Текст книги "Украденное счастье. Цветок на камне"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– Ты понял это только сейчас? Тебе нужно было измерить мое великодушие именно такой ценой, проверить мою доброту отношением к дочери Асмик? – В голосе Гаянэ звучала глубокая обида.
Внезапно молодая женщина подумала о том, что едва ли Вардан когда-нибудь задавался вопросом, красива ли его законная жена. Он всегда думал только об Асмик!
Гаянэ заскрипела зубами. Была ли она виновата в том, что всякий раз, когда по ночам ей случалось прижаться к горячему, сильному телу Вардана, ее наполняла сладкая истома, что, когда она смотрела в его красивое, гордое лицо, у нее от волнения и безумной радости кружилась голова. Что он и рожденные от него дети были для нее дороже собственной души!
Вардан никогда не задумывался, какую страшную сердечную муку она порой скрывала под непроницаемым или приветливым выражением лица. Гаянэ не помнила, чтобы муж когда-либо говорил, что любит ее. В их среде не принято открыто выражать свои чувства, и все-таки молодая женщина не могла поверить, что Вардан ни разу не признавался в любви ее сопернице.
В этот миг мужчина протянул руку и коснулся жены. Она хотела оттолкнуть его, отстраниться, но не смогла себя пересилить и покорилась его объятиям. Они давно не занимались любовью, и Гаянэ изнывала от желания. Все-таки Вардан не мог обойтись без нее, она слишком много значила в его жизни. Особенно теперь, когда она, Гаянэ, решила заменить мать его дочери, рожденной другой женщиной. Ведь Асмик канула в небытие, ушла туда, откуда не возвращаются.
Глава 6Над горной цепью Загрос, окружавшей Исфахан, нависла ночная мгла. Порой сквозь облака и зыбкие клочья тумана проглядывала полная луна, в лике которой было что-то тревожное, даже зловещее. Крепостные башни чернели, напоминая зубы великана или дракона. Порывы ветра походили на удары хлыста, а деревья гнулись и стонали, будто живые существа.
Камран вспоминал ночи в Багдаде, прекрасные теплые ночи, когда волшебный свет луны омывал спокойную землю, свободную от венца гор, но окруженную пустыней. Он чуть было не уехал туда, взявшись сопровождать один из караванов, который вез в халифат сокровища завоеванной страны. Едва ли ему довелось бы вернуться обратно. Наверное, он пришел бы к отцу, который на радостях пристроил бы сына в какое-нибудь багдадское ведомство, обнял бы мать, а через какое-то время женился на покорной, молчаливой, тихой, как тень, девушке и, возможно, со временем забыл ту, чье имя было выжжено в сердце подобно клейму.
Размышляя об этом, Камран говорил себе, что свобода – это умиротворение и покой, возможность избавиться от обязательств, которые не имеют смысла, разжать цепкие лапы реальности, скинуть с души воспоминания, которые душат, словно петля висельника. А потом к нему явился Фарид и поведал такое, что Камран и думать забыл о возвращении в Багдад.
Если прежде Камран вспоминал об Асмик со светлой грустью, то теперь, когда Фарид пересказал приятелю разговор с Маликом, содрогнулся от ужаса.
– Сначала я не хотел тебе говорить, но после решил, что это будет несправедливо и малодушно, – сказал Фарид и заметил: – Ты мужчина, так что, надеюсь, справишься.
В глазах Камрана застыл мрак, а его тело била дрожь.
– Что можно сделать? Как мне ее спасти?!
Фарид тронул приятеля за руку.
– Прости, но… это невозможно.
– Я достану столько золота, сколько будет нужно, – твердо произнес Камран.
– Воины эмира неподкупны: ты сам это знаешь. Стоит тебе заикнуться о взятке и о том, что ты хочешь принять участие в судьбе этой женщины, – и тебя схватят, замучают пытками.
– Тогда надо найти другой путь.
– Какой? Взять башню штурмом?!
Камран сцепил пальцы так сильно, что хрустнули суставы.
– Твой знакомый, этот Малик, сможет узнать, когда Жасмин поведут на казнь? Возможно, удастся освободить ее по дороге? Я попытаюсь найти надежных людей.
