкзаке. – Это походная фляга. У меня воды полно, пей.

Я колеблюсь, но всё же делаю шаг ближе, принимая мундштук и обхватывая его губами. Когда я тяну воду, тёплая влага наполняет мой рот – конечно, лучше бы это был высокий стакан со льдом, но даже так это приятно.

Но также… чересчур интимно. Мне приходится стоять вплотную к Дому, я чувствую запах его пота, смешанный с древесными нотками кедра, и жар, исходящий от его тела. Сделав последний долгий глоток, надеясь, что он продержит меня подольше, я протягиваю клапан обратно.

Мои глаза встречаются с тёмными линзами его очков, и даже несмотря на них, я ощущаю его взгляд на себе, пока он прикладывает мундштук к своим губам. Теперь вода, которую он пьёт, имеет привкус меня.

Я резко отворачиваюсь и иду дальше, углубляясь в город. Дом следует за мной.

Спустя какое-то время раздаётся громкое урчание его живота, и я не могу сдержать короткий смешок. Он пытается нахмуриться, но безуспешно – губы его тут же дрожат в улыбке.

Приятно видеть, что, несмотря на голод, он смог совладать со своим обычным мерзким настроем. Ещё один знак, что он уже не тот мальчишка, каким был раньше.

Я уже собираюсь предложить ему один из перекусов, которые лежат у меня в рюкзаке – по справедливости, раз уж он заботится о моём водном балансе, но он занят поисками в своих собственных запасах. Снимает рюкзак, расстёгивает маленький карман на молнии и достаёт батончик мюсли. Когда он отгибает фольгу, я замечаю, как его губы искривляются… но уже в другую сторону. Больше не сдерживая улыбку.

Дом еле заметно морщится.

И меня тут же швыряет в прошлое. Я вспоминаю, как в подростковые годы часто наблюдала за ним. Сколько раз я видела, как он выбирал морковку вместо чипсов, гранолу вместо пончиков, орехи вместо кислых человечков. И каждый раз его рот сжимался в обречённой решимости, пока он жевал то, что, по его мнению, должен был выбрать, с тоской глядя на другую еду.

Я никогда не понимала, почему. Только знала, что по какой-то причине он считал, что должен себя ограничивать.

Вид этого знакомого отвращения пробуждает во мне необъяснимый гнев, сжигая все прежние попытки отпустить прошлые обиды.

И прежде чем Дом успевает отправить этот чертов батончик себе в рот, я шлёпаю его по руке.

Батончик вылетает в воздух, делает дугу и приземляется в пыль, на приличном расстоянии от нас, рядом с машиной без колёс. Мы оба наблюдаем, как он покрывается грязью.

Дом переводит на меня непонимающий взгляд.

– Зачем ты это сделала?

– Потому что это было необходимо, – отрезаю я. – А ты не собирался.

На его челюсти напрягается мускул, и я вижу, как раздражение, обычно приходящее вместе с его голодом, пробивается наружу.

Ну и пусть. Я разозлилась первой. У меня преимущество.

– Вот в чём твоя проблема, Дом.

– В чем моя проблема – Его голос суше здешней пустыни.

Ну, он сам спросил. Значит, получит ответ.

– Дело в том, что ты знаешь, что много ешь. Знаешь, что можешь быстро проголодаться. Поэтому берёшь с собой перекусы. – Звучит разумно, верно? Нет. – Полезные перекусы. Отвратительные перекусы. То, что ты не хочешь есть. – Я делаю шаг вперёд, вторгаясь в его пространство. Мы так близко, что я вижу, как капля пота скользит по его шее. Но не позволяю этому отвлечь меня. – И в итоге ты их не ешь. Не до тех пор, пока твой желудок не начинает урчать, и ты либо на грани превращения, либо уже превратился в Дома-Мудака. – Я тыкаю его в грудь пальцем. – Ты делал это в детстве, и делаешь это сейчас. Если бы мне платили по доллару за каждый раз, когда я видела, как ты давишься овсяным батончиком, у меня бы уже хватило денег, чтобы купить этот город и превратить его в курорт! Почему ты сам себе это устраиваешь? – Я злюсь куда больше, чем заслуживает эта тема, но не могу остановиться. – Если бы ты просто брал с собой что-то вкусное и вредное, ты бы съедал это сразу, как только почувствовал голод. – Я снова тыкаю его пальцем. – И тогда был бы счастлив. Или хотя бы не таким угрюмым страдальцем.

