Текст книги "Тень скандала"

Автор книги: Лиз Карлайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8
Главная улика

С сигарой в руке лорд Рутвен спустился по старой каменной лестнице в подвал, тускло освещенный настенными светильниками. Члены клуба и прислуга совершали это путешествие по несколько раз на дню, поскольку в этих темных помещениях с каменными сводами Белкади хранил запас лучших европейских вин, а доктор фон Алтхаузен устроил здесь свою лабораторию.

Дальше по коридору имелись другие помещения, но их редко использовали. В основном они предназначались для церемоний, молитвы и медитации. Рутвен вошел в первую комнату справа, длинную и узкую, с забранными решеткой окнами, располагавшимися высоко над полом.

Лорд Бессет, сидя за рабочим столом, спускал вниз рукав рубашки. Лицо его осунулось, под глазами залегли тени. Рядом стоял доктор фон Алтхаузен, склонившись над электрическим генератором с инструментами в руках.

– Есть успехи? – спросил Рутвен, опустившись на один из свободных стульев.

Бессет покачал головой.

– От меня никакого толка, – сказал он, бросив удрученный взгляд на доктора. – Похоже, видения не могут быть воспроизведены электрически.

– Терпение, мой друг, терпение. – Доктор поднял глаза, нахмурившись при виде сигары Рутвена. – Рутвен, вы что, хотите взорвать нас всех? – рявкнул он. – Не все, знаете ли, склонны к самоубийству.

– Этим? – Рутвен поднял руку с болтающейся между пальцами сигарой. – Она едва дымится.

– Это лаборатория, черт побери! – резко бросил доктор. – Сейчас же погасите ее!

Бессет перевел усталый взгляд на Рутвена.

– Мне нравится, когда доктор отчитывает вас. Никто больше не осмеливается.

Рутвен приподнял бровь.

– Разве? – осведомился он, потушив сигару. – Вы неважно выглядите, мой друг.

– Тяжелая ночь. – Бессет застегнул манжету и встал. – Вы знаете, как это бывает, старина, – сказал он, натягивая сюртук.

– Мозг! Мозг! – пробормотал доктор, набросив кусок прорезиненного полотна на свое изобретение. – Все в мозгу. Это не может быть ничем иным, кроме электричества. Гальвани это доказал.

– Но Бессет не дохлая лягушка, – заметил Рутвен. – Вы не можете испытывать на нем условные рефлексы, словно…

– Я когда-нибудь учил вас выполнять вашу работу, Рутвен? – Доктор обернулся, свирепо сверкнув глазами.

– У меня ее просто нет, – невозмутимо отозвался Рутвен.

– Вы один из Посвященных, – огрызнулся доктор, нагнувшись, словно что-то искал под столом. – Это важная миссия…

– Да, но не работа, – возразил Рутвен. – Если помните, я дипломат в отставке.

– Вы шпион в отставке, если вас интересует мое мнение, – парировал Бессет, снова усевшись. – Но ее величество, конечно, вправе называть вас как пожелает. – Он повернулся к фон Алтхаузену. – Доктор, у вас не найдется что-нибудь выпить?

– Конечно, – отозвался тот, роясь в ящике для инструментов. – В буфете.

Рутвен встал.

– Сидите, старина, пока не свалились, – сказал он. – Я принесу.

Порывшись в буфете, он нашел бутылку коньяка и три почти чистых бокала. Вернувшись к столу, маркиз наполнил бокалы, наблюдая краем глаза за своим молодым другом. Джефф лишь недавно стал лордом Бессетом, и новое положение лежало на его плечах тяжким бременем. Причин было несколько, но главной из них был тот факт, что он никогда не рассчитывал унаследовать графство.

В отличие от Рутвена, которого воспитывали как наследника титула и состояния его отца, Бессет стал наследником, когда его сводный брат внезапно умер. Горе еще больше осложнило его и без того непростую жизнь. Еще до получения наследства он сделал себе имя и состояние как партнер в фирме его отчима. Помимо своих многочисленных метафизических дарований, он был талантливым архитектором и художником.

Когда доктор тоже уселся за столом, Рутвен поднял свой бокал.

– За «Братство»!

