Текст книги "Женский клуб по вторникам"
Автор книги: Лиза Коветц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
3
Задницы и ноги
– «Она расслабила ноги и ощутила прикосновения теплого, влажного языка, заскользившего по ее икрам. Глоток ледяного скотча легко пролился в горло, и она почувствовала, как мышцы расслабляются и как впервые за долгое время спадает напряжение задней большеберцовой мышцы».
– Бог мой! Неужто она пишет о своей заднице? – воскликнула Лакс.
Эйми вспыхнула, в комнате воцарилось молчание.
– Нет, не о своей заднице. – Эйми старалась не шипеть.
– А звучит именно так.
– Нет!
– На самом деле в этом нет ничего плохого. – Брук почувствовала, что ей стоит вмешаться.
– Вот моя задница – улица с односторонним движением, это точно, – убежденно сказала Лакс.
Эйми выжидала. Это было не то, чего она хотела. Может, ей стоило уйти из клуба и найти утешение в группе поддержки, созданной специально для беременных женщин? В Интернете можно было найти много подобных групп. «Я не готова говорить о подгузниках и геморрое, – убеждала себя Эйми, – я хочу оставаться в мире взрослых до тех пор, пока это возможно».
– Я не имею ничего против, – заявила Брук, – анального секса.
Марго уставилась на Брук. Ей казалось нелепым, что эта женщина с ее приятным, аристократичным внешним видом, в белой блузке и плиссированной юбке, поддерживает такую тему. Марго не могла себе этого представить, потому что не видела татуировок Брук, которые были скрыты одеждой.
– Но, Брук, у нас нет предстательной железы, – возразила Марго. – У женщин нет простаты, так что ничего приятного в этом нет.
– Мне нравится, – упорствовала Брук. – Что мне не нравится, так это очень большой член.
Тут мнения разошлись. Марго считала, что чем больше, тем лучше, а Брук и Лакс аж подпрыгнули на местах, желая высказать свое мнение об идеальных параметрах пениса.
– Я не… Эй! – Эйми попыталась перекричать шум. – Я пишу не о заднице. Эта мышца находится на ноге.
– Фу! – воскликнула Лакс.
– Облизывание пальцев на ногах может стать удивительным экспериментом, – подметила Брук.
– Нет, – возразила Лакс, – не может.
– Если пальцы чистые, а нога красивая. Я хочу сказать, что это способ показать своему партнеру, что все в нем прекрасно и ты все это хочешь, – Брук рассмеялась.
– Вроде как глотать и не сплевывать, – добавила Марго.
– Точно!
– Вы такие вульгарные, – ахнула Лакс.
– Мой сегодняшний рассказ… – снова начала Эйми.
Но тут раздался удивленный возглас Марго в ответ на заявление Брук о ее предпочтениях:
– Я не могу поверить, что тебе не нравятся большие члены!
– С ними слишком много работы.
– Чем больше, тем лучше. Десять – двенадцать дюймов. Я хочу их все, – сказала Марго, смеясь.
Брук достала из сумки линейку и положила ее на стол.
– Десять или двенадцать дюймов? – Брук приложила один конец линейки к началу лобковой кости, а другой к животу. На двенадцати дюймах линейка доходила ей до начала солнечного сплетения.
– О, – выдохнула Марго, – так выглядят двенадцать дюймов?
– Ага. Так что, согласитесь, это выдумки. Десятидюймовый член бывает только в порнофильмах. Девять – это все еще выше моего пупка, и даже член длиной в восемь дюймов уткнется в мой мочевой пузырь, и я неделю буду лечить инфекцию мочевых путей. Врачи, антибиотики – мне не нужны такие проблемы.
– Дай-ка мне линейку, – попросила Марго.
Брук передала линейку ей, и Марго с головой ушла в измерение расстояния между лобком и подреберьем. Никто не слушал Эйми.
– Могу я закончить свою историю? – раздраженно спросила она.
Все взгляды обратились к ней, но как только Эйми начала читать, Лакс перебила ее, не в силах сдержаться.
– Однажды мама сказала мне, что она бросила своего первого мужа, потому что его пенис был слишком мал. А я ей говорю: «Ну, типа, может, с его пенисом было все в порядке, а вот твое влагалище слишком большое».
