Текст книги "Украденное счастье. Цветок на камне"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Кругом виднелись глубокие расщелины, острые скалы, кое-где усеянные редким кустарником склоны – застывшее каменное море.
Кто-то был смыт с тропы грязевым потоком, придавлен камнем, упал во внезапно разверзнувшуюся трещину – каменному миру не было до этого никакого дела; он, великий и нерушимый, был непонятен, как и Бог, придумавший человеческие страдания и горе.
Стояла чудная, спокойная погода. Ясное небо, легкий теплый ветерок. А вокруг – столько обрывов и круч! Они молча звали и манили в распахнутые объятия смерти, которая дарила забвение, однако Асмик не спешила.
Вот уже трое суток она брела, все медленнее, теряя силы, и думала о том, как могло случиться, что все эти годы она плыла по течению, не пыталась повлиять на свою жизнь. Асмик задавалась вопросом: если она вернется назад и сделает то, что должна была сделать несколько лет назад, возможно, тогда Бог совершит чудо и вернет ей то, что отнял?
Молодая женщина шла в сторону Исфахана по дороге, которая, как ей чудилось, могла привести обратно в прошлое. Начав все заново, она попытается отвести руку смерти, немилосердно протянутую к самым дорогим для нее существам.
Асмик удалось добраться до Луйса, она осталась невредимой, несмотря на то что кругом раскалывались и рушились горы. Ей довелось увидеть, как обвалился, рухнул в трещину ее дом, и она смогла вытащить из-под завала только косынку Сусанны.
С тех пор время остановилось. Ее дети погибли, и она сама тоже умерла. Ее сердце замерло, а душа угасла. По земле разгуливал ее труп. И он был опасен для всех, кто некогда посмел исковеркать ее жизнь.
Асмик кляла себя за то, что побежала навстречу арабам, думая, будто среди них будет Камран, и оставила Тиграна и Сусанну одних. Как она вообще могла влюбиться в человека, для которого «священная война» против иноверцев была естественным и привычным делом!
Иногда навстречу попадались люди. Кто-то испуганно шарахался от растрепанной женщины с безумным взглядом, кто-то не обращал на нее внимания. Когда наступала ночь, Асмик сходила с тропы и ночевала в кустах; она спала на голой земле, не ощущая ни холода, ни голода, ни жажды, ни усталости, ибо ложилась не потому, что хотела спать, а потому, что в темноте не было видно дороги. Однажды молодая женщина наткнулась на лежащий между камнями труп мужчины и без малейшего содрогания отцепила от его пояса кинжал.
Через несколько дней Асмик заметила вдали очертания города, в котором родилась, и из последних сил поспешила вперед.
Она дошла до своего дома и остановилась, воскрешая в памяти день, когда ее жизнь трагическим образом изменилась, вспоминая себя, беспомощную юную девушку, растерянно взирающую на тех, кто выгнал ее из родных стен, кто попрал и сокрушил ее будущее.
Асмик постучала в ворота и стала спокойно ждать, когда ей откроют. Кинжал она спрятала в рукаве.
Отворивший ворота воин уставился на женщину, будто перед ним возникло привидение. Оборванная, грязная, со свалявшимися волосами, сбитыми в кровь ногами, остановившимся взглядом обведенных темными кругами глаз, она представляла собой пугающее и отталкивающее зрелище.
– Что тебе нужно?
– Я хочу видеть твоего хозяина.
– Еще чего! – раздраженно произнес воин и хотел закрыть ворота, но в этот миг Асмик вонзила ему в шею кинжал.
Он взмахнул руками, захрипел и упал, обливаясь кровью. Не испытывая ни отвращения, ни страха, женщина распахнула ворота, оттащила тело в кусты и кое-как вытерла руки о траву и листья. Потом медленно пошла по дорожке по направлению к особняку.
Здесь мало что изменилось; деревья, кустарники, цветники выглядели ухоженными. Густая трава сверкала изумрудными росинками, в оконных переплетах играло солнце. Казалось, сейчас из дома гурьбой выскочат слуги, а после появятся Тигран Агбалян и его сыновья.
Слуги появились, однако это были арабы, мусульманские воины, приспешники Халида ибн Кудра, начальника личной гвардии эмира.
