Текст книги "Исчезновение"

Автор книги: Лиза Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– За один раз?

– Да. Отсюда – пункт второй. Наш Эн-Эс недостаточно умен для того, чтобы провернуть крупную операцию. Ему нужно что-нибудь быстрое и простое. И потому вместо того, чтобы, скажем, наметить жертву заранее, следить за ней несколько дней, а затем попытаться похитить ее из дома или с работы, он полагается на случай. Предположим, это будет нетрезвая женщина, которая съехала на обочину посреди ночи. Конечно, не зная, кто она и откуда, как еще он может установить контакт? Разумеется, через местную газету. Может быть, мы были недостаточно расторопны, так что он решил выйти на связь. Пока что ничего сложного. У него есть мобильник жертвы, он использует аппарат для изменения голоса, который каждый дурак может купить в радиосалоне. Вот и все. Если он смотрит фильмы, то должен знать: от него сразу же потребуют доказательства того, что жертва жива. Он легко их предъявит – но опять-таки как? Да просто зароет где-нибудь на кладбище. Дело сделано – и вдобавок наш Эн-Эс может вволю похихикать, представляя себе детектива, который тщетно старается не потревожить усопших. Но, ей-богу, я посмеюсь последним. Потом Эн-Эс устанавливает предельный срок, потому что не хочет, чтобы игра затягивалась. Накануне он отправляет письмо в газету, поскольку должен быть уверен, что утром нас немедленно поставят в известность. Намекает, что убьет заложницу, чтобы нас подстегнуть. Держу пари, мы придем на кладбище и обнаружим новое требование денег и еще одну отсрочку – возможно, в пару часов. Черт возьми, может быть, даже еще одну карту! Оставьте деньги под таким-то могильным камнем, возьмите карту под таким-то деревом и найдете женщину. Быстро, чисто – неплохой способ заработать десять штук. – Кинкейд вытащил конверт, забрал копии и закрыл аппарат. – Позвольте мне кое-что у вас спросить. У вас есть десять тысяч?

– Да.

– Вы бы согласились заплатить выкуп за жену?

Куинси ответил не моргнув глазом:

– Да.

– Отлично. У нас будет хороший день. Начинаем охоту на лис.

– Не думаю, что дело в деньгах, – настойчиво сказал Куинси.

– Очередной параноик?

– Возможно. Но я знаю кое-что, чего не знаете вы.

– Что именно?

– Я знаю, кто такой Лис.

Глава 9

Вторник, 09.45

Дуги бродил по лесу. Он всегда бродил по лесу, не обращая внимания на дождь, ветер и холод. Ему было хорошо. Деревья, сосновая хвоя, зеленый мох, такой мягкий на ощупь, но далеко не всегда приятный на вкус. За утро Дуги попробовал три разных сорта. Один смахивал на грязь. Другой на хину. От третьего у него во рту защипало, и больше он его есть не стал.

Сейчас Дуги ковырял гнилой ствол. Толстое дерево свалилось уже давным-давно – возможно, когда Дуги еще не было на свете. Теперь оно превратилось в огромное сгнившее бревно, на котором росли грибы. Еще в нем жили сотни жуков. У Дуги была палка. Чем глубже он ею забирался в ствол дерева, тем занятнее были жуки.

Мальчику было семь лет. По крайней мере так ему сказали. Он не помнил своего дня рождения. Возможно, в феврале. Его первая приемная семья учредила специальный праздник в его честь – «день, когда ты к нам пришел». Это случилось в феврале. Его угощали тортом и мороженым.

Его первая приемная семья была хорошей. По крайней мере он не помнил ничего плохого. Но однажды приехала женщина в фиолетовом костюме и велела ему собираться. У него будет другая семья – «но не волнуйтесь, они тоже будут его любить».

– Дуги, – тихонько сказала женщина в фиолетовом костюме, когда они выходили, – не играй со спичками, взрослым это не нравится. Обещай мне, что больше не будешь трогать спички.

