Текст книги "Заговор Грааля"

Автор книги: Линн Шоулз

Соавторы: Джо Мур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

После паузы он произнес:

– Добро пожаловать в Великобританию, мисс Стоун, – и кивком показал, чтобы она проходила.

Коттен попыталась сглотнуть, но во рту пересохло. Она улыбнулась, взяла сумку и двинулась дальше. Может, удастся протащить ее на борт самолета до Нью-Йор-ка, а не сдавать в багаж. Не хотелось выпускать вещи из виду. К тому же сумка уже проделала полпути домой, не вызвав никаких вопросов службы безопасности.

Домой.Боже, как хорошо будет снова оказаться дома, подумала Коттен, проходя на посадку и поднимаясь на борт «Боинга-747».

Было пасмурно, дождь затуманил окно, когда самолет поднялся в воздух. Она услышала, как убрали шасси. Еще семь часов.

Как только погасла надпись «Пристегните ремни», Коттен стянула сумку с багажной полки и закрылась в одном из туалетов в хвосте «Боинга». Уселась на крышке унитаза и расстегнула молнию. Отодвинув кассеты, достала шкатулку.

На вид деревянная, тусклого черного цвета, старая и потертая, по бокам – несколько свежих царапин. Девушка попыталась открыть ее, но не нашла крышки. Странно, подумала она, непонятно, где низ, где верх, никаких петель или стыков. Но Арчер открывал ее и заглядывал внутрь. Ей запомнилось, как пристально он смотрел. Она встряхнула шкатулку, но ничего не услышала. Как же он ее открыл? Эта штука похожа на цельный кусок дерева. Что в ней такого важного, почему он потребовал, чтобы она ее забрала? Почему араб хотел из-за нее убить? Но больше всего ее тревожили слова Арчера. «Geh el спр».В конце концов она убрала шкатулку, вернулась на свое место и засунула сумку на полку.

В аэропорту Кеннеди Коттен быстро прошла таможенный и иммиграционный контроль. Пересекая оживленный терминал, она остановилась у банкомата, сняла деньги и вышла через автоматические двери на улицу. Зимний ледяной ветер Нью-Йорка ударил в лицо. В это время года на северо-востоке нет ничего хорошего, подумала девушка. Правильно, что она уезжала на праздники, подальше от снега и болезненного расставания с Торнтоном Грэмом. Коттен подозвала такси и забралась на заднее сиденье, пристроив сумку на коленях. Назвала водителю свой адрес в центре Манхэттена и откинулась на спинку.

Ей все вспоминались тревожные сны, приснившиеся в самолете. Никак не получалось от них отвлечься – забыть сырой запах древней камеры, оглушительный выстрел, все еще теплую кровь араба, бледную кожу и синеющие губы Арчера, его последнюю попытку поднять руку, его дыхание, когда он шептал: «Geh el crip».«Ты единственная». Не мог он сказать ей этих слов. Не мог. Но сказал.

Сквозь грязное окно машины она смотрела, как мимо проплывают искаженные очертания города.

Войдя в квартиру, Коттен оставила на автоответчике Теда Кассельмана сообщение о том, что вернулась. Она уже звонила ему из Анкары, потом из Великобритании. Но он все равно настоял, чтобы она позвонила, как только доберется. Наставник, заботливый друг – Тед очень рассердился, что Коттен так рисковала, и успокоится, лишь узнав, что она благополучно ступила на американскую землю.

Коттен полчаса простояла под горячим душем, потом взяла штопор и вытащила пробку из бутылки «шардоннэ». Наполнила бокал. Сегодня без водки. От вина ее всегда клонило в сон, а это сейчас самое подходящее.

Шкатулка Арчера стояла на кухонном стола. Девушка рассматривала ее, сидя в обеденном уголке и сжимая в ладонях бокал вина. Ни отметок, ни пазов, ни петель. Если там и есть стыки, они прячутся среди волокон дерева.

