Текст книги "Средневековая андалусская проза"

Автор книги: Лисан ад-Дин Ибн аль-Хатыб

ГЛАВА О ПОКОРНОСТИ

Одно из удивительных явлений, случающихся при любви, – покорность любящего любимой, когда он изменяет свой нрав и привычки, данные ему от природы, приноравливаясь к свойствам того, кого полюбил. И видишь ты, что человек суров нравом, тугоузд, норовист, обладает решимостью, пылок в гордости, не терпит несправедливости, но едва только почувствует он веянье любви, и кинется в ее пучины, и поплывет в ее море, как суровость обращается в мягкость, тяжелое становится легким, острое тупым, и непокорность сменяется послушанием. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:

 
Как близости былой не проявиться?
Игре судьбы нельзя не подивиться,
 
 
Когда мечом тростинка помыкает,
А пленная газель царит, как львица.
 

Я скажу еще стихотворение, где есть такие строки:

 
Если ты приходишь в ярость, безнадежно пропадаю,
Словно мелкая монета, я – несчастный непоседа,
 
 
Но при этом наслаждаюсь беспощадною любовью;
Для влюбленного безумца лишь в погибели победа.
 
 
Если бы узрели персы вдалеке твой лик прекрасный,
Чтить они бы перестали Хурмузана и мобеда[26]26
  Мобед – жрец у огнепоклонников, приверженцев древней религии в Иране.


[Закрыть].
 

А иногда любимая не терпит выражения жалобы и тяготится, слыша о любовной тоске, и видишь ты тогда, что любящий скрывает свою печаль и сдерживает грусть, храня свой недуг про себя.

Влюбленный поистине клеветник, и, когда упрекают его, начинаются извинения за любой грех и признания в преступлениях, в коих он и неповинен, но соглашается со словами возлюбленной и отказывается ей перечить.

Я хорошо знаю человека, которому на беду была послана такая возлюбленная, и она не переставала приписывать ему провинности, хотя за ним не было вины, и обрушивать на него упреки и гнев, хотя кожа его была чиста от греха.

Я скажу стихотворение к одному моему другу, – хотя в нем говорится не совсем о том, о чем мы с вами ведем сейчас разговор:

 
Остаться мне или бежать? Меня красота поманила,
Но как бы гордыня твоя сияния не затемнила!
 
 
Я снес бы укоры твои безропотно и терпеливо,
Когда бы печальных седин порою хула не чернила.
 
 
Раздумывает человек о том, что зовется прекрасным,
И пятнами не запятнать блистательнейшего светила.
 
 
Веснушки не портят лица, от родинок милая краше,
Но если веснушек не счесть, лицу красота изменила.
 
 
Измученному помоги! Страдалец уже изнывает.
Ты видишь: бумага в слезах, заплакали даже чернила.
 

Но пусть не говорит говорящий, что терпение влюбленного, когда его унижает любимая, – низость души: он ошибается. Мы знаем, что любимая не ровня любящему и не подобна ему, чтобы отплачивать за ее обиды; не относится ее брань и грубость к тому, за что хулят человека, и не остается память о них на долгие годы. Это ведь происходит не в приемных залах халифов и покоях предводителей, где терпеливость навлекла бы презренье, а кротость привела бы к унижению. Ты видишь, что человек увлекается своей рабыней, неволя которой в его власти, и никакое препятствие не мешает ему ее обидеть, – какая же может быть от нее защита?

Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая – это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю:

 
Даже самый горделивый унижался перед милой,
Неприступную твердыню завоевывая лестью.
 
 
По стонам аль-Мустансира я теперь иду, влюбленный;
Колкости моей любимой счесть готов я доброй вестью.
 
 
Женщина – тебе не ровня; унижаясь перед нею,
Не пожертвуешь при этом ты своей мужскою честью,
 
 
Если яблоко, сорвавшись, невзначай тебя ударит,
Пополам его разрезав, назовешь ли это местью?
 

