Текст книги "Исчезнуть не простившись"

Автор книги: Линвуд Баркли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 16

– Мужчины слабые – кроме тебя, разумеется, – они, как правило, подводят, но ничуть не реже предать могут и женщины, – сказала она.

– Я знаю. Ты уже это говорила, – заметил он.

– Ах, простите. – Тон саркастический. Ему не нравилось, когда она говорила таким тоном. – Я тебя утомляю, радость моя?

– Нет, все нормально. Продолжай. Итак, женщины тоже могут предать. Я слушаю.

– Верно. Вроде этой Тесс.

– Да, понятно.

– Она меня обворовала.

– Ну… – Он хотел было возразить, но решил, что спорить не стоит.

– Именно это и было сделано, – сказала она. – Деньги принадлежали мне. Она не имела права присваивать их.

– Так ведь она на себя и не тратила. Она на них…

– Хватит! Чем больше я об этом думаю, тем сильнее злюсь. И мне не нравится, что ты ее защищаешь.

– Я ее не защищаю, – возразил он.

– Она должна была найти способ рассказать мне и все исправить.

«И каким же образом она могла исхитриться это сделать?» – задумался он, но промолчал.

– Ты здесь? – спросила она.

– Я все еще здесь.

– Ты что-нибудь хочешь сказать?

– Да ничего. Только… это будет сложновато, ты не находишь?

– Иногда я не могу с тобой разговаривать, – сказала она. – Позвони мне завтра. Если мне за это время захочется поговорить с умным человеком, я обращусь к зеркалу.

ГЛАВА 17

После того как детектив ушел, я позвонил Тесс, чтобы ввести ее в курс дела.

– Помогу ему, насколько сумею, – сказала Тесс. – Мне кажется, Синтия поступает правильно, нанимая частного детектива. Если она пошла на такое, возможно, пора рассказать ей все, что я знаю.

– Мы скоро увидимся, – пообещал я.

– Когда зазвонил телефон, я уже было собралась связаться с тобой, – призналась Тесс. – Но не хотела звонить тебе домой, это показалось бы странным – звать тебя, если к телефону подойдет Синтия. И мне кажется, у меня нет номера твоего мобильного.

– В чем дело, Тесс?

Она перевела дыхание.

– Ох, Терри, я снова сдала анализы.

Ноги у меня подкосились.

– И что они сказали? – Раньше она говорила, что жить ей осталось полгода, может быть, год. Я боялся, что теперь срок сократился.

– У меня, оказывается, все в порядке, – сообщила Тесс. – Они сказали, что те первые тесты оказались ошибочными. На этот раз все точно. – Она помолчала. – Терри, я не умираю.

– Милостивый Боже, Тесс, это же замечательно. Они уверены?

– Уверены.

– Фантастика.

– Если бы я умела молиться, то сочла бы, что мои молитвы услышаны. Но, Терри, надеюсь, ты ничего не говорил Синтии?

– Нет.

Когда я вошел, Синтия заметила у меня на щеке слезу. Она протянула руку и смахнула ее указательным пальцем.

– Терри, в чем дело? Что случилось?

Я крепко обнял ее и ответил:

– Я счастлив. Я просто очень счастлив.

Наверное, она решила, что у меня поехала крыша. Так счастлив здесь никто еще не был.

Следующие пару дней Синтия держалась значительно спокойнее, чем последнее время. Ее утешала мысль, что Дентон Эбаньол занимается нашим делом. Я боялся, что она станет звонить ему на мобильный каждые пару часов, как произошло с телевизионным каналом, желая знать, что ему удалось разыскать, но она сдержалась. Перед тем как отправиться спать, мы сидели за кухонным столом, и Синтия спросила меня, надеюсь ли я, что он что-то обнаружит, то есть эта мысль постоянно крутилась в ее голове, но она не хотела ему мешать.

На следующий день, когда Грейс вернулась из школы, я предложил пойти на общественные теннисные корты, что за библиотекой, и она согласилась. Сейчас я играл в теннис ничуть не лучше, чем в университете, так что редко, вернее, практически никогда не брал в руки ракетку, но мне нравилось смотреть, как играют мои девушки, особенно любоваться коронным ударом Синтии слева. Вот я и потащился с ними, захватив с собой для проверки несколько сочинений. Время от времени я отрывал от них взгляд и смотрел, как мои жена и дочь бегают, смеются и подшучивают друг над другом. Разумеется, Синтия не пользовалась своим коронным ударом во время игры с Грейс, но всегда давала ей дружеские советы. Грейс делала успехи, но через полчаса я заметил, что она устала и предпочла бы читать Карла Сагана дома, как все другие восьмилетние девочки.

