Текст книги "Средневековая андалусская проза"
Автор книги: Лисан ад-Дин Ибн аль-Хатыб
Соавторы: Абу Абдаллах Мухаммад ибн Абу Бакр Ибн аль-Аббар,Абу Мухаммед Абдаллах ибн Муслим Ибн Кутайба,Абу Марван Ибн Хайян,Абу-ль-Хасан Али Ибн Бассам,Абу Бекр Мухаммед ибн Абд ал-Малик Ибн Туфейль,Абу Бакр Мухаммад ибн Абд аль-Азиз Ибн аль-Кутыйя,аль-Андалуси Ибн Хузайль,Абу Мухаммед Али Ибн Хазм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
Итак, мы имеем небесную сферу, вечно совершающую бесконечное, непрекращающееся движение, поскольку мы допустили ее вечность и безначальность, и необходимым следствием этого будет то, что сила, движущая ее, не находится в ее теле или в другом теле, находящемся вне ее. Эта сила, таким образом, принадлежит чему-то чуждому телесности и не имеющему ни одного телесного свойства. А для него уже стало ясно во время его прежних исследований над миром Бытия и Уничтожения, что существование каждого тела выявляется только со стороны его формы, которая есть его приспособленность к определенным движениям. Существование же его, выявляющееся со стороны материи, есть существование слабо выраженное и почти непостижимое.
Итак, существование всего мира происходит лишь от его способности принимать на себя действие этого двигателя, нематериального, чуждого телесных свойств, лишенного всего, что познается чувством и представляется воображением. И если он есть Творец разнообразных движений небесной сферы, в творении, свободном от несовершенств, недочетов и недостатков, то мир, конечно, ведом ему и подвластен ему. Так дошел он путем исследования до тех же результатов, до которых доходил и раньше, однако теперь не являлось у него таких колебаний, как прежде, о вечности мира или возникновении его, ибо в обоих случаях ему было точно известно, что существует бестелесный Творец, не соединенный с телом, но и не разъединенный с ним, не находящийся внутри его, но и не находящийся вне его, так как соединение, разъединение, пребывание внутри и снаружи, все это принадлежит к свойствам тел. Он же изъят от них.
Так как материя каждого тела нуждается в форме, ибо оно существует только благодаря форме и без нее не имеет действительного существования, а последняя обязана своим существованием Творцу, то он убедился, что все существующее нуждается в этом Творце для своего существования, что каждая вещь может существовать только благодаря ему. Он есть их причина, а они его следствия, безразлично, возникли ли они после предшествовавшего им небытия или были безначальными во времени и не было до них никакого небытия. В обоих положениях они следствия, нуждаются в Творце и связаны с ним в своем существовании. Если бы он не был вечен, не были бы вечны и они, и если бы его не было, не было бы и их. Он же сам по себе не нуждается в них и свободен от них. Да и как же иначе, если доказано, что сила и власть его беспредельны и что тела и все связанное с ними и находящееся хотя бы в частичной зависимости от них – предельно, имеет границы?
Итак, весь мир, со всеми находящимися в нем небесами, землею, звездами, со всем, что находится между ними, выше их и под ними, есть творение его, создание его и следует после него в соотношении персональном, хотя и не отступает от него в соотношении временном, подобно тому, когда ты захватываешь в свою горсть какое-нибудь тело, а потом производишь движение рукой, то, без сомнения, тело это движется, следуя движению твоей руки, отступая от него в соотношении персональном, хотя и не отступая от него в соотношении временном, но даже вступая в движение одновременно с ним. Точно так же и мир весь вне времени является следствием и творением этого Творца, который, желая чего-либо, лишь повелевает словами: «Будь!» – и оно бывает.