Рассказывал мне Абу Дулаф, переписчик, со слов Масламы ибн Ахмада, философа, прозванного аль-Маджрити, что тот говорил в мечети, которая стоит в восточной стороне кладбища корейшитов в Кордове, напротив дома вазира Абу Омара Ахмада ибн Мухаммада ибн Худайра, да помилует его Аллах: «В этой мечети постоянно находился мукаддам[27]27
  Мукаддам (букв.: «предводитель») – военный чин: командир отряда, тысячник.


[Закрыть] Ибн аль-Асфар в дни своей юности, так как он был влюблен в Аджиба, молодого слугу упомянутого вазира Абу Омара. Ибн аль-Асфар покидал молитву в мечети Масрура, где было его жилище, и отправлялся ночью и днем в ту мечеть ради Аджиба, так что стража не раз забирала его по ночам, когда он уходил с последней вечерней молитвы. Он сидел и смотрел оттуда на Аджиба, пока юноша не начинал сердиться и досадовать, и, подойдя к Ибн аль-Асфару, он больно бил его и ударял по щекам и по глазам, а Ибн аль-Асфар радовался и говорил: «В этом, клянусь Аллахом, отдаленнейшее мое желание, и теперь прохладились мои глаза!» – и, несмотря на побои, он долго за ним ухаживал».

Говорил Абу Дулаф: «И Маслама рассказывал нам эту историю не однажды в присутствии Аджиба, хотя он видел, каким мукаддам Ибн аль-Асфар пользуется уважением и как значителен его сан и благополучие. Ведь положение мукаддама Ибн аль-Асфара было очень высокое, и он был весьма отличен аль-Музаффаром ибн Абу Амиром и близок к его родительнице и семье. Его руками было построено немало мечетей и водохранилищ, и множество всяких благ пожертвовал он во славу Аллаха, занимаясь при этом всем тем, чем занимаются сподвижники султана в отношении забот о народе и других дел».

Рассказ

Вот нечто еще более отвратительное. У Саида ибн Мунзира ибн Саида, предстоятеля на молитве в соборной мечети Кордовы во дни аль-Хакама аль-Мустансира-биллаха, – да помилует его Аллах! – была невольница, которую он сильно любил. Он сказал, что готов освободить ее и на ней жениться, но девушка сказала ему, издеваясь (а у него была большая борода): «Меня ужасает длина твоей бороды; если ты ее укоротишь, будет то, чего ты желаешь». И Саид ибн Мунзир стал работать над бородой ножницами, пока она не укоротилась, а потом он призвал множество свидетелей и засвидетельствовал перед ними, что невольница освобождена, и посватался за девушку, но она не согласилась. А в числе присутствующих был брат Саида, Хакам ибн Мунзир, и он сказал тем, кто был при этом: «Я сам предложу ей себя и посватаюсь за нее!» И он сделал это, и девушка согласилась, и Хакам женился на ней в этом же самом собрании, а Саид принял этот сокрушительный позор, несмотря на свою набожность, благочестие и рвение в делах веры. Я застал этого Саида; его убили берберы в тот день, когда они силой вошли в Кордову и ее разграбили[28]28
  …вошли в Кордову и ее разграбили… – Берберы вступили в Кордову 19 апреля 1013 г., город был разграблен и сожжен.


[Закрыть]. А упомянутый Хакам, его брат, глава мутазилитов[29]29
  Мутазилиты (букв.: «отделившиеся») – богословы, представители философско-рационалистического течения в исламе, распространенного в IX—X вв.; основное расхождение с ортодоксальными мусульманами состояло в том, что мутазилиты отрицали божественное предопределение и утверждали свободу воли человека, поэтому отстаивали мысль о сотворенности Корана и считали разум человека достойным орудием для его толкования, подразумевая свободное суждение в вопросах богословия.


