Текст книги "Заговор Грааля"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Дела идут в гору. По-моему, нью-йоркцы совсем стали параноиками. Частные детективы сейчас на коне. У меня больше заказов, чем мне под силу.

– Рада за тебя, – произнесла она, обводя взглядом стол, стул, телевизор, книжные полки и застекленный шкафчик с посудой, – и вдруг поняла, что вещи расставлены как-то странно.

Ее охватил страх, ледяной, словно воды Гудзона.

– Дядя Гас, мне тут звонят по другой линии, – соврала она. – Я тебе перезвоню как-нибудь.

Не дожидаясь, пока он попрощается, она аккуратно повесила трубку. Потом снова осмотрела комнату, внимательно и неторопливо, замечая, что маленькая золотая лошадка на тумбе у телевизора – подарок матери – смотрит не в тут сторону, ящик стола слегка выдвинут, крышка кедрового сундука закрыта неплотно, книги на полках стоят неаккуратно.

Она быстро проверила остальные комнаты. Ценных вещей у нее было мало: несколько украшений, ноутбук, недорогой проигрыватель. Все на месте.

– Господи! – воскликнула она, бросаясь на кухню. Шкатулка.

Кастрюля и чайник стояли так, как она их и оставила. Коттен сняла их с плиты и схватилась за крышку духовки. Потянула за ручку, услышала металлический лязг.

Шкатулка была на месте – простой черный ящичек без надписей. Крышка духовки со щелчком захлопнулась.

Здесь кто-то был, обыскивал ее квартиру. Если они искали шкатулку, то не нашли, а это значит, что они вернутся.

Сердце заколотилось.

Коттен побежала к входной двери, проверила замок, закрыла на цепочку. Потом привалилась к двери и обвела взглядом гостиную.

Онинашли ее всего за несколько дней.

Подбежав к телефону, Коттен начала звонить в полицию, но, помедлив, передумала. Что она расскажет полиции? Они станут задавать вопросы, а она отвечать. Кто-то проник в квартиру?

Да.

Вы застали взломщика в квартире? Нет.

Что-то украдено, пропало? Нет.

Откуда вы знаете, что кто-то к вам вломился? Ну, некоторые вещи лежали не на своих местах. И все? Да.

Есть какие-то признаки незаконного проникновения? Дверь взломана, окно разбито? Нет.

Значит, если это не взлом, они открыли дверь ключом. У кого еще есть ключи? У квартирного хозяина. Может ли он входить к вам домой без вас? Да, он забирает мою почту, когда я в отъезде. Вы ему доверяете? Да.

Вам звонили какие-нибудь странные незнакомцы? Угрожали? Нет.

Есть ли у вас что-нибудь, что имеет смысл красть таким сложным способом? Ну, есть одна шкатулка.

Какая шкатулка?

Ничего особенного, я протащила ее в страну контрабандой из Ирака. Знаете, это одна из стран «оси зла», которую мы собираемся бомбить.

Что в шкатулке?

Не знаю, не смогла открыть.

Почему?

Там нет ни крышки, ни петель, ни замков. Просто цельный кусок дерева.

Но вы все равно думаете, что внутри этой шкатулки нечто ценное, хотя не можете ее открыть?

Да, я думаю, что в ней самая большая ценность христианского мира – предмет, который ищут вот уже две тысячи лет – не что иное, как знаменитый чертов Святой Грааль.

Ух ты, это потрясающе. Мисс Стоун, вы наблюдаетесь у врача или принимаете какие-то лекарства? Может, у вас депрессия? Вы одиноки? Неприятности с любовником?

Вообще-то как раз сегодня вечером у меня возникли неприятности с любовником…

– Черт! Вот дерьмо! – Коттен швырнула трубку на место. Ужасно бестолково! В полиции целую неделю будут потешаться. Почувствовав, что готова расплакаться, она закрыла лицо руками. Огорчение переросло в страх. Нужно выяснить, что, черт возьми, происходит. Надо что-то делать.

Нагнувшись, Коттен вытащила сумочку из-под пальто и достала из бумажника визитку. Повернувшись к телефону, она набрала номер.