Когда Хайй увидел, что все существующее есть творение Творца, он стал рассматривать его по-иному, принимая во внимание силу Творца, восхищаясь чудесами его творения, тонкой мудростью и точностью его знания. Он обнаружил в самых незначительных вещах, не говоря уже о вещах великих, проявления мудрости и удивительного творения, вызывавшие его восторг. И он убедился, что это может произойти только от Творца наисовершенного и наипревосходного в совершенстве, «от которого не утаится вес пылинки на небесах и на земле, и ничто более малое, чем это, и более великое».
Затем он исследовал все виды животных, «как он даровал всему природный строй и потом научил» пользоваться им, так как если бы он не научил их пользоваться членами тела, сотворенными им для различных целей, то они были бы бесполезны для животных и послужили бы им в тягость.
Из этого он понял, что Творец великодушнейший из великодушных, милосерднейший из милосердных. И каждый раз, когда он смотрел на что-нибудь из существующего мира, обладающего красотой, блеском, совершенством, силой или другим каким-нибудь превосходным качеством, подумав, он признавал в этом лишь истечение этого Творца, его существования и действия. И понял он, что то, что принадлежит лично Творцу, еще более велико, совершенно, законченно, красиво, блистающе, прекрасно и вечно, чем все существующее, и что нет сравнения между ними. Он не переставал рассматривать последовательно все совершенные свойства и увидел, что все они принадлежат ему и проистекают от него. Он увидел, что Творец более достоин их, чем все другое, что, помимо него, наделено этими свойствами. Потом он проследил все свойства, являющиеся изъянами, и увидел, что Творец чужд их, свободен от них – да и как же он мог бы быть не свободен от них, когда самое понятие изъяна не есть ли чистое небытие или нечто связанное с ним? А раз так, то какая связь у небытия или что общего с тем, кто есть чистое бытие, необходимо сущий по самому существу своему, дающий бытие всему существующему, помимо которого нет бытия; с тем, кто есть бытие, совершенство, законченность, красота, блеск, сила и знание; с тем, кто есть тот, про кого сказано: «Все погибнет, кроме лица его»[119]119
«Все погибнет, кроме лица его». – Цитата из Корана; далее идут слова: «У него решение, и к нему вы будете возвращены». Этот стих Корана приобрел особое значение в учении суфиев, которые интерпретировали его как указание на то, что все сущее должно слиться с божеством.
[Закрыть].
Этой степени знания он достиг по окончании пятой седьмины жизни своей, что равнялось тридцати пяти годам. И так прочно утвердилась в его сердце мысль об этом Творце, что он отвлекся от всего, кроме него, и оставил без внимания все свои исследования и розыски о существующих вещах. И он дошел до того, что стоило ему бросить взор на что-нибудь, как тотчас он видел в этом проявление творения, и в тот же миг он покидал творение и переносился мыслью к Творцу. Таким образом, его влечение к Творцу еще более усилилось, и сердце совершенно оторвалось от мира чувственного и прилепилось к миру идеальному.
Когда он познал этого Сущего, у бытия которого нет причины, но который сам причина существования всех вещей, он пожелал узнать, каким путем образовалось у него это знание и какой силой постиг он это Существо. Тогда он подверг исследованию все свои чувства, то есть слух, зрение, обоняние, вкус и осязание, и увидел, что они могут постигать только либо тело, либо что-нибудь находящееся в нем. Так, слух постигает только звуки, происходящие от волнообразного движения воздуха при столкновении тел друг с другом; зрение постигает только цвета, обоняние – запахи, вкус – вкусовые свойства, осязание – температуру, твердость и мягкость, шероховатость и гладкость. Точно так же сила воображения постигает лишь то, что обладает длиной, шириной и глубиной. Все это познаваемое является свойствами тел, и чувства не могут познать что-либо, кроме них.