Молчание.
– Что она ответила? – спросила Брук.
– Кто?
– Твоя мама, – подсказала Марго.
– Ничего. В смысле, вы спрашиваете, разозлилась ли она? Конечно, нет. Я имею в виду, она никогда не спорила, ну, вы понимаете, о размерах своего влагалища, ну, и просто сказала что-то типа: «Да, Лакс, может, в этом все дело». Или, может: «Да, Лакс, ты не передашь мне соль?», или еще что-то в том же роде.
История Лакс об относительных размерах влагалища ее матери повисла в воздухе, словно гулкий хлопок соседской двери, повергнув всех в неподвижную растерянность.
– Ну, – сказала Лакс, потому что все остальные, казалось, были неспособны говорить, – мне кажется, Эйми хотела прочитать что-то о своей заднице, так?
– Нет, – воскликнула Эйми в сердцах, – мой рассказ не о заднице! Он о том, как прийти домой, вылить стакан скотча и отмачивать ноги в горячей ванне.
– Я думала, что мы пишем сексуальные истории, – оборвала ее Лакс, которая совершенно не умела молчать.
– Мы пишем эротические истории, – сказала Эйми, вспыхнув, – в которых есть что-то чувственное. Не просто о сексе. Не порнографию.
– Ну вообще-то, – вступила в разговор Брук, – вообще-то я бы сказала, что рассказ, написанный мной на этой неделе, довольно близок к порнографии. Если это проблема, я лучше пересижу этот раунд.
Лакс посмотрела на Марго через стол и одними губами произнесла – «задница». Брови Марго изумленно вздернулись. Она села ровнее.
– Я бы хотела послушать твою историю про задницу, Брук, – предложила Марго.
Эйми вздохнула. Они с Брук дружили уже более двадцати лет, и она знала все про татуированные ягодицы своей подруги. Когда-то в Чикаго, когда им было по двадцать три и они были свободны, Эйми и Брук делили между собой квартиру и любовника. Эйми проводила слишком много вечеров голышом на мягком стуле рядом с кроватью, наблюдая, как Брук извивается от удовольствия в объятиях любовника, которым они должны были наслаждаться вместе.
– Эйми, – настаивала Брук, – тебе надо попробовать.
– Зачем?
– Это изменит твою жизнь. Ты переосмыслишь абсолютно все, что знаешь о сексе. Но не с Дейвом.
– Почему не с Дейвом? – спросила Эйми. В то время он был ее бойфрендом и казался идеальным.
– Потому что в прямом и переносном смысле Дейв – большой член. Тебе нужен чувственный мужчина.
Они выбрали мужчину, которого Эйми знала и одобряла, который очень обрадовался предложению девушек заняться с Эйми анальным сексом. Он был нежным и мягким. И принес бутылку великолепного красного вина и большую упаковку лубриканта на водной основе. Он сделал все правильно, но, несмотря на это, ощущение было одним из самых неприятных из тех, которые когда-либо испытывала Эйми.
Брук сказала, что они просто выбрали не того парня. Эйми прекратила заниматься сексом втроем с Брук. Она просто не могла конкурировать с ее возбужденным и покорным анусом.
– Я не хочу слушать историю о заднице Брук, – заявила Лакс.
Эйми тоже не хотела ее слушать, но она подумала, что можно было бы воспользоваться этим разногласием и вынудить Лакс уйти из клуба.
– Мы не собираемся подвергать цензуре рассказ Брук. Гарантирую, тебе он не понравится. Можешь пропустить и все остальные собрания, если тебя это расстраивает.
Лакс замолчала.
– Мне читать? – спросила Брук.
– Вообще-то я не закончила свою историю, – начала Эйми, но Лакс тут же перебила ее снова.
– Ну, Брук, и насколько история порнографична? Слегка? – спросила Лакс.
– Нет, Лакс, это грязная, дико порнографическая история со всеми подробностями. Если тебе не нравится, можешь не слушать, – едко сказала Брук.
– В твоем рассказе кто-нибудь, ну, типа, жесток по отношению к кому-то другому? – не обращая внимания на ее ехидный тон, продолжала выспрашивать Лакс.
