Текст книги "Заговор Грааля"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

ТАЙЛЕР

Коттен распахнула дверь в квартиру и бросилась в спальню. Она помнила, как вчера вечером сидела на кровати, распаковывала сумку и вытаскивала шкатулку. Кассета могла выпасть только в тот момент. Она опустилась на четвереньки, отодвинула ковер и заглянула под кровать.

Она села и запустила руки в волосы, разглядывая пол в спальне, застеленный потрепанным ковром. Она не открывала сумку, когда ехала на автобусе по Турции, а потом сдала его в багаж на рейс Анкара – Лондон. А по пути из Лондона домой она бы заметила, если бы кассета упала на пол в крошечном самолетном туалете. Остается только…

Гробница.

Но Коттен была уверена, что собрала все свои вещи, все кассеты, хоть и торопилась, чтобы не упустить грузовик… и там было темным-темно.

– Ну, здорово, – произнесла девушка. Кассеты не просто подписаны, на каждой пленке снята она. А сколько раз она объявляла свое имя и упоминала CNN? Любой сможет связать кассету с ней, а ее – со шкатулкой.

Пусто.

Может, араб работал один – просто похититель древностей.

Может, в хаосе войны никто не станет искать его или Арчера. Может, никто не нашел пленку, потому что все покинули раскопки.

Может быть.

Она сидела на кровати, обхватив голову руками. Если кому-то нужна шкатулка, станут искать на раскопках у Арчера, поймут, что артефакта там нет, и догадаются, что кто-то его забрал. Угадайте, кто? Девушка с видеокассеты. Все равно как если бы она написала свое имя и адрес огромными буквами на стене в подземелье.

Зазвонил телефон, Коттен подпрыгнула.

– Алло, – сказала она. – Да, верно. Я хотела поговорить с доктором Джоном Тайлером.

С минуту она слушала, потом нашарила ручку и листок бумаги на тумбочке у кровати и записала: «Колледж Святого Фомы, Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк».

– Большое спасибо, что перезвонили. И она повесила трубку.

Уайт-Плейнс на севере, всего в часе езды. Она найдет Тайлера и выяснит, что тому известно об Арчере и его последних раскопках.

Коттен пошла на кухню, сняла чайник и сковородку с плиты. Подняв крышку духовки, она уставилась на шкатулку. Неужели в ней лежит Чаша Тайной вечери – Святой Грааль? И почему Арчер сказал, что лишь она может остановить солнце, рассвет?

Слова звенели у нее в мозгу, словно колокола. Нужно узнать все об этом Гэбриэле Арчере.

Классически греческие здания колледжа Святого Фомы уютно расположились среди дубов и кленов. День был холодный и ясный, солнце сияло на снегу, кое-где покрывавшем коричневую землю. По опустевшему зимнему кампусу шли несколько студентов.

Коттен поднялась по выщербленным мраморным ступеням к большим деревянным створкам двери. Бронзовая табличка гласила: «Основан в январе 1922 г.» В помещении оказались узкие окна, они располагались в шести дюймах от пола и тянулись к высокому потолку. Темные дубовые половицы скрипнули, когда девушка направилась к стойке секретаря.

– Чем могу вам помочь? – спросила женщина.

– Я ищу доктора Джона Тайлера.

– Не знаю, здесь ли он сейчас. Сегодня праздник, День основателей, и занятий нет.

– Вы не могли бы проверить?

– Конечно. – Женщина пробежалась пальцами по списку телефонных номеров, потом подняла трубку. – Позвоню к нему в кабинет.

Коттен огляделась. По углам притаились тени. Пахло древность и плесенью. Она потерла нос, чтобы не чихнуть. Подушки на стульях времен королевы Анны сплющились – на них сидело несколько поколений студентов. Над диваном с поблекшей обивкой висел портрет Папы. В центре комнаты, позади конторки, стояла статуя Девы Марии, зимнее солнце лилось в восточное окно, освещая ее голову. Пылинки кружились в луче, словно живые. Коттен подумала, специально ли статую поставили так, или это совпадение. Случайно или нет, бледное сияние придавало скульптуре неземной вид.

– Не отвечает, – сказала женщина. – Простите. Коттен достала из бумажника визитку.