Я впиваюсь в него взглядом, ловя его растерянное выражение, впитывая это необузданное, непривычное для него отсутствие самоконтроля, позволяя этому подпитывать мою праведную тираду.

– Но снова и снова ты отказываешься брать с собой что-то вкусное, что не сделано из перемолотой древесной коры и сушёных фруктов! – Я вздымаю руки к небу, как будто умоляю небесные силы ниспослать мне спасение от его идиотской привычки. – Просто признай, что тебе не нравится полезная еда! Признай, что тебе хочется вкусного, солёного, сырного дерьма. И ешь его! Перестань морить себя голодом и просто ешь!

Я дышу тяжело, глубоко, но не чувствую надвигающегося приступа астмы. Только жар. Только сила.

– Вот чем твоя проблема, Дом. Ты никогда не делаешь выбор в пользу того, что сделает тебя счастливым. Ты выбираешь то, что правильно. А потом страдаешь. Но это не правильно – морить себя голодом, потому что тебе не нравится еда, которую ты взял. Правильнее быть честным с собой и следить за тем, чтобы ты был сыт. – Я рывком снимаю рюкзак, засовываю руку в боковой карман и вытаскиваю знакомый красный пакет. – Так что съешь, блядь, сырные крекеры и, блядь, порадуйся хоть раз в своей правильной, долбаной жизни!

Он ловит пакет на автомате, и я оставляю его стоять там с едой, которую он сам должен был бы взять с собой. Пока я, ворча, подбираю брошенный батончик мюсли, потому что, хоть этот город и заброшен, я не намерена начинать мусорить. Засунув его в рюкзак, я направляюсь к краю города, осознавая, что мы дошли до конца.

И стараюсь не замечать, что снова хочу пить. Потому что я не собираюсь просить у Дома ещё один глоток из его этой трубки.

Остановившись на окраине города-призрака, я смотрю в пустыню, и мой гнев медленно превращается в смущение. Затем – в сожаление.

Ведь мой монолог начинался с еды, но закончился слишком большим откровением моей внутренней боли.

Что я вообще пыталась сказать в конце? Что я – это сырные крекеры?

Но это значило бы, что я могла бы сделать Дома счастливым. А ведь это не так, если половину времени я трачу на то, чтобы его оскорблять. Я превратила этого человека в свою боксёрскую грушу для горя, потому что он когда-то меня обидел. Но я ведь должна была это пережить.

Я должна была быть выше этого.

Дом, конечно же, появляется рядом. Я не смотрю на него, не признаю его присутствие – слишком погрязла в своих неуправляемых эмоциях, чтобы что-то говорить.

Но всё равно слышу хруст.

Мы стоим рядом – я злюсь, он ест.

В конце концов Дом заканчивает. Краем глаза я замечаю, как он аккуратно сворачивает пустой пакет и прячет его в карман.

– Спасибо, – говорит он.

Я бурчу в ответ что-то невнятное.

Он вздыхает так глубоко, что я почти ожидаю, что перед ним закружится пыль и пронесётся перекати-поле.

– Я ел полезную еду ради близнецов, – признаётся он. – Потому что чаще всего кормил их я. Они вообще ничего не ели, пока я не ел первым. А маме с папой не понравилось бы, если бы я кормил их одним только фастфудом. Думаю, это просто вошло в привычку.

И вот теперь я чувствую себя полным говном. Видимо, этот вирус-зомби-стервы всё ещё крепко держит меня в своих когтях.

Родители Перри добрые и заботливые, но не в первый раз я думаю, что они взвалили слишком много ответственности на плечи своего старшего сына. Дом старше Адама и Картера на девять лет, но это значит, что он сам был всего лишь ребёнком, когда от него начали ждать заботы о младших.

Если бы не Джош и Розалин, вытащившие его из этой ответственной скорлупы, мне кажется, у Дома вообще не было бы детства.

– Прости, – говорю я. Это оказывается легче, чем я думала, так что я продолжаю, теперь уже нормальным голосом, а не крича. – Это имеет смысл. И мне не стоило тебя стыдить за твою еду. Это было дерьмово с моей стороны. Просто… – Просто я проецирую на тебя свои комплексы. Но этого я не говорю. – Просто мне кажется, что теперь ты можешь делать выбор для себя. Делать то, что делает тебя счастливым. Есть еду, которая тебе нравится. Не морить себя голодом.

Между нами повисает тишина. Наверное, потому что Дом слишком шокирован тем, что я добровольно извинилась перед ним. Может, думает, что у меня тепловой удар.

