Текст книги "Украденное счастье. Цветок на камне"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Его разбудил неповторимый, свежий, острый запах утра, а еще – солнечный свет, не торжествующий и безжалостный, как днем, а ласковый и нежный. Тигран открыл глаза и вместе с радостью, что ночь закончилась, его пронзило чувство одиночества. Мальчик невольно вспомнил мать и едва удержался от слез.
Он поднялся на ноги и увидел… тропу, которую не заметил вчера, когда было темно. Каменистая, мрачная, безлюдная, она ловко петляла меж скалистых обломков и явно вела к перевалу. Стараясь не обращать внимания на чувство неуверенности и голода, Тигран быстро зашагал вперед.
Вскоре он убедился в том, что не ошибся, и ему уже было все равно, кого он встретит, лишь бы выйти к людям. Его наверняка накормят, и, быть может, кто-нибудь подскажет ему, как найти отряд повстанцев, способных помочь жителям Луйса: после дня бесплодных странствий и проведенной в одиночестве ночи Тигран уже не полагался на себя.
Внезапно завидев всадников, мальчик инстинктивно бросился вперед и вдруг остановился как вкопанный. Это были арабы! Он давно привык с ходу узнавать их по одежде, по лицам, по характерной посадке.
Охваченный ужасом, Тигран побежал обратно. В надежде спрятаться, он свернул с тропы и очутился перед крутым подъемом. Не желая сдаваться, мальчик принялся взбираться наверх, но вскоре склон превратился в отвес. Земля осыпалась под пальцами, у Тиграна перехватило дыхание, в глазах потемнело, и… он кубарем скатился вниз, прямо к ногам поджидавших его всадников.
Один из них поднял мальчишку за шиворот, как щенка, и приподнял над землей.
– Куда и откуда ты шел? Где те люди, с которыми ты был? Кто твои отец и мать?
У Тиграна язык будто примерз к гортани – оцепеневший мальчик не промолвил ни слова.
– Не хочешь отвечать? – промолвил араб. – Тогда тебе сюда.
Он почти безо всяких усилий приволок ребенка к краю пропасти и сделал вид, что собирается столкнуть его вниз.
И тогда Тигран отчаянно закричал:
– Моя мама – Асмик Агбалян! Она сражается в этих горах, она приведет за собой много людей и отомстит за меня!
И тут же почувствовал, как сильные руки опускают его на землю.
Глава 9– Аллах милосерден! Наконец-то эта женщина у меня в руках! – сказал Абдаллах ибн Сабир, человек, который вот уже несколько лет кружил по тайным тропам нагорья. По его лицу скользили отблески жаркого красного пламени; ни на кого не глядя, он черпал ладонью рассыпчатый жирный плов.
– Нам удалось выяснить, что когда-то женщины из знатного армянского рода, рода Агбалян, в самом деле укрывались в селении Луйс, но сейчас они мертвы, – бесстрастно сообщил мужчина по имени Икрам, один из его приближенных.
Абдаллах поднял голову.
– Вот как? То есть по горам разгуливает призрак?
– Старшая из женщин умерла почти десять лет назад. Что касается ее дочери, один из наших людей утверждает, что знал эту женщину.
Абдаллах не сумел скрыть иронии. За годы странствий по дикому краю он вдоволь наслушался и беззаветной правды, и беззастенчивой лжи.
– Неужели? В таком случае позовите его сюда!
Икрам молча повернулся и вскоре явился в сопровождении неопрятного, мрачноватого человека, чья голова была повязана грязной тряпкой, а лицо покрыто колючей седоватой щетиной.
– Вот он. Его зовут Ибрагим.
Тот поклонился. Абдаллах ибн Сабир не выдержал и расхохотался.
– Это ты знал некую знатную женщину, жившую в этих горах?
Ибрагим опустил глаза.
– Я не был с ней знаком. Я… я ее хоронил.
Абдаллах подался вперед и вперил взгляд в собеседника.
– Это как?
