Текст книги "Женский клуб по вторникам"
Автор книги: Лиза Коветц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
2
Живот
Живот становился больше с каждым днем. Теперь Эйми, будучи на седьмом месяце беременности, вынуждена была придерживать дверь своей квартиры коленом, при этом балансируя с парой пакетов из магазина в одной руке и одновременно пытаясь вытащить ключ из замка другой. Ключ не поддавался, словно слившись с замком в любовном объятии. Эйми дернула за ключ и чуть не потеряла равновесие. Поняв, что без помощи ей не обойтись, позвала: – Дорогой, выйди, помоги мне! В конце концов она опустила сумки на пол и обеими руками медленно вытащила ключ из замка. Потом прошла в комнату, рухнула на кровать и заплакала. Даже когда рыдания поутихли, она испытывала дискомфорт и никак не могла найти удобное положение.
Когда Эйми ложилась на живот, у нее начиналась изжога.
Когда ложилась на спину, слезы вливались обратно в глаза, а сопли – в горло, где их уже поджидала изжога.
Сопли должны победить изжогу, говорила она себе, но они душили ее.
Когда Эйми перевернулась на бок, то защемила какой-то нерв, а когда легла на другой – у нее онемела нога.
Ну в конце концов она уселась на стул с прямой спинкой на кухне, опустила руки на стол, а голову – на руки и заплакала с новой силой.
Никто ей не мешал. Она долго не могла успокоиться, пока голод и любопытство не высушили слезы. Почему его сегодня нет дома?
Ни записки на холодильнике. Ни письма в почтовом ящике. На ее автоответчике было лишь одно сообщение, но и то не от него. На его автоответчике их было пятнадцать. Стоит ли ей их прослушать? А вдруг она услышит какой-нибудь хихикающий женский голос? Вдруг она узнает об измене? Эйми распустила черный локон, который она намотала на палец, и нажала кнопку.
Бип. Сообщение о том, что одна работа отменяется. Другая переносится. «Проверь газеты. Там хвалебная статья о твоей последней выставке на Филиппинах». «Можешь ли ты в следующем месяце вернуться в Токио? Оплата – пять штук в неделю». «Твой объектив отремонтировали. Приезжай за ним». «Сегодня вечером не приеду домой, дорогая. Я работаю допоздна».
– Идиот, – сказала Эйми громко, – ты оставил сообщение для меня на своем автоответчике, придурок. Как я должна была его услышать?
И все же услышала. Может быть, он не особенно беспокоился о том, как предупредить ее, потому что знал: она обязательно исследует все возможные варианты, пока не найдет объяснение его отсутствию. Отсутствиям.
Эйми убрала упавшую на глаза прядь и задумчиво выглянула в окно, обхватив себя руками. Машинально она сжала свои груди, из-за беременности разбухшие до пятого размера. Сейчас уже рос не только живот. Волосы тоже начали расти неистово и лезли ей, в глаза спустя всего несколько недель после того, как она остригала их. А теперь еще и грудь. Эйми обрадовалась, когда ее бюстгальтер первого размера стал ей мал. Она была худой и плоскогрудой почти всю свою жизнь. Было здорово иметь грудь второго размера. Потом однажды утром на работе ей показалось, что у нее начался приступ астмы. Она сидела за своим столом, просматривая адвокатский контракт, когда вдруг поняла, что не может дышать. Будто ее грудь перетянули резинкой, которая душила ее. Эйми испугалась за жизнь ребенка и поспешила к доктору.
Водитель такси не на шутку перепугался, когда женщина через перегородку выдохнула: «В неотложку», и поехал так быстро, как мог. Медсестра быстро доставила ее в кабинет для обследований. Эйми сняла блузку, и врач сразу заметил глубокие следы от бюстгальтера на спине и плечах. Как только он разрезал ножницами ее белье, Эйми сделала глубокий вдох, чувствуя, как легкие до отказа наполнились воздухом впервые за этот день.
– Вы сегодня ели соленую пищу? – спросил врач.
– Копченую говядину, – с трудом выдохнула Эйми.
– Из-за этого вы отекаете. Везде.
Эйми посмотрела на разорванное кружевное белье, которое держала в руках.
– Первый ребенок?
– Да.
Но не первая беременность. У нее был выкидыш. И аборт. Аборты. «Не сейчас, не сейчас, – говорил он. – Мне нужно три, нет, четыре, нет, пять лет, и тогда я буду готов». И она была согласна с ним, хотя периодически пропускала прием таблеток. А потом она паниковала, потому что он паниковал, и соглашалась с тем, что ребенок сейчас им только помешает. Спустя семь лет она поняла, что больше не желает мучить себя и свое тело.