[Закрыть] в Андалусии, их старшина, наставник и оратор, при этом был хорошим стихотворцем и законоведом. Его брата Абд аль-Малика ибн Мунзира тоже подозревали в приверженности к этому толку. Он занимал должность главного судьи во дни аль-Хакама – да будет доволен им Аллах. Абд ар-Рахман был убит, а Абд аль-Малика ибн Мунзира распяли, и рассеяли всех, кто был под подозрением. Отца их, судью судей Мунзира ибн Саида, тоже подозревали в мутазилитстве. Это был красноречивейший из людей, самый сведущий во всех науках, наиболее набожный и больше всех шутивший и забавлявшийся. Упомянутый Хакам жив в то время, как я пишу тебе это послание: он утратил зрение и стал уже очень старым.

Рассказ

Вот удивительный случай покорности любящего возлюбленной. Я знаю человека, который не спал много ночей и испытывал тяжелые мучения, и разрывалось сердце его от страсти. Потом он овладел той, кого любил, и возлюбленная ему не отказывала и не отталкивала его. Но, когда он увидел в любящей невольное отвращение к тому, чего он сам желал, он оставил ее и от нее удалился – не из-за воздержанности и не вследствие страха, а только для того, чтобы угодить желанию любимой. И не нашел он в своей душе помощи, чтобы совершить то, к чему не видел у возлюбленной охоты, хотя и испытывал он к ней страсть неугасимую.

Я знаю одного человека, который совершил такой поступок, но после раскаивался, так как выяснилось, что любимая ему изменяла с другим. Я сказал об этом:

 
Удача мгновенна, как молния. Ты слышишь заманчивый клич?
«Лови меня без промедления! Умей свое счастье настичь!»
 
 
Упустишь мгновение редкое, а после жалеешь весь век;
Сомнение в собственной ловкости – для счастья губительный бич.
 
 
Увидев однажды сокровище, желанного не проворонь;
Врасплох нападая без промаха, как сокол на красную дичь.
 

Это же самое случилось с Абу-ль-Музаффаром Абд ар-Рахманом ибн Ахмадом ибн Махмудом, другом нашим. И я сказал ему свои стихи, и он заимствовал их у меня, и любил произносить их, что стало его привычкой.

Рассказ

Однажды расспрашивал меня Абу Абдаллах Мухаммад ибн Кулайб, из жителей Кайруана[30]30
  Кайруан – город в Тунисе, возник из военного лагеря арабов во времена завоевания Магриба в 670 г.


[Закрыть], во дни моего пребывания в «Городе»[31]31
  «Город» – древняя часть Кордовы.


[Закрыть] (а это был человек с очень длинным языком, хорошо наученный задавать вопросы по любому поводу), и сказал он мне, когда речь зашла о любви и ее свойствах: «Если отвратительно той, кого я люблю, меня встречать, и сторонится она близости со мною, – что мне делать?» – «Я считаю, – ответил я, – что тебе следует стараться привести в свою душу радость, встречаясь с любимой, даже если это ей отвратительно», – «А я не считаю этого, – молвил Абу Абдаллах. – Напротив, я предпочту любовь к ней любви к самому себе и ее желания – своему желанию и буду терпеть и терпеть, хотя бы была в этом моя гибель». – «Я полюбил возлюбленную только ради своей души и для того, чтобы наслаждалась она ее образом, – отвечал я, – и я последую своему побуждению, и подчинюсь своей природе, и пойду по своему пути, желая для души радости». – «Это неправое побуждение! – молвил Абу Абдаллах. – Сильнее, чем смерть, то, из-за чего желаешь смерти, и дороже души то, ради чего отдают душу». – «Ты отдаешь свою душу не по доброй воле, а по принуждению, – отвечал я, – и если бы было для тебя возможно не отдать ее, ты бы наверное ее не отдал. А за добровольный отказ от встречи с любимой достоин ты порицания, так как принуждаешь свою душу и приводишь ее к гибели». – «Ты человек доводов, – Сказал Абу Абдаллах, – но нет доводов в любви, на которые бы обращали внимание». – «Когда приводящий доводы поражен бедствием», – ответил я, и Абу Абдаллах молвил: «А какое бедствие больше любви?»