ГОЛОВОЛОМКА

В час ночи Джон Тайлер стоял у окна на кухне, поджидая Коттен Стоун. Было полнолуние, и замерзшее озеро недалеко от жилого комплекса казалось тускло-серой плитой, исчерченной жемчужными островками снега. Голые клены отбрасывали угловатые тени на стылую землю. Пейзаж – как на старых литографиях конца XIX века. Вид за окном напомнил, что он и сам часто представлял себя чистым холстом. Еще не написанная картина – вот метафора его существования. Должно быть что-то еще – нечто, способное заполнить внутреннюю пропасть. Он испробовал так много способов служения Богу, но ни один не принес ему мира с самим собой. Что же такого уготовил ему Господь? Годы самоанализа и поисков не дали ответа. Если Бог хочет, чтобы он жил так, как сейчас, он был бы умиротворен и счастлив. Но этого нет.

Джон смотрел на дорогу, ожидая увидеть свет фар. Коттен Стоун должна быть с минуты на минуту, если выехала сразу после телефонного разговора. Очень странного разговора – она настойчиво просила немедленной встречи с ним, заявила, что никак не может ждать до утра. В ее квартиру кто-то вломился, но она не вызывала полицию. Пообещала объяснить, когда приедет.

Он рассматривал блеклый пейзаж, удивляясь, что за важное дело заставляет эту девушку ехать к нему среди ночи. Почему-то он продолжал думать о ней и после того, как она ушла. Казалось, она боялась – словно что-то скрывала. Во время разговора Коттен ерзала, закидывала ногу на ногу, запиналась.

Странное поведение для профессиональной журналистки.

В дверь постучали, и он отвернулся от окна.

В поезде Коттен сто раз спрашивала себя, не стоило ли подождать до утра. Можно было просто уйти из квартиры, переночевать в отеле, а с ним связаться утром. Но теперь уже поздно. Она стояла у него на пороге, прижимая к себе большую кожаную сумку.

– Входите, – пригласил Джон, открывая дверь. Она прошла в гостиную. – Позвольте ваше пальто.

Она размотала шарф.

– Вы, наверное, думаете, что я спятила, приехала вот так, среди ночи, – говорила Коттен, пока Джон помогал ей снять пальто. Расхаживая по комнате и постепенно согреваясь, она не выпускала из рук сумку, словно оберегая что-то.

– Большая коллекция, – заметила Коттен, оглядываясь.

На полках лежали всевозможные древности: глиняные черепки, рисунки, карты, инструменты, несколько пожелтевших костей. Одну стену целиком занимали книжные полки; некоторые книги были старые и потертые, другие – новые. Еще там оказалось множество снимков – Джон на археологических раскопках, то в пустыне, то в лесистых горах. А на столе в серебряной рамке стояла фотография, на которой он был рядом с Папой, среди других священников. Коттен взяла снимок.

– Вы знакомы с Папой?

– Я был в Риме, помогал экспертам определять подлинность кое-каких реликвий. Кардинал Антонио Януччи – куратор Ватикана и заведующий Отделением изящных искусств и древностей – пришел как-то побеседовать с нами, узнать, как успехи. Во время перерыва он устроил нам экскурсию по трем реставрационным отделам Ватикана – там, где гобелены, картины и скульптуры. Мы зашли в один из залов, и Януччи сказал, что устроит нам сюрприз. Из двери в глубине зала как раз выходили священники, человек шесть. В центре шел Папа. Мы были поражены. Они приблизились к нашей группе и остановились. Он благословил нас, сверкнула вспышка, и Януччи проводил нас обратно, туда, где мы работали. Если это считается за знакомство, то да, я с ним знаком.

– Все равно, это должно быть потрясающе.

– Так и есть.

Коттен тихо села на диван и принялась крутить серебряный браслет на запястье.

– Вы, наверное, ждете, когда я перейду к делу и расскажу, почему примчалась сюда так безбожно поздно.

Джон придвинул стул и сел напротив нее.

– По телефону вы говорили очень взволнованно. Упомянули о взломе.

– Нуда, что-то вроде этого. В дом проникли, но я не знаю, как. И все равно, я уверена, там кто-то был. Я выходила из дома, а когда вернулась и огляделась, мне показалось, что вещи двигали, переставляли, осматривали.

– В полицию звонили?

Коттен откашлялась и стала теребить прядь волос.