– Нет.
– Кого-нибудь оскорбляют? Или причиняют физическую боль?
– Нет.
– Заставляют ли кого-нибудь делать, ну ты понимаешь, что-то против его воли?
– Какие интересные вопросы, – заметила Марго.
– Я ничего не имею против описания секса, – сказала Лакс, защищаясь, – но мне не нравится, когда людям делают больно морально или физически, понятно? Особенно когда парень ущемляет чувства девушки только ради того, чтобы почувствовать себя лучше.
В комнате стало тихо, все на мгновение подумали о Лакс. Пожалуй, у нее были любопытные и хорошо продуманные критерии для определения порнографии.
– Это всего лишь маленькая, непристойная история о том, как я соблазнила своего почтальона, – успокоила ее Брук.
– О, тогда давай, – с радостью отозвалась Лакс.
Брук открыла тетрадь и начала читать.
Эйми вздохнула, поняв, что она снова проиграла в соревновании с Брук. Ей следовало бы сказать что-нибудь, но это могло повлечь за собой неприятный разговор, да и оставшиеся три абзаца, повествующие о ванночке для ног и стакане скотча, того не стоили.
Когда Брук начала читать, Лакс достала свой блокнот, вдоль и поперек исписанный словами, которые были ей интересны. Словами, о которых она хотела узнать больше.
– «Энрике нажал на кнопку звонка, – начала Брук. – Я накинула халат и побежала к двери. «Кто там?» – спросила я, стараясь, чтобы голос мой не звучал с той похотью, которую я ощущала. «Почтальон, – ответил он. – И у меня посылка для вас»».
Лакс засмеялась и записала слово «похоть» в блокнот.
– «Скинув халат на пол, я немного приоткрыла дверь. «Мне нужно расписаться за эту посылку?» – спросила я. «О, да», – ответил он. «Не заинтересует ли вас предложение обойти дом и войти через заднюю дверь?» Энрике сделал большие глаза, и я поняла, что он был девственником в такого рода приглашениях. Я отворила дверь, и он проскользнул в дом».
Лакс открыла рот от удивления, но дело было не в почтальоне, проскользнувшем в заднюю дверь, и не в том, что должно было случиться дальше. Брук продолжала бы читать рассказ, но Эйми поспешно шлепнула ее по затылку.
– Марго, – позвал Тревор, открывая стеклянную дверь и просовывая свою красивую голову в конференц-зал. Несмотря на то что его волосы уже поседели, а лицо покрывала сетка морщин, в его немолодом теле жил бодрый и веселый дух.
Марго почувствовала спазм счастья в животе, который всегда возникал при виде Тревора. В ее мыслях закружилась мантра: «Он такой симпатичный, он такой сексуальный, он такой милый». И хотя прилагательное «милый» было смертельно ненавистным, когда она была моложе, в свои пятьдесят Марго очень нуждалась в чем-то «милом».
– Ты должна была закончить все производственные контракты для рождественского каталога Пибоди, – сообщил ей Тревор. – Крисцентия Пибоди сейчас сидит в моем офисе и ждет документы, которые ей нужно подписать. Что вы все здесь делаете?
– Собрание книжного клуба, – сказала Лакс, обаятельно улыбаясь.
– Правда? Я не знал, что тут есть книжный клуб. Что вы читаете? Вы принимаете новых членов?
– Только женщин, – поспешила вмешаться Эйми.
– Тебе бы не понравилось, – предупредила его Брук. – Мы читаем дамские книги.
– Мне нравятся дамские книги, – улыбнулся Тревор.
– Но тебя не приглашали, – сообщила Лакс.
– Логично. – Тревор засмеялся, придерживая дверь для Марго: он ждал, что она выйдет из зала вместе с ним. Но Марго не двинулась с места.
– Все контракты на моем столе, Тревор, – сказала она, стараясь оставаться спокойной. – Я буду через минуту.
– Минута – это слишком много. Ты нужна мне сейчас. Миссис Пибоди немножко, мягко говоря, нервничает. Давай подпишем документы и покончим с этим, пока она не начала придираться.