Когда они закончили, я предложил по дороге домой где-нибудь поужинать.

– Уверен? – спросила Синтия. – Мы же… и так тратим сейчас довольно много.

– Наплевать, – заявил я.

Синтия ехидно улыбнулась.

– Что с тобой? Со вчерашнего дня ты самый веселый маленький мальчик в городе.

Как я мог ей сказать, что меня радуют хорошие новости Тесс, если вообще не посвящал ее в эти дела? Она обрадуется, конечно, но обидится, что от нее все скрыли.

– Я просто испытываю… оптимизм, – выкрутился я.

– Думаешь, мистер Эбаньол что-нибудь узнает?

– Не обязательно. Просто такое ощущение, будто мы свернули за угол, пережили самое трудное, и дальше все будет хорошо.

– Тогда я выпью бокал вина за ужином, – заявила она.

– Обязательно, – улыбнулся я.

– А я хочу молочный коктейль, – вмешалась Грейс. – С вишенкой.

Когда мы вернулись домой после ужина, Грейс отправилась смотреть по каналу «Дискавери» что-то насчет колец Сатурна, а мы с Синтией уселись за кухонный стол. Я писал цифры в блокноте, складывая, вычитая, крутя так и эдак. Мы всегда так делали, попадая в затруднительное финансовое положение. Можно ли позволить себе вторую машину? Не разорит ли нас путешествие в Диснейленд?

– Я тут высчитал, – сказал я, глядя на цифры, – что мы сможем платить мистеру Эбаньолу не одну, а целых две недели. И при этом не попадем в богадельню.

Синтия положила ладонь на мою руку.

– Знаешь, а я тебя люблю.

В другой комнате кто-то на телеэкране сказал: «Уран», и Грейс хихикнула.

– Я тебе когда-нибудь рассказывала, – спросила Синтия, – как испортила мамину кассету с записью Джеймса Тейлора?

– Нет.

– Мне тогда, наверное, было лет одиннадцать или двенадцать, а у мамы было много музыкальных записей. Она обожала Джеймса Тейлора, Саймона и Гарфункеля, Нила Янга и многих других, но больше всего ей нравился Джеймс Тейлор. Она говорила, что он может сделать ее счастливой и может сделать печальной. Однажды мама меня ужасно разозлила, вроде я хотела что-то надеть, а эта вещь оказалась в грязном белье, и я высказалась в том смысле, что она не выполнила свою работу.

– Вряд ли ей это понравилось.

– Точно. Она сказала, что если мне не нравится, как она приводит в порядок мою одежду, то я хорошо знаю, где находится стиральная машина. Тогда я открыла магнитофон, который она держала на кухне, вытащила оттуда кассету и швырнула ее на пол. Она разбилась, пленка вывалилась, короче, кассета была испорчена.

Я слушал.

– Я замерла. Не могла поверить, что так поступила. Думала, она меня убьет. Но вместо этого она отложила свое занятие, подняла пленку, вся из себя спокойная, и посмотрела, что это за кассета. «Джеймс Тейлор, – сказала она. – На ней была песня „Улыбающееся лицо“. Моя самая любимая. Знаешь почему? Каждый раз, когда она начинается, я вижу твое лицо и улыбаюсь, потому что люблю тебя». Или что-то в этом роде. И добавила: «Это моя самая любимая песня, и каждый раз, слушая се, я думаю о тебе и о том, как сильно тебя люблю. И сейчас мне особенно хотелось бы послушать эту песню».

Глаза Синтии увлажнились.

– Ну и после школы я села в автобус, поехала в магазин и разыскала эту кассету. Она называлась «ДТ». Я купила ее и принесла домой. Мама сорвана целлофановую обертку, поставила кассету в магнитофон и спросила, не хочу ли я послушать ее любимую песню.

Одинокая слеза сбежала по ее щеке и упала на кухонный стол.

– Я обожаю эту песню, – сказана Синтия. – И так по ней скучаю.