– Нет, им я не сообщила. Хоть я и уверена в том, что говорю, но доказать это никак нельзя – полиция мне бы ни за что не поверила. Ничего не украли.

Джон подался вперед и зажал ладони между колен. Он хотел что-то сказать, но Коттен опередила его:

– Мне кажется, взломщики искали вот это. Открыв кожаную сумку, она достала шкатулку и подержала в руках, словно не желая отдавать.

– Можно? – спросил он, протягивая руку.

– Простите, – произнесла она, сообразив, что не дала ему взглянуть.

Джон повертел шкатулку в руках, рассмотрел все грани и поверхности, затем спросил:

– Где вы это взяли?

За несколько минут она объяснила, как шкатулка попала к ней, как она протащила ее через таможню, как не могла открыть и как спрятала в духовке.

– Ну и дела. – Джон потер лоб, словно задумавшись. – Печально слышать, что Арчер мертв. Несмотря на свои причуды, он был выдающимся человеком. Мне он нравился.

– Есть какие-нибудь идеи насчет этой штуки? – Коттен кивнула на шкатулку, которую Джон поставил на колени.

– Кажется, да, – ответил он, снова рассматривая древность. – Думаю, это кубик-головоломка. Они были очень популярны в Средние века среди богатых европейцев. Но такие мне редко попадались. Вроде у меня есть книжка, в которой объясняется, как их открывать.

– Как думаете, что внутри? Он слегка потряс вещицу.

– Обычно в подобных шкатулках скрывалась игрушка, украшение или, может, детали игры. Я слышал, в некоторых кубиках находились новые головоломки – шкатулка в шкатулке. Такими обычно развлекались аристократы. Существовало несколько видов головоломок, и каждая открывалась по-своему.

Глаза Коттен расширились.

– Доктор Арчер считал, будто это нечто особенное. Перед смертью он сказал мне две вещи. Сначала назвал несколько чисел и имя: 26, 27, 28, Матфей. А потом заявил что-то вроде того, что только я могу остановить солнце, рассвет.

– Это было бы непросто, верно? – улыбнулся Джон. – Судя по вашим словам, Арчер был немного не в себе. Мысли путались. Он бредил.

Коттен задумалась. Нет, Арчер не бредил. Он точно знал, какими словами привлечь ее внимание. «Geh el crip. Ты единственная».Ей не хотелось вдаваться в эти подробности, а то Джон решит, что она и правда не в своем уме.

– Но как же числа? Я посмотрела в Библии. Это из Евангелия от Матфея.

– «И, взяв чашу…» – Джон повертел кубик в руках. – Эти слова повторяют во всем мире каждый день, во время мессы. Именно это Иисус говорил на Тайной вечере, когда установил обряд причастия.

– Вы рассказывали, что Арчер думал, будто знает, где находится Чаша Тайной вечери. А вдруг она в этой шкатулке? Ведь в ней должно быть что-то ценное. Вряд ли кто-то пойдет на убийство из-за пустой шкатулки. А потом будет преследовать меня…

– А вы уверены, что эти события связаны между собой?

– Думаете, у меня тоже бред?

– Вовсе нет. – Слова прозвучали искренне, а не снисходительно. – Не думайте, что я не верю вам. С вами случилось много неприятного. И ваша реакция вполне объяснима. Вы пытаетесь связать разные события, чтобы в них появился какой-то смысл.

Повисла пауза. Джон весьма любезен, думала Коттен, но, похоже, не придает событиям такого значения, как она. И он вовсе не предполагает, что в шкатулке столь ценная вещь, как Святой Грааль. Может, вторжение в ее дом никак не связано со шкатулкой. Но еще была пленка…

– Есть кое-что еще. Кажется, я случайно оставила в гробнице видеокассету. Там в кадре часто появляется мое лицо, и сказано, что я работаю на CNN.

– Или вы могли ее просто где-то потерять. Вы сказали, что еще раньше вынимали вещи из сумки, когда оказались в пустыне.

– Надеюсь, вы правы, но у меня неприятное чувство, что я оставила ее в гробнице.

– Значит, кто-то мог подобрать кассету, увидеть, что вы там были, и выяснить, где вы живете.