Происходит это потому, что чувства суть силы, распространяющиеся на телесные предметы, делящиеся вместе с их делением. Вот почему и познают они только тело, могущее быть делимым, – ведь если эта сила распространилась на какую-нибудь вещь, могущую быть делимой, то, несомненно, раз она познает что-нибудь, последнее подвергается делению вместе с ней. И, следовательно, всякая сила в теле постигает лишь тело или то, что в нем. А уже было обнаружено, что то – есть Существо, необходимо сущее, совершенно свободное от телесных свойств, и, в таком случае, невозможно познать его иначе, как при помощи чего-то особого, не являющегося ни телом, ни силой в теле; чем-то, не имеющим никакой связи с телом, не находящимся ни внутри его, ни вне его, но соединенным с ним, не разъединенным с ним.
И для него стало очевидно, что он постиг Творца при помощи своей собственной сущности, и знание о Творце прочно утвердилось в нем. Ему сделалось ясно, что эта его сущность, при помощи которой он познал Творца, есть нечто нетелесное, не допускающее ни одного телесного свойства; что все внешнее и телесное, познаваемое им в собственном своем существе, не есть действительная природа его. Нет, истинная сущность его есть только то нечто, при помощи которого он познает Существо, необходимо сущее.
И когда он понял, что сущностью его не является эта телесная масса, которую он постигает чувством и которую окружает его кожа, ничтожным стало для него собственное тело, и он начал размышлять об этой благородной сущности, при помощи которой он познал то Существо, необходимо сущее.
Он подверг исследованию эту высокую сущность, стараясь понять, может ли она погибнуть, или подвергнуться порче, или исчезнуть, или она вечно существует? И он увидел, что порча и исчезновение свойственны исключительно телам, и эти свойства заключаются в том, что тела сбрасывают с себя один образ и надевают другой. Например, вода, когда становится воздухом, и воздух, когда становится водой; растения, превращающиеся в прах и пепел, и прах, превращающийся в растения. Таково содержание понятия порчи. Но то, что бестелесно и для существования своего не нуждается в теле, совершенно чуждо телесности, то невозможно никоим образом представить себе подвергнувшимся порче.
Убедившись, что его истинная сущность не может подвергнуться порче, он захотел узнать, каково было бы ее состояние, если бы она оставила тело и освободилась от него. А ему было ясно, что она оставит тело только тогда, когда оно окажется непригодным для нее как орудие. Он подверг рассмотрению все познавательные силы и обнаружил, что каждая из них познает то потенциально, то действенно. Например, глаз, когда он зажмурен или отведен от предмета созерцания, является силой, познающей потенциально. (Понятие силы, познающей потенциально, заключается в том, что она не постигает в настоящий момент, но может постичь в будущем.) В тот же момент, когда он открыт и обращен к предмету созерцания, он становится познающим действенно (то есть, значит, он познает в настоящий момент).
Точно так же и всякая другая познавательная сила бывает познающей потенциально и бывает познающей действенно. Если какая-нибудь из этих сил никогда не познавала действенно, то она все время находится в состоянии познания потенциального и не стремится познать то, что по праву надлежит ей познать, так как она еще не знает о нем, как то бывает, например, у слепорожденного. Если же она познавала действенно, а потом стала познавать потенциально, то все время, пока она познает потенциально, она будет стремиться к действенному познанию, ибо она знает предмет познания, обращена к нему и томится желанием по нем.
Примером может служить тот, кто был зрячим, а потом ослеп: он не перестает стремиться к тому, что созерцал, и чем более совершенна, красива и хороша была познанная им вещь, тем сильнее будет его влечение к ней и тем больше мучение от утраты. Поэтому страдание потерявшего способность видеть, после того как он обладал ею, сильнее страдания утратившего способность обоняния, так как вещи, познаваемые зрением, совершеннее и лучше познаваемых обонянием.
И если бы среди вещей нашлась вещь беспредельно совершенная, бесконечно красивая, блистающая и прекрасная, вещь, явившаяся верхом совершенства, блеска и красоты, такая, что все остальные совершенства, красота, блеск и величие исходили бы только от нее, проистекали бы лишь из нее, – то тот, кто утратил бы способность познавать эту вещь, дотоле ему известную, без сомнения, все время утраты испытывал бы бесконечные страдания. А тот, кто непрестанно познавал бы ее, испытывал бы непрерывное наслаждение, беспредельное блаженство, безмерный восторг и радость.