– В то время я служил в Исфахане. Мне и одному моему товарищу поручили похоронить женщину, которая умерла в тюрьме. Тогда я, конечно, не знал, кого зарываю. Но потом про это много болтали. Ее звали Асмик Агбалян. Она убила начальника личной гвардии самого эмира. Эта женщина была очень красива, и ее замучили пытками.
Абдаллах прищурился.
– Служба в крепости спокойнее и легче, чем бесконечные разъезды по горам. Как ты здесь оказался?
– Там происходило много вещей, достойных осуждения верующего человека. – В смиренном взгляде Ибрагима мелькнуло упрямство. – Я не жалею о том, что покинул крепость. Мне милее сражение в честном бою.
– Сдается, ты снова ошибся, – усмехнулся Абдаллах и приказал: – Приведите мальчишку!
Когда Тигран предстал перед ним, Абдаллах серьезно произнес:
– Ты храбрый и вместе с тем лживый мальчик. Асмик Агбалян умерла.
– Ты сам скоро умрешь! – пробормотал Тигран и прибавил уже громче: – Моя мама жива!
– Тебе известно, где она?
Ребенок нахмурил брови.
– Нет.
– Где ты жил?
– В семье своего крестного. Когда в селение пришли ваши люди, я решил убежать в горы.
Губы Абдаллаха растянулись в притворной улыбке.
– А кто твой отец?
Тигран не знал, что ответить, он опустил голову и молчал; в это время кто-то из людей Абдаллаха промолвил с небрежной усмешкой:
– Сначала надо спросить, знает ли об этом его мать!
Оскалив зубы, будто хищный зверек, Тигран бросился в глубину шатра, готовый задушить обидчика, однако объятия сильных рук сковали его не хуже цепей.
– Погоди, малыш! – почти ласково проговорил Абдаллах. – Твой час еще придет. – И обратился к приближенным: – Накормите мальчика. Ни в коем случае не связывать и не бить. Просто следите, чтобы он не удрал.
Когда Тиграна увели, промолвил:
– Неважно, сколько будет потрачено времени и сил. Когда-то мои люди наткнулись на отряд хуррамитов, в котором была эта женщина и ее шакал, нечестивец, предавший свой народ и Аллаха. Мои воины погибли. Мы пытались отомстить, но эти люди неуловимы; к тому же они слишком хорошо умеют сражаться в горах. Я буду счастлив уничтожить предателя, равно как и женщину, которая посмела взять в руки оружие и пытается подать пример мужчинам!
– Если женщина и в самом деле мать мальчишки, все решится очень просто. Только надо ее отыскать, – сказал Икрам и заметил: – Куда с большим удовольствием я разорвал бы на куски араба, который сражается в рядах хуррамитов!
– Я тоже. Он связан с этой женщиной. Я слышал, он не отходит от нее ни на шаг. Думается, ради нее он готов пойти на все, что угодно.
– Сколько человек в том отряде? – спросил Икрам.
– Не знаю точно, но сдается, не меньше полусотни. Когда им случается нападать, они вылезают буквально из-за каждого камня!
Тигран не спал почти всю ночь. Мальчик терзался вопросом, правильно ли он поступил, назвав арабам имя своей матери. Тигран шептал его одними губами, дрожа от безумного желания увидеть Асмик, успокоиться в ее руках, от ее взгляда, ее слов и улыбки, которая так редко появлялась у нее на губах.
Арабы и их маленький пленник ночевали на большой высоте, где, казалось, звезды были рассыпаны не только вверху, но и внизу. То было завораживающее, фантастическое зрелище.
Утро встретило их мглой и холодком; протягивая руки к костру, Тигран жадно ловил ладонями горячий воздух.
После завтрака его привели в шатер Абдаллаха.
– Так как тебя зовут?
– Тигран.
– Ты знаешь грамоту? – спросил араб. – Сможешь написать своей матери?
Мальчик помотал головой.
– Плохо, – сказал Абдаллах и добавил: – Ладно. Надеюсь, эта собака сумеет прочесть то, что я написал.