Они молча выпили. Рутвен украдкой изучал тени под глазами Джеффа. Несмотря на случавшиеся порой размолвки, он был привязан к молодому человеку. Они были знакомы как члены «Братства» и случайно встретились в Северной Африке, где Джефф работал над проектом строительства, осуществляемого французской колониальной администрацией.

Рутвен и Лейзонби наткнулись на Джеффа в марокканском борделе, где того обчистила пара сомнительных французов. Собственно, это была первая встреча Рутвена с Лейзонби. Они оба пребывали в полубессознательном состоянии, лежа, голые, на обтянутых красным шелком кушетках, с кальяном посередине и двумя красотками, в сонном удовлетворении после того, что можно было назвать оргией.

Вышло так, что Рутвен, случайно посмотрев на своего партнера по кутежу, когда тот приподнялся, потянувшись за рубашкой, обнаружил на его теле отметину, которую нельзя было ни с чем спутать.

Эмблему Стража.

Голос Джеффа прервал его воспоминания.

– Нас попросили принять послушника, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Из Тосканы.

Рутвен нахмурился.

– В связи с чем?

– За парня ходатайствует один из адвокатов, – пояснил Джефф. – Синьор Витторио. Доктора говорят, что он умирает.

Рутвен бросил взгляд на фон Алтхаузена.

– Доктора часто предсказывают события, – заметил тот, – которые не сбываются.

– Он тяжело болен, – возразил Джефф, – и в Тоскане смутные времена.

– Идут разговоры о войне против Австрии, – добавил доктор, – и свержении герцога Леопольда.

– Совершенно верно, – кивнул Джефф. – Витторио решил, что парню лучше перебраться сюда.

– У него есть Дар?

– Как я понял, только потенциал, но достаточный, чтобы Витторио опасался, что юношу могут использовать.

Рутвену не понравилась эта идея. Слишком часто молодые люди, подобно Лейзонби в молодости, не были готовы посвятить себя «Братству». Или были слишком ожесточены, подобно ему самому. Некоторые приходили к этой жизни, как Джефф, смирившись с судьбой и пройдя обучение у своей бабки, шотландской ведуньи. Лучше вообще не принимать эту миссию, чем принять, но не всем сердцем.

– Нужно проголосовать, – сказал Джефф. – У меня три голоса. Лейзонби и Мандерс отсутствуют. Вы не прибегнете к вето?

Рутвен задумался. В свое время при основании Общества Святого Якова было предусмотрено двенадцать голосов с правом вето. Им повезло привлечь в «Братство» маститых ученых – подобных доктору фон Алтхаузену, – но голосование и ответственность за решения возлагались на Основателей.

– Он посвящен? – требовательно спросил он. – Есть ли у него отметина?

– Не знаю, – сказал Джефф. – Но он приедет сюда через несколько месяцев с сопроводительными бумагами от Витторио.

– Белкади это не понравится, – предупредил Рут-вен. – Он не любит итальянцев.

– Белкади не любит половину человечества, включая вас, – невозмутимо отозвался Джефф. – К тому же он не является Основателем.

– А итальянцы ненавидят Лондон, – подхватил Рутвен. – С его сыростью и промозглым воздухом. Кто-нибудь предупредил парня?

Фон Алтхаузен хмыкнул.

– Какая муха вас сегодня укусила, Рутвен? – пробормотал он. – Вам следовало бы принять его. Кто знает, кто из нас и когда понадобится? Лейзонби застрял в Шотландии, а Мандерс занят своими политическими делами.

В словах доктора был смысл. К тому же Витторио был достойным человеком, который служил «Братству» задолго до рождения Рутвена.

– Когда он родился? – спросил он.

– Четырнадцатого апреля, – ответил Джефф.

Рутвен отодвинул свой пустой бокал.

– Ладно, – сказал он. – Но сообщите Лейзонби.

– Непременно. – Джефф допил свое бренди и сделал движение, собираясь встать.

Рутвен удержал его за локоть.

– У меня сегодня скверное настроение. По-хорошему, меня следовало бы выпороть.

Джефф улыбнулся.

– Я бы занялся этим, но уже тысячу лет не спал. Сил нет.

Это была пытка, которую они с Джеффом разделяли – в отличие от Лейзонби. Тот спал как ребенок, а после пьянок храпел как паровоз. Рутвен указал головой на потолок.