– Кто ты такая? Кто тебя пропустил? Убирайся отсюда!
– Я – Асмик Агбалян. Когда-то я жила в этом доме. Позовите вашего хозяина!
В голосе и взгляде женщины было нечто такое, что заставило мужчин доложить о ней Халиду.
Они сказали, что, хотя женщина и выглядит как оборванка, в ней и впрямь есть что-то необычное, и она явно пришла издалека. Халид спустился вниз. Начальник личной гвардии наместника не чуял опасности, потому что родился в Багдаде и привык к женщинам, похожим на безмолвные и безликие черные тени.
– Что тебе нужно? Кто тебя послал? – спросил он Асмик.
– Я хочу сообщить нечто важное, – прошептала она, приблизилась вплотную и изо всех сил вонзила кинжал ему в грудь. Асмик была уверена в том, что не промахнется, потому что очень хорошо знала, где находится сердце.
Весть об убийстве начальника личной гвардии самого эмира быстро облетела город. Однако имя женщины, схваченной воинами Халида ибн Кудра, держалось в строжайшей тайне. Охрана наместника была усилена в несколько раз, поскольку мало кто сомневался, что убийство одного из приближенных эмира должно было послужить предупреждением ему самому. Многие считали, что это происки персидской аристократии, использовавшей сошедшую с ума женщину в своих мстительных целях.
То, что Асмик безумна, первым заподозрил присутствовавший при ее допросе хаким Малик ибн Муслим. Допросом руководил сам Джафар аль-Сулами, правая рука эмира. Он задавал молодой женщине вопросы, а писец заносил ответы в протокол.
– Твое имя?
– Асмик Агбалян.
– Кто приказал тебе совершить убийство?
– Никто. Это было мое решение.
– Ты знала, кем является человек, которого ты посмела лишить жизни?
– Да. Несколько лет назад он выгнал нас с матерью из дома и забрал себе наше имущество.
– Откуда ты пришла?
– Я жила в небольшом селении в горах.
– Его название?
– Этого я не могу вам сказать.
– Где твоя семья?
– У меня никого не осталось.
– Где ты взяла кинжал?
– Сняла с пояса мертвого человека.
– Ты еще не знаешь, женщина, что полагается за убийство правоверного! – Джафар аль-Сулами повысил голос. – Почему ты решила это сделать?
– Потому что нет ничего страшнее беспомощности, невозможности что-либо изменить в своей жизни, ничего не значить в этом мире, – ответила Асмик.
Малик внимательно разглядывал женщину, совсем недавно бывшую поразительно красивой, а главное – живой. Джафар аль-Сулами тоже смотрел на нее. Под глазами черные тени, волосы свисают неряшливыми прядями, рубашка изодрана и сквозь прорехи видна обнаженная грудь, а на ней – кровоподтеки. Мужчина злорадно усмехнулся.
– Вижу, ты уже испытала ласку наших воинов. Поверь, это только начало!
– Господин, – наклонившись, шепнул хаким, – эта женщина не в себе.
– С чего ты взял? – резко произнес Джафар, раздосадованный тем, что допрос ни к чему не привел. – Она отвечает вполне разумно, просто не хочет говорить правду.
– Она сказала правду. Большего вы от нее не добьетесь. Она ничего не боится, ей все равно.
– Посмотрим! – раздраженно бросил Джафар и махнул рукой. – Уведите!
Хаким не выдержал и прибавил:
– Она мертва. Загляните в ее глаза!
– Вы догадались? – Асмик повернулась к Малику и улыбнулась такой улыбкой, от которой у видавших виды мужчин похолодела душа. – Да, я умерла. Вы можете делать со мной все, что хотите: я ничего не чувствую!
Ее увели и заперли в одной из башен крепости под надежной охраной двух воинов. Когда Джафар аль-Сулами доложил правителю о результатах допроса, тот ответил:
– Попробуйте еще. Если ничего не получится, прикажем казнить. Разобьем голову камнями на площади.
Через несколько дней молодой хаким Малик ибн Муслим отправился в предместье Исфахана, где жили ремесленники и низшие слои городского люда. Здесь можно было встретить арабских воинов, но знать сюда не заглядывала, и едва ли кто-то из соплеменников узнал бы Малика.