– Да. – Ей полегчало. Он, должно быть, понял, что она приехала, потому что волнуется. Если бы Джон смог открыть шкатулку… – Вы сказали, у вас есть справочник?

– Он где-то здесь. – Мужчина поднялся, подошел к книжным шкафам и стал осматривать полку за полкой, пока не нашел потрепанную книгу в матерчатом переплете. – Здесь что-то должно быть.

Он положил книгу на журнальный столик и сел на диван.

Книга называлась «Мифы и магия Средневековья». Джон стал переворачивать хрусткие страницы.

– «Кубики-головоломки и шкатулки с сюрпризом», – прочитала Коттен название главы.

Далее шел текст, а когда Джон перелистал несколько страниц, она увидела рисунки и схемы, на которых изображались различные виды шкатулок.

Он внимательно изучил схемы и наконец произнес:

– Кажется, вот то, что нужно.

Поднял шкатулку и перевернул ее. Потом взял с двух сторон и потянул. Ничего не произошло.

– Что думаете? – спросила Коттен. Джон снова взглянул на схему.

– Нужно понять, с какой стороны тут крышка. Как только с этим определимся, она легко откроется.

Он повернул кубик другой гранью и снова потянул в стороны. Опять ничего. Повернув его шесть раз и еще раз сверившись с текстом, он наконец услышал негромкий щелчок. Крышка приоткрылась, стал заметен тонкий, аккуратный стык.

– Кажется, получилось, – произнес Джон.

Вконце первого крестового похода Иерусалимом завладели христиане. Приорат Сиона, группа монахов, добивавшаяся возвращения европейских престолов потомкам Меровингов, родословную которых они прослеживали от союза Иисуса и Марии Магдалины, создали орден монахов-воинов, чтобы защищать Иерусалим и путников, направляющихся туда.

Все началось с простых поисков приключений, однако новая организация росла – в нее входила европейская знать, занимающая высокое положение в политике, религии и экономике. Свободная от налогов, подчиняющаяся лишь Папе, через несколько сотен лет она стала одной из самых богатых и влиятельных организаций в мире. Ее назвали Орденом рыцарей-храмовников, или тамплиеров.

КРЕСТ ТАМПЛИЕРОВ

Джон поставил шкатулку на стол и осторожно сдвинул крышку. Та скользнула в сторону, обнажив миниатюрные петли.

Коттен заметила, что внутри лежит нечто, завернутое в белую ткань, похоже – льняную.

– Поглядите-ка, – она указала на ткань. В одном углу были вышиты крест и роза с пятью лепестками, в противоположном – два всадника на одной лошади, а вокруг них помещались слова: «Sigillvm MiUtvm Xpistl».Цвета потускнели от времени, но крест был красным, роза – розовой, а слова – золотыми.

– Секундочку, – отозвался Джон.

Из ящика письменного стола он достал белые хлопковые перчатки и натянул на руки, потом осторожно вынул предмет из шкатулки и развернул ткань.

Коттен прикусила губу, когда взору открылся потир. Он был из тусклого серого металла, около шести дюймов в высоту, диаметр чаши – четыре дюйма. По основанию шел простой орнамент из крошечных капель цвета олова, а горловина была украшена ожерельем из миниатюрных виноградных лоз.

– Удивительно хорошо сохранилась, – заметил Джон, – если ей действительно две тысячи лет. – Он потер пальцем небольшой дефект на поверхности Чаши. – О ней хорошо заботились, здесь только маленькая царапина. – Джон повертел потир. – «IHS»,– произнес он, касаясь гравировки на боку.

– Это Грааль? – спросила Коттен.

– Не знаю. – Он аккуратно потрогал густое темное вещество, покрывающее чашу изнутри. – Должно быть, воск.

– Он такой… простой, – произнесла девушка. – Кажется, я ожидала чего-то более яркого.

– Насмотрелись фильмов об Индиане Джонсе.

– Вы ужасно спокойны, а ведь держите чашу, которая может оказаться Святым Граалем.

– Я уже обжигался на превосходно подделанных артефактах.

– Ну а для меня это первый, так что потерпите мое восхищение, – ухмыльнулась она, и он улыбнулся в ответ. Коттен указала на надпись. – Что такое «IHS»?