– О ком вы говорите? – прошептал Тигран.
– О том вероотступнике, который всюду шатается за твоей матерью! Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Нет, – ответил мальчик, чувствуя, что приближается к разгадке самой большой и важной тайны своей жизни.
Камран стоял на узкой тропинке, подставив лицо свежему ветру, и смотрел на горы.
Асмик права: нет ничего надежнее этой крепости. Иногда ему чудилось, будто земля в этих краях изгрызена челюстями гигантского чудовища, и тогда он вспоминал медово-желтое, на диво спокойное полотно пустыни. Для Асмик горы олицетворяли свободу, тогда как ему они иногда казались тюрьмой.
Впрочем, у гор и пустыни было нечто общее, как у него и Асмик: одиночество и тайна.
Он и Асмик. Она все время будто от чего-то бежала, тогда как он отчаянно стремился что-то догнать.
Сегодня утром женщина внезапно побледнела и схватилась рукой за горло. Ее мутило. Позже, днем, Асмик, ехавшей на лошади, снова стало дурно. Камран пристально посмотрел на нее, но она ничего не сказала и резко отвернулась; как ему показалось, скрывая досаду. А если она и впрямь беременна? Что им тогда делать? Как сохранить ребенка?
Камран понимал Асмик: она не желала вновь рисковать своим сердцем. С другой стороны, ему хотелось, чтобы она подумала и о нем тоже. Да, у нее были дети и она их потеряла. Но он, он-то еще никогда не держал на руках часть своей плоти и своей души!
Сколько можно бежать от судьбы, когда-то надо сделать шаг ей навстречу!
Камран так сильно задумался, что не сразу заметил человека, который внезапно появился из-за камня. Араб в рваном халате и грязной чалме, не похожий на воина.
Асет и остальные находились неподалеку, Камрану стоило закричать… Хотя, скорее всего, ему удалось бы взять этого человека в одиночку.
Мусульманин предостерегающе поднял руку.
– Постой! – Его голос звучал спокойно и веско, взгляд был неподвижен и тверд. – Не убивай меня! У меня нет оружия. Я долго тебя выслеживал. Мне всего-то и нужно, что передать тебе послание. Ты умеешь читать? – И показал свиток.
Камран кивнул. Внезапно в груди похолодело, так что он едва мог дышать.
– Это хорошо. Здесь содержится кое-что интересное для тебя.
Мужчина нагнулся, положил свиток на тропинку. Потом по-вернулся и молча скрылся из виду. На прощание он окинул Камрана взглядом, который был красноречивее всяких слов.
Камран поднял свиток. Прочитать его здесь? Да, лучше сделать это прежде, чем он снова увидит Жасмин.
Он нетерпеливо развернул послание и быстро пробежал его глазами. Его руки слегка дрожали, а через минуту ему почудилось, будто его тело пронзила молния. Камран пошатнулся и закрыл глаза. Потом снова открыл. Он не знал человека, который подписался под этими сводящими с ума словами… И тот, судя по всему, тоже не знал о нем ничего, даже его имени, однако послание предназначалось именно Камрану, в этом не могло быть сомнений.
Мужчина замер. Выхода нет: надо рассказать Асмик правду. Но как?! Оживит это ее или убьет?!
Он вернулся в лагерь. Асмик сидела на большом камне и расчесывала волосы. В такие минуты Камран обожал наблюдать за плавными движениями ее рук, расслабленной позой, задумчивым лицом, за тем, как она склоняет голову набок и медленно водит гребнем по длинным, струящимся прядям. Эти драгоценные мгновения были одними из немногих, когда она представала перед ним женщиной, той женщиной, которую он полюбил и не чаял вернуть обратно.
В этот раз он не стал любоваться ею. Подошел и быстро произнес:
– Нам нужно поговорить.
Асмик кивнула. Она встала и откинула волосы назад – они покрыли спину черным блестящим плащом.
– Хочешь отойти?
– Да.