Позднее она позвонила Тесс. Просто так, поболтать. После разговора поднялась в гостевую спальню со швейной машиной и компьютером, где я печатал на старенькой «Роял» записки своим ученикам, и по ее покрасневшим глазам я догадался, что она снова плакала.

– Тесс думала, что у нее смертельная болезнь, но все обошлось. Она не хотела говорить мне, считала, что у меня и без нее забот хватает, поэтому решила не нагружать меня своими неприятностями. Она так и сказала – «нагружать». Ты можешь себе представить?

– Это какое-то безумие, – согласился я.

– И тут выяснилось, что на самом деле ничего такого нет, и она может рассказать мне все, но я бы предпочла знать тогда, вовремя, ты понимаешь? Потому что она всегда была рядом со мной и в любой беде… – Синтия схватила бумажный платок и высморкалась. – Страшно даже подумать, что я могла потерять ее.

– Знаю. Мне тоже.

– Когда ты вдруг стал таким счастливым, это не имело никакого отношения…

– Нет, – перебил я. – Разумеется, нет.

Наверное, я мог сказать ей правду. Позволить себе все ей поведать, но предпочел умолчать.

– О черт! – спохватилась она. – Тесс просила, чтобы ты позвонил. Наверное, хочет рассказать тебе обо всем сама. Не говори ей, что уже знаешь. Ладно? Я ведь не могла промолчать, ты понимаешь?

– Конечно, – кивнул я.

Я спустился вниз и набрал номер Тесс.

– Я ей сказала, – призналась она.

– Знаю, – ответил я. – Спасибо.

– Он был здесь.

– Кто?

– Этот детектив. Мистер Эбаньол. Очень милый мужчина.

– Да.

– Пока он был здесь, позвонила его жена. Чтобы сообщить, что готовит на ужин.

– И что это было? – полюбопытствовал я.

– Какое-то жареное мясо, если не путаю. И йоркширский пудинг.

– Наверное, вкусно.

– Короче, я все ему рассказала. О деньгах, о записке. И все ему отдала. Он очень заинтересовался.

– Я так и думал.

– Он говорил об отпечатках без особого энтузиазма. Слишком много лет прошло.

– Разумеется, Тесс, очень много, к тому же ты столько раз брала эти письма в руки. Но считаю, ты поступила правильно, все ему передав. Если еще что-то придет в голову, позвони ему.

– Он сказал то же самое. Дал свою визитку. Я в данный момент на нее смотрю, она пришпилена к моей доске около телефона, рядом с фотографией Грейс.

– Правильно, – одобрил я.

– Обними за меня Синтию, – попросила она.

– Обязательно. Я люблю тебя, Тесс, – сказал я и повесил трубку.

– Она тебе рассказала? – поинтересовалась Синтия, когда я вошел в спальню.

– Рассказала.

Синтия уже надела ночную рубашку, но лежала сверху, на покрывале.

– Я весь вечер думала, что сегодня займусь с тобой безумной, страстной любовью, но до смерти устала. Не уверена, что смогу соответствовать.

– У меня нет завышенных требований, – заметил я.

– Как насчет неиспользованных купонов?

– Годится. Знаешь, можно на выходные отвезти Грейс к Тесс и поехать куда-нибудь. Остаться на ночь, позавтракать.

– Может, я там буду лучше спать, – согласилась Синтия. – А то мне последнее время снятся какие-то беспокойные сны.

Я сел на край кровати.

– Ты это о чем?

– Ну, я же говорила об этом доктору Кинзлер. Вроде слышу их голоса. Думаю, они говорят со мной или я с ними, или разговаривают между собой, но у меня такое ощущение, будто я с ними и одновременно не с ними, могу протянуть руку и их коснуться. Но когда я пытаюсь, они превращаются в дым. Который уносится прочь.

Я наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Ты пожелала спокойной ночи Грейс?

– Пока ты разговаривал с Тесс.

– Тогда постарайся заснуть. Я зайду к ней на минутку.

Как обычно, в спальне Грейс было совершенно темно, так она лучше видела звезды через телескоп.

– Нам сегодня ничего не грозит? – спросил я, входя в комнату и закрывая за собой дверь, чтобы туда не проникал свет из коридора.

– Похоже на то, – отозвалась Грейс.

– Славно.

– Хочешь посмотреть?