Фарид с сожалением покачал головой.
– Малик сказал, что едва ли казнь будет публичной. Скорее всего, пленницу убьют прямо в башне.
Камран вскочил и принялся ходить по комнате.
– Я придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю!
– Я не сказал тебе главного, – промолвил Фарид после мучительной паузы. – Малик утверждает, что Асмик Агбалян сошла с ума. Когда женщина совершала убийство Халида ибн Кудра, она уже была безумна. Иначе она бы не смогла это сделать. Она говорит, отвечает на вопросы, но в ее глазах что-то непонятное и страшное. Ее подкосило какое-то горе.
Камран почувствовал, как по жилам ледяной волной разливается страх, после чего его охватили всепоглощающая острая ненависть – к Небесам, к природным силам и людям – и огромное чувство потери. Собравшись с силами, он твердо произнес:
– Многое Аллах дает лишь раз в жизни. В том числе и любовь, настоящую любовь, от которой мы не в силах отказаться даже под страхом смерти.
– Что ты стал бы с ней делать, если б ее удалось спасти? – спросил Фарид и заметил, что в глазах Камрана стоят слезы.
– Носил бы на руках, осыпал розами…
– Но она не та, что прежде.
– Для меня она навсегда останется моей Жасмин, самым чистым и нежным на свете цветком.
– Сперва она сбежала от тебя, а после и вовсе уехала неведомо куда. Что случилось с ней за эти годы? Возможно, у нее были или есть дети, муж…
– И поэтому она не заслуживает свободы и жизни?!
Выражение лица Камрана сделалось жестким, ледяным.
Он был воином, ему много раз случалось видеть смерть и убивать, и все же в этот миг Фариду почудилось, будто приятель внезапно стал другим человеком. Будто он, как и Малик, перестал верить в то, во что верил прежде.
На следующий день Камран пришел к приятелю и заявил, что знает, как спасти Асмик. Выслушав его, Фарид попытался возразить:
– Малик никогда не пойдет на это. Он не станет рисковать своей жизнью.
– Ты говорил, что его глубоко потрясла судьба Жасмин. Нужно всего лишь признать, что она мертва. Едва ли после этого кто-то станет интересоваться, что случилось с трупом. Хочешь, я сам поговорю с Маликом?
– Нет, – вздохнул Фарид, – будет лучше, если это сделаю я.
И вот они шли, тревожно оглядываясь, огибая многочисленные постройки крепости, древние стены которой высились, как зазубренные ветром скалы, шли до тех пор, пока на темных камнях не вспыхнули узоры света и теней. Из мрака выступил молодой человек с печальным и умным лицом.
– Ее должны закопать на пустыре, за крепостью, – сказал Малик. – Нам надо спешить. Я дал женщине сонное питье, так что она не очнется. Впрочем, большую часть времени она и так была без сознания, потому что сильно ослабла.
По равнине гулял тоскливый, резкий ветер. Горы высились на горизонте мрачной стеной. Проглядывающая сквозь облака луна казалась ледяной. Над холодными звездами простиралась черная бездна. Трое мужчин не могли зажечь огонь и продвигались вперед почти на ощупь.
– Могильщики не заподозрят, что она жива? – прошептал Камран.
– Не знаю. Я завернул ее в плотную ткань.
– Она не задохнется?
– Не знаю, – повторил Малик. В его голосе звучала тревога.
Они спрятались в кустах и вскоре увидели, как двое мужчин несут большой черный сверток. Фарид и Малик вовремя удержали Камрана, который хотел броситься следом.
– Этого нельзя делать! – прошептал Фарид. – Ты погубишь всех нас!
Пока мужчины закапывали тело, Камран сотрясался от крупной дрожи. То, что он переживал в эти минуты, казалось невероятным. Его сковал невыносимый суеверный ужас, дыхание стало прерывистым и хриплым. У него на глазах живьем хоронили женщину, которую он любил, а он не мог пошевелить и пальцем, чтобы помешать этим людям! Чтобы не дать панике прорваться наружу и заставить себя оставаться на месте, Камран изо всех сил сжал зубы и вонзил ногти в ладони.