Женщина молча выслушала его. В ее лице не было ни кровинки. Она прижала руки к груди, будто стремясь удержать сердце, которое рвалось наружу.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Камран.
– Я? – испуганно промолвила она, будто очнувшись от тяжелого сна. – Не знаю. Мне страшно. Нам нужно пойти туда! Куда они нас зовут?
– Они описали место, но я не понял, где это.
– Прочти.
Он выполнил ее просьбу. Асмик покачала головой.
– Не знаю. Надо позвать Асета.
– Ты думаешь, мы должны кому-то об этом рассказывать?
Женщина посмотрела на него с укоризной.
– Эти люди – наши братья. Без их помощи нам все равно ничего не сделать.
«Мне они не братья», – с горечью подумал Камран. В этом случае он предпочел бы действовать один, но спорить с Асмик не хотелось.
Выслушав описание, Асет сказал:
– Это место находится неподалеку отсюда. Там две скалы, а между ними пропасть. По-видимому, они будут стоять на одной стороне, а мы – на другой. Что им от нас нужно?
Пока Асмик говорила, Камран напряженно размышлял.
– Тебе не кажется, что это ловушка? – спокойно произнес Асет, обращаясь к женщине.
– Я думаю, они говорят правду, – заметил Камран.
Асет метнул в его сторону уничтожающий взгляд, но ничего не сказал.
– Разве такое возможно? – вымученно и жалко промолвила Асмик. – Ведь Тигран…
– Тогда откуда они знают его имя?
– Могли узнать у жителей Луйса.
– Они хотят показать нам мальчика. Думаю, ты сразу узнаешь своего сына.
– Неужели мой сын жив! – в смятении прошептала Асмик и разрыдалась. Она не стеснялась Асета, хотя прежде не проявляла на людях никаких чувств. Камран тоже не стал таиться: нежно обнял Асмик и прижал к себе. Сколько раз он мечтал об этом моменте, как сильно ему хотелось увидеть ее слабой! Но сейчас это было слишком горько и жестоко.
– На свете все возможно, Жасмин. Вполне вероятно, что это не чудеса.
На ее губах появилась слабая улыбка, а в глазах – надежда.
Увидев это, Камран произнес то, чего не осмеливался произнести раньше:
– Разве ты видела трупы своих детей?
– Я видела, как обрушился наш дом, я нашла косынку Сусанны!
– А если их там не было? Если они успели убежать?
– Я не велела им уходить.
– Тогда все было спокойно. Но когда началось землетрясение… Не думаю, что твой… – Камран помедлил, ему очень хотелось сказать «наш», но его стесняло присутствие Асета, – сын настолько глуп, чтобы ждать, пока на него и сестру упадет крыша!
Асмик вновь зарыдала.
– Если… если эта последняя, самая безумная надежда окажется бессмысленной, мне останется только умереть!
– Мне тоже, – просто произнес Камран.
Асмик повернулась к Асету:
– Что нам делать?
Мужчина не медлил ни минуты.
– Мы должны идти туда.
– Вы пойдете со мной? – спросила женщина.
Асет усмехнулся. Его обычно холодные глаза были полны тепла и света.
– Ты была с нами все это время, дочка, с чего бы вдруг мы должны бросить тебя?
Остаток дня Асмик провела в одиночестве. Ни с кем не разговаривала, сидела, обняв колени и положив на них подбородок. Она слушала убаюкивающий шелест травы и думала. А Камран смотрел на нее издали и представлял, как бьется ее сердце, – звук, перед которым для него затихали все шумы мира.
Он понимал, что Асмик думает о возможной ошибке, своей оплошности и вине, вновь вспоминает прошлое, в которое так боялась заглядывать и которым жила. А Камран размышлял о том, чего потребуют арабы в обмен на Тиграна, если он и впрямь находится в их руках.