Она потерла шею. Мышцы болели, но душ помог расслабиться. Так прекрасно было ощущать, как по шее и спине льется горячая вода. Слава богу, кокосовый аромат шампуня помогизбавиться от запахов, которые, казалось, застряли в пазухах носа. Коттен отпила «шардоннэ», потом расстегнула заколку и отбросила влажные волосы назад, на банный халат.

Через несколько минут она поднялась и побрела в гостиную. На столе квартирный хозяин оставил накопившиеся письма.

– Счета и макулатура, – пробормотала она, собираясь смахнуть все в ящик. Там, частично заваленная еще более старой почтой, лежала фотография Торнтона Грэма в серебряной рамке. Коттен засунула ее туда накануне отъезда в Ирак. Их связь была ошибкой. Она отодвинула конверты, открывая его лицо.

Торнтон Грэм был ведущим новостей на CNN, на него смотрела за ужином вся страна. Красивый, уверенный, опытный – и женатый. Когда она получила свое первое задание на канале, именно он особо отметил ее работу. Его обаяние и красота ошеломляли ее, она им восхищалась.

Коттен запомнила первую встречу с Торнтоном – в прошлом году, под Рождество. Обычно она ходила на работу пешком, но в тот день взяла такси, потому что тащила украшения. Чтобы не ходить сто раз к машине, она взяла две коробки, перекинула через плечо сумку и ухватила пакет с голландскими шоколадками, которые собиралась положить в вазу на столе. Привратник придержал ей двери и помог донести все до лифта. Но, шагнув в лифт, Коттен задела дверь, и сумка соскользнула с плеча. Кто-то сзади поправил ей ремешок. Она обернулась, чтобы поблагодарить, заметив, что этот кто-то не торопится убирать руку, и уставилась прямо в лицо Торнтона Грэма, старшего обозревателя CNN. Ей удалось произнести «спасибо вам», но «вам» застряло в горле и прозвучало хрипло. Торнтон, явно польщенный ее восторгом, сверкнул своей знаменитой улыбкой. Коттен отвернулась, пытаясь казаться невозмутимой или хотя бы скрыть восхищение, но не удержалась и посмотрела на его отражение в латунных дверях лифта. А взглянув, смущенно заметила, что он смотрит на нее. Этот подъем длился вечно. Торнтон вышел на том же этаже, что и Коттен. Взял ее коробки и проводил до кабинета. А перед уходом пригласил пообедать. Так началась их пламенная любовная связь, длившаяся почти год. Теперь все закончилось – закончилось и осталось в прошлом.

Допив вино, Коттен согрелась. Мышцы шеи расслабились, она слегка опьянела. Смахнув пачку писем в ящик и закрыв лицо Торнтона, отправилась на кухню. Взглянув на шкатулку Арчера, решила на всякий случай спрятать ее в надежное место, пока не решит, что с ней делать.

Коттен сполоснула бокал. Вытирая его, подняла голову и посмотрела на чайник на плите. Кое-что придумав, она переставила чайник на стол и открыла духовку.

Бросила быстрый взгляд на шкатулку, затем в духовку. Осторожно поставила шкатулку между нагревательными элементами и со щелчком закрыла дверцу. Место не хуже других, подумала она. Потом вернула чайник на место, погасила свет и отправилась спать.

Впервые за многие годы ей снилось детство, игры на родительской ферме. Но в основном снилась ее сестра-близнец.

ПЛЕНКА

Утром Коттен порылась в ящичке с косметикой. Туши не оказалось. Нашлось несколько тюбиков тонального крема и новые румяна. Тени для глаз, подводка, помада, но туши нет. Она взяла единственный тюбик в Ирак и оставила его в пустыне. Девушка изучила свое лицо в зеркале. Золотисто-желтые глаза совсем невыразительны. Отбросив непослушную, все время выбивавшуюся прядь, она в последний раз взглянула на отражение. На миг показалось, что это лицо матери, а не ее собственное. Коттен дотронулась до кожи под глазами и вокруг рта. Воспоминания о прошлой жизни в Кентукки выбили ее из колеи. Она видела глубокие морщины и темные круги под глазами на женских лицах – женщины были ненамного старше, чем она сейчас. Двадцать семь – это почти тридцать, а после тридцати уже недолго до…

Мама называла ее выдумщицей и мечтательницей. Это правда. И на крыльях мечты она улетела из мира, в котором женщины слишком быстро старели, слишком рано теряли надежду… и слишком рано умирали. – Прости, мама, – прошептала она. Коттен капнула духами за уши и закрыла ящичек с косметикой. На кухне сгрызла батончик мюсли и выпила чашку растворимого кофе. Завтракая, она разглядывала плиту. На вид – плита как плита. На всякий случай Коттен вытащила сковородку из шкафчика и поставила на конфорку рядом с чайником. Отлично.