– Я перестаю пить таблетки, – заявила она ему, а потом повторила снова, чтобы он точно услышал. Он сказал «о'кей», и больше они это не обсуждали.
Он думал, что после того, как она годами принимала гормональные препараты, ей понадобится как минимум пара месяцев, чтобы забеременеть. Она думала, что скорее четыре. Они оба ошиблись. Тело Эйми было готово за две недели. Первые три месяца беременности ее месячные начинались как по часам. Потом прошел еще месяц, в течение которого Эйми надеялась, что первая задержка была вызвана стрессом. После трех положительных тестов на беременность ей нужно было время, чтобы найти в себе мужество сообщить ему. Когда наконец сообщила, он передумал, поэтому и она передумала, но доктор был непоколебим и категорически отказывался делать аборт женщине, в животе которой находился пятимесячный плод.
Эйми обрадовалась, а он рассердился.
– Наши карьеры! – кричал он на нее. – Как это скажется на наших карьерах?
Но прошло уже много времени с тех пор, как у Эйми была карьера. У нее была работа и дорогостоящее хобби. Она чувствовала себя сорокалетней женщиной, которой не хватало силы воли пожертвовать шансом стать матерью ради эфемерной карьеры фотографа.
Когда она объявила ему о своем решении, он не выдержал и разрыдался. Сначала Эйми почувствовала грусть и вину, которые сменились холодным отвращением, когда рыдания стали слишком сильными, слишком наигранными, слишком манипулирующими.
– Что ты натворила! – кричал он, проливая крокодиловы слезы. Они струились по его лицу, пока он, драматично прислонившись головой к дверному косяку их спальни, смотрел, как она собирает вещи.
Она захлопнула чемодан и вышла к лифту. «Более, боже, боже, – повторяла она про себя, пока лифт спускался. – Куда я пойду? Что я буду делать? Как я буду жить?» Спускаясь, она слышала голос Скарлет О`Хара. Четвертый, третий, второй этаж. На сердце было тяжело от осознания того факта, что она ушла от него. Она спустилась в вестибюль и стояла там, гадая, куда ей пойти. Эйми хотелось спрятаться от его разочарования тем счастьем, которое росло внутри нее.
В крошечной комнатке отеля «Челси» Эйми стояла голой перед плохо освещенным зеркалом и с изумлением смотрела на свой живот. И вдруг, словно маленький гоблин, из ниоткуда появился страх одиночества и сжал ей сердце. Может ли она позволить себе быть матерью-одиночкой? Достаточно ли у нее сил для того, чтобы пройти через это одной? И в момент этого болезненного приступа паники раздался телефонный звонок. Он нашел ее и умолял вернуться к нему. Его звонок убил гоблина. Это был просто тяжелый момент.
– Я тоже скучаю по тебе, – сказала она.
– Я не могу жить без тебя. Ты для меня все. Если ты хочешь этого ребенка, то можешь его оставить. Я люблю тебя. Пожалуйста, вернись домой, Эйми.
Он забрал ее из гостиницы, оплатил счет и отнес чемодан в такси. Когда они вернулись в свою квартиру, он открыл дверь и перенес ее через порог. Поставил чемодан между ночным столиком и стеной. Поцеловал в щеку. А потом исчез.
He сразу. Постепенно. Он начал больше работать, брать больше заказов вне города, ездить в Токио так часто, что даже заговорил о приобретении жилья там. Он сказал, что грядущее отцовство вынуждает его относиться к карьере серьёзнее. Теперь им нужна безопасность. И наличные. Спустя годы критики в адрес друзей и коллег, которые продались коммерческой фотографии, он нырнул вниз головой в денежный бассейн. «Фотографу нужно браться за работу, пока он популярен», – говорил он ей, уезжая снова и снова. Все может кончиться завтра, что тогда будет с ними?
У него было море идей. У нее тоже, но он выражал свои, печатая фотографии размером 7x5 футов. Она помогала ему платить за бумагу, помогала делать огромные снимки. Ее работы были не менее достойными, но она печатала их на бумаге размером 14х11 дюймов [2]2
36x28 см.
[Закрыть]. По окончании школы она получила высшую оценку, а он – агента.