– Ты хочешь пить? – спрашивает он. Вопрос звучит как предложение мира.

Я протягиваю руку, и через мгновение он кладёт в неё мундштук.

Снова тёплая вода ударяет в цель, и я совершаю ошибку, заглянув поверх своих солнцезащитных очков как раз в тот момент, когда Дом улыбается. Выражение его лица почти удовлетворённое.

Наверное, потому что он видит в этом свой долг перед моим братом. Убеждается, что я не окочурюсь во время одной из этих посмертных миссий.

Вспомнив просьбу Джоша, я вытаскиваю телефон из заднего кармана и, продолжая тянуть воду из Домовой трубки, поднимаю его в режиме селфи и щёлкаю быстрый снимок нас двоих.

Доволен, Джош? За моим плечом торчит кактус, и мы даже выглядим почти как друзья. Разве не этого ты хотел?

Я оставляю свои саркастические мысли при себе и возвращаю Дому его питьевую трубку.

– В письме было сказано, что мы должны поделиться и сожалениями, – напоминаю я.

До этого момента мы рассказывали только весёлые истории.

Улыбка Дома становится мягче, но не исчезает полностью.

– Да, было такое.

Я киваю.

– Я жалею, что не… – Слова, которые я собиралась сказать, застревают в горле, будто их произнесение окончательно подтвердит, какой ужасной сестрой я была.

Молчание затягивается.

– Я жалею, что не поехал с ним, когда он звал, – вдруг говорит Дом.

Эти слова вырывают меня из собственных мучительных мыслей. Я смотрю на него, а он – вдаль, на раскинувшуюся перед нами пустыню, усыпанную кактусами.

– Куда поехал?

– Куда угодно. Повсюду. – Дом проводит рукой по затылку в грубом жесте. Я буквально ощущаю, как из него исходит разочарование и сожаление. – Он всё время звал меня в поездки. Говорил, что приглашение всегда открыто. А я ни разу не поехал. Работа держала меня занятым, но ведь я мог взять выходные. Я всегда думал…

Боль в его голосе пронзает меня, потому что я знаю её слишком хорошо.

– Ты всегда думал, что будет ещё время, – заканчиваю я за него, вспоминая, как сама оправдывала свои отказы, когда Джош звал меня куда-то.

Будущее всегда казалось мне бесконечно длинной дорогой. Может, Джош чувствовал, что его путь короче, чем у остальных. Поэтому и жил так жадно, хватая всё, что мог.

И даже больше, если считать то, что его прах теперь разносит ветер, заставляя его путешествовать даже за пределами смерти.

– Именно. – Дом медленно поворачивается, оглядывая город, который тоже, каким-то образом, продолжает существовать после своей смерти.

Когда тишина затягивается слишком надолго, я беспокоюсь, что Дом погружается в ту же бездну отчаяния, в которой я живу постоянно. А это место, куда лучше никому не заглядывать.

Так что я разрезаю застоявшийся воздух неуместным комментарием.

– У Джоша были ужасные манеры за столом.

Дом вздрагивает, будто забыл, что не один в этом городе-призраке.

Я продолжаю:

– Он жевал громко, и его рот был открыт половину времени. И вечно крал еду с моей тарелки! Не раз я всерьёз задумывалась, не воткнуть ли ему вилку в его вороватую руку.

Дом хохочет:

– Со мной он делал то же самое. Мне приходилось охранять свою еду.

Мы переглядываемся, молча соглашаемся и снова идём по городу. Я снимаю рюкзак, расстёгиваю молнию и начинаю искать контейнер с прахом брата.

– А его пение? – добавляю я.

Дом стонет, вспоминая.

– До ужаса фальшивил. Будто вечно проходил через период ломки голоса.

Идеальное описание. Я тут же вспоминаю, как морщилась, когда он распевал рождественские гимны.

– Ужасно, – соглашаюсь, снимая крышку с контейнера. – Он использовал это как пытку, чтобы заставить меня делать то, что он хотел.

– Или чтобы заставить тебя улыбнуться, – поправляет Дом. – Когда он пел тебе на день рождения, у тебя всегда была самая широкая улыбка.

– Была, да? – мой тихий голос уносится ветром. Я поднимаю контейнер, и первые частицы Джоша уже ловит бриз. Они кружатся, парят, мчатся к свободе, к новым приключениям.

– Танцевал он тоже отвратительно, – добавляю я, наклоняя контейнер.

– Худший, – соглашается Дом. – Однажды во время Электродэнс он случайно поставил мне фингал.