Она прошла десять кварталов от своего дома до штаб-квартиры CNN. Было холодно, но Коттен этого почти не заметила. Ей не терпелось получить ответы на свои вопросы.

Неожиданно заверещал мобильник.

– Алло, – произнесла она, лавируя в толпе.

– Привет, солнце. Ты вернулась!

– Несси! – Коттен улыбнулась, обрадовавшись звонку подруги.

– Ну, как оно прошло? Похоже, там становится очень жарко.

– Ты не поверишь, в каком дерьме я побывала за последние дни… – Она принялась рассказывать – но все же пропустила ту часть истории, где Арчер умолял ее взять шкатулку и смотрел жутковатым взглядом, словно знал ее, и говорил на языке, который существовал лишь в ее собственном мире. Языке, которого никто бы не понял. – Потом пришлось подкупить турков на границе. И я целый день ехала в автобусе, в котором от людей воняло козлятиной. И кажется, контрабандой протащила с Ближнего Востока в США какой-то артефакт.

Проходя мимо газетного киоска, она заметила заголовок в «Нью-Йорк Тайме»: «ПОДГОТОВКА К ВОЙНЕ УСКОРЯЕТСЯ».

– А больше ничего особенного не было. Ты соскучилась?

– Еще бы, – ответила Ванесса Перес. – Я за тебя волновалась. Как твой шеф, злится?

– Наверное, ему пришлось пить раза в два больше таблеток от давления, чем обычно. Я сейчас на работу иду. У меня с ним встреча в девять тридцать, а в десять монтаж.

– А как твой терновыйвенец?

– Несси, ну зачем?

– Он там будет?

– Может быть. А может, мне повезет, и он уедет на задание.

– Лучше подумай, что ты ему скажешь при встрече.

– У нас все кончено.

– Ага, я это уже слышала.

Сердце подпрыгнуло. Несси и правда это слышала, не один раз. Коттен всегда говорила это искренне, хотела верить, что с ним покончено. Но теперь все должно быть иначе. Отношения с ним были неправильными, мучительными, вели в тупик. Надо убедить себя, что Торнтон остался позади – этот чемодан упакован и отправлен в прошлое.

– У тебя сегодня есть съемки? – спросила Коттен.

– На Саут-Бич – это для «Гавайских тропиков». Скоро увидишь меня на рекламных щитах чуть ли не голышом, в одном крошечном бикини.

Коттен рассмеялась:

– Срази их наповал.

– Естественно, – повисла неловкая пауза. Потом Ванесса сказала: – Не поддавайся ему.

– Поверь в меня хоть немного.

Коттен обдало волной теплого воздуха, когда она проходила сквозь вращающиеся двери в здание CNN.

– Вот зачем нужны друзья. – Ванесса полупропела строчку из песни Берта Бакарэка [2]2
  Берт Бакарэк(р. 1928) – американский композитор.


[Закрыть]. Их личная мантра.

– Хорошо, что ты такая красивая, потому что петь ты точно не умеешь, – хихикнула Коттен.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась Ванесса и отключилась.

Коттен сунула мобильник в карман пальто и остановилась перед экраном над постом охраны – транслировали отрывки из ежегодного доклада президента о положении в стране.

Она расписалась в журнале регистрации и прицепила пропуск.

Студии телекомпании, звукозапись, копировочные, залы спутниковой связи, комнаты техников занимали первые семь этажей. Коттен доехала до восьмого, где располагались монтажные и архивы СЫН.

– Коттен…

Голос Торнтона Грэма.