– Это символ имени Иисуса – вроде монограммы. Ранние христиане использовали эти три буквы во времена римлян, чтобы узнавать друг друга. А еще это три первые буквы имени Христа на греческом. А некоторые считают, что это латинский девиз: «In Hoc Signo Vinces»,то есть – «с этим знаком победишь». Мне кажется, надпись выгравировали гораздо позже, возможно, когда чаша была в Антиохии.

– Так, значит, вы верите в теорию Арчера? Джон поднял реликвию и повернул, подставляя свету с разных сторон.

– Если бы я мог сказать наверняка… Признаюсь, теория Арчера кажется правдоподобной.

Он провел пальцами по вышивке на ткани.

– Эти слова что-то означают? А крест, роза, рыцари?

У красного креста было четыре равные стороны, которые расширялись и раздваивались на концах.

– Крест тамплиеров, – ответил Джон, дотрагиваясь до вышитых золотом слов «Sigillvm Militvm Xpisti». —Печать братства воинства Христова. Их символом был цветок шиповника, дикой розы. Он символизировал деву и непорочное зачатие, потому, что шиповник дает плоды, не нуждаясь в перекрестном опылении.

– Расскажите мне, – попросила Коттен. – Что это значит?

– В конце седьмого Крестового похода появилась группа религиозных фанатиков, известных как рыцари-тамплиеры. Они украшали свои белые одеяния восьмиконечным крестом – крестом тамплиеров, а на их гербе были два всадника на одной лошади, символизирующие обет бедности. Целью их была защита сокровищ Храма Господня в Иерусалиме. Подозревают, что на самом деле они разграбили Храм и спрятали сокровища. Они отнюдь не обеднели, а стали чрезвычайно богатыми и могущественными, и подчинялись лишь церкви. Некоторые тамплиеры утверждали, что ведут свой род от Бога, что они – потомки предполагаемого союза Иисуса и Марии Магдалины. Они также объявляли себя Хранителями Грааля. – Джон поднял потир. – Если это и правда Чаша Тайной вечери, то перед нами самая вожделенная реликвия христианской церкви.

– А воск зачем? – спросила Коттен.

– Могу предположить, что для защиты чаши от прикосновений или загрязнения. Если в нее собрали кровь Христа, она считалась бы священной.

Коттен рассматривала чашу; слова умирающего Арчера по-прежнему тревожили ее.

– А что насчет того, будто бы я единственнаяспособна остановить солнце, рассвет? Как это может быть связано?

Джон покачал головой:

– Понятия не имею. Она поежилась.

– Меня это очень беспокоит, Джон. Если я могу сделать то, о чем говорил Арчер, значит, я и есть та, кого они ищут.

– Кто?

– Те, кто проник в мою квартиру. Вся эта история меня тревожит. Вас там не было, когда этот араб достал оружие и попытался убить Арчера. Он не просто хотел украсть старую пустяковую шкатулку. Его что-то заставило – я видела по глазам. Прямо мурашки по коже. Арчер верил, что нашел Грааль, и те, кто пытались убить его, тоже в это верили. Даже вы сказали, что если чаша подлинная, она была бы самой ценной реликвией на свете. Логично предположить, что те, кто рылся в моей квартире, искали именно ее.

– Может, вы и правы.

Коттен прижала ладони к губам и заговорила, словно не решаясь произносить эти слова:

– Возможно, я прятала в духовке величайшую религиозную сенсацию века.

– Вы католичка? – спросил Джон.

– Нет. – Удивление на ее лице сменилось озадаченностью.

– Христианка?

Она побарабанила пальцами по колену.

– Кажется, я не знаю, как на это ответить.

– Стесняетесь сказать мне, потому что я священник?

– Нет, я действительно не знаю, как отвечать. Я раньше ходила в церковь, верила в религию, в Бога, все такое.

Джон смотрел на нее, словно стараясь прочитать мысли.

– Я родилась в Кентукки, была единственным ребенком – моя сестра-близнец умерла при рождении. Отец был фермером, мы жили небогато. Когда мне исполнилось шесть лет, случилась страшная засуха, и мы все потеряли. Мы просрочили закладную банку, и отец покончил с собой. Мама всегда говорила, что было что-то еще, отец переживал не только из-за этого. Он довольно долго пребывал в унынии, еще до засухи, но никто не знал, почему. Оставил записку, в которой обвинял Бога в том, что тот разрушил нашу жизнь. В то время я с ним соглашалась. До засухи наша семья регулярно ходила в церковь. Когда-отец умер, мы с матерью перебрались в маленький дом, и она стала работать на текстиль-ной фабрике – несколько лет мы едва сводили концы с концами.