К счастью, мужчины не стали долго возиться; вырыв неглубокую яму и наспех закидав неподвижное тело землей, они быстрым шагом направились обратно.
Камран никогда не думал, каким страшным может быть запах свежей земли. То был запах могилы и смерти. Он лихорадочно разгребал землю руками, временами натыкаясь на что-то холодное и твердое, а после вспарывал тюк ножом, чтобы Асмик могла дышать.
Когда Камран подхватил на руки легкое тело женщины, его обуял такой восторг, что стало трудно дышать. В темноте он не видел ее лица, но чувствовал теплоту ее кожи и мягкость волос. Он ни на мгновение не усомнился в том, что это она, его Жасмин. Она дышала, она была жива!
– Я обязан вам жизнью, – коротко произнес Камран, обратившись к Фариду и Малику.
– Вы еще не знаете, что вам предстоит увидеть, когда наступит день, – заметил личный хаким наместника. – Возможно, вам удастся исцелить телесные раны этой женщины, но в остальном…
– Вы думаете, это… безнадежно? – прошептал Камран.
– Как известно, души лечат только Аллах и время, – уклончиво произнес Малик. – Мне остается пожелать, чтобы Бог был милосерден к вам, а время не показалось слишком долгим.
– Пойдем, – сказал Фарид приятелю, – я тебя провожу.
Камран нес Асмик темными улицами Исфахана, и ему чудилось, будто спустя восемь долгих лет он обрел второе дыхание и вторую жизнь.
Очутившись возле дома, молодой человек на минуту остановился, чтобы отдышаться, потом поднялся на крыльцо. Фарид вошел в дом следом за Камраном и зажег огонь.
Спина и плечи Камрана ныли, одежда пропиталась потом, но он ничего не замечал. Он смотрел на лежащую на диване Асмик и не мог описать свои чувства. Это сделали живые люди, его единоверцы, те, кто воевал под тем же знаменем, что и он. Камран знал, что больше никогда не захочет иметь с ними ничего общего.
– Ты позволишь мне ее осмотреть? – неловко произнес Фарид.
Камран заглянул ему в глаза.
– Конечно, ведь ты хаким.
Камран вышел в соседнее помещение. Комната была окутана мраком, кругом царила непроницаемая тишина. Ему чудилось, будто рядом притаился кто-то незнакомый и страшный, тот, от кого нет спасения. Камран не заметил, как приятель вошел в комнату, и вздрогнул от неожиданности, когда Фарид сказал:
– Ее пытали, над ней издевались. Она сильно избита, измучена, но глубоких ран нет. Будем надеяться, что она выживет.
Камран долго молчал, потом произнес ровным голосом:
– Мне удалось достать ее из могилы, отнять у земли и у неба. Я вправе считать, что она родилась заново, что теперь она только моя.
– Тебе нужно лечь и поспать, – сказал Фарид.
– Нет, я буду ждать.
– Чего?
– Утра. Пробуждения Жасмин.
– Прости, но оно может быть… страшным. Скорее, оно принесет тебе не радость, а разочарование и горе.
Камран ничего не ответил на это, а затем глухо произнес:
– Иди. Мне надо побыть одному.
– Я приду завтра, – пообещал Фарид.
Оставшись один, Камран задумался. Когда-то ему казалось, будто они с Асмик вылеплены из одного куска глины. Он жил этими воспоминаниями несколько лет. Однако теперь все изменилось. Он очень хотел отыскать Асмик и наконец нашел, но реальность была куда страшнее и безнадежнее, чем он представлял себе.
Камран не заметил, как заснул, а проснувшись, почти сразу вскочил на ноги и впился взглядом в лицо лежащей на диване женщины.
Асмик была жива, она спала. Длинные ресницы, спутанные волосы, бледная, покрытая синяками и ссадинами кожа. В уголке губ запеклась кровь, но они сохранили все тот же дивный младенческий очерк, и Камрану чудилось, будто он видит перед собой не многое испытавшую и пережившую женщину, а прежнюю, юную невинную девушку.
Молодой человек вышел на улицу. Пронизанный солнцем мир казался чудом, и Камран с надеждой подумал, что все будет хорошо.