Марго посмотрела на собеседниц и вздохнула. Она выскочила из конференц-зала, помчалась в свой офис, сгребла со стола контракты и быстро прибежала в офис Тревора. Для женщины пятидесяти лет, скованной обтягивающей прямой юбкой и туфлями на каблуках, она двигалась с поразительной скоростью.
«Если мне удастся подписать эти контракты быстро, – думала она, – может, я успею ухватить конец истории Брук».
– О-о-о!! Конец! Хороший каламбур, – сказала она себе уже перед дверью кабинета Тревора. Держа в руках контракты, Марго прогнала из своих мыслей образы Энрике и Брук, поправила блузку и вошла внутрь.
Крисцентия Пибоди и ее личная помощница Барбара, выглядевшие как уютные домохозяйки из Коннектикута, пили чай и болтали с Тревором.
– А вот и Марго, – объявил Тревор громко, когда она вошла.
– Только что из типографии! – весело сказала Марго, помахивая контрактами в воздухе. – Контракты для вашего рождественского клитора.
Обе женщины подняли на нее недоуменные взгляды, их одинаковые губы, накрашенные розовой помадой, сложились в круглое «о» удивления.
– Каталога, Марго, – поправил ее Тревор.
– Что?
– Рождественского каталога.
– Разве я не так сказала?
– Нет, я полагаю, вы сказали «клитора», – уточнила Барбара.
– О, слава Богу, – выдохнула Крисцентия, – я тоже услышала «клитор» и подумала, что у меня галлюцинации.
– О, – спокойно произнесла Марго своим ровным голосом, – я прошу прощения Я имела в виду каталог, а не… не другое слово. Может, продолжим?
4
Дом
Вернувшись к своему столу в офисе после собрания Вторничного клуба эротики, Лакс обнаружила электронное письмо от юриста. В письме говорилось о ее пятидесятипроцентной доле во владении частным особняком в Квинсе [3]3
Queens – административный район г. Нью-Йорка.
[Закрыть]. Ее тетя, проститутка (или «просто-тетка», как выражалась мать Лакс, говоря о своей сводной сестре), вошла в долю еще с одной женщиной и купила его много лет назад, когда цены на недвижимость были намного ниже. Эти две женщины жили там, не привлекая к себе внимания, двадцать лет. Когда они отошли от дел, сдали его в аренду другим «просто-теткам».
Лакс, прекрасно зная, откуда берутся деньги, очень любила свою тетю «просто-тетку». Так как она была единственной кровной родственницей, которая навещала тетю в больнице, Лакс получила в наследство пятидесятипроцентную долю во владении домом и постоянный доход от его аренды. Деньги доставляли в белом конверте в офис ее юриста первого числа каждого месяца. Половина шла на счет Лакс. За последние годы сумма на счете превысила 30 000 долларов. Лакс никогда не видела белый конверт или самих денег, обычно представляющих собой пачку двадцатидолларовых бумажек, потускневших от прикосновений множества рук.
Лакс быстро пробежала глазами письмо от юриста и приняла немедленное решение. Та вторая проститутка была при смерти и с радостью продала бы вторую половину дома за 20 000 долларов при условии, что получит деньги тихо, быстро и наличными. Интересует ли это Лакс?
– Да, – набрала Лакс на клавиатуре. – Она примет чек?
– Нет, это должны быть только наличные, – написал ее юрист. – Вы сможете достать деньги ко вторнику?
– Да! Передайте ей мою благодарность.
– Может, выпьем попозже? – ответил юрист. – Отпразднуем переход дома в вашу собственность?
– Не сегодня, – написала Лакс. – Я занята.
Лакс улыбнулась, представив, как лучшая и часто единственная подруга ее тети берет 20 000 долларов наличными и в последний раз едет в Лас-Вегас, прежде чем попрощаться с этим миром. Со стороны этой старушки было очень любезно отдать дом Лакс, и она в ответ хотела сделать ей что-нибудь приятное перед тем, как та уедет в Лас-Вегас, а потом и в более далекое место.
Хотя теперь дом принадлежал ей полностью, Лакс не могла в нем жить. У ее матери случился бы сердечный приступ, если бы она узнала, что «просто-тетка» отдала дом ее дочери, а узнай она, что у Лакс так много денег на счету, ее бы хватил повторный удар. Теперь, когда дом принадлежал ей на сто процентов, Лакс планировала привести его в порядок и, может быть, продать. А может, она будет сдавать его помесячно, а не брать почасовую оплату. Возможно, она даже расскажет о нем матери.