Дуги пожал плечами и дал слово. Позади него гараж первой приемной семьи лежал в дымящихся руинах.

Его вторая приемная семья не праздновала дней рождения. Здесь вообще почти ничего не праздновали. У его новой мамы было худое строгое лицо. «Для праздных рук всегда найдет занятие Сатана!» – говорила она и приказывала ему натирать полы или мыть посуду.

Дуги не любил заниматься рутинной работой. Это значило сидеть дома, а Дуги терпеть не мог находиться взаперти. Ему нравилось на природе. Среди деревьев. Там, где он чувствовал аромат земли и листвы. Там, где никто не смотрел на него с усмешкой и не шептался у него за спиной.

Во второй семье он прожил три недели. А потом подождал, пока родители уснули, подошел к камину и взял спички. Они никак не хотели загораться.

Он помнил перепуганное лицо своей приемной матери, когда она выскочила из спальни.

– Я чувствую запах дыма! Господи, пожар! Дуги! Что ты наделал, чертово отродье?!

Его приемная мать спала голой. И приемный отец тоже. Пожарные очень веселились, когда приехали на место происшествия. А потом они увидели Дуги – он сидел в ветвях гигантского дуба и слушал, как трещит и шипит огонь. Пожарные указывали на него пальцами и изумленно таращились.

Потом его отправили в приют. В центр для «малолетних правонарушителей», как ему сказали. Но женщина в фиолетовом костюме появилась опять. Дуги был слишком мал для исправительного заведения – так она сказала. У него еще оставался шанс.

Дуги не знал, что это такое. Он просто собрал вещи и отправился к следующей семье, которая жила в пригороде. Там не было ни леса, ни парка, ни даже приличного двора. Крошечный домик битком набит его новыми братьями и сестрами, которые на самом деле вовсе не были ему братьями и сестрами.

Дом находился всего в одном квартале от ночного магазина.

Дуги научился красть. Если взрослые держали спички вне пределов его досягаемости, он утешался воровством. Он начал с малого. Печенье, пончики, дешевые конфеты, которые лежали невысоко от пола, – то, что никто никогда не замечает. В первый раз он принес добычу домой, и одна из сестер все у него отняла. Когда он запротестовал, она поставила ему «фонарь», а сама села и ела конфеты, пока у него оплывал глаз.

Дуги запомнил этот урок. Он обнаружил нишу в задней стене здания автозаправки и стал прятать добычу там. Всегда приятно иметь собственный запас продовольствия. Иногда от одного взгляда на всю эту еду у него начинало бурчать в животе. Он хотел есть. Дуги уже понял, что хочет есть сильнее, чем большинство людей.

Однажды владелец магазина застукал его с полными карманами яблочных пирожков и схватил за ухо. Дуги заплакал и отдал все, что украл. «Я больше не буду», – пообещал он, вытирая нос тыльной стороной ладони. Из его рукава посыпались конфеты.

Так было покончено с семьей номер три.

Женщина в фиолетовом костюме решила, что Дуги требуется больше внимания. Семья, где много детей, ему не подходит. Мальчику нужен прямой контакт. Может быть, образец для подражания.

И его отвезли в четвертую семью, где познакомили с десятилетним «старшим братом» – Дереком. Дерек был бойскаутом, играл в футбол, в общем, был славным парнем и должен был оказать положительное влияние на Дуги.

Дерек подождал, пока погасят свет, а потом провел Дуги по дому.

– Видишь этот стул, сопляк? Это мой стул. – Удар в живот. – Видишь этот мяч, сопляк? Это мой мяч. – Удар тремя пальцами по почкам. – Видишь эту коробку? Это моя коробка. – Удар ребром ладони по шее.

Дуги выжидал дольше, чем обычно. Но однажды Дерек отправился на выходные к бабушке. Дуги поднялся в час ночи. Он начал со спальни. Стянул простыни с кровати «старшего брата», вытащил вещи из его шкафа, игрушки из ящиков. Прихватил стул, мяч, коробку и сложил на заднем дворе настоящую пирамиду. А потом, умудренный опытом, нашел канистру с бензином и облил кучу со всех сторон. Одна спичка – и…

Дуги лишился бровей и челки. С места преступления его немедленно увезла женщина в фиолетовом костюме. Она долго кричала на него – а он, лишившись всей растительности на голове, казался безмерно удивленным.