Он миновал базар под сенью многочисленных навесов и нерешительно вошел в один из темных, пропитанных сладковатым, дурманящим запахом виноградного вина кабачков.
Подбежавший мальчик-слуга быстро вытер деревянный стол и дрожащим голосом спросил гостя, что ему надобно. Араб сказал, что хочет выпить вина. Пророк строго-настрого запретил этот грех, но если Аллах позволил Малику увидеть то, что он увидел, то должен разрешить и то, что поможет ему забыться. Сегодня ему не помогли бы ни зеленый чай, ни ароматный кальян.
Едва Малик пригубил вино, как в кабачок вошел еще один человек, по виду тоже мусульманин, вошел и остановился, будто споткнувшись: после ослепительного солнца полумрак помещения показался непроглядно черным.
Молодой хаким присмотрелся – вошедший был явно ему знаком. Кажется, они вместе учились; на него вмиг пахнуло прошлым, густыми, теплыми, пряными запахами Багдада, в памяти воскресли светлые, радостные, беззаботные дни, когда он был счастлив, как бывает счастлив человек, который еще не знает своего будущего, а лишь мечтает о нем.
Сначала Малик хотел опустить голову и сделать вид, что не знает вошедшего, но потом все же поднялся навстречу.
– Фарид! Не узнаешь?
Тот замер и несколько секунд растерянно смотрел на старого знакомого.
– Не ожидал встретить тебя здесь…
Малик усмехнулся.
– В этом месте?
– В этом городе, в этой стране. Твой отец – известный человек; мне казалось, ты должен…
Фарид осекся, подумав о том, какой зыбкой может быть человеческая судьба и как легко впасть в немилость у сильных мира сего.
– Да, все так и было, все было хорошо, пока человека, у которого я служил, халиф не отправил в Персию, и я был вынужден поехать вместе с ним, – промолвил Малик и пояснил: – Я – личный врач эмира.
Фарид не удержался и присвистнул. Подумать только, как высоко можно взлететь в столь молодом возрасте благодаря личным связям! Впрочем, Малик всегда отличался от соучеников недюжинным талантом и диковинной проницательностью. Порой ему достаточно было внимательно посмотреть на человека, чтобы назначить верное лечение.
– А я уехал в Персию, потому что в Багдаде нечего делать без денег и связей. К тому же в стране, где живут люди иной веры, можно закрыть глаза на некоторые вещи. – Фарид кивнул на кружку с вином.
– Поначалу я был даже рад тому, что мне не придется всю жизнь сидеть в Багдаде, что я увижу незнакомую страну, других людей, – задумчиво промолвил Малик. – Так и случилось, однако мне пришлось понять, что некоторые человеческие болезни нельзя вылечить никакими лекарствами, а иным больным может помочь только смерть!
В этот миг подошел мальчик, которого подозвал Фарид, и молодым людям пришлось умолкнуть.
– Аллах дает каждому человеку определенные способности и возлагает на нас священный долг, который мы обязаны выполнить, – продолжил Малик, когда мальчик поставил вино на стол и ушел. – Я слышал об этом с детства и не сомневаюсь в справедливости этих слов. Однако прежде я не задумывался над тем, почему Бог сперва создает красоту, а потом позволяет разрушать ее самыми варварскими, жестокими способами! О нет, меня не страшит вид ран, болезней и смерти, я говорю не об этом…
Фарид понимал собеседника. Если он сам был довольно приземленным человеком и в первую очередь думал о материальных благах, для Малика все на свете должно было иметь какой-то смысл, содержать в себе высокое Божье намерение, направленное на то, чтобы сделать мир счастливым и справедливым.
– Что случилось? – спросил Фарид, хотя на самом деле не желал вникать в какие бы то ни было тайны. По большому счету он пришел сюда отдохнуть и предаться запретным страстям.
– Я несколько раз присутствовал при допросе одной женщины… Присутствовал как врач, хотя едва ли мог ей чем-то помочь! Невероятно красивая, столь же сильная, сколь и беззащитная! Они измывались над ней, не понимая, что она лишилась рассудка от страданий и горя, а ей становилось все хуже…
В глазах Фарида промелькнул интерес.