У него была уже уверенность, что Существо, необходимо сущее, обладает всеми совершенными свойствами, чуждо изъянов и свободно от них. Он уже знал, что то, при помощи чего он познал это Существо, есть нечто не похожее на тела и не уничтожающееся с гибелью их. И ему стало ясно, что когда обладатель такой сущности, способной к подобному познанию, расстается при смерти со своим телом, то могут быть три случая: если он до этого, во время управления своим телом, никогда не знал об этом Существе, необходимо сущем, не имел никаких сведений и не слышал о нем, то после того, как он расстался с телом, он не будет стремиться к этому Существу и не будет мучиться от утраты его. Что же касается до всех сил плотских, то они гибнут с гибелью тела и также не стремятся к возможным своим достижениям, и не желают их, и не страдают от их утраты. Таков удел всех неразумных существ, одинаково, имеют ли они образ человеческий или нет.
Либо возможно, что обладатель этой сущности, распоряжаясь своим телом в предшествовавшее время, узнал это Существо и постиг его совершенство и красоту, но он отвернулся от него, последовал своим страстям, и в таком состоянии постигла его смерть. И вот он лишен непосредственного созерцания его, и испытывает страстное влечение к нему, и пребывает в глубокой муке и бесконечном страдании; он может быть освобожден от них после долгих усилий и увидит то, к чему стремился, или останется в вечном страдании, в зависимости от того, к какому из этих двух уделов он был приготовлен в своей телесной жизни.
Тот же, кто знал это Существо, необходимо сущее, прежде чем расстаться с телом, весь отдавался ему и неотступно размышлял о его славе, блеске и красоте и не отвращался от него, пока не настигла его смерть среди этого стремления к нему и действенного его созерцания, тот, расставшись с телом, остается в беспредельном наслаждении и вечном счастии, восторге и радости, ибо он достиг непосредственного созерцания этого Существа, необходимо сущего, созерцания незамутненного и незатемненного, и свободен он тогда от всего чувственного, вызываемого его плотскими силами, которые по сравнению с его состоянием могут только раздражать, досаждать и причинять зло.
Когда ему стало ясно, что его собственное совершенство и наслаждение заключается единственно в постоянном созерцании этого Существа, необходимо сущего, в созерцании всегда действенном, не прерываемом ни на мгновение ока, так что, когда его настигнет смерть в момент такого непосредственного созерцания, она не прервет наслаждения созерцанием и не причинит мучений, тогда он стал размышлять, как бы достичь постоянства в этом действенном созерцании так, чтобы никогда не приходилось ему отвлекаться от него.
И он сосредоточивал мысль на этом Существе на мгновение; но вот появлялся пред его взором какой-нибудь чувственный предмет, или его слух пронизывал голос какого-нибудь животного, или ему представлялось что-либо в воображении, или поражала его боль в каком-нибудь члене, или охватывал его голод или жажда, жара или холод, или ему нужно было подняться, чтобы исполнить естественную потребность, – и тогда мысль его расстраивалась, исчезало это состояние, и было трудно вернуться ему к прежнему состоянию без долгих усилий[120]120
…и было трудно ему вернуться к прежнему состоянию без долгих усилий. – Эта мысль Хаййя соответствует суфийскому представлению о необходимости постоянного стремления к контакту с божеством как пути к познанию божества и спасению.
[Закрыть]. Он боялся, что смерть настигнет его в такой момент рассеяния и он попадет в вечное страдание и муку разобщения с тем Существом. Такое состояние огорчало его, и он не мог найти средства от него.