И пока ещё одна частица моего брата покидает меня, он уходит под звук моего смеха.

Глава 19

Когда солнце наконец заходит, мир начинает остывать. Достаточно, чтобы я решилась выбраться из небольшого бунгало, которое забронировала для себя, у Дома своё, и спуститься к бассейну. Не то чтобы я собиралась плавать. Но иногда запах хлорки действует на меня успокаивающе, а после сегодняшнего дня мне это необходимо.

Всё шло почти гладко между мной и Домом, пока я не накинулась на него из-за его выбора перекусов. Мой гнев вспыхивает горячо и быстро – так было постоянно с тех пор, как Джош ушёл. Я сожалею, что дала себе волю. Моё тело отказывается выпускать слёзы, зато резкие слова льются без остановки.

Звук воды замедляет мои шаги, и, когда я скользну через калитку, замечаю, что бассейн уже занят.

Домом.

Он скользит по воде с силой и грацией. Его кроль подчёркивает игру бицепсов и напряжение мышц спины. Ничего общего с нескладными подростками, которых я когда-то видела на заплывах близнецов.

Дом – взрослый мужчина, и моё тело этому довольно.

Я плотнее закутываюсь в свою вязаную кофту, скрывая, как мои соски напрягаются под тонкой тканью майки. На секунду даже подумываю о том, чтобы уйти.

Но я устала сидеть в комнате. Как только мы вернулись из Валтур-Сити, я сразу же погрузилась в работу, проводя последние несколько часов за разбором завалов. Моим пальцам нужен перерыв от клавиатуры, а если я ещё раз уткнусь в экран, выискивая очередную неуловимую ошибку в базе данных, мои глаза начнут кровоточить.

Я выбираю один из мягких шезлонгов и откидываюсь, наблюдая, как Дом продолжает рассекая гладь воды, освещённый голубым сиянием подводных ламп.

После ещё нескольких кругов он касается рукой бортика вместо того, чтобы сделать кувырок. Ночь замирает без всплесков его движений. Над нами раскинулось звёздное небо, и я жду, когда Дом заметит, что у него есть зритель.

Но он не замечает. Просто ставит ноги на дно бассейна и смотрит в темноту.

Я начинаю медленно и насмешливо хлопать, потому что неспособна просто сказать ему, что его техника действительно впечатляет.

Дом резко разворачивается и стягивает очки. Я стараюсь не поёжиться, когда его взгляд падает на меня – и остаётся там.

– Близнецы в курсе, что ты пытаешься украсть их спорт? – спрашиваю я. – Последний раз, когда я говорила с Адамом, он ещё рассчитывал на Олимпиаду. Может, тебе стоит оставаться в бейсболе.

Дом ухмыляется и плавно подплывает ближе к той стороне бассейна, где я сижу.

– Принято. – Его взгляд скользит по моему расслабленному телу, и мне приходится подавить дрожь. – Не спится?

Я пожимаю плечами.

– Ага. Просто жутко, когда кто-то говорит, что в бассейне видели чудовище.

Он фыркает, и мысленно я ставлю себе плюсик за то, что снова заставила его смеяться. Дом делает это всё чаще за время наших поездок. Думаю, нам обоим понадобилось время, чтобы привыкнуть друг к другу. Чтобы понять, что из нас выйдет.

Дом – защитник, а я его неохотная подопечная?

Нет, это не сработает.

Я влюблённая школьница, которая однажды украла пьяный поцелуй?

Опять мимо. Большая ошибка.

Враги?

Тоже не вариант, когда слова Джоша продолжают нас связывать, когда его просьба вынуждает нас быть честными друг с другом.

С момента моего взрыва на Дома я всё думаю о том, насколько он всегда ответственный – почти каждую минуту каждого дня. И о том, как редко он позволяет себе расслабиться.

А ведь в прошлом это случалось. Чаще всего, когда Джош подначивал его, выводил на эмоции.

Но теперь, когда брата больше нет, кто будет это делать?

Может, Джош не просто назначил Дома моей нянькой. Он знал, что я отправлюсь в эти поездки, какими бы сложными или нелепыми они ни были. Ему не нужно было, чтобы Дом меня заставлял.

Ему вообще не нужно было, чтобы Дом мне помогал.

Может…

Может, он хотел, чтобы я помогла Дому.

Он хотел, чтобы я стала его другом?