Он вернулся в дом, и вскоре Асмик открыла глаза. Ее взгляд оставался мутным, но в нем виделся проблеск сознания. Руки беспомощно шарили по покрывалу. Она попыталась подняться, но не смогла.
Камран смотрел на нее с любовью и нежностью.
– Не бойся, ты в безопасности. Все позади. Ты меня узнаешь?
– Нет, – прошептала Асмик и с тревогой спросила: – Где я?
– В моем доме. Ты в безопасности, – повторил молодой человек и с надеждой произнес: – Я – Камран.
Женщина покачала головой. Было видно, что она очень слаба, но молодой человек не заметил в ее глазах безумия. Взгляд Асмик был так же чист, а голос столь же нежен, как прежде.
– Ты хочешь пить?
– Да.
Камран напоил ее, осторожно обтер лицо влажной тканью. Он испытывал смущение и трогательную неловкость. Асмик не сопротивлялась, она настороженно наблюдала за его движениями.
– Хочешь есть? – спросил молодой человек.
Она покачала головой.
– Тебе надо есть, чтобы восстановить силы, – промолвил Камран, вновь удивляясь тому, что в ее душе не видно следа страданий, не ощущается никакого надлома. – Сегодня придет врач, чтобы тебя осмотреть.
– Я больна? – Во взоре Асмик отражалось недоумение. – Почему я в чужом доме?
– Ты долго болела, – осторожно произнес Камран, не зная толком, что говорить. – Потому ты еще слаба и не можешь вставать.
– А где мои родители?
По телу Камрана пробежала дрожь.
– Что ты помнишь о своих родителях?
Асмик нахмурилась.
– Мой отец и братья отправились на встречу с эмиром. Мы с мамой остались дома.
– А что было потом? – осторожно поинтересовался Камран.
– Я не понимаю, – растерянно прошептала она.
– Сколько тебе лет? – спросил он, и его сердце замерло.
– Шестнадцать, – ответила Асмик и умоляюще промолвила: – Пожалуйста, отпустите меня! Я хочу домой.
Камрана бросило в жар.
«Это поправимо, поправимо с помощью любви и надежды. Главное, что она жива», – говорил он себе.
– Позже. Когда ты немного окрепнешь, – произнес он вслух, стараясь взять себя в руки. – А пока отдыхай.
Пальцы девушки вцепились в покрывало, в ее лице отразились тревога и страх.
– Кто вы? Что вы со мной сделали? Почему я не помню, как сюда попала?!
Камран хотел прикоснуться к ней, погладить по руке, по волосам, но ограничился тем, что произнес с величайшим сочувствием и нескрываемой любовью:
– Потому что ты была больна. Сейчас тебе лучше, и скоро ты окончательно выздоровеешь. Я твой друг, который никогда не сможет причинить тебе вред.
Асмик ничего не ответила. Женщина лежала неподвижно, и Камран решил, что она спит или же впала в забытье. Он с трудом дождался прихода Фарида и в ответ на его вопрос в отчаянии произнес:
– Да, она очнулась. Она меня не узнала, она отказывается от пищи, и… она думает, что ей шестнадцать лет!
– Вот как? – задумчиво произнес Фари.
– Да. Она не помнит ничего, что с ней случилось после того, как ее отец и братья отправились на переговоры с эмиром. Она не понимает, почему и как очутилась в моем доме.
– По-видимому, из ее памяти стерлось все, что причинило ей страдания. В отличие от Малика я не разбираюсь в душевных болезнях, но мне кажется, рано или поздно она все вспомнит. Только станет ли ей лучше от этого?
– Прошу тебя, посоветуйся с Маликом! – взмолился Камран.
Фарид покачал головой.
– Не знаю, согласится ли он сюда прийти, но я с ним поговорю. А пока я кое с кем тебя познакомлю.
Он поманил приятеля, они вместе вышли на крыльцо, возле которого стояла бедно одетая женщина.
– Я нашел ее в армянском квартале. Ее зовут Мариам, – сказал Фарид. – Я подумал, что тебе понадобится женщина, которая ухаживала бы за Жасмин.
– Но она может рассказать…
– Не расскажет. Она немая.
Камран провел женщину в дом и сказал Асмик:
– Она будет тебе помогать. Эта женщина не говорит и не слышит, но ты можешь объясняться с ней жестами.