Она натянуто улыбнулась и кивнула. Черт, почему надо было наткнуться на него в первую же минуту?

– Так приятно тебя… Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил он. – Виду тебя…

– Нормально. Просто тушь кончилась, вот и все. Он поцеловал ее в щеку, и от запаха его туалетной воды нахлынули яркие воспоминания.

– Есть минутка? – Он поманил ее в свой кабинет.

– Я очень тороплюсь.

– У тебя еще час до монтажа, я проверял.

– Мне сначала надо кое-что найти.

– Я скучал без тебя, – шепнул Торнтон, беря ее за руку и придвигаясь ближе.

Повисла неловкая пауза.

– Торнтон… – она покачала головой, избегая смотреть ему в глаза. – Не надо, пожалуйста, это все в прошлом.

– Нет, – ответил он. – Я люблю тебя.

– Это была не любовь, – прошептала она. – Ты сам знаешь.

– Коттен, но я люблю тебя.

– Мне надо идти. – Она двинулась по коридору.

– Коттен, – позвал он, но она не обернулась.

В этот раз она не расплакалась – прогресс. Правильное решение, подумала она, надо через это пройти. Если бы только не приходилось его видеть, прикасаться к нему…

В отделе видеоархивов Коттен села к компьютеру, ввела пароль и запустила поисковик, набрав «Арчер, Гэ-бриэл».Через несколько секунд на экране появились две ссылки. Она выбрала обе, нажала кнопку «получить» и повернулась к стеклянной стене. Одна из огромных стоек с видеокассетами начала вращаться. Механическая рука с жужжанием двинулась вдоль пленок, считывая штрих-коды, захватила одну кассету, перенесла ее к проигрывателю и вставила пленку. На экране возникло окно видеопрограммы, ожили небольшие колонки по обеим сторонам компьютера. Замелькали картинки – машина искала нужный отрывок записи по таймкоду. Вскоре началось воспроизведение.

Сначала появился кадр с титрами: «Поиски ковчега: интервью с Арчером». Затем последовал короткий отрывок из телепередачи о Гэбриэле Арчере, который, оказывается, был археологом, занимался библейскими раскопками и входил в группу, искавшую следы Ноева ковчега. Больше, кажется, ничего важного. И ни одного намека на то, почему он заговорил с ней на том языке. В конце концов, это же выдуманный язык. Мама принимала его за детский лепет.

Коттен остановила кассету и запросила вторую пленку. Этот сюжет оказался длиннее. В кадре появился Арчер. Он давал интервью у себя дома, в Оксфорде. Запись была сделана всего несколько лет назад, но показалось, что Арчер там намного моложе… крупнее, здоровее и счастливей. Он держал маленькую круглую золотую пластинку, которую незадолго до интервью нашел на раскопках в Иерусалиме. Пластинку покрывали символы, относящиеся, по его утверждению, ко временам Крестовых походов. «Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле» [3]3
  Матф., 13:44.


[Закрыть], – говорил Арчер. В интервью он цитировал Писание много раз. Поглаживая табличку, словно ребенка, он заявил: «Это поможет найти величайшее сокровище в мире».

Далее шло интервью со специалистом по археологии из Нью-йоркского музея Естественной истории. Он снисходительно улыбался, называя Арчера фанатом собственных теорий. «Иногда, – говорил он, – доктор чересчур увлекается. У него было много сумасбродных идей». Археолог, тем не менее, признал за Арчером несколько важных открытий, включая работу по поиску Ноева ковчега, но заметил, что Арчер подрывает доверие к себе собственной чудаковатостью.

Ученого обсуждали еще в нескольких интервью. Одно из них привлекло внимание Коттен: доктор Джон Тай-лер, католический священник, историк-библеист и археолог, тепло отзывался об Арчере. Тайлер учился у Гэбриэла Арчера и считал, что пожилой археолог предан своей работе; он отметил, что многие открытия ученого пролили столь долгожданный свет на библейскую историю.

На вид Тайлеру было за тридцать, он был высокий, темноволосый, с обветренным лицом человека, много времени проводящего на улице. И у него красивые глаза, решила Коттен.