– О ком ты говоришь?
– Помнишь убийство Халида ибн Кудра?
– Неужели его убила женщина?
– Да.
– И ты знаешь, кто она?
– Знаю, – грустно произнес Малик.
Фарид откинулся на спинку сиденья.
– Наверное, она не из простых?
– Конечно нет. Джафар и другие считают, что ее подослали, но я-то вижу, что это ее личная месть, больше вызванная безумием, нежели желанием свести счеты с теми, кто отнял у нее все, что она имела.
– А что у нее было?
– Беззаботное девичество, любящие родители, богатство, мечты о будущем… – Малик сокрушенно покачал головой. – Мы идем по земле со знаменем Аллаха в руках, не видя того, что опустошаем не только земли, но и человеческие души…
– Мы боремся за веру, – мягко напомнил Фарид.
– Зачем? Почему? С недавних пор я перестал это понимать.
– Потому что наша вера несет в себе истину.
Молодой человек улыбнулся таинственной, горькой улыбкой.
– Истинны только любовь и справедливость.
Фарид тяжело вздохнул. Он не знал, завидовать Малику или жалеть его.
– Что это за женщина? Персиянка?
– Армянка, которая родилась в Исфахане. Ее имя звучит по-нашему очень красиво: Жасмин. Ее отец и шестеро братьев были убиты слугами эмира восемь лет назад.
Если Фарид ожидал услышать что-то интригующее, то он прогадал: вместо этого он услышал нечто настолько ошеломляющее, что едва не свалился со стула.
– Жасмин? Асмик Агбалян?!
– Да. Она назвала свое имя. А что тебе известно о ней?
Фарид горько усмехнулся.
– Один мой приятель влюбился в женщину по имени Асмик Агбалян несколько лет назад и до сих пор не может забыть ее.
– Ты шутишь!
– Нет. Его зовут Камран ибн Касир. Если б он узнал о том, что с ней случилось, наверное, сам сошел бы с ума.
В душе Малик был поэтом. Он хорошо понимал, что происходит с человеком, которому довелось встретить воплощение своих грез. Привычные ощущения, цели и мысли исчезают, уступая место чему-то яркому, неповторимому, совершенному. Отчасти он был таким же, как Камран, если не считать того, что Камран был воином, а не мирным человеком и давно познал ту сторону жизни, какую Малик смог изведать только сейчас.
– Я сочувствую твоему приятелю, – выдавил молодой хаким.
– Не знаю, стоит ли говорить ему правду? – задумчиво произнес Фарид. – Если б эту женщину можно было спасти…
– Забудь, – твердо произнес Малик. – Нет никаких шансов. Ее очень хорошо охраняют. В башню не может проникнуть никто, кроме доверенных лиц наместника.
– Что ее ждет?
– Если не замучают до смерти, то разобьют голову камнями на площади, как развратной женщине или воровке. Хотя, скорее всего, просто тихо задушат в башне.
– Это ужасно!
– Да, – сказал Малик, – вот потому я и сижу здесь с тобой, пью вино и думаю о том, что более не способен служить Богу по совести, а только от страха.
Глава 5Вардан стоял посреди пустой церкви и разговаривал с отцом Саркисом. В храме царила приятная, успокаивающая прохлада, все тонуло в мягком золотистом свете.
Молодой человек поймал себя на мысли, что в последнее время не часто ходит в церковь, хотя прежде не пропускал ни одной службы. С некоторых пор он ощущал слишком сильную вину перед Богом и чересчур много Божьей вины за то, что случилось с ним, его жизнью и жизнью близких ему людей.
– Ночи напролет я думаю о том, что мне делать, святой отец, и не нахожу никакого выхода, – говорил Вардан.
– Ты не хочешь оставлять этого мальчика у себя?
– Хочу или нет, не имеет значения. Я не могу разлучить его с сестрой, и у Тиграна нет других родственников, которые взяли бы его к себе.
– Проблема в твоей жене? – спросил священник. – Если так, я поговорю с Гаянэ.
Вардан мотнул головой.