Грейс установила телескоп на уровне своих глаз, но мне не хотелось наклоняться, поэтому я подхватил компьютерное кресло у ее стола, купленное в «ИКЕА», пододвинул его к телескопу и сел. Взглянув в телескоп, я ничего не увидел, кроме темноты с отдельными искорками света.

– Так куда я должен смотреть?

– На звезды, – пояснила Грейс.

Я повернулся и взглянул на свою дочь, которая хитро улыбалась в почти сплошной темноте.

– Благодарю вас, Карл Саган! – Я снова приник к окуляру, покрутил колесико и едва не столкнул телескоп с подставки. – Bay! – воскликнул я. Часть клейкой ленты, с помощью которой Грейс пыталась закрепить телескоп, отклеилась.

– Я ведь говорила, – сказала она. – Совсем негодная подставка.

– Ладно, ладно. – Я снова заглянул в телескоп. Но обзор сместился, и теперь я смотрел на сильно увеличенный круг тротуара прямо перед нашим домом.

И на мужчину, который на этот дом смотрел. Лицо его было расплывчатым и нечетким.

Я оставил телескоп, встал и подошел к окну.

– Кто это такой, черт побери?! – спросил я больше себя, чем Грейс.

– Кто? – удивилась она.

Дочь подошла к окну как раз в тот момент, когда мужчина бросился бежать.

– Кто это, папа? – удивилась она.

– Стой здесь! – приказал я и стремглав выскочил из комнаты, скатился по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и практически вылетел из передней двери. Промчался до конца подъездной дорожки и посмотрел в ту сторону, куда убежал этот тип. Примерно в ста футах от меня зажглись задние огни припаркованной у тротуара машины, когда кто-то повернул ключ в зажигании, передвинул рычаг передач и вдавил педаль газа в пол.

Я был слишком далеко, да и уже стемнело, так что мне не удалось разобрать цифры на номерном знаке или определить марку машины, прежде чем та свернула за угол и исчезла. По звуку было ясно, что это старая модель, причем темного цвета. Синяя, коричневая, серая – точно сказать невозможно. Мне хотелось вскочить в машину и погнаться за ним, но ключи находились в доме, так что к тому времени как я их возьму, этот человек будет уже в Бриджпорте.

Когда я вернулся к двери, там стояла Грейс.

– Я же велел тебе сидеть в своей комнате, – рассердился я.

– Я только хотела посмотреть…

– Немедленно иди в постель.

По моему тону она поняла, что спорить бесполезно, поэтому поспешно поднялась по лестнице.

Мое сердце колотилось, и потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, прежде чем подняться наверх. Когда я наконец вошел в спальню, Синтия лежала под одеялом и крепко спала. Я посмотрел на нее и подумал, какие разговоры она может слышать и о чем может рассуждать с исчезнувшими или мертвыми.

«Спроси их от моего имени, – хотелось мне сказать. – Спроси, кто следит за домом? И что ему от нас нужно».

ГЛАВА 18

Синтия позвонила Пэм и договорилась, что придет на следующий день на работу попозже. Мы вызвали на девять утра слесаря, чтобы поставить щеколды, и если это мероприятие продлится дольше, чем мы рассчитывали, Синтия может не беспокоиться.

За завтраком, до того как вниз спустилась Грейс, я рассказал Синтии о мужчине, стоявшем напротив дома. Сначала я немного поколебался, стоит ли говорить. Но во-первых, Грейс обязательно поднимет этот вопрос, и во-вторых, если на самом деле кто-то следит за домом, не важно кто и по каким причинам, мы все должны быть на страже. Скорее всего это не имело никакого отношения к особой ситуации в жизни Синтии. Просто в районе появился какой-то извращенец, так что вся улица должна остерегаться.

– Ты хорошо его рассмотрел? – спросила Синтия.

– Нет. Я побежал за ним, но он сел в машину и уехал.

– А машину ты разглядел?

– Нет.

– Может, коричневая?

– Син, ну не знаю я. Было темно, и машина темная.

– Тогда она вполне могла быть коричневой.

– Да, она могла быть коричневой. Но также темно-синей или черной.

– Готова поспорить, это тот же человек. Который проезжал мимо нас с Грейс, когда мы шли в школу.

– Я поговорю с соседями, – пообещал я.