– А где наша Хуриг? – спросила девушка.
Камран вздохнул.
– Этого я не знаю.
Малик прибыл в дом Камрана на следующий день и поговорил с девушкой. Асмик, напуганная присутствием такого количества незнакомых мужчин, сжалась под покрывалом и неохотно отвечала на вопросы.
Выйдя в соседнюю комнату, Малик сказал Камрану:
– Надо рассказать ей правду.
Камран содрогнулся.
– Обо всем?!
– Для начала – о гибели ее родителей. Она должна осознать, что с ней произошло. Будет лучше, если ее станет мучить знание, чем неведение. Мне кажется, правда подействует как горькое, но целебное лекарство.
Когда Асмик сообщили о том, что случилось с ее отцом и братьями, она сначала помертвела, а после забилась в рыданиях и с трудом проговорила:
– А моя мать?
– Мы точно не знаем, как она погибла, но нам известно, что ее нет в живых, – сказал Малик, а Камран закрыл лицо руками и прошептал:
– Неужели ей придется заново переживать то, что она уже выстрадала?!
– В ее случае это неизбежно.
– Вы убили моих родных, а теперь хотите погубить меня! – из последних сил воскликнула девушка, и Камран ответил, не скрывая слез:
– Клянусь, я не сделаю тебе ничего плохого!
Асмик замолчала. Она молчала два дня, и все это время Камран не находил себе места от тревоги. Ему казалось, что любимая угасает на глазах. Она пила воду и покорно принимала целебные настойки, которые приносили Фарид и Малик, позволяла Мариам обмывать свое тело и смазывать раны, но по-прежнему не съела ни крошки. Ее глаза были полны бескрайней, как небо, печали, а уста сомкнуты горем.
Камран не знал, как облегчить ее страдания. Чего бы он только не отдал за то, чтобы Асмик улыбалась, чтобы она выздоровела! Ему хотелось купаться в океане ее глаз, прикасаться губами к ее волосам, перебирать тонкие, нежные пальцы. А вместо этого он был вынужден смотреть, как она умирает!
Однажды утром Асмик внезапно произнесла:
– Я тебя вспомнила.
У Камрана замерло сердце, а она продолжила:
– Мы не были знакомы. Просто смотрели друг на друга, когда я ходила на рынок.
– Почему ты на меня смотрела? – прошептал он. – Я тебе нравился?
Асмик глубоко вздохнула, опустила веки и ничего не ответила.
– Я… я влюбился в тебя с первого взгляда и мечтал о том, чтобы ты тоже меня полюбила, – промолвил Камран.
Ее бледное лицо порозовело, и она сказала:
– Между мной и тобой невозможна любовь. Это стало бы преступлением.
– Любовь возникает согласно Божьей воле, она не может быть преступной.
– У нас с тобой разный Бог.
– Да. Но и тот, и другой учат любви.
– Твой принуждает убивать за веру, – сказала Асмик.
Камран осторожно присел на край постели.
– Клянусь, я больше никогда не стану этого делать. Почему бы тебе не попробовать получше меня узнать? Поверь, я исполню все твои желания, я сделаю так, что ты никогда не испытаешь боли. Главное, чтобы ты хотела жить.
– Зачем мне жить, если мои родные умерли?
– Ты молода и должна жить ради себя. Прошу, попытайся хотя бы немного поесть!
Асмик долго молчала, потом промолвила:
– Хорошо.
Камран едва не подскочил от радости. Внезапно краски мира показались сочными и яркими, а солнечный свет – ослепительным. Он послал Мариам на рынок с поручением купить самой лучшей еды. К счастью, Фарид и Малик заранее предупредили Камрана о том, чтобы он кормил Асмик понемногу и желательно легкой пищей.
Через несколько дней Камран отправился на рынок сам и накупил украшений и нарядов, однако женщина осталась равнодушной к его подаркам.
Когда Асмик попросила зеркало, Камран солгал, сказав, что в его доме нет зеркал. Он уверял ее в том, что она хорошо выглядит, а когда окончательно выздоровеет, станет изумительно прекрасной. Она в самом деле начала поправляться; прошла неделя, и Асмик уже сидела в постели, а затем понемногу начала вставать.