– Не могли бы вы…

– Ох, я совсем забыла о футбольном матче – студенты против преподавателей, – воскликнула секретарь, вставая, и посмотрела на часы. – Я думаю, доктор Тайлер играет. Если поспешите, можете его поймать.

Она проводила Коттен наружу и махнула в сторону спортивной площадки.

Коттен миновала пустырь, прошла мимо часовни и наконец оказалась на дорожке к стадиону. Подходя к футбольному полю, она услышала крики небольшой толпы.

С южной стороны поля на открытой трибуне сидело около пятидесяти человек. Деревянные опоры были старые, непривычной формы.

Коттен забралась на трибуну и села рядом с человеком, который носил усы и аккуратную эспаньолку. Она обхватила себя руками, чтобы согреться, и спросила:

– Вы не знаете, кто из них доктор Тайлер? Мужчина вытащил руку из-под пледа и указал на поле.

– Вон он, Джон, сделал передачу. Вы как раз успели на последний матч. – Он вскочил и завопил: – Давай! Давай!

Принимающий поймал мяч, но на него тут же набросились другие игроки. Команда студентов и их болельщики радостно завопили и заулюлюкали.

Мужчина вздохнул:

– Лучшая команда, которую факультет собрал за много лет, хоть мы и проиграли.

Подобрав концы пледа, он встал и полез с трибуны, осторожно перешагивая через каждый ряд сидений.

Тайлер первым из преподавателей стал поздравлять студентов. Коттен не слышала, что они говорили, доносился лишь смех – в мужских играх всегда присутствует дух товарищества. В соревнованиях мужчины проявляют свои лучшие качества, подумала она… а женщины – худшие.

Она спустилась и подошлак Тайлеру.

Высокий – наверно, шесть футов, волосы густые и темные. Губы чуть насмешливо изогнуты, словно он знал какой-то секрет, который не собирался раскрывать. Кожа загорела, должно быть – в частых археологических экспедициях, решила она. Он весь вспотел, но она все равно разглядела, какое у него мускулистое тело. Он в хорошей форме.

– Доктор Тайлер? – спросила она.

Он поднял голову, убирая руку с плеча игрока. – Да?

Она никогда не видела таких голубых глаз, почти синих, если на лицо падала тень: на живом лице это казалось еще удивительнее, чем на видеозаписях в архиве.

– Меня зовут Коттен Стоун, я работаю в CNN. Я бы хотела с вами поговорить, если у вас есть минутка.

Девушка протянула руку, он пожал ее вежливо и твердо. Затем повернулся к товарищу по команде:

– Идите вперед, ребята. Закажите мне пива «Сэм Адаме».

– Я не хочу отвлекать вас, доктор Тайлер, – сказала она.

– Все нормально. Они весь день будут отмечать в «О'Трэйди». Я еще сто раз успею догнать.

Порыв ветра растрепал волосы Коттен. Нос пощипывало от холода, и она догадывалась, что кончик покраснел.

– По-моему, вам не помешало бы выпить чего-нибудь горячего – может, кофе?

– Это было бы чудесно, – ответила она.

У себя в кабинете Джон взял ее пальто и повесил на крючок на двери.

Коттен села в жесткое деревянное кресло.

– Значит, вы всегда играете полузащитником?

– Вообще-то, поскольку я тут работаю первый год, меня особо не спрашивали. Если факультет проигрывает, можно обвинить новенького. Чувствую, конца этому не будет. Я всех предупредил, что результат матча скажется на их оценках, но, кажется, это не помогло. Давайте, я вам сделаю кофе. Правда, у меня только растворимый.

– Годится, – ответила она.

Он сверкнул улыбкой и отошел к импровизированной кухоньке, частично отгороженной от комнаты книжным шкафом.

Джон налил в чашки воду из-под крана, сунул их в микроволновку и установил время. Под треньканье таймера он думал о симпатичной молодой женщине, сидящей в его кабинете. Зачем она его искала? Почему просто не позвонила, вместо того, чтобы ехать в такую даль?

Сделав кофе, он поставил чашку с дымящимся напитком перед Коттен и передал ей сахарницу.

Джон смотрел, как она насыпает две ложки с горкой, размешивает, добавляет еще пол-ложки сахара. Похоже, нервничает, словно сдерживается, чтобы не взорваться. Насторожена – вот правильное слово. Она взглянула на него и сказала:

– Знаю, слишком много сахара. Сахар и голландский шоколад – это моя слабость.