Я умудрился поймать соседей с обеих сторон до того, как они ушли на работу, и спросил, видели ли они кого-нибудь возле своего дома вчера ночью и вообще замечали ли что-нибудь подозрительное. Никто ничего не видел.

Но я все равно позвонил в полицию, на тот случай если кто-то с нашей улицы сообщал о чем-то из ряда вон выходящем за последние несколько дней, и оператор сказал:

– Ничего особенного, хотя, подождите, кто-то звонил позавчера насчет весьма странной вещи.

– Какой? – спросил я. – Что это было?

– Кто-то позвонил насчет странной шляпы в их доме. – Полицейский рассмеялся. – Сначала я решил, что речь идет о кляпе, но нет, то была шляпа.

– Не берите в голову, – посоветовал я.

Прежде чем я ушел в школу, Синтия сказала:

– Я бы хотела навестить Тесс. Мы, конечно, недавно у нее были, но если вспомнить, что ей пришлось пережить в последнее время…

– Чудесная мысль, – согласился я. – Почему бы нам не съездить к ней завтра вечером? Мы могли бы сходить в кафе-мороженое или еще куда-нибудь.

– Я ей позвоню, – пообещала Синтия.

В школе я застал Ролли, который полоскал кружку в учительской, чтобы налить в нее на редкость омерзительный кофе, которым нас снабжали.

– Как дела? – спросил я, подходя к нему сзади.

– Господи! – подпрыгнул он.

– Как дела? – сделал я еще одну попытку.

Ролли пожал плечами. Он казался рассеянным.

– Как обычно. А у тебя?

Я вздохнул.

– Вчера вечером кто-то стоял и таращился на мой дом, а когда я попытался выяснить, кто это, убежал. – Я отпил глоток кофе, который только что налил. Вкус был мерзкий, но поскольку кофе уже остыл, это не играло особой роли. – У нас что, контракт на поставку кофе с сантехнической компанией?

– Кто-то следил за твоим домом? – переспросил Ролли. – Как ты думаешь, что он там делал?

Я пожал плечами:

– Понятия не имею. Но мы сегодня ставим щеколды на двери. Похоже, как раз вовремя.

– Неприятно, – заметил Ролли. – Может, какой-нибудь воришка бродит по улице и смотрит, кто забыл закрыть гараж, чтобы что-нибудь стащить.

– Возможно, – согласился я. – Так или иначе, новые замки не самая плохая идея.

– Верно, – кивнул Роли и немного помолчал. – Я подумываю, не уйти ли на пенсию пораньше.

Значит, обо мне разговор закончен.

– Мне казалось, ты решил остаться по крайней мере до конца учебного года.

– Да, конечно, но вдруг я перекинусь? Тогда им придется кого-нибудь быстро подыскивать, так? И пенсия уменьшится всего-то на несколько долларов. Я уже готов переехать, Терри. Руководить школой, работать в школе – теперь ведь все не так, как раньше, ты согласен? Я знаю, у тебя всегда были крутые ребята, но сейчас все куда хуже. Они вооружены. Их родителям на них плевать. Я отдал этой системе сорок лет, но теперь все, ухожу. Мы с Миллисент продаем дом, какие-то деньги кладем в банк и едем в Бредентон, возможно, там мое давление понизится.

– Сегодня ты действительно выглядишь напряженным. Может, тебе пойти домой?

– Я в порядке. – Он помолчал. Ролли не курил, но сейчас выглядел как курильщик, страстно мечтающий затянуться. – Миллисент уже ушла на пенсию. И меня ничто не останавливает. Ведь никто из нас не становится моложе, верно? Никогда не знаешь, сколько тебе еще осталось. Сейчас ты здесь, а через минуту тебя уже нет.

– Кстати, – сказал я, – ты мне напомнил.

– Что?

– Насчет Тесс.

Ролли мигнул.

– Что насчет Тесс?

– Выяснилось, что у нее все нормально.

– Что?

– Они еще раз сделали анализы, и первоначальный диагноз оказался ошибочным. Она не умирает. С ней все хорошо.

Ролли обалдело смотрел на меня:

– Ты это о чем?

– Я говорю тебе, что с ней все в порядке.

– Но, – сказал он медленно, словно не мог осмыслить мои слова, – врачи уверили ее, что она умирает. А теперь говорят, что ошиблись?