Камран не знал, как объяснить женщине, откуда на ее теле взялись следы жестоких истязаний, но она не спрашивала об этом. Лишь однажды обмолвилась, что происходящее кажется ей сном, что где-то на задворках сознания будто бы притаилась некая мрачная тень, которая мешает ей радоваться жизни.
– Ты только что пережила гибель родителей, – заметил он.
– Нет, – сказала Асмик и нахмурилась, – я не об этом. Мне кажется, что я нахожусь внутри какой-то сказки, а снаружи живет что-то иное, страшное, неизвестное… От чего ты меня спас? От кого я скрываюсь? Где все те люди, которые окружали нас, когда мои родные были живы? Неужели я осталась совсем одна и потому вынуждена жить в доме мужчины, да еще иноверца? Или ты меня обманываешь?
– Я говорю тебе правду.
Конечно, Камран понимал, что это похоже на жестокую игру, что рано или поздно реальность разверзнется перед Асмик во всей безысходной мрачности, но он надеялся на силу своей любви и милосердие Бога.
Камран знал, что должен быть счастлив, но он не был счастлив, когда смотрел на несчастную измученную женщину, которая не помнила своего прошлого и не знала своего истинного возраста.
Когда Асмик засыпала, Камран садился рядом и думал о том, что все эти годы он помнил вкус ее поцелуев, теплоту и аромат ее кожи, звук ее голоса и пламенные чары ее стыдливых и вместе с тем страстных ласк. Между тем он не ведал, где она провела последние восемь лет, выходила ли замуж, были ли в ее жизни другие мужчины, рожала ли она детей.
Он не знал, как заставить ее пробудиться, как помочь забыть горе. Камран был готов отдать ей свои мысли, свою жизнь, свою душу и тело и даже еще больше, если б она согласилась это принять.
То, чего ждал и боялся Камран, произошло внезапно, как и предвещал Малик. Однажды на рассвете, проснувшись в чужом доме, в чужой постели, Асмик почувствовала биение своего сердца. Она лежала свернувшись калачиком, словно в утробе матери, и прислушивалась к своему телу, опутанному нитями жил, по которым бежала горячая кровь. Она ощущала себя живой.
Тысячи воспоминаний возникали в ее голове: далекие и близкие, сладостные и горькие, они походили на стаю легкокрылых птиц. А над ними царило одно – мрачное, тяжелое, страшное, нерушимое, как гранитная глыба.
Асмик Агбалян было двадцать четыре года, она пришла в Исфахан, надеясь вернуться к истокам своей судьбы, что, конечно, было невозможно. Она убила человека, ее схватили и бросили в тюрьму, где издевались и пытали.
Однако она ничего не чувствовала, ибо обрушившееся на нее горе было несравнимо ни с какой другой болью. Ее дети погибли во время землетрясения, и это случилось потому, что она снова бросилась в погоню за призрачной, преступной мечтой.
Если б она осталась с Тиграном и Сусанной, им троим, вероятно, удалось бы успеть убежать в безопасное место. Или они погибли бы вместе и воссоединились на Небесах. Но она выжила, и ей не было прощения.
Асмик перевела взгляд на мужчину, который спал на полу возле ее ложа. Теперь она вспомнила, как страстно любила этого человека, желала его и ждала, несмотря ни на что. Его лицо было спокойным и удивительно красивым, и она видела, как сильно Тигран был похож на своего отца, так же как Сусанна – на своего.
Впервые за долгое время Асмик подумала о Вардане. Почему она ушла в Исфахан, не повидавшись с ним? Ведь он был отцом Сусанны и тоже очень любил девочку. Она принесла этому человеку только несчастье. Как и всем остальным.
Она не собиралась жить, но Камран спас ее от смерти и выходил. Разумеется, желая получить награду.
Его вещи и оружие валялись на полу. Асмик поднялась, нашла кинжал, приставила острие к его горлу и держала так, пока он не открыл глаза.
Камран догадался о том, что Асмик все вспомнила, но не потому, что она собиралась вонзить ему в шею кинжал, а потому, что у нее был другой взгляд – взгляд женщины на десяток лет старше той девушки, какую он видел вчера.