Тогда он начал исследовать все виды животных и рассматривать поступки и стремления их в надежде увидеть, что, может быть, кто-нибудь из них знает об этом Существе и делает попытки стремиться к нему, дабы затем выведать от них средство своего спасения. Он увидел, что все они стремятся только к добыванию для себя пищи и того, что нужно их потребностям, вроде еды, питья, совокупления, тени или тепла; они пребывают в этих заботах дни и ночи до самого момента их смерти, до конца своего предела. Он не видел, чтобы кто-нибудь из них отклонился бы хоть на один момент от такого распорядка жизни и устремился бы к другому. Ясно, что они не постигли этого Существа, не чувствуют влечения к нему и не имеют никакого представления о нем и что все они идут к небытию или состоянию, подобному ему.
Придя к такому мнению относительно животных, он понял, что этот вывод еще более подходит к растениям, так как растения обладают только частью восприятий животных. А раз существо, более полно одаренное восприятиями, не достигало этого познания, то еще менее способно достигнуть его существо, мало одаренное ими. К тому же он видел, что все функции растений не выходят за пределы рождения и питания.
Затем он стал исследовать звезды и небесные сферы и увидел, что движения всех их стройно упорядочены и происходят в строгой закономерности. Он видел их прозрачность, сверкание, недосягаемость для какого-нибудь изменения или порчи и приобрел твердую уверенность, что у них, помимо тел, есть сущности, которые знают про это Существо, необходимо сущее, и что эти знающие сущности не являются телами и не запечатлены в них.
Да и как могло не быть у них этих сущностей, чуждых телесности, когда подобная сущность была у такого, как он, при всей его слабости и сильной нужде в вещах чувственного мира! Он сам принадлежит к числу тел, подвергающихся порче, и, однако, при всей недостаточности его, это не помешало его сущности быть свободной от телесности и порчи. Ему стало ясно, что у небесных тел еще скорее можно предполагать это. И он понял, что они знают про это Существо, необходимо сущее, и созерцают ого всегда действенно, ибо у небесных тел не бывает таких препятствий из области мира чувственного, которые мешают им постоянно созерцать[121]121
…ибо у небесных тел не бывает таких препятствий из области мира чувственного, которые мешают им постоянно созерцать. – Здесь Ибн Туфейль излагает представления Аристотеля, согласно которым небесные тела подобны драгоценным камням, вечно вращающимся на границах вещного мира, – есть ступени, ведущие к богу, и есть доказательства бытия божия, а также идеи неоплатоников и их последователей в исламе, считавших, что небесные тела, находясь на границе мира материального и мира идеального, ближе всего расположены к источнику эманации и с этим положением в мире космической иерархии связано их совершенство.
[Закрыть].
Далее, он размышлял: почему он один среди всех видов животных наделен этой сущностью, с которой более всего схожи небесные тела? Уже прежде он убедился на элементах и переходе одних из них в другие, что ничто находящееся на земле не остается в одном и том же образе, но что Бытие и Уничтожение всегда следуют друг за другом; что большая часть этих тел смешана и сложена из противоположных частей, почему они и приходят к гибели; что ни одно из них не находится в чистом состоянии и те, которые близки к чистому, свободному от примеси, бывают очень далеки от порчи, как золото и яхонт; что тела небесные просты и чисты и поэтому далеки от порчи и от изменчивости своих форм.
Он убедился также, что одни тела из мира Бытия и Уничтожения таковы, что сущность их состоит из одной формы, прибавленной к качеству телесности, каковы четыре элемента, сущность же других состоит из большего количества форм, как, например, у растений и животных. И чем в меньшем количестве форм проявляется сущность, тем меньше бывает и действие и тем больше бывает удаленность от жизни. В полном отсутствии форм нет и пути к жизни, и такое тело находится в состоянии, подобном небытию.