– У меня наверху есть лекарство от бессонницы.

Лицо Джеффа приняло непроницаемое выражение.

– Боюсь, я покончил с этой привычкой еще в Марокко, старина.

Рутвен пожал плечами:

– Это не опиум.

– Опиум, гашиш… Все это губит мозги, Рутвен.

– Возможно, – отозвался Рутвен, – но как-то надо выживать.

Доктор поставил свой бокал.

– Могу только повторить, что это химические вещества, изменяющие состояние мозга, – сказал он, бросив предостерегающий взгляд на Рутвена. – Их нужно использовать исключительно для обрядов – и только если они способствуют извлечению информации, а не подавляют ее, – что не является вашим случаем. Я бы посоветовал вам отказаться от них.

– И напиваться до бесчувствия подобно половине лондонских джентльменов? – Рутвен резко поднялся. – Не вижу особой разницы.

– Как хотите, – отозвался доктор. – Но лучше не идти на поводу у собственных демонов.

– Вы говорите как человек, который их не имеет, – посетовал Рутвен.

Но правда заключалась в том, что он начал подозревать – друзья правы. Впервые за долгое время Рутвен усомнился, что его проблемы сводятся к бессоннице и видениям.

После приезда Аниши и Лукана с мальчиками стало еще хуже. В доме, полном близких ему людей, он чувствовал себя еще более одиноким, чем обычно. Возможно, потому, что ему приходилось держать их на расстоянии. Это стало его второй натурой – потребность отгородиться стеклянным экраном от тех, кого он любил. Он перестал понимать самого себя.

А теперь в его доме поселилась мадемуазель Готье. Красивая, элегантная девушка, заставлявшая его желать, чтобы это стекло разбилось, возбуждавшая все его защитные инстинкты и ничего не дававшая взамен. Отчасти потому, что он не знал, как попросить. Да и, честно говоря, не осмеливался.

Вначале это казалось захватывающим – отделять вожделение от увлечения. Он никогда не встречал женщину, мысли которой не мог прочитать, хотя одни были более прозрачными, чем другие. И было несколько женщин, подобных Анджеле Тиммондс или его жене Мелани, от которых он мог закрыться на время усилием воли. Пока не разовьется глубокая и искренняя привязанность.

В юности Рутвен не понимал этого. До него не доходило, пока не стало слишком поздно, что чем сильнее любовь, тем шире открываются врата царства теней. Что он и объект его желания становятся подобными паре зеркал, висящих напротив друг друга в коридоре, позволяя ему заглядывать – все глубже и глубже – в бесконечность.

О, он женился на Мелани отнюдь не по любви. В двадцать три года он был слишком неопытен, чтобы сражаться с собственными демонами. Но Мелани, с ее мягкими белокурыми локонами и огромными голубыми глазами, была красива, и ее хрупкая женственность будоражила его чувства. Более того, положение ее отца – одного из самых могущественных людей в Ост-Индской компании – подвигло его отца заключить сделку даже раньше, чем Рутвен понял, что он и сам этого желает.

Вначале он радовался легкости, с которой ему удалось закрыться от Мелани, пока не понял, увы, слишком поздно, что все с точностью до наоборот. Увлеченный своей карьерой, он лишь через несколько недель осознал, что это она эмоционально отгородилась от него, предпочитая тихо горевать по молодому армейскому капитану, за которого отец запретил ей выйти замуж. Она неохотно принимала его ласки, скорее терпела их.

Но к тому времени они были уже женаты. А ее любимый вообще не стал тосковать о Мелани. Круг общения в Калькутте был узок, и он утешился с другой красавицей с богатым приданым.

Он женился на сестре Рутвена.

Но Рутвен продолжал грести на тонущей галере своего брака, видя надежду там, где ее не было. Сочувствие к Мелани, с ее розовыми надутыми губками и мерцающими глазами, завело его так далеко, что – глупец – он умудрился влюбиться в нее.

До своей женитьбы Рутвен пользовался большим успехом у женщин. Одинокие жены сотрудников компании и армейских офицеров явно находили его темные глаза привлекательными. А его Дар придавал его прикосновениям необычайную, завораживающую энергию. Без особых усилий он мог ввести женщину в состояние чувственной летаргии, которую он даже сейчас едва ли понимал.