ГЛАВА ОБ УПОРСТВЕ

Но нередко бывает так, что любящий следует своей страсти, полагаясь только на собственное желание, и достигает удовлетворения с любимой, стремясь добиться радости любым путем, не считаясь с им, что возлюбленная гневна или милостива. И тот, кому помогло в этом время, кто был тверд душой и кому благоприятна была судьба, получал наслаждение полностью, и исчезали его огорчения, и прекращались его заботы, и видел он то, на что надеялся, и добивался того, чего хотел. Я знал людей с такими качествами и скажу об этом стихи, среди которых есть такие:

 
Прибегать не пришлось мне к врачебному зелью,
Так как я исцелен молодою газелью,
 
 
Хоть сердилась она и противилась даже,
Но захвачен я был обольстительной целью.
 
 
Жгучий уголь водой заливаю без спросу,
И строжайший запрет – не помеха веселью.
 

ГЛАВА О ХУЛИТЕЛЕ

Любовь подстерегают многие бедствия, и первое из них – хулитель. Хулители бывают нескольких видов, и главный среди них – это друг, когда отброшена между ним и тобою забота об осторожности. Его порицания лучше многой помощи, – в них счастье и предостережение. Они – дивное наставление душе и тонкое для нее ободрение, которое, возникнув, производит действие и заключает в себе лекарство, усиливающее страсть, в особенности если хулящий мягок в речах и хорошо умеет в словах выразить те мысли, которые хочет выразить, и если знает он, в какое время надлежит усилить запреты, в какую минуту умножить приказание и в какой час остановиться меж тем и другим, сообразно тому, что он видит в любящем – облегчение, затруднение, согласие или ослушание.

Затем есть хулитель порицающий, который бранит, никогда не отдыхая. Это великая беда и тяжкая ноша! Мне выпало нечто подобное, и если это и не относится к предмету книги, то сходно с ним. А именно: Абу-с-Сирри Аммар ибн Зияд, друг наш, часто порицал меня за тот путь, которым я следовал, и поддерживал некоторых из тех, кто тоже порицал меня за это, – а думал я, что он останется со мной. Ошибусь ли я или буду прав из-за нашей крепкой с ним дружбы и моей истинной привязанности к нему?..

Я знал людей, страсть которых так усиливалась и увлечение настолько увеличивалось, что упреки становились для него милее всего, так как это помогало ему показать хулителю свое непослушание, насладиться, прекословя ему, добиться отпора и осуждения и преодолеть его, подобно царю, обращающему в бегство врага, или искусному спорщику, одолевающему противника. И радуется любящий тому, что делает он при этом, и нередко он сам навлекает упреки хулителя, говоря вещи, заставляющие начать укоры.

Об этом я скажу стихи, среди которых есть такие:

 
Едва назовут госпожу, покоряюсь пленительной власти,
И тешат упреки меня, потакая безудержной страсти.
 
 
Как будто изветы хулы – благородные тонкие вина,
А звуки в прозванье моей госпожи – бесподобные сласти.
 