Я вполне могу представить, как Джош переживал об этом. Как он беспокоился, что его суровый, зацикленный на работе друг, который всю жизнь тянет на себе братьев, может забыть, что значит просто общаться с людьми. Особенно после того, как его брак рухнул. Семь лет, и всё впустую.

Из того, что я видела, только Розалин, кроме моего брата, умела заставить Дома расслабиться. Чаще всего они с Джошем объединяли усилия, хитро заманивая его в ситуации, где ему приходилось получать удовольствие от жизни.

Так что Джош, подбираясь к концу, знал, что его лучший друг останется без этого спасительного рычага, без кого-то, кто будет вытаскивать его из собственной головы. Джош знал, что Дом нуждается в ком-то.

Но это не мог быть просто кто-то. Джош должен был выбрать того, кому Дом не сможет сказать «нет».

Свою младшую сестру.

Теперь его хитрый план так ясен, что мне хочется рассмеяться. Джош оставил мне не только задачу развеять его прах. Он оставил мне своего лучшего друга.

Ты лучше не думай, что Дом займёт это место у Джереми и Тулы, мысленно ругаю я брата.

Может, я и смогу справиться с чем-то вроде дружбы. Но «лучший друг» уже занят.

Я встаю с шезлонга, преодолеваю несколько шагов по бетонному покрытию и устраиваюсь на земле, скрестив ноги прямо перед Домом. Он наблюдает за мной с прищуром, как зверь, загнанный в ловушку.

Но не отступает.

– Как дела на работе? – спрашиваю я. Вопрос, который я задала бы Джереми или Туле. Своим друзьям. Тем, за кем я слежу, потому что они мне не безразличны.

Смогу ли я это сделать? Смогу ли я быть другом Дому? Смогу ли я оставить весь этот беспорядок прошлого позади и начать с чистого листа?

Ради Джоша… ради него я, наверное, смогу всё.

Дом удивлённо морщится, но я не объясняю ему свой внезапный порыв. Он слишком гордый, чтобы принять мою дружбу, зная, что это просьба Джоша.

– Нормально, – наконец говорит он.

– Определи «нормально», – настаиваю я. – Используй детали. Примеры. Может, нарисуй график? Разве не так общаются бухгалтеры? Через диаграммы и таблицы?

Уголок его рта дёргается, а руки скрещиваются на бетонном бортике, прямо перед моими голенями.

– «Нормально» значит, что платят хорошо. И что они знают, что я стою каждой потраченной на меня копейки.

– Самодовольно. – Я опираюсь локтями на колени и наклоняюсь чуть ближе, изо всех сил стараясь не смотреть, как капли воды медленно стекают по его голой груди. – Звучит так, будто работа должна быть отличной. Но ты сказал «нормально». Почему всего лишь «нормально»?

Дом пристально смотрит на меня. Я выдерживаю его взгляд, вдруг решив, что если уж я согласилась на эту дружбу, то доведу дело до конца.

Не переживай, придурок. Я присмотрю за Домом для тебя.

– Это та же работа, что и с колледжа, – пожимает он плечами, создавая на поверхности воды рябь. – Чувствую себя на месте, хотя мне повышают зарплату каждый год. А ещё мой начальник – мудак.

Я фыркаю.

– Подаёшь резюме в другие компании?

Дом качает головой.

– Почему нет?

– Это хорошая работа. Офис недалеко от дома. Мне не обязательно с неё уходить.

Я протягиваю руку и щёлкаю его по лбу.

Он хмурится и ловит меня за запястье влажными пальцами, прежде чем я успеваю отдёрнуть руку.

– За что это?

– Наказание. За то, что ты себя недооцениваешь. Ты заслуживаешь большего, чем дерьмового босса и сорок часов в неделю на работе, которая просто «нормальная».

Дом продолжает держать меня, изучая моё лицо. Затем его взгляд опускается, и я наблюдаю, как расширяются его зрачки.

С запозданием я понимаю, что моя кофта разошлась, обнажая чересчур явные соски, которые до сих пор не успокоились.

– И сколько же я стою, Мэдди? – его голос срывается на низкий хрип.

Чёрт бы побрал его и этот глубокий голос.

– Больше, – бормочу я. – Я не бухгалтер, сам придумай, как это посчитать.

Его губы сжимаются, но затем разжимаются.

– Тебе нравится эта кофта?

Я моргаю, сбитая с толку внезапной сменой темы, и бросаю взгляд на свою кофтёнку.

– Эм, ну… да? Наверное. В ней нет карманов, так что могла бы быть и лучше. – Закатываю глаза, предугадывая его ход мысли. – Ты сейчас попробуешь использовать это как метафору? Типа если я не всегда ношу свою любимую одежду, то и ты можешь не уходить с работы, которая тебя не устраивает?