Рутвен рано усвоил, что если он тщательно выберет партнершу, не будет питать к ней особых чувств и крепко закроет свой мозг, то успеет получить высвобождение раньше, чем его мозг взорвется. Он также заметил, что гашиш, а позже опиум, притупляет его восприятие, не подавляя чувственное желание, сжигавшее его изнутри.

Но с Мелани… чем больше она отгораживалась от него, тем больше ему хотелось заглянуть в ее внутренний мир.

И однажды ночью занавес приподнялся.

Он лежал поверх нее, глядя в полумраке, на котором она всегда настаивала, на свою жену с зарождающимся трепетом любви. И вдруг его мозг озарился подобно молнии в ночном небе. На одно ужасное, ослепительное мгновение он увидел – не только ее отринутые мечты, но и то, что произойдет с ними.

Он отпрянул, выплеснув свое проклятое семя на простыни.

Но слишком поздно…

– Рутвен?

Резкий стук в дверь вернул его к реальности. Он огляделся по сторонам, осознав, что Джефф ушел, а доктор смотрит за него, сидя напротив.

– Ответьте, ради Бога, – проворчал тот.

Рутвен встал и открыл дверь. В коридоре стоял Белкади, безупречный в своем черном костюме и белоснежной рубашке, словно он только что надел ее.

– Прибыл посыльный из Скотленд-Ярда, – негромко сообщил он, – с весьма коротким сообщением.

– Проклятие! – выругался Рутвен. – Что там?

– Сюда едет комиссар Нейпир. И просит вас уделить ему внимание. – Белкади на секунду замялся. – В общем, я подкупил парня. Он говорит, что это связано с француженкой, которая остановилась у вас. Дочерью Готье.

Рутвен снова выругался. Визит Нейпира был последним, что ему требовалось в данный момент. И конечно, он не сказал никому в клубе, что Грейс переехала в его дом. Но человек со способностями Белкади не нуждался в ясновидении, чтобы знать, что происходит в Лондоне. Именно по этой причине – не считая искренней симпатии – Лейзонби привел его в «Братство». Белкади был настоящей реинкарнацией Макиавелли.

Пальцы Рутвена крепче сжали ручку двери, пока он лихорадочно размышлял, испытывая острую потребность защитить Грейс.

– Где был Нейпир на прошлой неделе?

– У смертного одра богатого дяди, – ответил Белкади. – В Бирмингеме.

Рутвен указал головой в сторону лестницы и закрыл за ними дверь.

– Пусть его проводят в мой кабинет. Я буду там.

Наверху царила тишина. Рутвен миновал библиотеку, где Сатерленд корпел над пухлой Библией, наверняка одолженной у какого-нибудь ничего не подозревающего семейства под бог знает каким предлогом. Сатерленд верил, что Всевышний простит его маленькие прегрешения.

Проходя мимо открытой двери курительной комнаты, он помедлил. У окна сидел лорд Стаффорд, бывший лейтенант Александер, повесив трость на рукоятку кресла. Александер, один из протеже отца Рутвена, был еще одной жертвой войны, в данном случае – гибельного отступления британцев из Кабула.

Рутвен тоже был там с дипломатической миссией, пытаясь выяснить позицию Акбар-хана. В день его приезда афганский шах и его приспешники буквально воткнули нож в сердце индийской армии. Даже дурак мог предвидеть, чем это кончится. Рутвен видел это во всех ужасающих подробностях.

Но увы, такие видения не были привязаны к календарю. Ничего не добившись от британского командования, Рутвен в отчаянии, посреди афганской зимы, направился в Джелалабад, чтобы просить о помощи. Он ехал в сопровождении небольшого отряда и лейтенанта Александера.

Это была тщетная попытка и, пожалуй, самая большая неудача Рутвена. Они лишь на пять дней опередили исход британцев из Афганистана. Но они с лейтенантом выжили в отличие от тех, кто шел следом. Шестнадцать тысяч британцев – в основном женщин, детей и вольнонаемных – замерзли до смерти или были изрублены противником.

Странно, что он вспомнил об этом сейчас. Видимо, это имело какое-то отношение к Грейс, но он не мог сообразить какое. Вздохнув, Рутвен двинулся дальше. Его тревожила предстоящая встреча с Нейпиром. Чтобы комиссар полиция явился в клуб? Это было совсем не в его духе.