– Не только. Да, она не любит детей Асмик, и ее можно понять. Гаянэ известно, что Сусанна моя дочь, и она не может справиться с ревностью. Впрочем, я надеюсь, это пройдет, ибо Гаянэ знает, что я никогда не брошу девочку. Но Тигран… Я не могу усыновить мальчика, потому что у меня есть собственный сын и наследник. И я не знаю, как объяснить Тиграну, что, когда он вырастет, ни один человек из нашего селения не отдаст за него свою дочь!
– Ты не любишь Тиграна за то, что Асмик родила его от другого мужчины, от человека не нашей веры?
– Он хороший и умный мальчик, – поспешно произнес Вардан и добавил: – Но… он чужой. Чужой для меня и для всех остальных. Я вынужден в этом признаться, хотя в свое время согласился стать его крестным отцом.
Священник немного помолчал, потом промолвил:
– Ты стал крестным отцом этого ребенка, потому что пожалел не его, а Асмик. А еще хотел быть поближе к ней.
– Да, потому что у нее не осталось близких. Ее все сторонились, ее не пускали в церковь.
– Еще не родился человек, которого я не пустил бы в церковь, – заметил отец Саркис. – В знак верности нашему Богу нам положено беречь и любить друг друга. Даже самая бедная церквушка – открытое окно, через которое человек видит Небеса. Беда в том, что эта женщина никогда по-настоящему не раскаивалась. Если б она пришла и попросила о помощи…
Услышав это, Вардан подумал об Анахите, осуждаемой отцом Саркисом за то, что она занималась гаданием. В отличие от других односельчан она не пожелала укрыться в церкви и погибла в собственном доме.
– Не попросила. И мы остались безразличны к ней, зная, что безразличие – не менее тяжкий грех, чем все остальные.
Священник смущенно кашлянул и сказал:
– Ты всегда стремился к тому, чтобы взять на себя ответственность за судьбу Асмик. Продолжай делать это в отношении ее детей, ибо смысл жизни на земле в вере, которая проявляется в добрых делах.
– Иногда мне кажется, что я принес Асмик только несчастье! – воскликнул Вардан, не в силах справиться с внутренней болью.
Отец Саркис тронул его за рукав.
– Ты был грешен, но ты любил ее, а настоящая любовь оправдывает все – в том числе и в глазах Иисуса.
Вардан отправился домой. В арыках журчала вода, омывая молодые саженцы, тени, лежавшие у подножия гор, манили прохладой, по берегам вытекавшего из-под нависшей скалы ручья голубели незабудки. Природа жила и цвела, и мало что напоминало о землетрясении, исковеркавшем столько судеб! Молодой человек с горечью думал о том, что раны земли затягиваются куда быстрее, чем раны человеческих душ и сердец.
Возле дома Вардан обнаружил Тиграна: мальчик сидел на корточках под забором, опустив голову. Мужчина досадливо передернул плечами; он еще не отошел от разговора с отцом Саркисом и от нелегких дум. Вардан старался полюбить сына Асмик, но не мог; возможно, и впрямь потому, что мальчик был похож не на мать, а на своего отца.
– Что ты здесь делаешь?
Тигран поднял голову, и Вардан увидел, что на его лице красуются две багровые ссадины, а под глазом чернеет синяк.
– Ничего. Просто сижу, – уныло произнес ребенок.
– Откуда это?
– Я подрался.
– С кем?
Мальчик вздохнул.
– С мальчишками. Я хотел познакомиться с ними и… поиграть, но они стали меня дразнить. Они называли меня арабчонком. Я полез в драку, но их было много…
Вардана охватили странные чувства. Этот мальчик не так давно потерял мать, но он был ребенком, а потому ему хотелось играть и общаться со сверстниками.
Мужчина не видел иного выхода, как рассказать Тиграну о его происхождении. Чем раньше мальчик узнает правду, тем больше времени у него будет для того, чтобы осознать свое положение и примириться с судьбой.
– Пойдем домой, – сказал Вардан и подал Тиграну руку.
Войдя во двор, они увидели горько плачущую, мокрую и грязную Сусанну. Оказалось, Аревик толкнула девочку и та упала прямо в лужу. Вардан выбранил старшую дочь, а Сусанну взял на руки и понес в дом.
– Что за крики? – спросила Гаянэ, которая возилась у очага.