– Тогда получается, что вы верующая. Чтобы винить Бога, надо верить в его существование.

– Да, я раньше так и думала. Повзрослев, я поняла, что наклейки на бамперах говорят правду: «дерьмо бывает». Всего лишь засуха, черт побери, – она щелкнула пальцами. – Ничего сверхъестественного, никакая божественная кара не поразила семью Стоунов. Просто отцу надо было обвинить кого-то или что-то. И он винил бога. Я давно это выбросила из головы – и никогда больше не ходила в церковь.

– Сочувствую вашему отцу и семье.

– Почему вы спросили меня о вероисповедании?

– Просто стало интересно, что это значит для вас. – Он кивнул на Чашу.

– Вообще-то довольно много – но, наверное, не то, что вы думаете. Если она настоящая, это означает величайшую сенсацию в моей карьере. Это может стать моим пропуском наверх, сделать меня старшим репортером нашего канала.

Он молча смотрел на нее.

– Мы все по-разному смотрим на жизнь, Джон. Например, отец винил Бога, а я – то, что Бога нет. Эта реликвия могла бы стать вашим спасением. И моим тоже. Но по-другому. – Коттен откинула голову, закрыла глаза, потом снова посмотрела на него. – Извините, но мы с вами просто верим в разные вещи.

Он поднял руку:

– Это не страшно. Знаете, мой самый близкий друг – раввин. Мы вместе выросли. Он из таких друзей, с которыми редко видишься, но знаешь, что можешь на них рассчитывать. Что касается разных взглядов, мы с ним чрезвычайно странная парочка. Можете представить, что мы обсуждали все эти годы.

– Послушайте, – произнесла Коттен. – Если не считать карьерного роста, чем быстрее я сделаю об этом репортаж, тем раньше перестану бояться за свою жизнь. Когда я расскажу миру о Граале, все внимание переключится на него. А я останусь просто автором репортажа.

Она подвинулась к краю дивана, чувствуя на себе взгляд мужчины.

– Так как нам доказать его подлинность?

– Ну, по металлическому изделию довольно легко определить время изготовления и принадлежность к какому-то периоду. Дерево и петли шкатулки тоже можно датировать и атрибутировать, ткань тоже. А возраст воска можно узнать с помощью радиоуглеродного анализа.

– А дальше?

– Я бы хотел отвезти его в Рим. В Ватикане одна из лучших в мире технологий определения возраста.

– Зачем в Ватикан? Нет, я понимаю, что это ваша вотчина, но почему бы не провести анализ дома? Разве в Университете Брауна или в Нью-Йорке, в Колумбийском университете, нет факультета археологии?

– Есть, конечно. Но в Ватикане подлинность определяют уже много веков. У кого бы вы предпочли брать интервью для вашего репортажа – у какого-нибудь Джона Смита из местного университета или у кардинала Януччи, куратора величайшей в мире коллекции реликвий и религиозных артефактов?

– Ладно, убедили. – Коттен застенчиво улыбнулась. – Я кажусь вам алчной из-за стремления поймать сенсацию?

– Ну, все журналисты такие, – ответил Джон. – Этот сюжет был бы весьма выразителен, если его снять на фоне Собора Святого Петра.

– Или встать рядом с Микеланджело и взять интервью у кардинала, о котором вы говорили, – хорошо бы смотрелось в моем портфолио. – Она покачала головой. – Наверное, думаете, что у меня совсем стыда нет.

– Вовсе нет – я думаю, вы серьезно относитесь к своей работе и стараетесь стать лучшей. В этом нет ничего плохого. Я вам завидую.

Коттен удивилась:

– Правда?