Вечером Асет коротко объяснил людям, куда и для чего они поедут утром. Возражений не последовало. Многие из этих суровых мужчин сами потеряли семьи. Глядя им в глаза, Асмик понимала: возможно, они ждут, чтобы она рассказала им больше, чем они знали, поведала о своих чувствах. Но она молчала, потому что происходящее казалось ей нереальным. А еще потому, что все эти годы она принимала близко к сердцу только свое горе и думала лишь о себе.
Разумеется, окружающие считали иначе. Асмик перевязывала их раны, выслушивала их истории, а если на их глазах появлялись скупые слезы, могла утешить даже не словом, а взглядом. Вместе с ними она мужественно выносила недосыпание, усталость, холод зимних ночей. Она спешила на помощь тем, кто бедствовал, и если б Асет и другие мужчины узнали, что она делает это ради себя, они бы не стали ее осуждать.
– Все это время я думала о себе. Только о себе, – призналась Асмик Камрану, когда они шли к обрыву, и он ответил:
– Главное, чтобы ты думала о себе именно сейчас.
И вот она стояла на скале – залитая лучами восходящего солнца, напоминающая медное изваяние. Гигантский красный шар вынырнул из-за серых скал, и пятна бликов усыпали землю, словно лепестки роз.
– Спрячься за камнем. Посмотри, Тигран ли это, но ни в коем случае не подавай голоса, – прошептал Камран.
Асмик порывисто повернулась к нему; от ее трепетного, живого взгляда у него защемило сердце.
– А если он станет меня звать?!
– Даже в этом случае. Послушайся меня, Жасмин, – взволнованно произнес он и тихо добавил: – Хотя бы раз в жизни.
Они вместе отошли назад, отступили за камни. Вскоре арабы показались на противоположном краю обрыва. Один из них вытолкнул мальчика вперед, а второй наклонился к нему и что-то сказал.
– Мама! Мама, ты там? – Звонкий голос ребенка срывался. – Это я, Тигран!
У какой женщины хватит сил совладать с чувствами при виде собственного ребенка, которого она давно оплакала?!
Камран был начеку. Он вовремя схватил Асмик, не дал ей выбежать вперед, зажал рот, подавив готовый вырваться крик. Она изворачивалась и кусалась, но он был безжалостен и тверд. Остальные мужчины стояли в растерянности, не зная, стоит ли вмешиваться.
– Успокойся, Жасмин! Если ты сохранишь спокойствие, то скоро обнимешь своего сына.
Их взгляды встретились, и Асмик все поняла.
– Ты не можешь…
– Могу. Ты – мать Тиграна, ты ему нужна. А меня он даже не знает.
В его словах звучали сожаление, горечь и – величайшее облегчение. В глазах, будто солнце в темной заводи, плескались любовь и ласка.
– Я не переживу этого…
– Переживешь. С тобой будут дети. Я уверен, что твоя дочь тоже жива.
Он ненадолго задержал руки на ее плечах, после чего вышел вперед и крикнул:
– Чего вы хотите? Что вам нужно в обмен на мальчика?
Арабы о чем-то совещались, потом один из них ответил:
– Тебя, собака!
Камран облегченно вздохнул и закрыл глаза. Внезапно перед ним пронеслась вся его жизнь; это продолжалось всего несколько мгновений, мгновений простительной, горькой и одновременно сладкой слабости. Помедлив, он сказал:
– Я согласен! Где и когда мы встретимся?
Пока они договаривались, Асмик дрожала всем телом. По щекам женщины катились крупные, тяжелые слезы. Она больше не считала нужным скрывать ни свою слабость, ни свою любовь. Только было слишком поздно…
– Сколько ошибок, сколько всего ненужного в нашей жизни, – прошептала она, когда он вернулся.
– Безупречен только Бог, человек несовершенен. Вероятно, так было задумано с самого начала, потому в том нет нашей вины, – сказал Камран.
У них было мало времени, чтобы проститься. Остальные мужчины предупредительно отошли на расстояние, чтобы Асмик и Камран остались одни.
Она обхватила руками его лицо.
– Любимый, любимый! Прости, прости за все! Ты помогал мне избавиться от горя и вины, а я тебе ничем не помогла!