– Всего два порока? – спросил Джон. – Вот бы мне так повезло.

Он сел и принялся медленно пить кофе, давая ей время расслабиться.

Коттен оглядела шкафы, забитые книгами.

– Приличная библиотека.

– Большая часть книг осталась от моего предшественника. Но читать их интересно. – Он опустил чашку и произнес: – Итак, мисс Стоун…

– Можно просто Коттен. – Она взяла его визитку. – Вы даже указываете номер мобильного? Вы такой щедрый или доверчивый? – Она убрала карточку в бумажник. – А мне как вас называть: доктор, преподобный, святой отец?

– Может, Джон? – Она так старается соблюсти все приличия. Может, нервничает из-за разговора со священником, подумал он. – Мне достаточно, что доктором меня называют студенты, а службы я сейчас не веду, временно в отпуске, так что отец – это не обязательно.

– Я и не знала, что священники могут брать отпуск от своих обетов.

– Не от обетов, только от службы. При особых обстоятельствах можно.

– Хорошо… Джон. – Она тряхнула головой и вздохнула. – Господи, называть вас по имени – просто как-то неуважительно. Ой, зря это я – ну, бога помянула… Но называть вас «Джон» – все равно что обращаться по имени к моему школьному учителю.

Она запиналась. Никак не может расслабиться. Но, по правде сказать, румянец на щеках и шее только добавил ей привлекательности. Обаятельная девушка, Джону была приятна ее непосредственность, если так можно назвать.

– Ну, я-то не ваш школьный учитель, – отозвался он. – И к тому же я себя буду чувствовать стариком, если вы не станете называть меня Джоном.

Коттен глубоко вздохнула:

– Ладно, попробую сначала, Джон. Я кое-что изучаю, готовлюсь к новостному сюжету. На тему религиозных мифов, вроде Ноева ковчега. Святого Грааля и так далее.

Голос у нее был уже не такой взволнованный – она заговорила как профессионал.

– Это моя тема, – сказал он. – Библейская история.

– Я знаю. Я просматривала интервью в нашем архиве, в которых говорилось о докторе Гэбриэле Арчере и его исследованиях в этой области. Там был один отрывок с вами. Я захотела поговорить с вами лично, раз уж вы находитесь довольно близко. Вот… – Коттен развела руками. – Я и приехала.

– Я рад, что вы здесь. Я когда-то неплохо знал Арчера. Интересный человек.

– Вы не знаете, он изучал языки? Странный вопрос, подумал он.

– Конечно. Он знает греческий, древнееврейский, арамейский – много древних языков и, естественно, латынь. Ученым такого профиля нужно хорошо разбираться в этих языках.

– Ах да, – ответила Коттен. – Разумеется.

– Ему нравится работать с религиозными мифами и легендами. Он может цитировать Писание – самые интересные в этом смысле места.

– Я заметила это, когда смотрела записи. – Она откашлялась и отбросила волосы назад. – Вы не знаете, у него были братья или сестры? Может, близнецы?

Чем дальше, тем чуднее, подумал Джон.

– По-моему, Арчер был единственным ребенком. Никогда не слышал, чтобы он упоминал о братьях или сестрах – вообще говоря, не припомню, чтобы он рассказывал о своей семье или детстве. – Коттен подняла брови. – Он ведь страстно любит свою работу. Его увлеченность… достойна всяческих похвал, – произнес Джон.

– Увлеченность – вы это так сказали, словно пытаетесь найти в нем что-то хорошее.

– Я думаю, что своим пылом он в конце концов подорвал доверие к себе.

– Как? Мне казалось, это хорошее качество. Джон отпил еще кофе:

– У вас сюжет именно об Арчере?

– Нет, но я подумала, что он интересный человек, и, возможно, могла бы начать с некоторых его изысканий и открытий.

– Понимаю. И вы правы. Может показаться, что его рвение заслуживает восхищения.

– Но?

– Это печально, ведь он выдающаяся личность. Я учился у Арчера и несколько раз работал с ним на раскопках.

– Выдающийся, но эксцентричный?