Погода стояла ясная, и окна библиотеки были распахнуты, несмотря на вечернюю прохладу. Рутвен хотел закрыть их, но передумал. Ни к чему создавать Нейпиру удобства: чем скорее он уйдет, тем лучше.

Вместо этого он налил себе бренди и остановился у открытого окна, глядя на вход в заведение Куотермейна. У дверей стоял Пинки Ринголд, весело болтая с Мэгги Слоун, известной в лондонском полусвете, в частности – своей связью с Куотермейном.

Не обнаружив ничего любопытного, Рутвен прислонился бедром к подоконнику и обвел взглядом кабинет. Хотя это была его любимая комната в клубе, он ни разу не был здесь после встречи с Грейс Готье.

Возможно, это было преднамеренно. В его сознании это место навсегда связалось с ней. Даже сейчас, стоило ему закрыть глаза, он ощущал ее аромат. Он досконально помнил, как она выглядела в тот день, сидя на диване напротив окна, с руками, изящно сложенными на коленях. Несмотря на панику в глазах и следы горя на лице.

Он не знал, что делать с ней. Поверить ей на слово или – когда она упала в обморок в его объятия – просто поцеловать. Но одну вещь он знал точно: она не любила Холдинга. Знал, потому что спросил ее об этом, причем довольно бессердечно. Даже тогда его влекло к Грейс.

В последние дни ему потребовалась вся его выдержка, чтобы держаться от нее подальше, доверив заботу о ее благополучии и безопасности своим домочадцам. Рутвен ограничился парой записок, где рассказал ей то немногое, что ему удалось узнать, продолжая вести существование отшельника в своем номере в клубе. Хотя никто не назвал бы его монахом.

Дверь открылась, впустив лакея, за которым следовал Нейпир. Слуга молча поклонился и вышел, оставив комиссара полиции стоящим на турецком ковре.

Рутвен поднял свой бокал.

– Добрый день, Нейпир, – произнес он ровным тоном. – Не присоединитесь ко мне?

Тот резко повернулся к окну.

– Рутвен, – раздраженно бросил он, – какого черта вы вмешиваетесь в дела полиции? И не делайте вид, будто это дружеский визит.

– При всем уважении, Нейпир, не могу представить себе обстоятельства, при которых мы с вами могли бы подружиться, – отозвался маркиз, отойдя от окна. – Тем не менее я предлагаю вам выпить.

– Дьявол вас подери, Рутвен! – рявкнул Нейпир, шагнув вперед. – На этот раз вы зашли слишком далеко.

– Разве? – улыбнулся маркиз. – Что бы я ни натворил, старина, я предпочел бы выслушать нотацию сидя.

Нейпир последовал за ним к креслу, сжав кулаки.

– Вы, сэр, не джентльмен, – заявил он. – Вы хитрый ублюдок, который использует Скотленд-Ярд в своих целях, который лгал мне в лицо и который пытается спасти от петли очередного…

Рутвен поднял руку, останавливая поток его красноречия.

– Ублюдка я вам прощаю, но с обвинениями во лжи не согласен. В чем я солгал вам?

– У вас с самого начала были собственные планы насчет этой француженки – я понял это, как только услышал об этом чертовом молитвеннике, – а теперь вы имеете наглость утверждать…

– Но в чем я солгал? – перебил его Рутвен. – И о каком молитвеннике идет речь?

Нейпир запнулся на мгновение.

– Вы утверждали… вы явились в мой офис и сказали…

– Что один из бывших служащих Холдинга обратился ко мне, – перебил его Рутвен.

– Вы дали понять, что это слуга! – рявкнул Нейпир. – А не невеста покойника!

– Вообще-то гувернантка – служащая, – спокойно отозвался Рутвен. – Она несколько месяцев прослужила у Холдинга.

– Чисто номинально, и вы это отлично знаете! – заорал Нейпир, правый глаз которого начал зловеще подергиваться. – А теперь вы прячете беглянку.

Рутвен приподнял брови.

– Беглянку? – небрежно отозвался он. – Это серьезное обвинение, старина. Видимо, у вас есть ордер на арест мадемуазель Готье.

Лицо Нейпира побагровело.

– Нет, но я могу получить его, как только пожелаю.