– Знаешь, – заметил я, – эти новости плохими не назовешь.

Ролли снова моргнул.

– Нет, разумеется. Замечательные новости. Гораздо лучше, чем сначала получить хорошие, а потом плохие.

– Наверняка.

Ролли взглянул на часы:

– Слушай, мне пора идти.

Мне тоже было пора. Мой творческий урок начинался через минуту. В последний раз я велел им написать письмо незнакомому человеку и рассказать, не важно, существует он на самом деле или нет, о том, чего никому другому они рассказать не решались.

– Иногда, – сказал я им, – куда легче поведать незнакомцу что-то очень личное. Как будто это менее рискованно – открыться перед тем, кто вас не знает.

Когда я спросил, не хочет ли кто-нибудь попробовать, к моему изумлению поднял руку Бруно, наш классный клоун.

– Бруно?

– Да, сэр. Я готов.

Бруно никогда не выступал добровольцем. Я заподозрил недоброе, но все равно был заинтригован.

– Ладно, слушаем тебя.

Он открыл свой блокнот и начал:

– Дорогой Пентхаус…

– Стоп, – остановил я. В классе уже смеялись. – Предполагалось, что ты пишешь письмо человеку, которого не знаешь.

– Я не знаю никого, кто бы жил в пентхаусе, – заявил Бруно. – И сделал то, что вы велели. Написал о том, о чем бы больше никому не сказал. Во всяком случае, не своей маме.

– Твоя мама – та дама, которая проглотила арбуз, – вякнул кто-то из класса.

– Тебе хочется, чтобы твоя мама тоже так выглядела, – парировал Бруно, – а не как фотокопия чьего-то зада.

– Что-нибудь еще? – спросил я.

– Нет, подождите, – сказал Бруно. – Дорогой Пентхаус. Хочу рассказать тебе о случае, происшедшем с моим близким другом, которого я далее буду называть мистер Джонсон.

Мальчишка по имени Райан едва не свалился со стула от смеха.

Как обычно, Джейн Скавалло сидела в конце класса, скучающе смотрела в окно, короче, вела себя так, будто все происходящее ниже ее достоинства. Возможно, сегодня она права. Джейн словно бы предпочитала быть в любом другом месте, но не здесь, и если бы я в этот момент взглянул в зеркало, то увидел бы на своем лице точно такое же выражение.

Девушка, сидевшая перед ней, Валери Свиндон, из тех, кто всегда старается угодить, подняла руку.

– Дорогой президент Линкольн! Я думаю, вы один из самых великих президентов, потому что боролись за свободу рабов и за всеобщее равноправие.

Дальше продолжалось в том же духе. Дети зевали, закатывали глаза, и я подумал, что ситуация из рук вон плоха, если ты не можешь восхититься Авраамом Линкольном и при этом не выглядеть идиоткой. Но пока она читала письмо, я вспоминал Боба Ньюхарта и телефонный разговор между смышленым парнем с Мэдисон-авеню и президентом – как он посоветовал ему расслабиться, не принимать все близко к сердцу.

Я спросил еще пару ребятишек, потом вызвал Джейн.

– Я пас, – сказала она.

После урока, проходя мимо моего стола, она оставила на нем лист бумаги.

Дорогой незнакомец!

Это письмо от кого-то кому-то, никаких имен, ведь все равно никто никого не знает. Имена ни черта не значат. Весь мир состоит из незнакомых людей. Миллионы и миллионы незнакомцев. Каждый для другого незнакомец. Иногда мы думаем, будто знаем других людей, особенно тех, кто по определению нам близок, но если мы их в самом деле знаем, то почему удивляемся дерьмовым поступкам? Например, родителей всегда поражает, на что способны их дети. Они воспитывают их с пеленок, проводят с ними каждый день, считают гребаными ангелами, и вдруг в один прекрасный день на пороге появляются копы и говорят: «Эй, родители, догадайтесь, что случилось? Ваш сынок только что проломил голову другому ребенку бейсбольной битой». Или наоборот, ты ребенок и тебе кажется, что все, блин, замечательно, но в один прекрасный день мужик, который считался твоим отцом, делает вам ручкой, желает счастливо оставаться. И ты думаешь: «Что же это такое, мать твою за ногу?» Поэтому через много лет, когда твоя мать находит вроде бы нормального парня, ты думаешь: «А когда этот день настанет?» Потому что такова жизнь. Жизнь всегда спрашивает саму себя: «Когда настанет этот день?» Ведь если он не наступает слишком долго, ты понимаешь, что он, блин, уже на носу.