Она перемотала пленку и снова включила отрывок с Тайлером. Он говорил негромко, но уверенно и веско.

– У него возвышенные стремления, – рассказывал Тайлер об Арчере. – Я желаю ему удачи.

Коттен записала название колледжа, в котором преподает Тайлер. Это как раз в Нью-Йорке, и священник может оказаться хорошим источником информации. Она вспомнила, что Арчер прошептал ей в гробнице, – явно что-то из Библии. 26, 27, 28, Матфей. Наверняка имелся в виду отрывок из Библии. Она взглянула на часы – еще почти пятнадцать минут до встречи с Тедом Кассельма-ном.

Закончив поиск в архиве, Коттен направилась обратно по коридору и сунула голову в монтажную.

– У кого-нибудь есть Библия?

– Вдарилась в религию на Ближнем Востоке, Коттен? – спросил редактор монтажа, оглядываясь через плечо.

– Поищи на тумбочке у кровати в отеле, – посоветовал его ассистент.

Она ухмыльнулась:

– Очень смешно. Нет, ребята, серьезно. Где бы раздобыть Библию?

– У журналиста, который делает религиозные сюжеты, – предположил редактор и отвернулся к мониторам.

– Точно, – воскликнула Коттен, удивляясь, как сама не подумала об этом. Хотя, конечно, религия – не совсем то, о чем она часто думает. Еще раз взглянув на часы, девушка направилась в нужный кабинет.

– Какое издание? – спросила секретарь журналиста.

– Не знаю. А разве нет какого-то стандартного? Секретарь указала на дверь за спиной и встала.

Коттен последовала за ней.

Одну стену целиком занимал книжный шкаф, от пола до потолка. Секретарь достала с полки Библию короля Якова [4]4
  Библия короля Якова – перевод Ветхого и Нового Заветов на английский язык, сделанный в 1611 г. по указанию короля Якова I. Официально признан американской протестантской церковью.


[Закрыть].

– Когда закончите, поставьте на место, – сказала она, выходя из комнаты.

– Спасибо, – отозвалась Коттен, не поднимая головы.

Что там говорил Арчер? Матфей? Матфей в Новом Завете, это она знает. Матфей, Марк, Лука, Иоанн. Вот и все, что она выучила в воскресной школе.

– 26, 27, 28, – бормотала она, листая книгу.

Пробежавшись пальцем по каждой странице, остановилась на Евангелии от Матфея, 26 глава, и прочитала вслух стихи 27  и28:

– «И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов…» Господи, – потрясенно прошептала девушка. Неужели это как-то имеет отношение к Чаше Тайной вечери? Неужели она может быть в шкатулке, спрятанной у нее в плите? Арчер сказал, что ищет величайшее в мире сокровище. Она выдохнула, осознав, что может оказаться на гребне невероятной сенсации.

Достав из кармана листок бумаги, Коттен сняла трубку и набрала номер справочной. Узнала телефон колледжа, где преподает доктор Тайлер, и позвонила.

– Да, я ищу преподобного доктора Джона Тайлера. Насколько я понимаю, он у вас преподает. – Выслушав ответ, она приуныла. – Ну а вы не знаете, куда его сейчас назначили? – И после паузы предложила: – Запишите мой телефон.

Повесив трубку, Коттен схватила свои вещи и побежала в кабинет Теда Кассельмана, директора службы новостей CNN. Постучалась.

– Входите.

Кассельман сидел во главе длинного стола для совещаний, перед ним лежали папки. Через несколько стульев от директора сидел Торнтон Грэм. Он тепло улыбнулся Коттен, когда та вошла в комнату.

Тед Кассельман поднял голову. Это был сорокадвухлетний чернокожий мужчина среднего телосложения, с ухоженными ногтями, ранняя седина выгодно подчеркивала насыщенный оттенок кожи.

– Ну и везучая ты, девочка, – заявил Кассельман, вставая и целуя ее в щеку. – Попробуй еще раз выкинуть подобное, и я устрою так, чтобы тебя взяли объявлять прогноз погоды на кабельном канале, где-нибудь на Бобровом ручье. – Он взглянул на часы на стене. – Кстати, ты опоздала.