Рутвен задумчиво глотнул бренди.

– Вы уверены? – поинтересовался он. – В таком случае почему бы вам не попробовать?

– Клянусь, я бы отдал свою правую руку, чтобы узнать, на чем держится ваше влияние в верхах, – скрипнул зубами Нейпир.

Рутвен улыбнулся:

– Если вы сможете доказать, что мадемуазель Готье – убийца, я преподнесу ее вам на серебряном блюдце.

– В таком случае надеюсь, что у вас оно имеется, – буркнул Нейпир и, вытащив из кармана сложенный листок бумаги со сломанной восковой печатью, протянул Рутвену.

Маркиз осторожно взял листок, стараясь не смотреть в глаза комиссару и не касаться его пальцев. И тем не менее его сердце тревожно забилось. Даже не читая, он знал, что там написано. Знал на подсознательном уровне, не понимая, как и почему, без всяких видений.

Прочитав письмо, он резко поднялся, подошел к окну и прочитал его снова. Он не смотрел на Нейпира, который последовал за ним, пока не взял себя в руки.

– Когда это было написано?

– Ради Бога, там есть дата! – огрызнулся комиссар. – Холдинг написал это чертово письмо за неделю до своей смерти. Видимо, вовремя опомнился.

– Где вы его нашли?

– Один из моих сотрудников обнаружил его под фальшивым дном ее шкатулки для писем.

– Она никогда его не видела. – Рутвен сложил листок и вернул его Нейпиру.

– Что значит «не видела»? – недоверчиво переспросил тот. – Оно было среди ее вещей.

– Кто-то засунул его туда.

– Вы рехнулись? – вытаращил глаза Нейпир.

– Холдинг был в отъезде. – Рутвен сделал медленный вздох, стараясь подавить панику. – Накануне своей гибели он провел две недели в Ливерпуле. У вас ничего нет, Нейпир, кроме письма без конверта, адреса и печати. Как улика это ничего не стоит. Хуже того, это попахивает подставой.

– Вы считаете полицейских законченными дураками? – сердито бросил Нейпир. – Мы расспросили его делового партнера, Крейна. Он сказал, что Холдинг писал этой особе каждый божий день, когда был в отъезде. И всегда вкладывал свои личные письма в один конверт с деловыми, чтобы сэкономить деньги. Так все делают.

– Крейн видел это конкретное письмо?

– Нет, потому что…

– Я так и думал.

– Потому что он оставлял запечатанные письма на столе в холле каждое утро, – огрызнулся Нейпир. – У него не было ни времени, ни привычки читать чужие письма. Эта женщина опасна, Рутвен, и явно мстительна. Если я еще колеблюсь относительно ее ареста, то лишь в слабой надежде, что в конечном итоге она зарежет вас кухонным ножом.

Рутвен напрягся, свирепо сверкнув глазами.

– Вы не арестуете ее, – заявил он. – Если вы попытаетесь это сделать, я добьюсь, чтобы вы лишились работы. А если я не преуспею в этом, то оторву вам голову…

– Вы… Вы не смеете угрожать представителю ее величества!

– Я только что это сделал, – возразил Рутвен. – Вы не арестуете Грейс Готье. Вы дадите мне время самому разобраться в этом деле. Или пожалеете о том дне, когда появились на свет. Вы меня поняли, комиссар?

– Да пошли вы… – Нейпир шагнул к двери, распахнул ее и вышел в коридор.

Рутвен последовал за ним вниз по лестнице.

– Найдите Сент-Джайлса, – бросил он проходившему мимо лакею. – И подайте мою карету.

Они продолжали препираться, не замечая лиц, которые высовывались из дверей, провожая их удивленными взглядами.

– Это дело нуждается в дополнительном расследовании, Нейпир, – мрачно заявил Рутвен. – Мы явно что-то упустили.

– Мы? – загремел Нейпир. – Кстати, Рутвен, вы в курсе, что у вашего образца добродетели есть пистолет?

– Едва ли это запрещено законом, – парировал маркиз, хотя этот факт явился для него неожиданностью.

– Как и мышьяк, но невинные женщины не прячут пистолеты в ящиках для нижнего белья. – Комиссар схватил свое пальто и вышел наружу.

Рутвен последовал за ним.