С наилучшими пожеланиями, Незнакомец.

Я прочитал сочинение дважды, затем вверху страницы поставил «А» своей красной ручкой.

В обеденный перерыв я хотел заехать в магазин Памелы, чтобы повидать Синтию, и когда шел через парковку к своей машине, Лорен Уэллс как раз ставила свой автомобиль на свободное место рядом с моим. Рулила она одной рукой, другой прижимала к уху сотовый.

За последние пару дней я исхитрился не сталкиваться с ней. Не хотел разговаривать и сейчас, но она уже опускала стекло и приветственно поднимала подбородок, прося меня подождать, продолжая говорить по телефону. Она остановила машину, сказала в телефон: «Подожди секунду» и повернулась ко мне:

– Эй! Я не видела тебя с той поры, как вы снова ездили к Пауле. Вас опять покажут в шоу?

– Нет, – ответил я.

На ее лице промелькнуло явное разочарование.

– Плохо. Не сделаешь мне одолжение? Это займет секунду. Можешь сказать «привет» моей подруге?

– Что?

Она протянула мобильный.

– Ее зовут Рейчел. Просто скажи: «Привет, Рейчел». Она умрет, когда узнает, что ты муж той женщины, которая участвовала в шоу.

Я открыл дверцу своей машины и, прежде чем сесть, произнес:

– Займись чем-нибудь полезным, Лорен.

Она уставилась на меня с открытым ртом, потом крикнула достаточно громко, чтобы я услышал сквозь стекло:

– Думаешь, ты крутой? Ошибаешься!

Когда я добрался до магазина Памелы, Синтии там не было.

– Она позвонила, что ждет слесаря, – объяснила Пэм. Я взглянул на часы. Почти час дня. Я подсчитал, что если слесарь пришел вовремя, то должен был закончить работу в десять, самое позднее – в одиннадцать.

Я полез в карман за мобильным, но Памела протянула мне свой.

– Привет, Пэм, – сказала Синтия. – Извини меня. Я уже еду.

– Это я.

– О!

– Заскочил, надеялся, что ты здесь.

– Слесарь опоздал, совсем недавно ушел. Я уже еду.

– Скажи ей, чтобы не спешила, – обратилась ко мне Пэм. – Здесь тихо. Может вообще сегодня не приходить.

– Ты слышала? – спросил я.

– Ага. Оно и к лучшему. А то у меня мысли разбегаются. Мистер Эбаньол звонил. Хочет с нами встретиться. Он заедет в половине пятого. Ты успеешь к этому времени вернуться домой?

– Конечно. Что он сказал? Что-нибудь обнаружил?

Памела подняла брови.

– Он не стал говорить. Обещал все обсудить при встрече.

– Ты в порядке?

– Немного странно себя чувствую.

– Ага, я тоже. Но очень может быть, он скажет нам, что не нашел ни шиша.

– Я понимаю.

– Ты встречаешься завтра с Тесс?

– Я оставила послание. Не опаздывай, ладно?

Когда я повесил трубку, Пэм спросила:

– Что происходит?

– Синтия наняла… мы наняли детектива, чтобы он занялся исчезновением ее семьи.

– Вот как, – проговорила она. – Ну, это, конечно, не мое дело, но если хочешь знать мое мнение, это пустая трата денег, ведь прошло столько лет. Никто никогда не узнает, что случилось в ту ночь.

– Увидимся позже, Пэм, – сказал я. – Спасибо, что разрешила воспользоваться телефоном.

– Кофе хотите? – спросила Синтия, когда Дентон Эбаньол вошел в наш дом.

– Да, с удовольствием, – ответил он. – С большим удовольствием.

Он устроился на диване, и Синтия принесла кофе, чашки, сахар и сливки на подносе вместе с шоколадным печеньем. Она разлила кофе по чашкам и протянула детективу тарелку с печеньем. Он взял одно, а мы с Синтией тем временем мысленно кричали: «Ради всего святого, расскажи нам, что знаешь, еще минуту мы не выдержим!»

Синтия взглянула на поднос и сказала:

– Я принесла только две ложки. Терри, будь добр, возьми еще одну.