У Дуги были крупные неприятности.

Этот случай занесли в его досье. Больше никто не станет с ним возиться. Разве он не хочет иметь семью? Не хочет получить еще один шанс? Как он мог?

Он мог – потому что всегда так поступал, и поступил бы снова. Он знал это. И женщина в фиолетовом костюме знала. Дуги любил огонь. Ему нравилось чиркать спичкой. Нравилось смотреть, как пламя пожирает клочок бумаги, а потом лижет кончики пальцев. Ему было больно. Он обжигался бесчисленное множество раз, однажды у него даже вздулся пузырь во всю ладонь. Огонь причинял боль. Но это была приятная боль. Настоящая. Подлинная. Это был огонь.

И Дуги его любил.

Тогда его отправили к Карпентерам. Женщина в фиолетовом костюме сказала, что это хорошие люди. Честные, трудолюбивые. Они хотят усыновить трудного ребенка («помогай им Бог», пробормотала она). Несомненно, они смогут с ним справиться. Его новый приемный отец, Стэнли, умел обращаться с мальчишками. Он был тренером школьной футбольной команды и вдобавок вырос с четырьмя братьями.

Наверняка он сможет наконец ввести Дуги в какие-то рамки.

В его новой спальне имелся только матрас. Мальчику сказали, что если он хочет простыни, их придется заслужить. Если он хочет одеяло, его придется заслужить. Если он хочет игрушек… и так далее.

В кухне на стене висела замысловатая таблица. Выполни работу по дому – получишь очко. Попроси вежливо – получишь очко. Делай, что тебе говорят, – получишь очко.

Солжешь – потеряешь баллы. Будешь спорить – потеряешь баллы. Нарушишь правила – потеряешь баллы. И тому подобное.

Его приемные родители не собирались испытывать судьбу. Ни спичек, ни бензина, ни зажигалки в пределах досягаемости не оказалось. По крайней мере Дуги не мог их найти. Конечно, время на поиски было ограничено. Каждый вечер, едва било семь, его отводили в комнату и запирали.

В первую же ночь он проснулся в три часа и помочился в шкаф. Утром Стэнли вручил ему губку и заявил:

– Губкой или языком, но ты это уберешь, Дуги. Приступай.

Стэнли стоял над ним, скрестив мускулистые руки на широкой груди. Мальчик принялся за уборку. Зато на следующую ночь ему оставили ведро.

Он подождал до полуночи, а потом перевернул ведро и встал на него, чтобы дотянуться до окна. Его новый папа заблаговременно забил раму гвоздями.

Стэнли был неглуп. Дуги тоже.

Он потратил целых три дня на достижение цели. «Да, мэм, я помою посуду». «Да, мэм, я буду есть морковь». «Да, мэм, я почищу зубы». В награду Дуги получил простыню и маленький набор «Сделай сам», о чем он особенно просил.

На пятую ночь ребенок вновь вскарабкался на ведро и принялся, используя отвертку из набора, медленно и методично вытаскивать гвозди. Он провозился до четырех часов утра, но добился своего. А потом целых две недели мог входить и выходить когда вздумается. Дуги запирали в комнате – а в следующую минуту он уже вылезал и уходил в лес или бродил по городу в поисках спичек. Как бы то ни было, через три недели Стэнли его поймал.

Выяснилось, что приемный отец знает о наказаниях куда больше, чем Дуги.

Вскоре после этого его навестила женщина в фиолетовом костюме.

– Дуги, – сказала она, – ты понимаешь, что это твой последний шанс?

Казалось, она вот-вот заплачет. В ее глазах стояли слезы, нижняя губа дрожала. Дуги посетило какое-то смутное воспоминание. О каком-то месте, которого он не помнил. Что-то пронеслось в его сознании – как будто он ощутил некий запах или дуновение ветра на лице.