Прямо перед ней на стене висели их работы: всего два снимка, оставшиеся после выпускного курса в чикагской школе, когда у них была совместная выставка с однокурсниками. Тот, что поменьше, принадлежал ей, больший – ему. Это была одна из его непроданных работ, фотография размером 7x5 футов с изображением вагины, лишь слегка прикрытая введенными в нее пальцами. Даже человеку, разбирающемуся в искусстве, понадобилось бы изучать это произведение минуту-две, прежде чем он нашел бы нужный ракурс и сумел бы понять, какие части человеческого тела изображены на фотографии. Были достойные предложения, но он отказывался ее продавать, отвечая всем, что моделью была Эйми, а он никогда не продаст ее киску.
На самом же деле в тот момент, когда он сделал эту фотографию, Эйми, одетая в рваные синие джинсы и футболку, стояла слева от «киски», держа отражатель, который бросал на предмет съемок идеальный свет. Как кто-либо мог поверить, что эта вагина с тусклыми и лишь слегка завивающимися лобковыми волосами принадлежала Эйми, оставалось для нее загадкой. Несомненно, это была вагина чистокровной англичанки. У Эйми было много достоинств, но английская вагина в их список не входила.
«Что я сделала с нами», – думала Эйми, блуждая по квартире и разглядывая снимки. Она остановилась перед сделанной ею фотографией в стиле ню. Та же модель, в той же студии, но более целостный подход к изображению. И разумеется, не пять футов в ширину на семь проклятых футов в длину. «У меня хорошо получалось, – подумала она. – Так же хорошо, как и у него. Почему я сдалась?» Глядя на стены, она понимала почему.
Эйми никогда не смогла бы состязаться с вагиной размером 7x5 футов. Она никогда бы не смогла быть настолько храброй в своей работе. Она никогда бы не сумела убедить себя потратить тысячи долларов, взятые в долг на то, чтобы напечатать пятнадцать огромных снимков обнаженных тел. Она не была способна привлечь такие большие ресурсы ради достижения собственных целей. «Что, если у меня не получится?» – спрашивала она себя перед очередной попыткой. Мысль о провале вызывала у нее приступ тошноты. Неумение вкладываться в работу во всех смыслах и неспособность рисковать уничтожали ее креативность.
Он, наоборот, мог бы питаться риском и гадить неудачами. Он не задумываясь, выпросил у нее и у родителей в долг деньги, необходимые для того, чтобы напечатать эти первые пятнадцать великолепных снимков. Стоять перед изображением, которое положило начало его карьере, было для нее так же болезненно, как получить удар в грудь. Для него работа была на первом месте. И ему было наплевать на все остальное – и на все претензии, и на все ее пожелания видеть его достойным, ответственным человеком. Он не был вежливым. Он был дерзким и безрассудным. У него была карьера, а у нее – работа.
«Я могу все изменить, – думала Эйми. – Я могу быть храброй. Я могу рискнуть». Она сидела за кухонным столом и подсчитывала цифры – действие, обреченное с самого начала. Даже при всех затратах на няню, она думала, что будет в состоянии позволить себе не работать целый год при условии, что будет жить экономно и немного денег займет у матери. «За год, – размышляла она, – я, безусловно, смогу создать то, что позволит мне шагнуть к той жизни, которая, как я полагала, ждала меня по другую сторону колледжа. Жизнь, где я была бы независимой, где сама решала бы, как мне проводить время». Глядя на него, она понимала, что есть мир, где люди не вкалывают с девяти до пяти (или, как в случае Эйми, с десяти до полседьмого), мир, где люди полностью предоставлены самим себе. «Все, что мне нужно, это создать нечто удивительное, что понравилось бы всем, нечто прекрасное, что я смогу продать».
Фантазии Эйми были слишком призрачны, в них было слишком много прорех, через которые воздух просачивался наружу. Она не могла противиться фактам. «Если я уйду с этого рынка труда, я больше никогда не вернусь обратно. Если я потеряю медицинскую страховку, я, может быть, уже никогда не смогу получить ее снова. Я больше не стремительная газель. Я передвигаюсь медленно, я – приманка для тигра, и мне нужна защита посильнее, чем несбыточная мечта о том, как сделать свою жизнь лучше».
Перемены – это прыжок в неизвестность, а Эйми необходимо было убедиться в наличии пола, перед тем как встать с кровати. Это было роковой ошибкой. Ей вдруг захотелось сорвать огромную блондинистую вагину со стены.