«Просто-тетка» считала, что мать Лакс подлизывается к влиятельным людям и слишком активно сует нос в чужие дела, вместо того чтобы заняться своей собственной жизнью. В устах тетушки все это, конечно, звучало немного иначе. Она говорила Лакс, что ее мать относится к типу женщин, которые добиваются всего посредством минета.
– Да, конечно, – говорила тетушка Лакс, – когда его член у тебя во рту, ты правишь миром, но что случится, когда ты его вытащишь? А тебе лучше его вытащить, если ты вообще собираешься его о чем-то попросить. Я имею в виду, для себя. И это, малышка, то, что обычно называют ловушкой.
Лакс по настоянию тетушки была осмотрительна и не культивировала в себе личность женщины, которая добивается всего при помощи минета. Если она хотела чего-нибудь, то добивалась этого сама.
Лакс окончила школу в старом городе, так и не научившись грамотно писать, понимать сложные мысли или самостоятельно связывать предложения. Несмотря на это, она честно посещала все занятия и оказалась первой среди своих одноклассников. Ее родители думали, что она сразу же бросится рожать детей, но у Лакс был доступ к хорошим средствам предохранения, и ей не нравился ни один из поклонников, норовивших обслюнявить ее лицо. Она с трудом собрала деньги, чтобы поступить в колледж, в котором учебный курс был равен четырем годам школы, втиснутым в два, с одним отличием: в колледже не было несносных детей-разрушителей, делавших учебу невозможной для всех остальных. Лакс вскоре получила степень ассоциата [4]4
Промежуточная степень между окончанием школы и степенью бакалавра.
[Закрыть]. Затем последовала работа секретарем на Манхэттене. Она была поражена первой суммой, значившейся в чеке. Девушка нашла с друзьями маленькую квартиру и накупила кучу одежды. Когда она унаследовала тетин дом и вместе с ним поступающую арендную плату, Лакс увидела свет в конце туннеля.
– Да-да, ты могла бы это сделать. Это хорошая идея, – тяжело дыша, говорил семидесятилетний юрист ее тети. – Живи в доме своей матери. Не покупай того, в чем нет необходимости. Откладывай все, что зарабатываешь. Купи квартиру. Начни ее сдавать, и ты удвоишь свой доход. У тебя будет свой маленький бизнес. Потом ты сможешь выйти за меня замуж, я уйду на пенсию, и у нас будет много детей. А-ха-ха!
Они смеялись, пили и планировали блестящее будущее Лакс. Теперь она много работала и копила деньги, но так и не вернулась обратно к матери.
– Трев, – спросила Лакс за завтраком из яиц и апельсинового сока, – я часто употребляю в разговоре «а потом»?
– Не замечал, – сказал Тревор, напрягая и почесывая свою широкую, мускулистую, чуть седоватую грудь. – А ты замечала что-нибудь такое во мне?
Лакс захлопнула свой блокнот. Кухня в квартире Тревора нуждалась в ремонте. Лакс прежде не задумывалась о таких вещах. Он говорил, что эта квартира с тремя спальными комнатами обходится ему почти бесплатно, потому что его родители жили здесь до самой смерти отца и осложнения болезни Альцгеймера у матери. Он мог бы и дальше снимать эту квартиру, но из-за низкой арендной платы было почти невозможно добиться чего-то от домовладельца. Лакс задумалась о том, как из-за низкой арендной платы за просторную квартиру твоя зарплата может казаться больше, чем она есть на самом деле. Ее взгляд упал на китайский шкаф из красного дерева.
– Тревор, что это за штука в углу гостиной – та, в которой стоят стеклянные и хрустальные вещицы твоей жены?
– Креденза? Та, где мы на прошлой неделе… после баскетбола?
Он оторвал взгляд от чашки с утренним кофе и поднял на нее глаза. Она широко улыбалась.
– Да, это было здорово.
– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался он.
– Как называется этот хлам внутри?
– Фарфор из Лиможа, а хрусталь – баккара.