Он был безоружен, но он был воином, а потому мог легко выхватить у нее кинжал, однако же не стал этого делать, дабы не лишать себя надежды на ее доверие.
– Ты хочешь меня убить? – спокойно произнес Камран, не сводя с нее глаз.
– Да.
Она была очень красива – правильные, строгие, тонкие черты, казалось, неподвластные ни горестям, ни времени, и беспредельная глубина взгляда. Матовый цвет лица придавал ей сходство со статуей, тогда как волосы были черны как ночь.
От внезапно нахлынувших чувств у Камрана перехватило дыхание. Он пошевелился и едва не напоролся на острие.
– Почему?
– Ты меня обманул, – сказала Асмик. – Ты знал, что со мной случилось, и притворялся.
– Я никогда тебя не обманывал. Я не виноват в том, что в моей памяти ты осталась наивной и беззащитной шестнадцатилетней девушкой. Я полюбил тебя такой, моя Жасмин, но я люблю тебя и такой, какой ты стала, и мечтаю о том, чтобы ты тоже меня любила.
В течение восьми лет она желала услышать именно эти слова. Но сейчас они не имели никакого значения.
– Отныне я не способна любить.
– Мне казалось, прежде ты меня любила, – осторожно промолвил Камран и получил ответ:
– Тебя любила другая Асмик, которой больше не существует. Мое сердце – глиняный сосуд, упавший с высоты и разбившийся о землю.
– Человеческое сердце прочнее, чем ты думаешь.
Она усмехнулась, и эта усмешка показалась ему жуткой. Перед ним в самом деле сидела совсем иная женщина.
– Ты не знаешь о том, что случилось. У меня было двое детей, и они погибли во время землетрясения. Старший ребенок, мальчик, был твоим сыном, я зачала его в нашу первую и единственную ночь. Его звали Тигран, как и моего отца, и я окрестила его в нашей церкви. А еще дочь, которую я родила от другого мужчины.
Лицо Камрана исказилось от невыносимой боли.
– Мой сын?! Ты… ты говоришь, что он… погиб?!
– Я не знаю, насколько тебе тяжело это пережить, – прошептала Асмик, – но я… во мне не осталось места для иных мыслей. Даже самые радостные воспоминания о прошлом причиняют мне боль. Я думаю о платьях, которые носила Сусанна, о том, какие слова она произносила, о ее смехе, похожем на звон колокольчика. Однажды Тигран принес мне из леса целую пригоршню ягод – они были холодными и мокрыми, как и его руки, но взгляд моего сына излучал тепло и радость. Теперь мои дети одни, и я тоже. Я не покончила с собой, потому что, если я это сделаю, мы никогда не встретимся.
Заметив в глазах Камрана слезы, которые он не пытался скрыть, Асмик в бессилии опустила кинжал.
– Моему сыну было известно обо мне? – спросил он, хотя уже знал ответ.
– Нет. Я ему не рассказывала.
– Почему?
– Тебе не были нужны ни я, ни сын, потому что ты не приехал в Луйс.
– Я приезжал, – тихо ответил Камран. – Весной я не смог вырваться из Исфахана, и это случилось осенью. Я встретил в лесу человека, который сказал, что ты уехала из селения. Он ни словом не обмолвился о ребенке, зато говорил, что ты меня возненавидела.
Асмик вздрогнула. Вардан! Конечно, это был он. Он мечтал, чтобы она принадлежала только ему, и распорядился ее счастьем согласно своему желанию и воле.
– Тот мужчина, от которого ты родила девочку, был твоим мужем? – спросил Камран.
– Нет. Я не выходила замуж. У него была своя семья.
– Ты его любила?
Асмик долго молчала, потом ответила:
– Нет. Я любила и ждала тебя. Теперь это осталось в прошлом. Больше нас ничего не связывает.
Камран сел рядом с женщиной и обнял ее окаменевшие плечи.