– Аревик толкнула Сусанну, и она испачкалась.
Женщина подняла взор.
– А почему Аревик плачет?
– Я ее отругал.
– Иди сюда, – позвала Гаянэ свою дочь. Она прижала девочку к себе и принялась утешать.
– Ты показываешь детям плохой пример, – холодно произнес Вардан.
Гаянэ запальчиво тряхнула головой.
– А ты?! Ты всегда любил Асмик, а не меня и теперь защищаешь ее дочь, а не ту, которую родила я!
Мужчина ничего не ответил. Он сам переодел и успокоил Сусанну, а потом обратился к Тиграну:
– Я хочу с тобой поговорить.
Вардан провел мальчика в комнату, где стоял узорчатый деревянный шкаф на низких ножках, а вдоль стен тянулись обитые досками и завешенные коврами ниши, в которых хранились постельные принадлежности, инструменты и различная утварь. Здесь приятно пахло какими-то травами и царило древнее, казавшееся нерушимым спокойствие.
Тигран сел, сложил руки на коленях и замер, не представляя, что ему придется услышать.
– Мать говорила тебе об отце? – спросил Вардан, чувствуя, насколько ему нелегко начинать этот разговор.
– Нет. Только о дедушке.
– Да, – кивнул мужчина, – ты вправе гордиться своими предками по материнской линии. Что касается твоего отца… Мне тяжело говорить об этом, но… он был мусульманином, арабом. Этого не следует стыдиться, просто ты должен об этом знать.
– Не может быть! – вырвалось у Тиграна. – Почему мама мне ничего не сказала?!
Лицо Вардана было напряженным, бледным; он страдал от невидимой раны.
– Наверное, не знала, как объяснить.
Мальчик опустил голову.
– Я понимаю. Мой отец был плохим человеком. Она стыдилась и его, и… меня.
– Я не знаю, каким он был. Наверное, не таким уж плохим, если твоя мать связалась с ним вопреки нашим обычаям и вере, – пересилив себя, мягко произнес Вардан. – А тебя она никогда не стыдилась. Асмик очень любила и тебя, и твою сестру.
– Что мне теперь делать?
– Жить дальше. Не обращать внимания на злые слова.
– Я бы взял Сусанну и ушел, только не знаю, куда мне идти, – угрюмо произнес мальчик и опустил голову.
– Ты должен остаться здесь, – сказал Вардан и протянул было руку, чтобы коснуться головы ребенка, но потом отдернул. Раньше незримая тень проклятого араба стояла между ним и Асмик, а теперь – между ним и ее сыном.
Той же ночью у Сусанны начался жар. Ребенок задыхался и бредил. Каринэ, в чьей комнате ночевала девочка, пыталась справиться в одиночку, но под конец не выдержала и разбудила сына.
– Это началось около полуночи, – сказала она, когда Вардан зашел в ее комнату. Посмотрев в лицо сына, женщина добавила: – Она все время зовет мать.
Девочка стонала и металась по подушкам. Ее щеки пылали, полузакрытые глаза лихорадочно блестели, тщедушное тельце содрогалось от приступов кашля. Каринэ удалось напоить Сусанну целебной настойкой, а затем она приложила к ее ногам нагретые камни, но девочке не становилось легче.
– Если б Анахита была жива, я позвала бы ее, а так… я не знаю, что делать! – сокрушенно промолвила мать Вардана. – Попробую сходить за Сатеник. Она не столь искусна, как Анахита, но больше мне не к кому обратиться.
То ли от отчаяния, то ли еще по какой-то причине мужчина решил разбудить жену. Когда Гаянэ вошла в комнату, в ее взгляде не было и намека на сочувствие. Непроницаемое лицо, равнодушный взгляд.
– Я могу чем-то помочь?
– Да. Если побудешь с Сусанной, пока Каринэ приведет знахарку.
Ее губы скривились в странной, почти презрительной усмешке.
– Это мог бы сделать и ты.
– Девочке нужны женские руки. Руки матери. Но если матери нет… – Он не договорил, лишь покачал головой и скрипнул зубами.
Гаянэ ничего не ответила и села возле постели. За окном стоял мрак, из сада доносилась трескотня ночных насекомых. В медной посуде отражался огонь свечи.