– Серьезно? Он у тебя давно?
– Он принадлежал моей прапрабабушке.
– Это ведь не очень редкий предмет мебели, правда?
– Вообще-то, я думаю, он почти эксклюзивный.
– О!
Озабоченная морщинка появилась на личике его маленькой зайки. Тревор заволновался. А вдруг она собирается его бросить? Лакс была молода, красива и полна энергии. Он был нужен ей, так как никогда не был нужен бывшей жене и их взрослым детям. Лакс была поражена его ограниченными знаниями о том мире, который находился за пределами пяти районов Нью-Йорка, его стремлением разгадать воскресный кроссворд и его умением писать многосложные слова. Тревор бывал в Европе, на самом деле он даже некоторое время успел пожить в Лондоне, когда учился в колледже. Он снимал квартиру на Манхеттене и оплатил двум своим детям обучение, начиная со школьных занятий и до самого получения ими университетских дипломов.
Для своего возраста Тревор был довольно красивым и по-прежнему сильным мужчиной. Лакс не слишком нравились седовласые мужчины, но, по крайней мере, он не бил ее. Лакс ценила его за то, что он никогда не устраивал ей неприятных проверок, ему не нужны были доказательства ее любви и преданности. Он никогда не просил ее проехать на поезде из Фар-Рокуэй в Гарлем [5]5
Маршрут нью-йоркского метрополитена, соединяющий район Вашингтон-хайтс на севере Манхэттена с Фар-Рокуэй в Квинсе.
[Закрыть], одетую в короткую юбку и без нижнего белья. В глазах Лакс все эти аспекты делали Тревора лучшим мужчиной из всех, что у нее были.
А Тревор думал, что не смог бы жить без этих темно-зеленых глаз, в которых видел свое отражение.
То, что она была секретаршей одного из партнеров фирмы, в которой он работал, добавляло толику беспокойства в их отношения. Он настаивал на том, чтобы их роман держался в секрете. И даже составил для нее список правил. Самое главное из них: она никогда не должна была говорить об их отношениях в офисе, не упоминать его имени даже в своих планах на обеденное время. Они никогда не должны были входить и выходить из офиса одновременно. Никогда не встречаться после работы с сотрудниками.
И никогда и ни за что не смешивать личные отношения с работой. Лакс согласилась, и благодаря этой маленькой афере его возбуждение стало еще сильнее. Тревору нравилась их маленькая ложь. Лакс не возражала. Эти отношения стоили того, чтобы хранить их в секрете.
– А эта, как ее, Марго, адвокат с работы, когда-нибудь была в твоей квартире? – стараясь сохранять непринужденный тон, спросила Лакс.
– Марго? Хиллсборо?
– Ага.
– Сотни раз.
– Правда?
Лакс охватила вспышка ревности. Ей нужно было немедленно заняться с ним любовью. Она поцеловала его и развязала пояс его махрового халата.
– Мы опоздаем, – запротестовал Тревор.
– Я знаю.
– Мне можно опоздать, но ты должна быть на месте к девяти.
– Все будет хорошо, – уверила его Лакс.
– Если мы сделаем это, то мне придется отменить теннис и после работы вернуться домой подремать. А на вечер у нас билеты в театр.
– Обещаю, это будет лучше, чем теннис, – сказала она, сбросив с плеч розовый сатиновый халатик и стоя перед ним обнаженной.
Сезам!
Ей нравилось, что достаточно было просто раздеться, чтобы завести его. Никаких танцев и замысловатых поз. В тот момент, когда Тревор видел Лакс обнаженной, у него наступала эрекция. Всегда. Они оба считали это чем-то восхитительным. Она чувствовала свою значимость, а он молодел на добрый десяток лет.
Засосы – это детская забава, но Лакс очень хотелось пометить Тревора как свою собственность, оградить его от этой Марго Хиллсборо и ее фантазии с безошибочно расставленными знаками препинания о сексе на мебели Тревора. Прелюдией стал лучший оральный секс в его жизни будто бархатный пылесос затягивал головку его пениса, поднимаясь все выше и выше, даря ощущение собственной значимости. За этим сразу последовали ее эротичные движения тазом и бедрами, потом такое глубокое проникновение, что слезы наполнили его глаза от одной мысли о том, что это может закончиться. Не в силах больше сдерживаться, Тревор кончил, глухо рыча. Когда она слезла с него, на часах было без пятнадцати девять. Лакс поспешила в душ, оставив его на кухонном полу в луже пота, спермы и счастья.