– Не будьте наивным, Нейпир, – сказал он. – По вашему собственному утверждению, Холдинг писал ей каждый день в течение двух недель. Разве это похоже на человека, который, как вы сказали, опомнился?

Сквозняк захлопнул за ними дверь. Нейпир обернулся.

– О, вы полагаете, что видите всех насквозь, с вашими особыми талантами, – сказал он, презрительно скривив губы. – Думаете, я не слышал, что говорят об этом месте, где мы с вами находимся? Клянусь, будь у меня хоть крохотный шанс, я прикрыл бы эту лавочку, поставив жирную точку на вашем так называемом Обществе Святого Якова.

Люди пытались это сделать на протяжении четырнадцати столетий, подумал Рутвен. «Братство золотого креста» подвергалось жестоким гонениям, но не распалось, и вряд ли комиссар преуспеет больше, чем его предшественники.

– Вы слишком самонадеянны, Нейпир… – Он протянул руку, чтобы удержать комиссара за локоть, но нечаянно схватил за запястье.

Его голову словно пронзила молния вместе с мучительной болью. Каждая эмоция Нейпира вспыхнула как сухие дрова, охваченные пламенем: ярость, презрение и жгучая ненависть, свернувшаяся в его мозгу как змея. Рутвен попытался сосредоточиться, убеждая себя, что результат стоит мучений, но озарения не пришло. С Нейпиром это редко удавалось.

– Что, черт подери, с вами происходит? – словно издалека донесся до него голос комиссара.

Рутвен отдернул руку и сделал глубокий вздох, подавляя вспышку эмоций.

– Иисусе, Рутвен, у вас зрачки размером с полпенни, – пробормотал Нейпир. – Вы выглядите как ненормальный.

– Ради Бога, прислушайтесь ко мне! – отозвался маркиз, глядя ему в глаза. – Я только что видел опасность. А вы игнорируете ее на свой страх и риск.

Нейпир отвел взгляд и сделал знак проезжавшему мимо кебу.

– Знаете, Рутвен, таких, как вы, раньше сжигали на кострах, – сказал он, но в его голосе слышался испуг. – Командуйте своими «братьями». Я думаю, что вам скоро понадобится их помощь.

Рутвен в бессильной ярости наблюдал, как комиссар полиции забрался в кеб и укатил. Но когда экипаж отъехал, его взору открылось не менее неприятное зрелище.

На противоположной стороне улице стоял Джек Колдуотер, а рядом с ним – ухмыляющийся Пинки Ринголд.

– Вот оно, проклятие открытых окон, – произнес Колдуотер издевательским тоном. – Похоже, вы опять поцапались со стариной Роем.

Рутвен перешел через улицу.

– Колдуотер, – угрюмо сказал он. – Пора вам научиться уважать тех, кто старше и лучше вас.

Колдуотер сделал вид, будто защищается от удара.

– Ваше знаменитое хладнокровие опять дало слабинку, Рутвен? – отозвался он. – Это как-то связано с Лейзонби? Говорят, вы отослали его в Эдинбург под каким-то предлогом.

– Какое, черт возьми, вам дело, Колдуотер? – прорычал маркиз. – Может, Лейзонби изнасиловал вашу матушку в тюрьме?

На лице молодого человека мелькнула неприкрытая ненависть, и он сделал выпад. Но Рутвен схватил его за грудки и прижал к стене.

– Спокойнее, – процедил он.

Пинки перестал ухмыляться и втиснулся между ними.

– Остынь, Джек, – сказал он, упершись ладонями в грудь каждого. – Отпустите его, милорд. Подумайте, как это выглядит со стороны.

Рутвен сдался. Не хватает только, чтобы его призывал к порядку Пинки Ринголд.

– В один прекрасный день, Колдуотер, – он помедлил, чтобы в последний раз встряхнуть репортера, – я вас придушу.

– Если Лейзонби не доберется до меня первым, – парировал тот.

Пинки ткнул Рутвена локтем в живот. Выругавшись, маркиз отпустил Колдуотера, и тот кинулся прочь, вслед за кебом Нейпира.

Рутвен повернулся к Пинки.

– Спасибо, – произнес он, натянуто кивнув. – Могло быть хуже.

Пинки плюнул ему под ноги.