– Я рад, что ты исцелилась, Жасмин. Теперь я уверен в этом, как и в том, что ты будешь счастлива.
– Без тебя?!
– Ты должна.
– Нет! – Она замотала головой. – Нет! Ты был рядом, ты меня защищал, ты позволил мне играть в жестокие игры…
Камран улыбнулся.
– Ты выиграла, Жасмин.
– Я проиграла. Все это время я не видела тебя, твою душу, не ценила того, что бы было смыслом твоего существования!
– Это неважно. Тебе казалось, что Бог отнял у тебя детей, потому что ты предала своих соотечественников, свою семью. Теперь ты вновь принадлежишь своему народу, Бог возвращает тебе сына и дочь – ты прощена.
Асмик попыталась взять себя в руки.
– Мы постараемся тебя спасти.
– Вы не должны рисковать, – возразил Камран. – Уходите, пока они не поняли, что вас намного меньше, чем им кажется. В первую очередь позаботься о Тигране. О себе, о своей дочери. Я никогда не говорил об этом, но… на самом деле я не заслуживаю ничего иного. Я оставил за спиной тысячи единоверцев, родину, халифа, в преданности которому клялся на Коране. Я убивал тех, в чьих рядах должен был сражаться.
– Ты сделал это ради меня.
– Да, ради любви к тебе, ради твоей любви. Она этого стоит. Но у меня нет и не может быть будущего.
Снега на самых высоких вершинах гор мерцали под солнцем и, словно белое пламя, врезались в голубое небо. А внизу весело пестрел цветами огромный луг. Эдельвейсы, тюльпаны, первоцветы и ирисы…
Камран осторожно ступал по яркому волнистому ковру; почему-то именно сейчас ему казалось важным не мять и не ломать хрупкие и нежные стебли. Позади остались Асмик, Асет и другие мужчины, а навстречу Камрану шел его сын. Камран знал; у него будет всего лишь миг для того, чтобы посмотреть на мальчика, заглянуть ему в глаза.
Человеческая жизнь складывается из многих мгновений, но сейчас Камрану почудилось, будто вся его жизнь состояла из одной-единственной секунды, той секунды, когда он поравнялся с Тиграном и встретился с ним взглядом. Эта секунда вмещала в себя весь мир, и она же была единственной ценностью в этом мире.
Камран сделал бы все, чтобы продлить этот миг, но чудес не бывает: мальчик быстро прошел мимо, а потом побежал вперед. И все же Камрану показалось, что помимо испуга во взоре Тиграна мелькнуло любопытство и… вопрос, вопрос, на который теперь ему сможет ответить только Асмик.
А потом было то, чего Камран не смог бы в точности описать, даже если б очень сильно захотел.
Сначала с ним говорили, но он не собирался отвечать на вопросы, потому что знал, что это бессмысленно. За все, что он совершил, он будет нести ответ там, за горизонтом земной жизни.
Потом Камран оказался на земле, и окружавшие его единоверцы уже ни о чем не спрашивали, только выкрикивали проклятия.
Над головой нависало злое, жгучее ярко-красное солнце, но кругом почему-то было темно. Руки и ноги сковала неподвижность. То, что осталось от его я, сосредоточилось в черепной коробке, будто в черном чреве. Камран не знал, понимают ли это люди, в чьи руки он попал; он испытывал облегчение от того, что больше не слышит их и не видит. Сердце то и дело останавливалось, а потом начинало стучать, но все слабее и реже. В душе не осталось ничего – ни страха, ни веры, ни сожаления, ни сил, – только капля надежды, похожая на росинку на стебле травы, росинку, чье появление не несет в себе никакого смысла; чьего исчезновения никто не заметит.
В то же самое время Асмик плакала и смеялась, обнимая Тиграна. Он пришел к ней словно с того света, но он был настоящим, живым. Никто никогда не испытывал такого счастья, как она, и никто не ведал такого горя, потому что плата за это счастье была слишком жестокой.