Ему захотелось подойти к этой женщине. Свернуться калачиком рядом с ней, прижаться лицом к ее груди – так, как делали у него на глазах другие дети. Ему хотелось, чтобы она его обняла и сказала, что все будет хорошо. Он хотел, чтобы она его любила.

А потом Дуги взглянул на ее фиолетовый костюм и подумал, как хорошо он будет гореть.

– Стэнли меня бьет, – сказал мальчик.

И все изменилось.

Дама в фиолетовом костюме привела к нему еще одну женщину, в джинсах. Новую знакомую звали Рэйни, она была адвокатом. Женщина сказала, что будет ему помогать. Ее работа – выяснить, что именно произошло, и определить, действительно ли в этой семье имеются проблемы. Если да, она поможет ему отстоять свои права. Если нет, попытается помирить его с приемными родителями, которые, если верить ей, пока еще не отказались от него, пусть даже, по словам Стэнли, Дуги и заслуживал «диаметрально противоположного отношения».

По крайней мере, Рэйни была не так уж плоха. Она тоже любила проводить время под открытым небом и не заставляла Дуги много говорить, особенно о том, что он чувствовал. Все чувства Дуги в основном были связаны с огнем, и в глубине души он понимал, что это делает его каким-то уродцем.

Дуги отодрал еще один кусок коры. Из отверстия в стволе выбежал большой мохнатый жук, и Дуги начал тыкать в него палкой. Жук был проворен. Дуги оказался проворнее.

– Дуги!.. – раздался голос позади него.

Он обернулся. Его приемная мама, в вылинявшем сером свитере, стояла на безопасном расстоянии, обхватив плечи руками. Она казалась усталой и несчастной. Она всегда казалась усталой и несчастной.

– Иди завтракать, Дуги.

– Я уже поел. – Он открыл рот, демонстрируя трех жуков.

– Дуги…

Она смотрела на него, он смотрел на нее. Между его губ зашевелилась ножка насекомого. Указательным пальцем он запихнул ее обратно.

– Ты сегодня видел Рэйни? – спросила мама.

– Что?

В ее голосе зазвучало нетерпение. Она отступила подальше от него – и от его набитого жуками рта.

– Ты видел сегодня своего адвоката, Рэйни Коннер? Она приезжала? Может быть, звонила?

– Нет.

– Ладно. Это все, что я хотела узнать.

– Они ее ищут?

Приемная мама остановилась.

– Что ты имеешь в виду, Дуги?

– Ее ищут? Она пропала?

– Ты что-нибудь знаешь, Дуги? Ты что-то хочешь мне рассказать?

– Надеюсь, она умерла, – сказал он, а потом снова отвернулся к бревну и выгнал из его недр еще одного жука. – Она мне соврала. Все вруны получают по заслугам.

Глава 10

Вторник, 10.42

Дождь наконец стих. Куинси смотрел, как облака отступают и там и тут из полумрака появляются темно-зеленые вершины прибрежных гор.

Рэйни любила эти горы. Она здесь выросла – в тени высоких, как башни, елей, на скалистом побережье. Она верила, что природа внушает благоговение, что в ее присутствии простые смертные трепещут. Когда Рэйни была счастлива, она шла в лес. Когда переживала, боялась, волновалась или радовалась, тоже всегда шла в лес.

Если у Рэйни была депрессия, она сидела в своей темной спальне, свернувшись клубочком, – Куинси это хорошо знал.

Кинкейд включил мигалку. Он сбавил скорость и казался погруженным в собственные мысли.

Когда пришло письмо, дело наконец обрело какую-то форму и Кинкейд нащупал почву под ногами. Теперь у него был противник. Ему бросили вызов. Он получил письмо, содержащее массу зацепок и логических задачек. Кинкейд мог теперь говорить по телефону, как генерал, выстраивающий войска в боевом порядке.