Такие же тела, сущность которых проявляется во многих формах, обнаруживают много действий и полно входят в жизнь. Если же эта форма такова, что ее никак невозможно отделить от материи, которой она присуща, тогда и жизнь бывает чрезвычайно ярко выражена, продолжительна и деятельна. Вещь, совершенно лишенная формы, есть первичная материя, в ней нет никакой жизни, и она подобна небытию. Вещи же, проявляющиеся в одной форме, суть четыре элемента. Они находятся на самой нижней ступени существования в мире Бытия и Уничтожения, и из них слагаются вещи, носители многих форм.
Эти четыре элемента проявляют чрезвычайно слабую жизнь, так как движутся только одним движением. Слабая жизнедеятельность этих элементов происходит оттого, что у каждого из них есть ему противоположный, явно враждебный ему, препятствующий его природным потребностям и стремящийся лишить его присущей ему формы. Поэтому бытие его непрочно и жизнь слабо выражена.
Растения обнаруживают жизнь более деятельную, чем они, а у животных она проявляется еще более ярко.
Происходит это вот почему: когда в каком-нибудь из этих сложных тел начинает преобладать природа одного элемента, которая благодаря своей силе берет верх над природою прочих элементов, уничтожая их силу, тогда это сложное тело приобретает характер возобладавшего элемента, вследствие чего делается способным только к слабому проявлению жизни, как и элемент, обладавший незначительной и слабой жизнедеятельностью. Когда же в этом сложном теле не преобладает природа одного элемента, когда все элементы распределены равномерно и в строгом соответствии друг с другом, когда ни один из элементов не берет верха над другим и взаимодействия элементов одинаковы; – тогда не проявляется преимущественного действия какого-нибудь элемента, ничто не получает преобладания, и тело становится далеким от сходства с каким-нибудь одним элементом, как будто не существует никакого противодействия его форме. Поэтому оно делается способным к жизни. И чем более равномерно, полно и последовательно распределены эти элементы, тем дальше стоит тело от возможности существования противоположного ему и тем полнее его жизнь.
И так как животный дух, обитающий в сердце, обладает чрезвычайной равномерностью распределения элементов, ибо он, будучи более нежным, чем земля и вода, и более грубым, чем огонь и воздух, занимает как бы среднее положение, и ни один из элементов явно ему не противодействует, поэтому он и оказывается способным к форме животности.
Убедившись во всем этом, он увидел, что необходимым выводом из этого будет следующее: наиболее соразмерный в распределении своих элементов дух животный способен и к наиболее полному проявлению жизни в мире Бытия и Уничтожения. Про этот дух можно почти утверждать, что не существует никакого противодействия его форме, в силу чего он подобен телам небесным, у форм которых нет противодействующих им. Дух такого животного, занимая действительно посредствующее положение среди элементов, не движется вообще, ни кверху, ни книзу, и если бы возможно было его поместить в середине пространства между центром и высшей точкой, до которой достигает огонь, не нанеся ему вреда, он пребывал бы там неподвижно и не стремился бы ни подняться, ни опуститься, а если бы пришел в движение в окружающем его пространстве, то двинулся бы вокруг середины, как движутся небесные тела. А если бы он пришел в движение в самом месте, занимаемом им, то он двинулся бы вокруг самого себя и принял бы шарообразную форму, так как другая и не могла бы получиться при таком движении. Таким образом, он чрезвычайно похож на небесные тела.
Уяснив положение, занимаемое животным, и не видя в нем ничего, дававшего повод предположить, что животное знает про Существо, необходимо сущее, тогда как его собственной сущности, как он знал, оно было известно, он решил, что он сам есть животное с духом, равномерно распределенным, похожее на небесные тела. Ему стало ясно, что он вид, отличный среди других видов животных, что он сотворен для какой-то другой цели и приготовлен к какому-то великому делу, к которому не приготовлен ни один вид животных. Его благородство было достаточно выражено тем, что его низшая часть из двух составлявших его частей, часть телесная, более всех вещей походила на небесные субстанции, находящиеся вне мира Бытия и Уничтожения, свободные от случайных изъянов, от превращения и изменения.