– Прости, Тед, – сказала она, улыбаясь как можно невиннее. – Мне нужно было сбегать в архив.

– Да? Я думал, ты уже узнала все, что нужно.

– Просто хотела кое-что уточнить.

– Сядь и отдохни. Мы уже почти закончили. – Кассельман вернулся на свое место и раскрыл папку. Пробежался глазами по первой странице и спросил Торнтона: – Что ты знаешь о Роберте Уингейте?

– Самое основное, – ответил Торнтон. – Главным образом – его пресс-кита. – Он пытался поставить карандаш на ластик. – Богатый промышленник, в политике новичок, довольно много приверженцев. За основу своей платформы взял семейные ценности и высокую мораль. Пока недостатков не видно, идеальный кандидат. – Торнтон прокрутил текст в окне своего неизменного ноутбука. – Преданный семьянин, щедрый, богатый. Один из любимых проектов – национальный фонд поддержки молодежных ферм для городских неблагополучных детей. И он занимается не только трудными подростками. Уингейт помог открыть несколько филиалов «Клуба де Моле» [5]5
  Жак де Моле (1292–1314) – последний Великий магистр Ордена тамплиеров, был сожжен на костре.


[Закрыть]в разных частях страны, особенно в своей родной Флориде. Открыто протестует против насилия над детьми и…

– Подожди. – перебил Кассельман. – Что за «Клуб де Моле»?

Торнтон посмотрел на него:

– Детская версия масонской ложи. Это организация для мальчиков в возрасте от двенадцати до двадцати одного года.

– Еще что-нибудь? – спросил Кассельман.

– Мало что о нем известно. Уингейт появился на политической сцене из ниоткуда. Очевидно, за ним стоят большие деньги.

Тед Кассельман почесал подбородок:

– Давай поищем, отчего Уингейт такой идеальный. Сделай о нем сюжет для воскресного вечера.

– Сейчас поручу своим, – отозвался Торнтон. Он собрал заметки, встал и обошел вокруг стола, приблизившись к Коттен. – Загляни ко мне после монтажа, если сможешь.

– Посмотрим, – ответила Коттен, глядя на него снизу вверх.

– Ну, как получился материал? – спросил ее Кассельман, когда Торнтон вышел.

– Лучше, чем я ожидала. Можешь мне поверить, Тед, международные санкции и эмбарго сильно ударили по иракским детям и старикам. Сюжет будет душераздирающий. Но Госдепартаменту он не очень понравится, особенно сейчас, когда они готовы развязать новую войну.

– Хорошо, это практически гарантирует высокий рейтинг. – Он встал. – Пойдем, провожу тебя в монтажную. – Обняв девушку за плечи, он повел ее к двери. – Я из-за тебя столько ночей не спал, юная леди. Но ты показала характер. Хулиганка. Мне такие нравятся. А теперь я хочу посмотреть, ради чего седею раньше времени.

– Тебя это не разочарует, Тед.

Коттен любила и уважала Кассельмана. Она сожалела, что заставила его так волноваться. И именно он мог продвинуть ее сразу через две ступеньки по карьерной лестнице.

Они вошли во вторую монтажную. В комнате было темно, только на стене слабо светились экраны и панели управления.

– Я сделала копии сценария и моих заметок, – сказала Коттен, протягивая по папке Кассельману и редактору. – Можем сейчас записать разметочную фонограмму, а потом наложить голос диктора. – Она улыбнулась ассистенту редактора. – Понадобится музыкальная нарезка из фонотеки – что-нибудь трагичное, мрачное, значительное. Да, и этнические мотивы. Ближневосточные.

Коттен принялась разгружать сумку. Все видеокассеты были пронумерованы, она раскладывала их по порядку.

– Вот черт, – воскликнула она, перебирая кассеты и перечитывая все наклейки.

– Что такое? – спросил Кассельман, отрываясь от сценария.

– Я…

Он положил бумаги.

– В чем дело, Коттен?

– Придется вам начать без меня, – сказала она.