ГЛАВА О ПОМОЩНИКЕ ИЗ ДРУЗЕЙ

Что более всего желательно при любви? Чтобы подарил человеку Аллах, великий и славный, преданного друга, мягкого в словах, широкого на милости, умеющего взяться, тонко-проницательного, овладевшего красноречием, с отточенным языком, с большой кротостью и обширным знанием, мало прекословящего, великого в помощи, много выносящего, терпящего надменность, во всем согласного, прекрасного в дружбе, совершенно подходящего, с похвальными свойствами, огражденного от несправедливости, предназначенного к помощи, благородно поступающего, отвращенного от несчастья и с глубокими мыслями, знающего желания, с приятными свойствами, высокого происхождения, скрывающего тайны, обильного благодеяниями, истинно верного, не грозящего обманом, с благородной душой, проникающим чувством, верной догадкой, обеспечивающего помощь, безупречно оберегающего, известного верностью, с твердыми основами, щедрого на советы, несомненно любящего, легко подчиняющегося, с хорошими убеждениями, правдивым языком, живым сердцем, целомудренного по природе, широкого на руку, имеющего терпение, преданного чистой дружбе и не знающего охлаждения в ней, которому доверяет любящий свои заботы, разделяет с ним уединение бедности и посвящает его в свои тайны. Поистине, в этом для любящего величайшая отрада – но где она? И если овладеют таким человеком твои руки, сожми его в них, как сжимает скупой, и схвати, как схватывает жадный, и оберегай его твоим достоянием – и приобретенным, и наследственным. Совершенна будет с ним дружба, и рассеются печали, и прекрасны станут обстоятельства, и не лишится человек от обладателя этих свойств прекрасной помощи и хорошего совета.

Поэтому и брали себе цари вазиров и наперсников, чтобы облегчали они частью бремя их великих дел и возложенных на их шею сокрушительных тяжестей и чтобы могли правители обогащаться их советами и искать подкрепления в их способностях. А иначе – не под силу человеку противостоять всему, что его окружает и что он постичь должен, не прибегая к помощи того, что с ним сходно и одного с ним рода.

Некоторые влюбленные не имеют друзей с такими свойствами и мало им доверяют потому, что испытали они от людей горести, и были у них друзья, которым открыли они отчасти свои тайны. И происходит это по одной из двух причин – либо друзья посмеялись над их признаниями, либо разгласили их тайны; и тогда обрекают они себя на одиночество вместо дружбы, и уединяются в места, отдаленные от друга, и поверяют свои тайны воздуху, и разговаривают с землей, находя в этом отдохновение, как находит его больной в стенаниях и во вздохах. И поистине, когда заботы одна за другою приходят в сердце, становится оно тесным для них, и если не облегчит человек себе душу в сетованиях и жалобах, то вскоре погибнет он от горестей и умрет от огорчения.

Я нигде не видел большей помощи, чем это делают женщины. Они так осторожны в подобных делах, поверяя друг другу тайны и сговариваясь их замалчивать, узнавши о них, как не делают этого мужчины. И видел я, что всякая женщина, которая открыла тайну двух влюбленных, ненавистна и тягостна другим женщинам, и все мечут в нее стрелы, будто из одного лука. А старухи в этом отношении способны на то, чего не могут сделать молодые женщины, – молодые иногда обнаруживают то, что знают, из ревности, хотя бывает это редко, а вот старухи, потеряв надежду для себя, все заботы целиком обращают на благо других.

Рассказ

Я знаю состоятельную женщину, обладательницу рабынь и слуг. Про одну из ее невольниц разнеслись слухи, что она любит юношу из родных ее госпожи и он ее тоже любит и что между ними происходит то, чему не подобает происходить. И владелице девушки сказали: «Твоя невольница, такая-то, знает об этом, и дела их известны ей в точности». И ее госпожа взяла эту девушку (а она была сурова при наказании) и заставила ее вкусить всевозможные побои и мучения, подобных которым не выдержат и стойкие мужчины. Она надеялась, что невольница откроет ей что-нибудь из того, о чем ей говорили, но девушка не проронила ни слова.