– Настолько, что можно назвать его одержимым. Когда Арчер обнаружил эту древнюю табличку в Иерусалиме, на раскопках могилы крестоносца, он поверил, что она приведет его к Святому Граалю. Но он никому не давал на нее взглянуть, даже не разрешал установить подлинность. Думаю, он настолько привык к насмешкам, что теперь панически боится, как бы кто-то не украл его находку и не выдал за свою, оставив его ни с чем после стольких лет работы. Боится, что его поднимут на смех. Людям сложно воспринимать его всерьез. Он утверждает, что расшифровал надпись на табличке и выяснил, где находится Грааль, но кто знает? Большинство решило, что он перегибает палку, что табличка, скорее всего, не имеет особой ценности, это просто артефакт.

– Вы же не думаете, что он в самом деле отправился на поиски Грааля?

– В газетах этого еще не было, – заметил Джон. – По моему мнению. Святой Грааль относится скорее к религиозному фольклору, чем к реальности. Мне нравится считать его состоянием души, а не предметом – чем-то таким, к чему мы стремимся всю жизнь, но никогда не найдем.

Коттен нахмурилась:

– А какая теория у Арчера?

– Точек зрения много, и у Арчера – своя. Принято считать, что в Чашу Тайной вечери на следующий день собрали кровь Христа после распятия. Согласно множеству преданий, вначале Чаша принадлежала Иосифу Арима-фейскому, который присутствовал на распятии и перенес тело Христа в гробницу. Большинство историков уверены, что в конце концов он увез Чашу на остров Авалон в Британии – из легенды о короле Артуре, которую все мы знаем. Но Арчер предложил другую версию. По его мнению, Иосиф был со Святым Павлом, когда этот апостол впервые отправился в Антиохию. Он взял с собой Чашу, как символ, который стали бы чтить новообращенные христиане. Когда Павел отправился дальше, Иосиф остался в Антиохии, потом умер, а Чаша исчезла – скорее всего, ее захоронили в его могиле… Как я читал, Арчер утверждает, что Чаша вновь появилась где-то в середине III века, и ее выставил епископ Антиохийский. Затем она была снова утеряна – во время землетрясения, кажется, в 526 году нашей эры. Где-то через полвека ее нашли опять. Во всех историях о Граале есть нечто общее: его находят, теряют, потом снова находят. Должно быть, для пущей интриги. – Джон посмотрел на Коттен – ее лицо было очень оживленным и выразительным. Он продолжил: – Арчер заявил, что его исследования доказывают, будто во время последнего Крестового похода некий Жеффри Би-сол забрал Чашу и бежал на юг. Его и еще нескольких крестоносцев захватили возле Ниневии, на севере Ирака. Бисол уверял, что похоронил своих погибших товарищей в каких-то древних развалинах, прежде чем отправиться в Иерусалим. Когда он прибыл в Святую Землю, Чаши при нем не было, но он клялся, что знает, где она спрятана. За эти годы археологи перекопали все руины вокруг Ниневии. Но ничего, подтверждающего теорию Габриеля Арчера, не нашли.

Коттен закрыла глаза. Она дрожала.

– Что с вами? – спросил Джон.

– Просто знобит.

СИНКЛЕР

Отвергаете ли вы дьявола? – Да.

– И все его деяния? – Да.

Священник закончил службу, окунул пальцы в купель и оросил голову младенца.

– Крещу тебя во имя Отца…

Капли упали на кожу спящей малышки, она проснулась и заплакала.

– И Сына… Плач стал громче.

– И Святого Духа.

Мать смотрела на младенца, ее глаза наполнились слезами.

Чарлз Синклер стоял рядом, наблюдая за крещением своей единственной внучки. Жена крепко держала его за руку.

Высокий и худощавый, немного за пятьдесят, Синклер был одет в сшитый на заказ двубортный костюм. Широкие брови и густые черные волосы, тронутые сединой, смягчали резкие черты лица. Кожа была оливкового цве– ^Та– в темных глазах светился ум, который, казалось, неутомимо работал.

Светлился сквозь витражи знаменитого собора Святого Людовика во Французском квартале. Под сводами церкви раздавался плач внучки Синклера.

Когда священник продолжил, Синклер отвлекся, скользнул взглядом по великолепным фрескам на сводах потолка. Пора бы уже получить какие-то известия, подумал он, беспокойно нахмурившись. Жена подтолкнула его локтем, возвращая к действительности.

Перед ним стоял священник.

– Поздравляю, доктор Синклер. Для нас большая честь ввести вашу внучку в Царство Божие.