Каринэ не возвращалась. Вардан долго ходил из угла в угол, потом вышел за дверь и стал ждать во дворе, под далекими равнодушными звездами.
Наконец его мать привела Сатеник. Та была моложе Анахиты и не столь искусна во врачевании. Осмотрев Сусанну, женщина сказала, что девочка тяжело больна и что следует полагаться только на Господа.
Кое-как дождавшись рассвета, Вардан побежал в церковь. Каринэ занялась домашним хозяйством и детьми, поскольку, покормив Сурена грудью, Гаянэ вызвалась посидеть с Сусанной.
Молодая женщина думала о муже, о том, как все это время он жил своей жизнью, о том, что он ей изменял и в результате был жестоко наказан. Та, с кем он грешил, умерла, и он был вынужден взять к себе не только дочь, но и ребенка, которого его любовница прижила от араба.
Внезапно женщина вспомнила старую Манушак и свою мать, которую она, Гаянэ, никогда не знала. Странно, что в ее руки тоже попала сирота, и горько, что она не может заставить себя относиться к девочке по-человечески!
Детское сердце забывчиво: пройдет несколько лет, и в памяти Сусанны останется лишь расплывчатый образ матери, по большей части сотканный из рассказов, чем из собственных впечатлений. Образ, который будет нечем заменить.
В этот миг малышка очнулась, ее глазенки беспокойно забегали, а дрожащие пальчики вцепились в одежду Гаянэ.
– Мамочка!
Женщина сидела спиной к окну, так что ее лицо было плохо видно, к тому же у Сусанны был жар, и она с трудом воспринимала происходящее. Гаянэ пробрала холодная дрожь. Вне всякого сомнения, покойница, чья душа витала в Небесах, видела то, с каким злобным равнодушием она, жена Вардана, относилась к ее детям, знала, что она позволяла Аревик обижать Сусанну.
Гаянэ бережно приподняла легкое тельце ребенка и ласково прижала к себе.
– Я здесь!
В тот же миг она ощутила, как с души свалился тяжелый камень. Сусанна обвила ручонками шею женщины и прижалась к ее груди.
– Наконец-то ты вернулась! – прошептала она и через мгновение крепко заснула.
Гаянэ осторожно опустила Сусанну на постель, потом сняла с себя сине-белые глазчатые бусы, которые служили оберегом, и надела на шею девочки.
Ребенок проспал до полудня; жар уменьшился, и девочке стало лучше. Однако, проснувшись, Сусанна потребовала, чтобы к ней позвали мать.
– Ее нет, – печально, но твердо произнес Вардан.
– Она есть, она была здесь, я слышала ее голос, она меня обнимала! – закричала малышка.
– Мама будет приходить к тебе в темноте, по ночам, так что ты не сможешь видеть ее лица, но она будет говорить с тобой, петь тебе песни и утешать тебя, – неожиданно нашлась Гаянэ и поймала благодарный взгляд мужа.
Сусанна немного поплакала, но смирилась. Гаянэ не отходила от нее, разве что отлучалась, чтобы покормить сына. Ночью она легла с девочкой, обняла ее и прижала к себе. Сусанна спокойно спала до утра и, едва открыв глаза, заявила Гаянэ:
– Ты была права, тетя, мама приходила и была со мной!
На глаза женщины навернулись слезы. Она чувствовала, как ее сердце откликается на призыв осиротевшего ребенка. Гаянэ принесла девочке игрушки Аревик, которая не без сопротивления рассталась с некоторой частью своих сокровищ, накормила Сусанну кашей из пшеничной муки с сахарным сиропом и сливками и напоила освежающим питьем из сыворотки.
Девочка заметно повеселела. Через несколько дней ее состояние улучшилось настолько, что она смогла вставать с постели. Собравшись с силами, Гаянэ объяснила дочери, что Сусанна ее сестра, и строго-настрого запретила Аревик обижать девочку.
– Тогда Тигран мой брат? – спросила Аревик. Ее большие темные глаза были не по-детски внимательны и серьезны.
Гаянэ на секунду задумалась. Она вспомнила мрачный, немигающий взгляд мужа, каким он обычно смотрел на мальчика, и ответила:
– Нет. Тигран не имеет к нашей семье никакого отношения.