– Ты не погиб, ты со мной! – повторяла женщина.
– Да, мама!
– А Сусанна?
– Она жива. Сусанна осталась в семье дяди Вардана. Вот только, – мальчик прикусил губу, – их угнали арабы.
– Куда?!
– Не знаю. Приказали всем собрать вещи и куда-то повели. А я убежал – к тебе.
– Откуда ты знал, что я жива?
– Я в это верил, – просто сказал Тигран и спросил: – Тот человек, которого я встретил на лугу, когда шел к тебе, кто он? Он так на меня посмотрел…
Лицо Асмик было залито слезами.
– Тигран… это твой отец.
– Расскажи о нем! – попросил мальчик.
– Прости… Потом. Сейчас… я не могу.
При мысли о том, что случилось с Камраном, при воспоминании о добром и умном взгляде его темных глаз у Асмик замирало сердце. Этот человек любил ее глубоко, бескорыстно, терпеливо и нежно; отчего она не стремилась проникнуть в тайную жизнь его души? Почему не была счастлива тем, что в любой миг могла положить голову ему на грудь и услышать, как бьется его сильное, смелое и благородное сердце?
Ответ был ясен: потому что ее постигло ни с чем несравнимое горе. Но не только поэтому. Потому что она всегда считала их любовь в большей степени преступной, нежели чудесной, суровым проклятием, а не спасительным Божьим даром.
Вернувшиеся из разведки мужчины доложили Асету, что арабы отправились на запад, к берегам Зайенде-Руд и что, к сожалению, их слишком много.
– Должно быть, слились еще с каким-то отрядом, а теперь хотят соединиться со своей армией, – высказал предположение Асет и решительно произнес: – Нам их не одолеть. Прости, дочка, я не могу рисковать людьми.
Асмик опустила голову и долго молчала. Наконец промолвила:
– Мы тоже пойдем к Зайенде-Руд?
– Да. Как и собирались.
– Это хорошо. Туда угнали жителей Луйса, селения, в котором я прожила долгое время. Среди них моя дочь.
Часом раньше арабы снялись с привала, затушили костер, рассыпавший алые искры, костер, от которого струился дым, такой же красный, как обильно покрывавшая землю кровь. Казалось, здесь зарезали барана, хотя на самом деле это был человек.
Брезгливо поморщившись, Абдаллах ибн Сабир тронул ногой изувеченную человеческую плоть и произнес:
– Что с этим делать? Оставить на тропе, на съедение зверям и птицам, или сбросить в пропасть?
Никто не успел ответить: вперед выступил Ибрагим. Он еле слышно пробормотал, по привычке не поднимая глаз:
– Как бывший могильщик, я скажу так: трупы обязательно надо хоронить. Чем надежнее похоронен мертвец, тем спокойнее живым.
На мгновение задумавшись, Абдаллах махнул рукой.
– Вот и похорони эту падаль! Едва ли кто-то захочет притронуться к ней!
Когда Ибрагим приблизился к телу и склонился над ним, Абдаллах спросил:
– Он мертв?
Ибрагим протянул руку и коснулся шеи человека.
– Да, господин.
– Он так и не сказал нам, кто он, откуда и как его имя, – заметил кто-то, а другой араб произнес:
– Может, надо было отвезти его в Исфахан?
Абдаллах резко обернулся.
– Да кто он такой, чтоб таскать его за собой? Мне не нужно знать имя этого нечестивца, мне достаточно видеть его мертвым!
Ибрагим принялся за дело, когда остальные уже тронулись в путь. Он нашел удобную каменную нишу в углублении скалы рядом с тропой и опустил туда тело. Он заложил нишу камнями, но так, чтобы их было легко отодвинуть и чтобы внутрь проникал воздух.
– Ты не сказал нам свое имя, но Аллаху оно известно, и он один знает, как с тобой поступить, – пробормотал Ибрагим и поспешил прочь, изредка испуганно оглядываясь, будто ожидая, что мертвец выберется из могилы и бросится в погоню.