Куинси, наоборот, чувствовал, что начинает терять уверенность. Он был хорошо знаком с самыми разными преступлениями и лучше, чем кто бы то ни было, знал, к чему они порой приводят. И все равно он до сих пор не мог избавиться от ощущения некой иррациональности происходящего. Рэйни была опытна. Рэйни была сильна. Конечно, его беспокоило то, что она выпивала. Как беспокоило и состояние ее рассудка. Но он никогда не думал, что преступник может нанести ей физическое увечье.

И теперь, как бывало уже не раз, Куинси пожалел, что он агент ФБР. Он хотел бы быть инженером, учителем математики или даже фермером. Потому что тогда он был бы просто человеком, просто обеспокоенным мужем. И он утешился бы тем, что у него есть десять тысяч долларов, – да он заплатил бы в сто раз больше, лишь бы Рэйни вернулась к нему живая и невредимая.

Куинси говорил себе, что все будет хорошо. Твердил, что это всего лишь небольшая неприятность и уже через несколько часов он снова увидит жену.

Хотел бы он забыть о статистике – о том, что большинство похищений заканчиваются обнаружением трупа жертвы.

Кинкейд повернул, и вскоре передними замаячил Тилламукский музей воздухоплавания.

При нормальной погоде его трудно было не заметить. Устроенный в ангаре времен Второй мировой войны, этот музей считался самым большим деревянным сооружением во всем мире. Пятнадцать этажей, целых семь акров площади.

Они с Рэйни однажды были здесь вдвоем. Тогда Рэйни задумчиво посмотрела на него и сказала: «Знаешь, это отличное место, чтобы спрятать труп».

Ангар был частью военно-морской базы. Хотя тилламукскую базу расформировали в 1948 году, она по-прежнему выглядела внушительно. Приземистые длинные казармы, обширные тренировочные площадки, лабиринт дорожек на территории.

Помимо музея воздухоплавания здесь размещалась какая-то авиакомпания. А по соседству находилась тюрьма с увитыми колючей проволокой стенами и сторожевыми вышками.

Обжитой, но не слишком людный район. Учитывая то, что к музею постоянно подъезжают туристы, незнакомец никому не покажется подозрительным. Куинси убедился: даже после закрытия любой человек может беспрепятственно пройти по территории – особенно если он знает, что делает. Другими словами, это было идеальное место для противозаконных действий.

Следуя карте, они круто свернули направо, не доезжая музея, и оказались перед маленьким кладбищем, расположенным в центре обширной лужайки.

– Это католическое кладбище, – заметил Кинкейд, когда они оба вылезли из машины. – Может быть, у нашего Эн-Эс с этим проблемы?

– У нас у всех с этим проблемы, – отозвался Куинси и придвинулся, чтобы взглянуть на карту.

На то, чтобы соотнести примитивный рисунок с местностью, ушло некоторое время. Справа было нарисовано дерево, рядом с ним – куст. Никаких ориентиров – а деревьев и кустарников на кладбище росло в изобилии, и друг от друга они в принципе ничем не отличались.

– Скажу вам одно, – произнес Кинкейд. – Эн-Эс явно прогуливал уроки рисования.

– Мне кажется, не нужно слишком мудрить. Представьте, что здесь обозначены стороны света. Тогда кусты должны быть к югу от нас. Если мы встанем вот так…

– А крест обозначает место, – подсказал Кинкейд.

– Значит, вперед!

Полутораметровый гранитный крест изрядно пострадал от времени и непогоды. По краям он порос мхом, у его подножия пробивался папоротник. Могильная плита тем не менее сохранила изначальное достоинство. Последний приют целой семьи, она несла стражу вот уже более века.

«Прах к праху», – подумал Куинси.

– Ничего не вижу, – сказал Кинкейд. – А вы?

Куинси покачал головой и обошел могилу. Старая семейная гробница казалась нетронутой. Ни свежих цветов, ни взрыхленной почвы. Он нахмурился и вернулся назад.