– Людям редко удается осуществить свою мечту. Некоторым везет, как вам. У вас глаза светятся. Вам не терпится заняться этой историей. Вас это увлекает. Моему деду тоже так повезло. Он тоже был археологом и, когда я был маленьким, рассказывал мне о древних цивилизациях. Вот что значит огонь в глазах. Когда такой человек говорит, невольно заслушаешься и увлечешься. Его изумительные истории до сих пор со мной. Ведь именно из-за них я после рукоположения в сан продолжил учебу и получил степень по Средневековью и Византии, а потом еще по ранним христианам.

– Стыдно признаться, но я и не знала, что священники занимаются чем-то еще. Ну, знаете, не только богослужением.

Джон рассмеялся:

– Это я тоже делал. Какое-то время был помощником пастора в маленьком приходе.

– Вам не понравилось?

– Вы прямо как Барбара Уолтере [8]8
  Барбара Уолтерс (р. 1931) – американская тележурналистка.


[Закрыть], – сказал он. – Всю подноготную вытянете.

– Хотелось бы. По-моему, это интересная история. Так вам нравилось быть пастырем вашего маленького прихода?

– Вообще-то нравилось.

– Но?

– Но, мисс Уолтере, меня это не до конца удовлетворяло, не знаю, как сказать иначе. Я всегда хотел служить Богу. Тут никаких сомнений не было. Вопрос заключался в том, как это лучше всего делать. Может, все дело в дедушкиных рассказах о равнинах Африки, продуваемых всеми ветрами, или о древних могилах под мостовыми городов на Ближнем Востоке. Кто знает? Я взял отпуск и проверил некоторые из этих рассказов, хотел посмотреть, что сможет меня зажечь. – Джон скрестил руки. – Теперь вам известна история моей жизни.

Она посмотрела в его синие глаза. Красивые – неважно, горят или нет. Но Коттен казалось, что она ведет себя слишком настойчиво, слишком по-журналистски, особенно учитывая, что она же и обратилась к нему за помощью среди ночи.

– Кажется, мне надо извиниться, во-первых, за то, что не даю вам спать, а во-вторых, за то, что сую нос не в свои дела. Я не хотела надоедать.

– Я знаю. Если бы вы меня задели, я бы не стал так свободно рассказывать. Мне самому захотелось.

Они помолчали с минуту, потом Джон предложил:

– Не хотите перекусить? У меня есть пирог с ревенем.

– Здорово. Я помогу.

Коттен последовала за ним на кухню.

– Когда мы сможем поехать? – спросила она.

– Что? – Он открыл шкафчик. – Тарелки тут.

– В Рим. Когда поедем?

– Ну, думаю, сегодня, если смогу договориться. Коттен нашла два блюдца и поставила их на стол.

– Да, сегодня. Вы сможете это устроить?

Джон достал пирог из холодильника и взглянул на часы.

– Еще не так поздно. У меня есть довольно влиятельный друг, Фелипе Монтиагро. Он папский нунций, представитель Ватикана.

– Я не знаю, что…

– Папский нунций. Ватикан – это суверенный город-государство. Нунций соответствует послу. Архиепископ Монтиагро – посол Ватикана в США и работает в посольстве Ватикана в Вашингтоне. У нас с ними разница во времени. Пусть он доедет на работу, а потом я ему позвоню.

Он отрезал два куска пирога и разложил по тарелкам. Достав две вилки из ящика, объявил:

– Кушать подано.

Они сели друг напротив друга; Коттен наблюдала за ним, жуя пирог. Когда их глаза встретились, она опустила взгляд и отломила вилкой кусочек пирога.

– Мне нужно вызвать такси, – сказала она, прожевав. – Надо съездить домой, вещи собрать.

– Сейчас два часа ночи. Вы можете переночевать у меня в гостевой комнате. К тому же, если взлом связан со шкатулкой, в вашей квартире опасно.

Джон был прав. Наверное, ей вообще не стоит возвращаться домой. Нейлоновый рюкзак и все самое необходимое можно купить в аэропорту – а паспорт до сих пор в сумочке. А уж в Риме она оторвется и накупит всего, когда реликвия окажется в Ватикане, в надежных руках.

– Если я останусь у вас на ночь, соседи не станут сплетничать?

– В основном мои соседи – студенты, они еще даже домой не вернулись, – ответил Джон и добавил, весело улыбнувшись: – К тому же большинство из них учится у меня и хочет сдать зачет.