– Мы оба оказались обманутыми, оба потеряли сына. Не лучше ли попытаться пережить это вместе? Ни одну из человеческих жизней Бог не пишет только черными красками. Я верю в это, несмотря ни на что. Ты – моя единственная любовь, и я хотел подарить тебе весь мир. Теперь я понимаю, что это невозможно, и все же… Когда-то ты совершила ради меня немыслимое, и теперь я намерен сделать то же самое ради тебя. Я отрекусь от прошлого, от тех людей, бок о бок с которыми прожил минувшие годы, если угодно – даже от своей веры. Ты хочешь этого, Жасмин?
Асмик размышляла. В ее душе чудовищным цветком расцветала жажда мести; женщина вспоминала слова матери, Сусанны Агбалян: «Никто не взялся за оружие, не попытался отомстить! Убийство не всегда зло, если убиваешь врага. Я бы с радостью уничтожила убийц своего мужа и сыновей, вонзила бы нож в тело любого араба, который посмел бы переступить этот порог!»
– Я желаю только одного, – ответила Асмик, – бороться с теми, кто лишил меня семьи, отнял будущее, завоевал эту страну, кто казнит нас за нашу веру.
– Но такая борьба влечет за собой убийство, кровь.
– Знаю. Именно этого я и хочу.
– Ты – женщина, ты не умеешь и не должна сражаться!
– Я научусь. Ты меня научишь. Если желаешь остаться со мной, если я в самом деле тебе нужна.
Услышав слова Асмик, Камран похолодел. Но он дал слово, он любил ее больше жизни и горевал почти так же сильно, как и она. А еще – не мог допустить, чтобы она погибла. Дороги назад не существовало. Дорога вперед была страшна и трудна, как все, что делается вопреки любви, милосердию и прощению.
Через несколько дней они тронулись в путь. Камран рассчитался с Мариам и с теми людьми, которые сдавали ему жилье. Купил лошадей, приготовил запас провизии и одежды. Ни Фарид, ни Малик не могли понять поступка Камрана, ибо он не просто оставлял прошлое за спиной, он переступал черту, отправлялся туда, откуда не возвращаются.
Камран об этом не думал. Когда он покинул Исфахан, все встало на свои места, он ощутил беспредельный покой, какой ощущаешь в пустыне. Камран держал холодную руку Асмик в своей, смотрел в ее потускневшие глаза и понимал, что они остались одни – во всем мире, во всей вселенной. И все же они опять были вместе. Или ему это только казалось?
Камран осознавал, что мысли Асмик пронизаны смертельным горем, что в таком состоянии ни надежда, ни вера, ни любовь не могут быть смыслом жизни.
Они поселились в заброшенной пастушьей хижине далеко в горах. Продукты покупали в селении, которое находилось в трех часах пути. Все это время Камран учил Асмик владеть клинком, ездить верхом на коне. Иногда ему начинало казаться, что он сам сходит с ума, ибо готовит любимую женщину к смерти. Когда он смотрел, с каким рвением и упорством она овладевает тем, что женщинам заказано от века, у него холодела душа.
В ту пору набирало силу движение хуррамитов [18], к которым присоединялись христиане. Как правило, они искали убежище в горной местности. Асмик хотела вступить в один из таких отрядов и сражаться с воинами халифа.
Камран знал другой путь спасения. Они могли бы укрыться там, где их никто не знает. Стали бы жить как муж и жена, а потом Асмик родила бы ребенка. Но он так и не осмелился предложить это любимой женщине, потому что знал: она его не послушает.
Когда они впервые ночевали в хижине, Камран лег рядом с Асмик и страстно произнес:
– Мы провели вместе всего одну ночь, ночь, которую я запомнил на всю жизнь! Мысли о тебе не покидали меня ни на одну секунду, а мое сердце обливалось кровью!
Камран сказал правду: Асмик была желанна ему восемь лет назад, он сходил по ней с ума и сейчас.
– Если тебе нужно мое тело, Камран, я отдам его тебе, – промолвила женщина. – Но ты должен знать, что отныне я не способна что-то почувствовать.
Будь его воля, он обладал бы Асмик до самого утра с неукротимой, бешеной страстью. Вместо этого он бережно обнял ее, покрыл лицо любимой нежными поцелуями и сказал:
– Мне нужно не только твое тело, но и твои сердце и душа. Я подожду. Подожду, пока ты сама меня захочешь. Я смогу ждать сколько угодно, даже если это время никогда не наступит.