– Спасибо, святой отец. – Синклер полез в карман пиджака и достал конверт с чеком. Потом обнял дочь и пожал руку зятю. Когда остальные стали позировать для фотографа, Синклер оглянулся и увидел своего помощника, Бена Гирхарта, который проскользнул внутрь и ждал в тени около входа.

– Я сейчас вернусь. – сказал Синклер жене. Вместе с Гирхартом он вышел из собора и перешел через дорогу, к площади Джексона. Они остановились у подножия статуи «Старого Гикори» [6]6
  Эндрю Джексон (1767–1845) – 7-й президент США (1829–1837). Отбил попытку вторжения англичан в Новом Орлеане (1815), за что получил прозвище «Старый Гикори».


[Закрыть].

– Какие новости? – спросил Синклер.

– Я не смог связаться с Ахмедом и послал человека выяснить, что там творится. Сегодня утром мне подтвердили, что и Ахмед, и Арчер мертвы. Все чисто.

Кожа Гирхарта была намного светлее, чем у Синклера. Щеки его пылали от холодного сухого ветра, продувающего площадь, голубые глаза слезились. Разговаривая, он тер нос платком.

– Сначала я думал, что связь пропала из-за военных действий, а потом заподозрил неладное, – произнес Гирхарт. – Я несколько раз пробовал связаться с ним, но безуспешно.

Он поднял голову, заглядывая в лицо высокого собеседника. Синклер запустил руку в волосы.

– Как они умерли?

– Ахмеда застрелили из его собственного оружия.

– А Арчер?

– Обнаружили следы борьбы, но он, похоже, умер своей смертью. Судя по всему, он дрался с Ахмедом, пристрелил его и рухнул, не выдержав напряжения.

– А артефакт? – лицо Синклера окаменело. Гирхарт шмыгнул носом и покачал головой.

– Раз вы молчите, надо полагать, мы не знаем, где сейчас шкатулка, а тем более – что внутри, – произнес Синклер. Сделал несколько шагов, сунул руки в карманы и снова повернулся к помощнику. – Так где она?

Голос у него был низкий, говорил он сдержанно и серьезно.

– Мой человек считает, что там был кто-то еще. Возле тел обнаружилась видеокассета. На ней сюжеты, снятые корреспондентом CNN. Девушкой по имени Коттен Стоун.

Чарлз Синклер смотрел, как его семейство проходит в тяжелые деревянные двери собора. Жена помахала ему рукой.

– Эта Стоун все еще в Ираке?

– Мы проследили за ней до Нью-Йорка.

– Она может все испортить.

– Я понимаю. Но в новостях ничего не появлялось. Вряд ли она знает, что это.

– Если это вообще у нее. – Синклер посмотрел на статую седьмого президента.

– У меня сейчас человек в Нью-Йорке, – сказал Гирхарт.

Шагнув вперед, Синклер подался ближе к помощнику:

– Больше никаких ошибок, друг мой.

Он нагнул голову, защищаясь от ветра, и пошел назад к церкви.

– Что случилось, Чарлз? – спросила жена, когда Синклер вернулся.

Он легко чмокнул ее в щеку:

– Ты езжай с детьми в «Бруссар». Я скоро.

– Плохие новости?

– Тебе не о чем беспокоиться.

Синклер помахал семейству, которое усаживалось в первый из двух лимузинов. Потом вернулся в собор. В воздухе стоял тяжелый запах свечей, их дым курился в столбах света из окон.

Старик ждал внутри. Синклер прошел между рядами скамеек и сел рядом.

– Как ваша внучка?

– Ей не понравилась холодная вода, – ответил Синклер.

– Понимаю. – Старик с волосами цвета пепла смотрел не на Синклера, а на алтарь. – Как оно идет? – почти прошептал он.

– Возникла небольшая заминка, но Гирхарт все уладит.

Старик взглянул на Синклера.

– Мне стоит беспокоиться?

– Нет. Вовсе нет.

– Рассказывайте. У нас не должно быть секретов, даже в мелочах.

Старик ждал. Церковь погрузилась в тишину.

Наконец Синклер заговорил.

– Журналистка… она могла что-то увидеть в гробнице. Я уже сказал, Гирхарт этим занимается.

– Вы знаете, кто она? – спросил пожилой собеседник.