Я пошел на кухню, открыл ящик с приборами, но в пространстве между держателем для ножей и стенкой ящика, где хранилась всякая ерунда, начиная от карандашей и кончая пластиковыми заколками от пакетов из-под хлеба, что-то зацепило мой взгляд.

Ключ.

Я взял его. Это был запасной ключ от задней двери, обычно висевший на крючке.

Я вернулся в гостиную с ложкой и сел. Эбаньол достал свой блокнот, открыл его, полистал и сказал:

– Давайте посмотрим, что здесь у нас.

Мы с Синтией терпеливо улыбнулись.

– А, вот оно! – Он посмотрел на Синтию. – Миссис Арчер, что вы можете рассказать мне о Винсе Флеминге?

– Винсе Флеминге?

– Верно. Это тот парень, с которым вы в ту ночь сидели в машине. – Он замолчал, потом взглянул на Синтию, затем перевел взгляд на меня и снова посмотрел на Синтию. – Извините меня. Ничего, если я заговорю об этом в присутствии вашего мужа?

– Нормально, – ответила она.

– Насколько мне известно, его машина стояла за магазином. Там и нашел вас отец и привез домой.

– Да.

– Мне удалось познакомиться с полицейскими документами по этому делу. К тому же продюсер с телевидения дала мне запись шоу – простите, но я не видел его, когда оно шло по телевизору, я не любитель такого рода передач. Однако большую часть всей информации они получили от полиции. А вот у этого типа, Винса Флеминга, несколько избирательная память, если вы понимаете, о чем я.

– Боюсь, после той ночи я не поддерживала с ним никаких отношений, – сказала Синтия.

– Он постоянно попадал в неприятности с законом, – объяснил детектив. – У него и папаша такой же – Энтони Флеминг в то время руководил довольно значительной преступной группировкой.

– Вроде мафии? – спросил я.

– Не такой масштабной. Но имел значительную долю в нелегальной торговле наркотиками между Нью-Хейвеном и Бриджпортом. Проституция, угон машин и все такое.

– Бог мой, – удивилась Синтия. – Я и понятия не имела. То есть я знала, что Винс вроде как не очень хороший парень, но не знала, чем занимался его отец. Он все еще жив?

– Нет, его застрелили в девяносто втором году несколько начинающих бандитов. Из-за сделки, которая сорвалась.

Синтия качала головой, не в состоянии поверить в услышанное.

– Полиция их поймала?

– Не пришлось ловить, – пояснил Эбаньол. – Люди Энтони Флеминга о них позаботились. Убили всех живущих в доме – и виновных, и еще нескольких человек, которым не повезло оказаться в неподходящем месте в неподходящее время – в порядке возмездия. Считается, что операцией руководил Винс Флеминг, но его не только не осудили, даже не предъявляли обвинения.

Эбаньол потянулся за другим печеньем.

– Не надо бы мне это есть, – заметил он. – Уверен, жена готовит что-то вкусное на ужин.

Тут я не выдержал:

– Но какое все это имеет отношение к Синтии и ее семье?

– Никакого, и это абсолютно точно, – ответил детектив. – Но я знаю, каким стал Винс, и пытаюсь представить себе, каким он был в ту ночь, когда исчезла семья вашей жены.

– Вы полагаете, он имеет к этому какое-то отношение?

– Я просто-напросто не знаю. Но у него была причина злиться. Ваш отец уволок вас со свидания с ним. Это было унизительно не только для вас, но и для него тоже. И если он имеет какое-то отношение к исчезновению ваших родителей и брата, если он… – Детектив заговорил тише. – Если он их убил, то у него был отец с подходящими средствами и опытом, чтобы замести следы.

– Но полиция наверняка в свое время всем этим интересовалась, – вмешался я. – Вы же не первый человек, кому это пришло в голову.

– Вы правы. Полиция этим интересовалась. Но не раскопала ничего конкретного. У них были одни подозрения. А Винс и семейка организовали алиби друг для друга. Он сказал, что уехал домой, после того как Клейтон Бидж увез свою дочь.

– Одну вещь это объясняет, – вставила Синтия.

– Что именно? – поинтересовался я.

Эбаньол улыбался, похоже, знал, что она собиралась сказать:

– Почему я осталась в живых.

Детектив кивнул.