– Не благодарите меня, – отозвался он. – Он надоедливый сосунок, но мне он нравится. В отличие от некоторых слишком много мнящих о себе, учитывая, кто они есть на самом деле.

Рутвен улыбнулся:

– Намек на моих предков, Пинки? Или всего лишь на Белкади?

– Решайте сами, – буркнул тот, войдя в холл и захлопнув за собой дверь.

Спустя пятнадцать минут карета Рутвена остановилась перед его городским домом. Спустившись на землю, он отдал несколько коротких указаний Брогдену и вошел внутрь.

– Где мадемуазель Готье? – отрывисто спросил он у Хиггенторпа.

Дворецкий взял у него трость и шляпу.

– В оранжерее, милорд.

Проследовав по длинному коридору в оранжерею, Рутвен обнаружил там Анишу, которая сидела в своем любимом плетеном кресле с попугаем, пристроившимся у нее за спиной, и их новой гувернанткой, расположившейся рядом.

– Британский пленный! – приветствовал его попугай. – Помогите!

– Раджу! – Аниша отложила свое вышивание и поспешила ему навстречу. – Какой сюрприз!

Грейс встала и учтиво присела.

– Аниша. Мадемуазель. – Он поклонился каждой.

– Что это у тебя? – спросила Аниша, глядя на предмет, который он держал под мышкой.

– А, это. – Он чуть не забыл про жестяную коробку с лимонными леденцами. – Это для Тедди и Тома. Конфеты уже несколько дней дребезжат у меня в карете.

Глаза Аниши удивленно расширилась.

– Ты купил такую огромную коробку? Для двух маленьких мальчиков?

Рутвен исподлобья посмотрел на сестру, испытывая досаду. Он хотел как лучше, черт побери.

– Разве дети не любят конфеты?

Аниша улыбнулась.

– В следующий раз попроси, чтобы тебе взвесили кулечек, – сказала она. – Ладно. Я спрячу ее и буду выдавать им понемногу.

– Как пожелаешь, – буркнул Рутвен, хотя и понимал, что сестра права, и переключил свое внимание на Грейс. – Мадемуазель Готье, вы ездите верхом?

Та резко вскинула голову.

– Я? – В ее глазах мелькнула паника. – Да, а в чем дело?

– Я хотел бы, чтобы вы покатались со мной.

– Неожиданная идея.

– В парке, – коротко бросил он. – Вам хватит четверти часа, чтобы переодеться?

Грейс бросила неуверенный взгляд на Анишу, затем кивнула:

– Да, милорд. Я буду готова через пятнадцать минут.

– Спасибо, – сказал он.

Он повернулся и вышел, чувствуя взгляд Аниши, прожигавший его спину.

Грейс оказалась верна своему слову. Когда Рутвен сбежал вниз по лестнице, облаченный в сапоги и бриджи, с хлыстом под мышкой, она уже ждала его внизу, одетая в простой черный костюм для верховой езды и белую блузку с жабо впереди. На голове у нее лихо сидела черная шляпка с тремя перьями, завязанная под подбородком большим бантом.

Несмотря на мрачное настроение, Рутвен оставался мужчиной, способным оценить женскую красоту, а Грейс, несомненно, была усладой для глаз. Более того, она обладала чисто французской элегантностью, которая могла затмить даже самые роскошные наряды.

По поручению маркиза Брогден позаботился о том, чтобы из конюшни привели жеребца Рутвена и гнедую кобылку. Грейс чувствовала себя уверенно и вскочила в седло практически без посторонней помощи. Они развернули лошадей и двинулись в сторону Гайд-парка.

Как только они оказались за пределами слышимости конюхов, Грейс повернулась к Рутвену с обеспокоенным видом.

– Что случилось?

– Я хочу поговорить с вами, – коротко отозвался он. – Вне дома.

Спустя несколько минут они добрались до парка. Рутвен пустил коня резвой рысью, и вскоре они оказались вдалеке от экипажей и других всадников.

Бросив взгляд на Грейс, он увидел, что ее губы крепко сжаты, лицо побледнело, контрастируя с черным шелком шляпки, словно она собиралась с силами. Чего она боялась? Разоблачения? Или просто плохих новостей? Впервые в жизни Рутвен отчаянно хотел прочитать чужие мысли.