Дом медленно качает головой.

– Просто хотел убедиться, что не испорчу то, что тебе нравится.

Его слова лишены смысла, а жаркая хватка на моём запястье не даёт мне сосредоточиться, чтобы их распутать.

– Что? Как испортишь?

– Вот так.

Дом резко тянет меня на себя, и я с головой падаю в воду.

К счастью, я сообразила, что происходит, достаточно быстро, чтобы задержать дыхание. Но это не мешает мне захлёбываться негодованием, когда я выныриваю.

Протирая глаза от воды, я замечаю, что Дом уже отплыл на середину бассейна. Он ухмыляется, и эта ухмылка выглядит на его лице слишком привлекательно.

– Гребаный ты мудак! – ору я так громко, что, скорее всего, разбудила всех гостей в бунгало. – Я тебя убью!

– Я в ужасе, – монотонно отвечает он, но ухмылка никуда не девается.

Моя мокрая кофта будет только мешать, так что я сбрасываю её с себя. Ткань медленно погружается в воду, напоминая обломки кораблекрушения. Потом я бросаюсь вперёд, не совсем понимая, что именно собираюсь сделать, кроме как отомстить.

Дом хохочет и легко уходит от моего выпада. Мои пальцы лишь скользят по его тёплой, натянутой коже бедра.

– Надо быть быстрее, – издевается он.

Я рычу и делаю обманное движение, будто собираюсь прыгнуть снова. Он ведётся и отплывает в сторону. Вот тогда-то я его и ловлю.

Обхватываю его шею рукой и цепляюсь ногами за его талию. Теперь, когда я полностью облепила его, как осьминог, мои пальцы находят его сосок, и я сжимаю его ровно настолько, чтобы он понял, что я серьёзна. Тяжело дыша, я впиваюсь взглядом в его глаза.

– Моли о прощении, или завтра полетишь домой с синяком на соске.

И только когда замираю, ожидая его ответа, осознаю, в каком положении оказалась.

Мокрая и прижатая к Дому. Мои шорты, пропитанные водой, всего в нескольких сантиметрах от его паха.

А моя майка, которая была белой, теперь настолько прозрачная, что он вполне мог бы нарисовать портрет моих сосков.

– Я…

Какой бы извинительный ответ он ни собирался дать, он запоздал. Из инстинкта самосохранения я решаю атаковать первой и скручиваю его сосок ещё сильнее.

Я ожидаю визга или отборного мата. Но вместо этого Дом… стонет. Мы оба застываем. Глаза широко распахнуты. Похоже, Доминик Перри только что открыл для себя новый фетиш.

Какое неудобство.

Я тут же разжимаю пальцы и отталкиваюсь от него, разбрызгивая воду вокруг. Дом медленно поднимает руку и потирает свою грудь, и мне приходится приложить все усилия, чтобы не смотреть, как двигаются его пальцы.

Я отплываю, нащупываю свою промокшую кофту и, таща её за собой, направляюсь к лестнице в мелкой части бассейна. Когда я вылезаю в прохладный ночной воздух, мне кажется, что половина воды застряла в моей одежде. Если бы я знала, что пойду купаться, то хотя бы взяла полотенце.

– Мэдди.

В голосе Дома звучит вызов: он осмеливается надеяться, что я просто уйду, не удостоив его ответом. Стиснув зубы, я разворачиваюсь к человеку, которого решила сделать своим другом. Ради брата.

Он смотрит на меня, всё ещё держа руку на груди, явно не зная, что сказать дальше.

И, чёрт возьми, я жалею его. Потому что в этом есть что-то… правильное. Видеть, как Дом хотя бы на мгновение выходит из своей привычной, ответственной роли, пытаясь просто поиграть, просто пошутить, просто быть – это размягчает мои защитные барьеры. Это заставляет меня хотеть дать ему понять, что шутки – это нормально. Что можно вести себя глупо, можно не воспринимать каждое своё решение с такой серьёзностью.

– Ты только молись, чтобы я завтра не вылила тебе на пах свой напиток, – предупреждаю я, нахмурившись так устрашающе, как только могу. – Было бы чертовски неудобно лететь с мокрыми штанами. Идеальная месть.

Его улыбка разворачивается медленно, неохотно. И от этого становится только прекраснее.

– Прости, что сделал тебя мокрой. – подначивает он.

Если бы он только знал.