– Ее зовут Коттен Стоун. Старик выпрямился:

– Стоун, – повторил он, потом медленно кивнул, словно что-то понял. – А знаете, Чарлз, вероятно, пора вам слегка помочь. – Он повернулся к Синклеру. – У меня есть давний приятель, который может посодействовать.

Синклер сдержал вздох.

– Все будет сделано, как вы просили. Не надо никого больше впутывать.

Старик похлопал Синклера по колену:

– Просто чтобы подстраховаться. В конце концов, кто знает… – Он снова уставился на алтарь и замолчал, словно давая понять, что разговор окончен.

Синклер встал и вышел в проход. Он по привычке преклонил колена и перекрестился, затем направился к выходу. Распахнув дверь, обернулся и посмотрел на распятие над мраморным алтарем. Солнечная мозаика придавала распятию почти неземной вид. Он отчетливо видел, как Иисус склоняет голову набок – усталый, измученный, в криво сидящем терновом венце.

В дверь ворвался холодный ветер, принес с собой листву, и Синклер, плотнее закутавшись в пальто, зашагал к лимузину.

ВТОРЖЕНИЕ

Коттен Стоун вошла к себе, радуясь, что можно укрыться от нью-йоркской зимы. Она устала, ее вымотали не только новые тревоги из-за встречи с Джоном Тайлером и таинственной шкатулки, но и то, что время, оказывается, не исцелило ее сердце. Увидев Торнтона, она вспомнила прежние чувства, которые, казалось, остыли и умерли.

Коттен стянула тяжелое пальто и шарф, разобрала небольшой пакет с продуктами. В квартире было прохладно, она включила газовый обогреватель, и тот знакомо загудел.

Она потерла руки, пытаясь согреться, и задумалась о Тайлере. Сидя у него в кабинете и слушая теорию Арчера, она все больше и больше нервничала, понимая, что сама была в той гробнице, видела кости крестоносца… держала шкатулку. Должно быть, Тайлер счел ее полоумной грубиянкой.

Заявив, что получила всю нужную информацию, она чуть ли не бегом бросилась прочь из его кабинета. Стыд какой. А Джон был таким любезным, даже предложил задавать вопросы.

В мыслях возник Торнтон. Торнтон.

Она слишком глубоко увязла в их отношениях – еще одна из множества ее дурацких ошибок. А ведь он не только женат, он – практически идол в миллионах домов по всей стране. Вряд ли можно переспать с кем-то более знаменитым.

И, конечно, эта шкатулка. Очередная ошибка. Надо было оставить ее в гробнице. Но разве не этим она занималась почти всю жизнь – бежала от проблем, ответственности, отношений, надеясь, что все разрешится само собой?

Но ничего не разрешалось.

Коттен сделала бутерброд, убрала мясную нарезку в холодильник и побрела в гостиную смотреть новости. Тут-то и заметила мигающий индикатор автоответчика. Три сообщения.

Сев на диван, она нажала кнопку воспроизведения и откусила бутерброде ветчиной. Гудок.

«Коттен, это Тед. Я получил твое сообщение, что ты сегодня не вернешься. Что-то не так? Почему ты ушла с монтажа? Что происходит? Позвони мне».

Гудок.

«Коттен, это снова Тед. Твой сюжет почти доделали, не хватает одного куска. Что делать? Мы его ставим в эфир завтра вечером. Если ты со мной не свяжешься, скажу редактору поставить какие-нибудь кадры из архива. Позвони мне, как только сможешь».

Гудок.

«Привет».

Голос Торнтона.

Пауза.

«Мне с тобой очень надо поговорить. Я знаю, ты думаешь, что все кончено, но ничего не кончено. У нас была не просто интрижка. Я тебя люблю. И ты меня любишь, я знаю. Пожалуйста, Коттен, нам надо поговорить». Пауза.

«Давай пообедаем вместе, Я хочу просто поговорить, и все. Перезвони мне. Я тебя люблю.»

От его голоса внутри все сжалось – как и раньше, когда звонил телефон и она знала, что это Торнтон… молилась, чтобы это был Торнтон.