Кладбище было действующим. Темные пятна свежевскопанной земли отмечали места недавних захоронений. Многие статуи были украшены яркими разноцветными флагами, несомненно, появившимися здесь после Дня ветеранов. Повсюду стояли вазы с букетами гвоздики, маргариток, роз. Куинси взял у Кинкейда карту и, сдвинув брови, посмотрел на нее.

– Сколько времени? – спросил Кинкейд.

– Десять пятьдесят восемь.

– Значит, до оговоренного срока у нас еще час. – Сержант окинул взглядом кладбище. – А если у нас еще целый час, то какие проблемы?

– Позвольте кое-что спросить, – заметил Куинси. – Оговоренный срок… А если мы ничего не найдем, как Эн-Эс об этом узнает?

У Кинкейда хватило выдержки, чтобы тут же не обернуться.

– Вы думаете, он за нами следит? – прошептал он.

– Или оставил наблюдателя. Или… камеру.

– Это непросто.

– Если этот тип установил беспроводную систему видеонаблюдения, полагаю, он не такой уж идиот, – сказал Куинси.

– Вот черт! Только этого нам и не хватало.

– Не думаю, что стоит сильно об этом беспокоиться.

Куинси обогнул могилу по более широкой дуге, на этот раз двигаясь более осторожно и пытаясь получше осмотреть окрестности. В кустах запросто может кто-нибудь прятаться. На старых, поросших мхом деревьях – тоже. А что касается камеры… ее легко установить на флагштоке, в корзине с цветами, в зарослях папоротника. Возможности воистину безграничны. Понадобится целая команда криминалистов, чтобы обыскать всю территорию. Вдвоем им никоим образом не управиться за час.

– Может, вы расскажете мне, кто такой Лис? – настойчиво спросил Кинкейд, пристально разглядывая рододендроны, дубы и все памятники выше полутора метров.

– Лис похитил двенадцатилетнюю дочь преуспевающего банкира в Лос-Анджелесе, – ответил Куинси. (Если пройти чуть левее, можно заглянуть за дерево. Ничего.) Он начал пробираться к рододендронам, по-прежнему двигаясь крайне осторожно, и вдруг заметил, что Кинкейд держит руку под пиджаком – примерно там, где у полицейских находится оружие. – Ее отец получил несколько писем с требованием выкупа – пятнадцать тысяч долларов наличными. И подпись: «Лис».

– Пятнадцать тысяч долларов не такие уж большие деньги.

– Дело было в 1927 году.

– Что?

– Перри Паркер, отец девочки, собрал нужную сумму. Следуя указаниям, он передал сумку молодому человеку, который ждал его в машине. На пассажирском сиденье он увидел свою дочь. Когда Перри отдал похитителю деньги, тот рванул с места, не выпустив Мэрион Паркер из машины. В конце улицы он выбросил ее труп на тротуар.

Куинси добрался до зарослей рододендронов. Он уже занес ногу для следующего шага, когда кусты вдруг зашевелились.

– Пригнитесь! – крикнул Кинкейд.

Куинси присел. Из кустов вылетел ворон.

– Мать твою! – Кинкейд выстрелил.

– Это всего лишь птица, Кинкейд! Прекратите стрелять, ради всего святого.

Кинкейд опустил пистолет. Он дрожал всем телом, глаза его расширились. Он снял палец со спускового крючка, но по-прежнему не менял позы, каждый мускул был напряжен. Куинси это чувствовал.

Его взгляд блуждал по сторонам, он ни на чем не мог сосредоточиться. Они оба сломались. Начали как профессионалы, а потом превратились в мальчишек, которые забрели на местное кладбище и насмерть перепугались.

– Я ничего не вижу, – отрывисто произнес Кинкейд.

– Я тоже.

– Уверен, если бы он был поблизости, то понял бы, что мы следуем его дурацкой карте.

– Наверняка.

Кинкейд глубоко вздохнул, потом выдохнул. Наконец его отпустило, пистолет снова скользнул в карман. Сержант сделал несколько шагов.