– Мой бумажник, мой бумажник. – Тревор пытался привлечь внимание вернувшейся и уже одетой Лакс.
Видя, как он лежит на полу, невнятными жестами указывая на бумажник в кармане брюк, валявшихся в другом конце комнаты, Лакс поникла. Эти жесты напугали ее. Дрожащими пальцами она подала ему бумажник, потом отвернулась, пока он, опершись на локоть, доставал наличные.
– Что такое? – спросил он.
– Мне пора идти.
– Я знаю. На, возьмешь такси, дорогая, ты опаздываешь.
Лакс посмотрела на ослабевшую протянутую руку, совавшую ей двадцать баксов на такси.
– Все хорошо. Мне пора бежать.
Толкнув дверь, Лакс выбежала из его квартиры. Она чувствовала себя так, словно вывалялась в грязи. Тревор заметил обиду, но не мог понять, почему его упоминание о такси могло быть истолковано как грубость. Он не хотел, чтобы она опоздала на работу. Он не хотел, чтобы она была несчастна или беспокоилась из-за чего-то. Он был без ума от нее.
Лакс ворвалась в офис, опоздав на десять минут. Это заметили. Если часы показывали 9.00, а Лакс не было на рабочем месте, мистер Уорвик вел себя так, словно она ворует у фирмы. За неодобрительными, сердитыми взглядами последовала лекция о вреде безделья.
– Я не бездельничала, – сказала Лакс, понимая, что, когда защищаешься, становится только хуже. Следовало просто улыбаться покорной улыбкой и молчать. Но слово «бездельничать» применимо скорее к растерянному ребенку или кому-то, кто не может сосредоточиться на своих основных задачах, а Лакс этим утром определенно не бездельничала. Конечно, честное оправдание: «Я вытрахивала мозг Тревора на пол его кухни, чтобы от усталости он не смотрел на других женщин», – тоже было неприемлемо.
Пока ей читали лекцию, она вспомнила, как со стучащим сердцем вылетела из квартиры Тревора, чувствуя, что ее жизнь не принадлежит ей. Лекция продолжалась. От взгляда мистера Уорвика – как будто Лакс была чем-то маленьким и грязным, прилипшим к его ботинкам – внутри нее, где-то между желудком и грудной клеткой, образовывался сгусток ярости. «Я вырвусь из этого места, – твердила себе Лакс. – Я буду принадлежать себе и никому больше. Я заработаю много денег и выкуплю себя отсюда».
Лакс была старательным секретарем. И хотя грамматика у нее хромала, в то же время она обходилась им существенно дешевле, чем безукоризненный автомат, который уйдет на хорошо оплачиваемую пенсию после тридцати лет службы. Мистер Уорвик научился сам писать свои и-мэйлы, а все серьезные документы отсылались в отдел Брук. Лакс хранила у себя все данные своего босса, составляла его расписание, отвечала на его звонки и время от времени занималась такими вещами, как заказ ленча, доставка вещей в химчистку или покупка билетов в театр. Платили за это очень неплохо в сравнении с тем, что Лакс изначально ожидала получать от жизни, а в данный момент накапливание денег было для нее единственным ключом к свободе.
Когда лекция закончилась, Лакс села за свой стол и щелчком включила компьютер.
– Можем мы во время ленча пройтись по магазинам? – моментально пришло сообщение от Тревора.
– Сегодня не могу, малыш. Как насчет субботы?
Сегодня во время ленча Лакс должна была пойти в банк, снять 20 000 $ и лично доставить их своему юристу. В тот момент, когда она вручит ему деньги, Лакс станет единственной обладательницей дома в Квинсе. Она написала перечень того, что еще нужно будет сделать с домом после сделки, которая произойдет сегодня вечером. Список выглядел так:
1) Избавиться от «девочек».
2) Привести дом в порядок.
3) Продать его.