Когда Эйми становилось невыносимо грустно, она запиралась в фотолаборатории, где проявляла и печатала фотографии. Она чувствовала, что это помогает ей сократить количество шагов на пути к той жизни, о которой она мечтала. Даже сейчас у нее было четыре или пять катушек, ждущих своего часа. Они взывали к ней, чтобы она посмотрела, отобрала и напечатала с них фотографии, которые все могли бы видеть и обсуждать. «Дай нам жизнь», – умоляли они ее, но она игнорировала их призывы. Химикаты могли повредить ребенку. Поэтому Эйми продолжала бесцельно бродить по квартире.
«Когда он сказал «привет», мне нужно было уйти». Но ведь его взгляд заставлял ее чувствовать себя такой особенной. Он втянул ее в круг своей самовлюбленности – сладкий и притягательный, вызывающий привыкание, высококалорийный, но недостаточно питательный десерт. Ей следовало разглядеть содержимое и сбежать раньше.
Первый тревожный звоночек прозвенел, когда она захотела стать обладательницей кольца с бриллиантом, которое он не мог себе позволить. Он уверял ее, что на самом деле она не хочет этот камень, что она слишком серьезна для такой ерунды, ведь это всего лишь буржуйский символ. Не то чтобы она действительно хотела камешек. У этой просьбы были иные причины. Если он не изменит свою жизнь до женитьбы, он уж точно не станет приспосабливаться к тебе, когда вы будете женаты. А перемены – это неотъемлемая часть компромисса, которым является брак. Пара радостных часов в городском управлении – вот и вся их свадьба. Потом они поспешили в мастерскую, чтобы закончить работу над фотографиями для его выставки. В ту ночь, когда она стала его женой, она еще не осознавала, что вся их свадьба свелась к разговору с владельцем галереи.
– О, конечно, теперь все понятно, – вслух сказала себе Эйми, глядя на город через большие окна.
Она вспомнила, что той ночью была очень взволнованна, когда ее представили хозяину галереи. Она надеялась, что он вспомнит молодую невесту, когда откроется ее собственная выставка.
– Какое-то время жизнь была хороша, – поведала Эйми городу за окном.
Благодаря их молодости и страсти даже нищета казалась им частичкой великой богемной легенды. Искусство двигалось вперед. Фотографии продавались. Дни рождения пролетали, отпразднованные с бутылкой дешевого вина, разлитого по одноразовым стаканчикам. Потом, развешивая фотографии для выставки в галерее, Эйми упала с лестницы и сломала запястье.
Не должно было быть никаких проблем, но оказалось, что галерея не застрахована от таких несчастных случаев. У Эйми не было вообще никакой страховки. Неделей позже, когда ее пальцы распухли и стали похожи на крошечные картофелины, Эйми, горько рыдая, рассказала все родителям. Ее мать пулей примчалась в город, как медведица мчится по горам, чтобы спасти своего медвежонка. Две недели и десять тысяч долларов – запястье было вправлено, и рука спасена. Но Эйми тоже была сломана. А он, несмотря ни на что, продолжал куда-то спешить, уверяя ее в том, что их жизнь была великолепна. Он не хотел идти ни на какие компромиссы.
Если бы вместо работы было пьянство, футбол или покер, она бы с самого начала увидела все как есть. Сидя в одиночестве в их квартире, Эйми говорила себе: «Нужно было настаивать на большом кольце. Он бы никогда его не купил, и тогда я бы поняла, как много на свете вещей, которые для него важнее, чем я».
С этими мыслями Эйми потушила свет и легла в постель. Она лежала в темноте в ожидании сна. Ждала и ждала. Через некоторое время Эйми начала делать то, что обычно помогало ей расслабиться. Она ласкала себя и изгибалась, но сегодня от этого не было толку. Руку начало сводить. В безмолвной пустоте квартиры зазвонил телефон.
– Привет, малышка. Что поделываешь? – спросила мама.
«Ну, мам, я мастурбировала, но потом поняла, что на самом деле хочу пожрать».
Эйми зевнула и попыталась сформулировать честный ответ, который не встревожит мать.
– Я пыталась расслабиться, но почувствовала, что голодна. Думаю о том, не заказать ли мне лазанью.
– О-о-о, звучит здорово! – прокукарекала мать. – Не хочу отрывать тебя от ужина.
– Да, наверное, я встану и поем, – сказала Эйми. Она старалась, чтобы ее голос звучал оптимистично и легко, потому что не хотела волновать мать. Если та забеспокоится, она соберет чемодан и сядет на междугородный поезд.