Они рассмеялись и доели пирог. Джон засунул тарелки в посудомоечную машинку, и они вернулись в гостиную.

– Это вы пирог пекли? – спросила она.

– Нет, меня угостили.

– Подружка? – поинтересовалась Коттен и тут же пожалела об этом.

Джон ухмыльнулся:

– Вроде того.

– Правда? А разве вам можно… Я не знала, что священник, даже в отпуске…

Джон захохотал:

– Моей приятельнице семьдесят восемь лет, у нее жестокая подагра, она страдает катарактой, но все равно находит время, чтобы по четвергам печь для меня пироги. На этой неделе – с ревенем.

Черт, подумала она. Зачем она спросила? С-в-я-щ-е-н-н-и-к, Коттен. До тебя дошло?

– Давайте уберем это до утра, – сказал Джон, заворачивая реликвию в ткань с символами тамплиеров и укладывая обратно в шкатулку. Он положил ее в сумку Коттен. – Пойдемте, я вас устрою.

Он провел ее по коридору в гостевую комнату, простую и скудно обставленную: узкая кровать, покрытая толстым пледом, на тумбочке лампа из цветного стекла, а также небольшое трюмо с зеркалом. Над кроватью висело простое распятие. Похоже, он не слишком старался сделать это место своим домом, подумала она. Должно быть, не определился, что хочет жить именно здесь или заниматься тем, что делает. Все еще в поисках призвания.

– Боюсь, тут не слишком уютно, – произнес Джон.

– Мне будет вполне удобно.

– Соседняя дверь справа – это ванная. Что-нибудь еще нужно?

Она покачала головой:

– Даже и не знаю.

Он положил ее сумку на кровать и пожелал спокойной ночи. Потом закрыл дверь и отправился к себе, половицы заскрипели.

Коттен уставилась в зеркало. Волосы растрепаны, макияж давно поблек, глаза потускнели от усталости.

– Что же он про меня думает?

Она разделась, затем снова взяла блузку, но передумала. Блузка к утру слишком помнется, если в ней спать. Значит, оставались только трусики. В комнате было довольно тепло, а плед казался очень уютным.

Откидывая покрывало, она вздрогнула от стука в дверь.

– Секундочку.

Девушка быстро набросила и запахнула блузку. Приоткрыв дверь свободной рукой, она выглянула в щель.

– Я вам тут пижаму принес, – сказал Джон. – Наверное, великовата, но можете закатать рукава.

– Ой, спасибо.

Она потянула пижаму сквозь щель, но та зацепилась за дверную ручку и выскользнула на пол. Коттен быстро наклонилась, чтобы подобрать ее.

Джон присел на корточки, чтобы помочь, поднял взгляд и задержал дыхание. Она поняла, что блузка распахнулась, и лихорадочно попыталась придержать ее, одновременно хватая протянутую пижаму.

– Простите, – сказал он.

Коттен отскочила за дверь, прижимая пижаму к груди. Господи, он только что увидел ее голой… священник, боже мой.

– Увидимся утром, – произнес он, отступая.

* * *

– Ты должен мне поверить, Тед, – говорила Коттен по телефону с самолета авиакомпании «Дельта». – Я сижу рядом с доктором Джоном Тайлером. Он эксперт и изучил реликвию. И на 99 % уверен в ее подлинности.

Она повернулась к Джону, тот неуверенно пожал плечами.

Они летели над Атлантическим океаном – прямым рейсом до Рима, в международный аэропорт Леонардо да Винчи.

– Пусть отдел маркетинга готовится к величайшей религиозной сенсации со времен Туринской плащаницы, – заявила она. – Только не говори никому, в чем дело. Еще рано. Сначала передадим ее в Ватикан.

– Я позвоню директору нашего отделения в Риме, – сказал Тед Кассельман. – Я хочу, чтобы ты была с ним на связи, держи его в курсе всех новостей. Он поможет со съемочной группой, монтажом, всем, чем захочешь. Как только подготовишь репортаж, немедленно передавай на спутник.

– Я главная, – правильно? – Да.

– А римское отделение мне только помогает, так? – Да.

Коттен откинулась на спинку кресла.

– Я тебя люблю, Тед.

– Ага, знаю. Но иногда хотелось бы думать, что именно я распределяю задания.