Спустя две недели Сусанна окончательно поправилась, и Гаянэ повела детей гулять на горный луг. Молодая женщина несла на руках Сурена, а девочки шли рядом с ней. Они долго поднимались по тропинке, а потом очутились в мире, где так же легко потеряться, как и в прекрасном, необъятном море. В мире, где было только небо, горы, высокая трава и цветы.
Гаянэ родилась в этом краю и знала о нем все. Здесь земля ценилась на вес золота, а вода и вовсе была бесценна. Здешним жителям приходилось побеждать то, что победить невозможно, например камень. То, что было древним, как мир, здесь могло внезапно стать хрупким, как человеческая жизнь, и в одночасье исчезнуть.
Молодая женщина говорила девочкам, как называется тот или иной цветок, который они срывали, потом, сев на камень и положив спящего Сурена на расстеленное на земле покрывало, взяла тяжелую охапку душистых стеблей и принялась показывать Аревик и Сусанне, как плести венок.
В небесной вышине порхали и щебетали птицы, кое-где над травой вились тучки мелкой мошкары. Вокруг было так спокойно и тихо, как, наверное, бывает только в раю. Затем девочки бегали по лугу, а молодая женщина закрыла глаза и подставила лицо потоку солнечного света. Гаянэ неподвижно сидела на мягком, уютном травяном ковре, наслаждаясь теплом и покоем, пока не услышала радостные крики.
– Мама, мама! – кричала Аревик. – Смотри, какие красивые цветы я нашла!
Сусанна бежала следом, в ее руках тоже был букет, и она радостно восклицала:
– И у меня цветы! Они тоже красивые!
Гаянэ вздрогнула, понимая, что этот миг решит будущее и ее, и Сусанны. Женщина подняла малышку, дочь Асмик и своего мужа, на руки и ласково промолвила:
– Ты права, дочка, это очень красивые цветы! Они нравятся тебе и понравились бы твоей маме. Она так же станет приходить к тебе по ночам, а днем твоей мамой буду я.
У Сусанны был радостный взгляд, в ее темных глазах отражалось небо. В отличие от Тиграна она была еще слишком мала, чтобы понимать, что настоящая мать бывает только одна. Ей просто очень хотелось, чтобы мама всегда находилась рядом.
Аревик стояла рядом с матерью и настороженно смотрела снизу вверх. Она тоже что-то решала для себя.
Вечер прошел оживленно, девочки много смеялись. Только Тигран хмурился и молчал, хотя Вардан и пытался вовлечь его в общий разговор. Невеселые мысли мальчика блуждали где-то далеко, там, куда никому не было доступа.
Ужин закончился поздно, когда над гребнями гор взошел и поплыл серебряный шар луны. Этим вечером Гаянэ уложила Аревик и Сусанну в общей постели, в комнате Каринэ, а сама пошла в спальню, к мужу, который уже стоял возле кровати и снимал одежду.
Улегшись в постель, Вардан и Гаянэ долго лежали рядом и молчали. Наконец женщина промолвила:
– Наверное, год будет тяжелым. Землетрясение уничтожило много садов и полей.
– Ты права, – ответил Вардан и добавил: – Впрочем, я никогда не ждал легкой жизни, меня куда больше удивляло, если все шло хорошо.
«Тогда что говорить обо мне?» – подумала Гаянэ и спросила:
– Скольких работников ты думаешь нанять осенью?
Вардан ответил, и некоторое время супруги обсуждали хозяйственные дела. Потом мужчина неловко произнес:
– Я благодарен тебе за то, что ты хорошо отнеслась к Сусанне.
– Я вижу в ней не твою дочь и дочь твоей любовницы, а попавшего в беду, одинокого ребенка, – холодно ответила Гаянэ.
– Я тоже люблю девочку не за то, что ее родила Асмик.
Услышав имя соперницы, молодая женщина почувствовала, как на глазах закипают слезы, и, не выдержав, сдавленно произнесла:
– Ты не думал, каково мне приходилось, когда ты изменял мне, Вардан?!
– Не думал, – тяжело признался мужчина, – зато я думаю об этом теперь, когда понял, насколько ты добра и великодушна.