Что касается до высшей из двух его частей, то она есть то, чем познал он Существо, необходимо сущее. И это нечто знающее есть нечто верховное, божественное, нечто такое, чего не касается гибель и что не может быть определено ни одним телесным определением, не постижимое чувством, не представляемое воображением, нечто, единственным средством познания которого может быть только оно само. Оно есть вместе познающее, познаваемое и познание, оно есть знающее, узнанное и знание, притом без всякого разногласия во всем этом, так как разногласие и расхождение – свойства тел и того, что сопровождает их, тогда как здесь нет ни тела, ни свойства тела, ни чего-либо сопровождающего его.
Когда для него выяснилось, каким образом он один отличен среди прочих родов животных сходством с телами небесными, он понял, что ему нужно походить на них, подражать их действиям и стараться по возможности сравняться с ними. Точно так же он увидел, что своей благороднейшей частью, которой он познал Существо, необходимо сущее, он имеет некоторое сходство с ним благодаря тому, что она свободна от телесных свойств, как и Необходимо сущий свободен от них. Он увидел также, что ему необходимо стараться приобрести каким бы то ни было образом свойства Необходимо сущего, заимствовать его характер, следовать его поступкам, стараться выполнять его желания, отдаться ему, исполнять все предписания его от всего сердца явно и тайно, радуясь этому, хотя бы в них обнаружились муки, вред и полная гибель для его тела.
С другой стороны, он увидел, что в нем есть также сходство и с прочими видами животных, благодаря худшей части его, принадлежащей к миру Бытия и Уничтожения, которая – тело мрачное, плотное, требующее от него разных чувственных вещей, вроде еды, питья и совокупления. Однако тело это не создано для него в забаву и не соединено с ним попусту. Ему необходимо печься о нем и держать его в добром порядке. Это попечение может быть выполнено только таким образом, каким выполняют его остальные животные.
Действия, совершить которые ему было необходимо, предстали пред ним в трех видах: действия, делавшие его похожим на животное; действия, уподоблявшие его телам небесным, и действия, придававшие ему сходство с Существом, необходимо сущим. Первое уподобление обязательно для него как для обладателя тела мрачного, с различными членами, разными силами и разнообразными стремлениями. Уподобление второе – как для обладателя животного духа, пребывающего в сердце, который есть начало всему остальному телу и всем силам, находящимся в нем. Уподобление третье обязательно для него постольку, поскольку он есть он, то есть как сущности, которой он познал это Существо, необходимо сущее.
Еще прежде он утвердился в мысли, что счастие его и избавление от несчастия заключается только в постоянном созерцании этого Существа, необходимо сущего, пока он не достигнет того, что не будет отрываться от него ни на одно мгновение. Размышляя, каким образом достичь ему этого непрерывного созерцания, он пришел к выводу, что ему необходимо трудиться над достижением этих трех видов уподобления.
Что касается уподобления первого, то через него он не обретет никакого созерцания, наоборот, оно отвлечет его от него, явится к нему препятствием, так как оно имеет дело с вещами чувственными, а все они – преграды, стоящие на пути к этому созерцанию. Он нуждается в этом уподоблении только для поддержания животного духа, которым приобретается второе уподобление небесным телам. Таким путем первое уподобление необходимо, хотя оно и не лишено вреда.
Уподоблением вторым приобретается большая доля постоянного созерцания, но это созерцание не обладает чистотой, так как созерцающий их постоянно сохраняет сознание о своем существе и озирается на него, как это будет указано дальше. Третьим уподоблением достигается чистое созерцание и полное погружение, с одним-единственным устремлением внимания к Существу, необходимо сущему. У созерцающего, таким образом, скрывается, исчезает и пропадает его собственная сущность, как равно и все остальные сущности, сколько бы их ни было, кроме сущности Единого, Истинного, необходимо сущего, Великого, Высочайшего и Всемогущего.