Этим «девочкам» может не понравиться такое решение, поэтому она скажет им, что дом будут красить, так как это просто необходимо. После покраски предлогом для того, чтобы держать их подальше от дома, будет прокладка водопроводных труб и кровельные работы. Лакс распределит время так, что работа будет идти неспешно, таким образом, у «девочек» будет достаточно времени, чтобы найти себе другое, более подходящее место и новых клиентов. Лакс изменит всю ландшафтную архитектуру, а паршивую старую мебель, воспользовавшись моментом, отправит на помойку. Потом, истратив все деньги с банковского счета, Лакс продаст дом. Будучи постоянной внимательной читательницей колонки недвижимости, она понимала, что может получить за него нешуточную сумму. В переводе на наличные этот дом может стоить как вполне пристойная квартира на Манхэттене с достаточно маленькой закладной и затратами на содержание по сравнению с доходом, который может принести. Лакс собиралась приобрести свою первую недвижимость.
«Сейчас я на пути от рабства к свободе», – думала она.
После большого шума по поводу опоздания этим утром в офисе делать было нечего. Если бы Лакс сама распоряжалась своим временем, она могла бы опустить голову на стол и немного подремать. Но она не принадлежала себе. Несмотря на то что заняться было нечем, ей надлежало выглядеть занятой. Она достала блокнот и начала писать.
«Заниматься с ним любовью на кухонном полу было, типа, здорово. Это было так, как будто чувствуешь, да, девушка чувствовала, будто она была закована в цепи, точно, а потом она разорвала все цепи, да, а потом она взлетела в воздух, да, и потом она надулась, типа, как большой шар, да, и потом…»
Лакс остановилась и перечитала написанное, покусывая кончик ручки.
– Это глупо, – произнесла она вслух, а потом быстро огляделась по сторонам, чтобы удостовериться, что никто ее не слышал. Она зачеркнула все «да» и «типа» и перечитала написанное еще раз. По-прежнему глупо. Утренний секс с Тревором не был похож на воздушные шары и порванные цепи. Он просто был лучшим мужчиной в ее жизни. «Он был лучшим мужчиной за всю ее жизнь»– написала Лакс на чистом листе блокнота.
– Мне кажется, хорошо, – сказала она себе. – А теперь, почему это так? Давай, девочка, составь список.
«Он был напорист и нежен, – начала Лакс абзац, – он видел все правильное и неправильное в ней, на одном дыхании, и с самого первого момента, когда она коснулась его, верно, она знала, что это было правильно, да, и это было навсегда. С ним ей не было страшно. И ее давние друзья посмеялись бы над ней, да, потому что он был немолод, но мне все равно. Мне он действительно нравится, и мне нравится то, чему он может меня научить.
Лакс резко вырвала страницу из блокнота, встала из-за стола и прошла прямо в кабинет босса.
– Что ты делаешь? – спросил мистер Уорвик.
– Шредер [6]6
Шредер – уничтожитель документов.
[Закрыть].
Лакс сунула свое первое правдивое произведение в шредер мистера Уорвика и почувствовала облегчение, видя, как оно вылезает с другой стороны тонкими бумажными ленточками.
Ее друзья расхохотались, когда узнали, что она делит постель в квартире на Манхэттене со стариком.
– О, детка, ты нашла себе спонсора! – воскликнула ее подруга Джонелла так громко, что разбудила ребенка, которого держала на руках.
– Сосать старый член, чтобы платить за квартиру! – смеялся Карлос, бывший когда-то ее настоящей любовью, а теперь отцом ребенка Джонеллы.
– Идите вы оба, – крикнула Лакс, хохоча вместе с ними. – Все совсем не так.
– Ты трахаешь его?
– Ага.
– Хорошо трахаешь?
– Думаю, да.
– Ты живешь у него дома?
– В основном.
– Ты платишь ему за это?
– Нет.
– Он покупает тебе вещи?
– Ага.
– Тогда все именно так.
Мать Лакс по-своему наставляла ее по поводу Тревора.
– Бери это, девочка, бери, и держи так крепко, как можешь, – шептала ей мать, побуждая требовать от Тревора какие-либо обязательства, которые можно использовать в суде. – Тебе нужно забеременеть, и быстро, – шипела она.