Когда они впервые занимались любовью, это была чистая похоть. Они иногда обедали вместе, строили глазки на работе – в коридорах, в лифте, на лестницах. Однажды вечером он пригласил ее выпить. Они встретились в баре какой-то гостиницы на Бродвее, недалеко от здания CNN, а уже через двадцать минут срывали друг с друга одежду в номере на восемнадцатом этаже. После трех тайных встреч к их любовной горячке наконец добавилось некое чувство. Но у Торнто-на оно быстро угасло, а ей все еще хотелось нежности, свежести, любви. Стало ясно, что ему нужен просто секс. И только. Он отвергал ее обвинения, оправдывался, что им достается лишь несколько минут украдкой, а она так его возбуждает… Коттен хотела ему верить, но почти каждый раз, когда они кончали – он кончал, – Торнтон уходил, возвращался на лимузине домой, к жене Шерил, а Коттен лежала на смятых простынях, в темноте, и плакала. Дура она, если думала, будто что-то изменится. Поездка в Ирак должна была помочь все забыть.

А теперь все началось вновь – его задумчивый искренний тон. Столько надежды в голосе. Как можно кого-то ненавидеть и в то же время желать? Глупость какая. Пить яд, потому что он вкусный.

Коттен оглянулась на кухню. В дверном проеме виднелась плита. Шкатулка – лишь очередная досадная мелочь.

Сняв трубку, она набрала номер его мобильника, почти надеясь, что Торнтон окажется дома, с женой, и не ответит.

– Алло.

– Привет, – почти прошептала она.

– Ну слава богу, – взволнованно произнес он. – Я чуть с ума не сошел. Нам надо срочно увидеться.

– По-моему, не стоит.

– Пожалуйста, Ко ^ттен. Надо поговорить. Я принял решение.

Повисла пауза.

– Дай-ка угадаю. Ты хочешь ее бросить?

– Да.

Коттен не ответила. Все та же песня.

– Да, я уже говорил это. Но теперь все серьезно.

– Торнтон, не надо. У меня совсем нет сил.

– Я знаю, что был несправедлив. Просто давай увидимся. Пожалуйста. Ты не пожалеешь.

Уже жалею, подумала она.

Крепко зажмурившись и вздрагивая от собственных слов, она произнесла:

– Ну хорошо.

Будет все по-прежнему. Они встретятся. Поговорят. Займутся сексом. Неважно, что он там обещает.

– Ты можешь со мной встретиться? Коттен рухнула на диванные подушки.

– Когда?

– Я сегодня поздно, но через час закончу и уберусь отсюда.

Она молча повесила трубку.

* * *

Раньше они часто встречались у «Джованни» – в маленьком ресторанчике в десяти кварталах от ее дома. Он напоминал ей ресторан из «Крестного отца», в котором Майкл Корлеоне впервые совершил убийство. Непонятно, какой из ее грехов хуже, – прелюбодеяние или глупость.

В «Джованни» метрдотель поприветствовал ее:

– Добрый вечер, мисс Стоун. Мистер Грэм ждет вас. Он проводил ее к столику в глубине зала.

Стены украшали эстампы с видами Италии, пустые бутылки из-под кьянти и искусственные цветы.

– Коттен. – Торнтон поднялся и обнял ее. – Боже, я так рад, что ты пришла.

Он хотел поцеловать ее, но она отвернулась.

– Здравствуй, Торнтон.

Она опустилась в кресло напротив него. Он потянулся через стол и взял ее руки в свои.

– Я с ума сходил, беспокоился. Тед рассказал, как ты выбиралась из Ирака. Ты везучая!

– В каком-то смысле.

– Ну, как там было? Сделала репортаж своей мечты?

– Почти. Завтра вечером покажут.

– Я знаю. – Торнтон сжал ее руки. – Я его посмотрел перед уходом с работы. Просто замечательно. – Он помолчал. – Тед сказал, ты вчера расстроилась и убежала с монтажа. Говорит, весь день пытался дозвониться, но тебя не было дома. Пришлось монтировать без тебя. Что случилось, милая?

– Да, в общем, ничего, – сказала она. – Я перепутала кассету и нужную еще не нашла.

– Что-то важное?

– Там все важно, – ответила она, убирая руки при виде официанта.

– Что будете пить? – спросил тот.

– Мне большую порцию «Танкерея» и тоник, – заказал Торнтон. – Коттен, а тебе?