– В рапорте мне придется сообщить, что я открыл огонь, и все благодаря этой чертовой птице, – пробормотал он. Сержант, видимо, был страшно обескуражен, но по крайней мере не пал духом.

– И вдобавок вы промахнулись, – закончил Куинси.

– Ч-черт, мне следовало бы стать бухгалтером. Вы когда-нибудь об этом подумывали? Мой отец бухгалтер. Может быть, не самая интересная работа в мире, но зато он почти все лето свободен. А главное, вряд ли ему приходится бродить по кладбищам и искать таинственных незнакомцев. Сидит себе за столом и складывает цифры. Я так тоже могу.

– А я всегда хотел быть учителем. Конечно, пришлось бы по-прежнему проводить массу времени, общаясь с бандитами, но по крайней мере в самом начале их жизненного пути и до того, как они успеют убить полдесятка человек.

Кинкейд уставился на него:

– У вас интересный взгляд на вещи.

– На вечеринках я желанный гость, – заверил его Куинси.

Сержант вздохнул и принялся рассматривать землю в поисках крестика.

– Так что вы говорили? Насчет Лиса?

– Ах да. Мистер Паркер заплатил выкуп, и Лис выбросил из машины труп его двенадцатилетней дочери. У Мэрион были отрублены ноги, вытащены внутренности, а под веки подставлены проволочки, чтобы девочка казалась живой. Потом полиция собирала ее внутренние органы по разным районам Лос-Анджелеса.

Кинкейда, похоже, замутило.

– Господи Иисусе, неужели это правда?

– Это было очень громкое дело.

– В 1927 году? И ведь тогда еще не было жестоких видеоигр. Поверить не могу. Но ведь это случилось почти восемьдесят лет назад! Сомневаюсь, что сейчас мы имеем дело с тем же самым парнем.

– Разумеется, не с тем. Лис мертв. Мистер Паркер узнал в нем своего бывшего подчиненного. Его арестовали и через год повесили.

– Другими словами, к нашему делу он не имеет никакого отношения. – Кинкейд нахмурился. – Один подписался Лисом, другой подписался Лисом… Возможно, подумал, что это круто звучит.

– Настоящее имя Лиса – Уильям Эдвард Хикмэн, – негромко сказал Куинси.

Кинкейд замер.

– «У.Э.Х.».

– И обратный адрес – Лос-Анджелес.

– Ох, черт… Разве этот тип может быть нормальным? По-моему, даже в тюрьмах чересчур много смотрят телевизор.

– Псевдоним, карта, кладбище… – Куинси сделал широкий жест. – С чем бы мы ни имели здесь дело, я сомневаюсь, что все это только ради денег. Если преступник хочет денег, он угоняет самолет. А в случаях с похищением людей речь обычно идет о чем-то большем.

Кинкейд сузил глаза:

– Правильно. А теперь мой ход: сколько таких случаев было в вашей практике?

– Шесть.

– И сколько семей благополучно воссоединились?

– Треть. Двое из шести похищенных были возвращены живыми.

– А остальные четыре семьи заплатили выкуп?

– Да. Но это уже не имело значения. В остальных четырех случаях жертву убили в течение часа после похищения. Преступник изначально не собирался оставлять ее в живых. Держать заложника нелегко. Во-первых, если он знает похитителя в лицо, то потом сможет его опознать. Во-вторых, заложника надо где-то прятать, кормить, ну и так далее. Куда проще его сразу убить.

– Трое из них были детьми, – продолжал Куинси. – В том числе двухлетняя девочка. Потом мы поймали преступника. Бывший деловой партнер ее отца. Он полагал, что тот, выкупая его долю, задолжал ему кругленькую сумму. И он убил ребенка, надеясь получить пятьдесят тысяч долларов. В таких случаях… дело не в деньгах, сержант Кинкейд. Это всегда что-то личное.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже.

Кинкейд взглянул на часы:

– У нас осталось сорок минут.

– Полагаю, хватит и десяти. Если, конечно, вы принесете лопату. – Куинси указал на землю. У Кинкейда отвисла челюсть – и он бросился к машине.