Рассказ

Я хорошо знаю одну благородную женщину, хранящую в памяти наставления Аллаха, великого, славного, и благочестивую, совершившую благой поступок. Она завладела письмом одного юноши к девушке, которой тот увлекался (а юноша не был подвластен этой женщине), и осведомила его об этом деле. И хотел он отрицать, но это ему не удалось, и женщина сказала: «Что с тобой? Кто же от этого защищен? Не думай об этом! Клянусь Аллахом, я никогда никого не осведомлю о вашей тайне, и если бы ты мне дозволил купить эту девушку для тебя на мои деньги, даже если бы мне пришлось их истратить до последнего дирхема, я бы, право, сделала это и поместила ее для тебя в такое место, где бы ты мог с ней сблизиться, и никто не знал бы об этом».

Разве часто увидишь женщину праведную, уже пожилую и пресекшую надежды на мужчин, для которой самое приятное дело – это постараться выдать сироту замуж и одолжить свои платья и украшения небогатой невесте. Я не знаю иной причины, почему женщины так охотно соглашаются и идут на все, чтобы помочь другим, – да потому, что мысли их ничем не заполнены, кроме как мыслями о любви, о свиданиях и встречах, о любовных стихах и причинах любви с ее проявлениями. У них нет дела, кроме этого, и они не созданы ни для чего другого, тогда как мужчины всегда заняты и озабочены наживой денег, службой султану, стремлением к наукам, заботами о семье, тяготами путешествий, охотой, всевозможными ремеслами, ведением войн, участием в смутах, перенесением опасностей и устроением земель – все это уменьшает праздность и отводит их от путей суеты и безделия.

Я читал в жизнеописаниях царей чернокожих, что владыки поручали своих женщин верному человеку, и тот задавал им работу – (прясть пряжу), – которой они были заняты весь век, ибо их цари говорят, что, когда женщина остается без дела, она только тоскует по мужчине и думает о близости с ним.

Я знал женщин и познавал их тайны, которые едва ли знает кто-нибудь другой, так как я был воспитан у них на коленях и вырос у них на руках, никого, кроме них, не зная, и стал проводить время с мужчинами только в пору юности, когда начали пробиваться на лице у меня усы и борода. Женщины научили меня Корану, заставили запомнить множество стихов и обучили меня письму.

И была у меня лишь одна забота и дело для ума, едва только стал я понимать, будучи в годах раннего детства, – узнать как можно больше о всех женских делах и проделках, хитростях и кознях. Я ничего не забываю из того, что знаю от женщин, и причиной этому великая ревность, свойственная мне от природы, и подозрительность к женщинам, с которою был я создан. Я испытал из-за них много всякого, чего мне довелось испытать, и об этом я расскажу в следующих главах, если захочет так великий Аллах.

ГЛАВА О СОГЛЯДАТАЕ

Одно из великих бедствий любви – соглядатай, и поистине, это скрытая горячка, и неотвязная опасность, и угнетающая мысль. Соглядатаи бывают разные, и первый из них тот, кто надоедает без умысла, сидя в том месте, где встретился человек со своей возлюбленной, когда решили они высказать затаенное, и открыть друг другу страсть, и уединиться для беседы. Такое соседство причиняет любящему столько тревоги, сколько не причинит ничто другое, и подобное обстоятельство, хотя оно и не вечное, все же препятствие на пути к желаемому и пресечение больших надежд.

Рассказ

Я заметил однажды в одном месте двух влюбленных, которые думали, что находятся там одни. Они приготовились сетовать и наслаждаться одиночеством, но это место не было недоступно, и сейчас же появился около них человек, который был им в тягость. И он увидел меня и свернул ко мне и долго сидел со мною. И если бы вы могли видеть того влюбленного, на лице которого печаль смешалась с яростью, – поистине, это было диво дивное. Я скажу об этом отрывок, где есть такие стихи:

 
Он передо мной торчит, пустые ведет разговоры,
Которые тягостны мне, как эти докучные взоры.
 
 
О, если бы вместо него увидел я землю и небо,
А вместо меня перед ним ливанские высились горы!
 