– Звони мне, когда захочешь, милая. Папа спит как убитый, поэтому звони даже среди ночи.
– Эй, я в порядке. Немного устала и ужасно голодна, но в порядке.
– Что ж, заказывай лазанью. Когда я приеду в следующий раз, привезу тебе домашнюю.
– Я люблю тебя, мам.
– Конечно, любишь. И я люблю тебя.
Эйми повесила трубку и вернулась к исходной проблеме. Хотелось ли ей мастурбировать или она хотела лазанью? Она относилась к тому типу женщин, которые почти всегда предпочитают секс еде. Теперь же она не была уверена в своих желаниях. Она не знала, какое чувство было настоящим, а какое вызвано гормональным всплеском. Не была уверена, бросил он ее или проявлял ответственность единственным способом, который знал. Эйми натянула пижаму вылезла из постели и набрала номер закусочной, расположенной на нижнем этаже здания.
Деньги всегда становились предметом споров. Похоже, это была единственная проблема, которую они обсуждали. После несчастного случая с запястьем она вернулась в школу и собиралась начать работать в юридической фирме, куда можно было устроиться даже с ее незаконченным образованием. Он отговаривал ее. Они бы как-нибудь свели концы с концами.
– Я не хочу сводить концы с концами, – заявила она ему. – Я хочу жить. Я хочу медицинскую страховку.
– Ты лишишься свободы.
– Свобода дорогого стоит, – ответила Эйми. – Она стоит рук и ног.
– Нет, – засмеялся он. – Только руки!
Она тоже рассмеялась, на мгновение, разделив с ним браваду черного юмора. Той ночью они ходили на открытие выставки, пили кофе и занимались любовью на рассвете. Она опоздала на занятия в школе в первый день, но не пропускала их во второй и ни в один из дней после этого. Она окончила школу с отличием и вышла на работу, которая требовала от нее раннего появления в офисе каждое утро, в то время как он продолжал жить жизнью, позволявшей ему не возвращаться домой по ночам. Он приходил за пару часов до того, как Эйми надо было быть на работе, прыгал в постель и будил ее.
– О, ты не спишь? – спрашивал он.
– Уже нет, – ворчала она.
– Значит, мы можем заняться любовью?
– Нет.
– Я читал, что секс во время беременности – удивительная штука. Все так считают.
– Не в семь утра.
– Вот как, сейчас семь?
Люди, которые никогда не знают, который час, должны умереть. Если они делают это нарочно, чтобы акцентировать собственную необременённость, тогда они перекладывают ответственность на чьи-то плечи. В любом случае Эйми начинала думать, что такой проступок должен караться смертной казнью.
Эйми встала, выпила стакан молока и задумалась о том, пройдет ли когда-нибудь изжога. Потом она прикончила ореховое масло и сандвич с холодцом, ожидая, пока из закусочной принесут лазанью без соли. Закусочная на нижнем этаже была особым, дорогим удовольствием, которое Эйми не могла позволять себе ежедневно. Однако в последнее время из дальних стран стали приходить конверты с цветными марками, и, открывая их, она находила там чеки на внушительные суммы, выписанные на его имя. Она вносила деньги на их общий счет и брала в банке наличные, чтобы оплачивать аренду и другие расходы. Она стала постоянным клиентом закусочной, заказывая у них еду три-четыре раза в неделю.
Героиня фильма «Ребенок Розмари» не считала себя сумасшедшей, когда со зверским аппетитом пожирала сырую печенку, стоя перед холодильником посреди ночи. Мысленно прокручивая эту сцену, Эйми поглощала свою пасту, размышляя, не стоило ли ей заказать порцию печенки. Потягивая воду и молясь о том, чтобы в желудке нашлось место для проглоченных ею калорий, Эйми села на кушетку, собираясь хорошенько подумать о своей жизни. И сразу же заснула.
На следующее утро Эйми проснулась в своей постели в пижаме. В вазе на ночном столике стоял свежий цветок, рядом – стакан сельтерской воды, немного печенья и маленькая записка со словами «Я люблю тебя». Следы его присутствия. Но сам он уже ушел. Эйми выглянула в окно. Она повсюду искала радость, которой ей так не хватало.
А ведь радость была внутри нее. И пусть эту радость омрачали потери и несварение желудка, через три месяца у Эйми должен был родиться ребенок.
И тяжелее всего было то, что ее муж даже не мог посмотреть ей в глаза.