Итак, ему стало ясно, что высшей целью является это третье уподобление и что оно может быть приобретено только после опыта и долговременного труда над уподоблением вторым, в течение которого он, в свою очередь, сможет существовать только благодаря уподоблению первому. Тогда, увидев, что уподобление первое, будучи необходимым, является, по существу, препятствием, хотя и приносит помощь косвенно, он решил уделять ему как можно меньше усилий, лишь самые необходимые для поддержания жизни животного духа.
Он нашел, что необходимыми для поддержания этого духа являются две вещи: одна заключается в поддержании его изнутри и в возобновлении утраченных частей, именно – пища; другая – в сохранении его извне и в ограждении его от всевозможных неприятностей в виде холода, жары, дождя, солнечного зноя, опасных животных и тому подобного.
Он увидел также, что если будет пользоваться тем, что необходимо для этого, безотчетно, как придется, то может случиться иногда, что он впадет в расточительность и возьмет больше, чем достаточно, направив свои усилия против самого себя, сам того не замечая. Он понял, что благоразумие требует наметить самому себе границы, которые не следует переходить, и меру, которую нельзя превышать. Границу эту, по его мнению, надо было наметить относительно категории его пищи, то есть какова она, количество ее и промежутки времени, через которые нужно обращаться к ней.
Сначала он подверг рассмотрению все виды потребляемой им пищи и увидел, что она трех родов: во-первых, растения, еще не развившиеся и не достигшие полного расцвета, – каковы зеленые овощи, пригодные для еды. Во-вторых, плоды растений, сформировавшихся, достигших предела развития и выпустивших семя для произрастания из него другого растения такого же вида, – таковы разного рода свежие или сухие фрукты. В-третьих, разного рода съедобные земные и морские животные. Он твердо знал, что все эти виды пищи – творения этого Существа, необходимо сущего, в близости к которому он ясно видел свое счастье и походить на которое он стремился. Нет сомнения, что употребление их в пищу лишало их совершенствования и ставило им препятствия в достижении высшей преследуемой ими цели. А это являлось противодействием творению Создателя, противоречащим его стремлению к близости и уподоблению с ним.
Он видел, что было бы хорошо, если бы это было возможно, совершенно отказаться от какой бы то ни было пищи. Однако это было невозможно, ибо такое воздержание привело бы к гибели тела и было бы противодействием самому Создателю, то есть еще большим, чем первое, так как сам он был выше этих второстепенных вещей, от гибели коих зависело сохранение его.
Он предпочел меньшее из двух зол и уступил более легкому из двух противодействий. Он рассудил брать из этих видов пищи, при отсутствии нужного ему, то, что легче достать в количестве, которое определится в дальнейшем. Если же все они пред ним налицо, тогда ему следует выказать тщательную осмотрительность и выбрать из них то, во взятии чего не было бы большого противодействия творению Создателя.
Можно взять, например, мякоть таких плодов, которые совершенно созрели и зерна которых приобрели способность к произведению себе подобных, при условии бережного обращения с этими семенами, чтобы не съесть их, не уничтожить и не бросить в место, непригодное для произрастания, вроде места каменистого, солончакового и так далее. А если ему затруднительно найти такие плоды со съедобной мякотью, каковы яблоки, груши, сливы и другое, то пусть берет либо плоды, у которых съедобны только сами семена, например, орехи, каштаны, либо овощи, не поспевшие еще совершенно. И в обоих случаях пусть он выбирает наиболее многочисленные и плодовитые, дабы не искоренить их и не погубить их семена. Если же и этого он не найдет, тогда может взять животных или их яйца, соблюдая при этом такое условие, чтобы брать животных, находящихся в большом количестве, дабы не уничтожить совершенно какой-нибудь их вид. Вот как рассуждал он относительно выбора рода пищи.