Затем бывает соглядатай, который углядел дела влюбленных, и услышал кое-что из их разговоров, и хочет доискаться истины, и постоянно следит он за ними, и подолгу просиживает, наблюдая их лица и считая их вздохи. Подобный человек хуже смерти, и я знаю влюбленного, который хотел броситься на соглядатая, чтобы убить его. Я скажу об этом отрывок, где есть такие стихи:

 
Мог бы счесть его приязнь я за чистую монету,
Но вниманием своим он сживет меня со свету;
 
 
Он со мною тут и там, так что скрыться невозможно,
И сопутствует он мне, как название предмету.
 

Затем бывает соглядатай над любимой, – тут нет другой хитрости, как умилостивить его, и если сделаешь его довольным, то это предел наслаждения. Такой соглядатай – тот, о котором упоминают поэты в своих стихотворениях, и я видел человека, который так тонко сумел умилостивить соглядатая, что соглядатай против него стал соглядатаем за него, и притворялся он невнимательным в час, когда следует быть внимательным, и защищал влюбленного, и старался для него. Я говорю об этом:

 
Неусыпно стерегут сад, который так прекрасен;
Испугался я сперва, только страх мой был напрасен.
 
 
Не скупился на дары я в моем пылу всегдашнем,
И влюбленному теперь соглядатай не опасен.
 
 
Занесенный, словно меч, над моею головою,
Он теперь пособник мой; помогать он мне согласен.
 

Я скажу еще такой стих:

 
Стал моею жизнью недруг, мне грозивший злобным взглядом;
Он теперь противоядье, а когда-то был он ядом.
 

Я знаю человека, который поставил над тою, о ком заботился, соглядатая, внушавшего ему доверие, и был этот соглядатай для любимой величайшим из бедствий и причиной испытаний.

Если же не знаешь, как перехитрить соглядатая, и не находишь пути, чтобы умилостивить его, жди от него неприятность и заботу. Я скажу об этом стихотворение:

 
К моей прекрасной госпоже, ни в чем не виноватой,
Приставлен бдительнейший страж враждой замысловатой.
 
 
Неумолимый, как судьба, влюбленных разлучает
И беззащитному грозит жестокою расплатой,
 
 
Как будто у него в глазах доносчики таятся,
А сердце вслух срамит меня, как ревностный глашатай.
 
 
Два соглядатая следят за каждым человеком;
Зачем, о праведный Аллах, мне третий соглядатай?
 

Но ужаснее всего соглядатай тот, который испытан был прежде любовью и кого поразила она, продлив над ним свой срок, а затем освободился он от нее, хорошо узнав ее свойства, и желает уберечь того, над кем он поставлен. Благословен Аллах! Какой из него выходит жестокий соглядатай и какое тяжкое бедствие постигает из-за него влюбленных!

Я говорю об этом:

 
Опасней всех соглядатай, который не спал ночами,
Который знаком с любовью, грозящей сердцу разором.
 
 
Он сам страдал и томился, в живых он остался чудом,
Изведав коварство страсти, берущей душу измором.
 
 
Теперь он отлично знает, на что способен влюбленный,
Которого он считает корыстным и хитрым вором.
 
 
Утешившись поневоле, любовь он возненавидел,
Ее с тех пор называя недугом или позором.
 
 
Следил он за моей милой, отвадить меня старался,
Ограде не доверяя и самым крепким запорам.
 
 
И было нам с милой тяжко, и было нам с милой больно;
Жестоко нас поразила судьба своим приговором.
 

Вот необычная разновидность соглядатаев. Я знаю двух влюбленных, которые одинаково любили одну и ту же возлюбленную, и хорошо помню, как каждый из них был соглядатаем друг за другом. Я говорю об этом:

 
Невольно двух друзей пленила красавица одна и та же;
Друзья следили друг за другом, подобно неусыпной страже;
 
 
Ни дать ни взять, собака в стойле, которая не ела сена,
Осла к нему не подпуская; повадок не бывает гаже.