– «Абсолют» со льдом и лимоном, пожалуйста. Официант ушел, и Торнтон наклонился к ней:

– Мне завтра к врачу, надо проверить свертываемость крови. Мало мне забот. Не могут поддерживать уровень этого проклятого кумадина [7]7
  Кумадин – антикоагулянт, применяется для разжижения крови.


[Закрыть].

Она видела, что он уходит от разговора.

– Да, ты мне уже говорил.

Коттен развернула приборы и стала теребить салфетку на коленях.

– Кто бы мог подумать, тромбы в ногах могут появиться просто оттого, что сидишь в самолете! Боже сохрани, но с этим разжижителем я истеку кровью, даже если порежусь бритвой.

– Давай к делу, Торнтон. Кружишь вокруг да около. Пытаешься для начала надавить на жалость?

Он снова потянулся к ней, но она убрала руки подальше.

– Я знаю, ты хочешь сказать, что мы все это сто раз проходили, – произнес он. – Но сейчас все будет иначе, клянусь.

– Лучше скажи, что ты решил.

– Попрошу у Шерил развод.

– Зачем?

– Как это «зачем»? Потому что я люблю тебя. Я хочу быть с тобой.

– Когда ты ей скажешь?

– Сию минуту. – Она уставилась на него. – Очень скоро. Как только ее дизайнерский бизнес пойдет в гору. Чтобы ей было чем заняться, ну, чтобы справиться…

– Торнтон, черт возьми, она эту фирму уже два года пытается создать. – К концу фразы Коттен почти закричала, так что несколько голов повернулось в их сторону.

Он поднял руки, словно сдаваясь.

– Коттен, прошу тебя…

– Ты мне эту лапшу каждый раз вешаешь на уши. Ничего не изменилось, да? Мы с тобой знаем, что ты не можешь ее бросить. – Коттен посмотрела на дешевые искусственные цветы. Очень к месту, подумала она. – Черт, какая же я дура. Я знала, что ты затеял, и все равно пришла. Я была готова позволить тебе уболтать меня, затащить в постель. А потом ты бы меня трахал и шептал, что жить без меня не можешь, а сам на часы смотрел, чтобы не опоздать домой и не выдумывать оправданий. – Коттен потерла виски. Голос ее дрогнул. – Я больше так не могу. Не надо было приходить. Ступай домой к Шерил и оставь меня в покое.

Схватив сумочку, она побежала к выходу и в слезах пошла по улицам Манхэттена.

Почти час Коттен бродила под холодным дождем, затем поймала такси. Она проплакала до изнеможения. Может, зря она так бурно реагирует? Вдруг он и правда хочет уйти от Шерил? Она совсем запуталась. Может, уехать из Нью-Йорка, вернуться домой, в Кентукки? Но эта идея быстро отпала. Хватит уже, пора это прекратить раз и навсегда.

Я смогу жить без него, повторяла она себе. На Торнтоне Грэме свет клином не сошелся.

* * *

Коттен сидела в гостиной, уставившись на телефон на столе. Она знала, что придется видеть Торнтона на работе – это неизбежно. Лучше всего сразу обозначить правила. Она не станет говорить с ним, если это не связано с работой. Не будет отвечать на его звонки. И ни под каким видом не станет встречаться с ним наедине. Вот такие правила, так она ему и скажет. Все в прошлом. Конец.

Зазвонил телефон, и Коттен, взглянув на определитель номера, сняла трубку.

– Как дела, дядя Гас?

– Отлично, девочка. Вот, решил узнать, как там моя самая любимая племянница.

Это была их личная шутка. Ведь она у него единственная племянница. Услышав его смех, она представила своего дядю, так похожего на Санта-Клауса. Даже волосы белоснежные. Она любила Гаса и хотела, чтобы он похудел и меньше курил. На том конце провода раздалось щелканье зажигалки.

– Давненько мы с тобой не болтали, – сказал он.

– После того, как не стало мамы, я почти ни с кем из родственников не болтаю, – отозвалась она. – Но твой звонок – очень приятный сюрприз.

– Плохо, что молодежь совсем отрывается от семьи, когда уходит старшее поколение. Не только в нашей семье.

– Я знаю. Нужно поддерживать связь.

– Обязательно. Что у тебя интересного? Коттен подумала, не рассказать ли ему о шкатулке и Торнтоне, но сегодня она и так слишком устала от эмоций.

– Да так, ничего. А у тебя?