Текст книги "Несломленный. Моя жизнь с Полом (ЛП)"

Автор книги: Линдси Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Я обзвонила всех ближайших друзей Пола, приглашая приехать повидаться с ним в последний раз. Некоторые из них не видели его уже сто лет и даже не догадывались, насколько он плох. Одного за другим я приводила их в комнату Пола, предупреждая, чтобы они не показывали ему, что расстроены. С каждым из них Пол недолго, но задушевно беседовал; думаю, он знал, что прощается с ними, потому что хоть они и уходили потрясенными, но каждый потом говорил, что разговор между ними был теплым и позитивным, и каждому Пол сказал что-то свое, личное.

Я позвонила и Даррену Кларку, который тут же примчался из Лестера, но к тому времени, когда он прибыл, в субботу вечером, Полу уже стремительно стало становиться хуже. Даз поклялся, что не заплачет, но он поверить не мог, что Пол настолько сдал за ту неделю, что они не виделись: весь вечер он просто сидел в кресле-каталке с закрытыми глазами и что-то бормотал. Понятно, что Даз был убит.

С этого дня Пол стал разговаривать все меньше, теперь он произносил лишь отдельные слова и посмеивался, но все еще пытался вставать и что-то делать, словно не сознавал, насколько он болен.

Крис, праведная католичка, в какой-то момент, решив, что он уснул, окропила его святой водой. Он открыл глаза и спросил:

– Из какого крана ты ее набрала, мам?

В воскресенье вечером он решил, что хочет в туалет, но отказался ехать туда в кресле-каталке, поэтому я обняла его рукой за плечи и помогла ему доковылять туда, превозмогая боль. После того, как он закончил, он повернулся и попытался смыть за собой.

– Не беспокойся об этом, Пол, – сказала я, но он настаивал, что должен сделать это сам. Я поверить не могла, что даже в таком состоянии он все еще волнуется о хороших манерах. Но это было важно для Пола.

В воскресенье, 8 октября, я разговаривала с врачами. Они были обеспокоены тем, что Пол все еще пытается вставать и делать что-то самостоятельно, хотя у него уже нет на это сил. Я согласилась, чтобы они увеличили дозу вводимых ему седативных препаратов, и спросила, сколько ему еще осталось, но они не дали мне точного ответа. Это напрямую зависело от того, как быстро будет ухудшаться его состояние, однако тогда я уже знала, что все может измениться за считанные часы.

В эту ночь я осталась с Полом, продремав на краешке его постели, как была, в джинсах и свитере. Я не знала, понимает ли он еще меня, но всю ночь я шептала ему, что позабочусь о том, чтобы Эви все знала о своем отце. Я обещала ему, что буду жить дальше ради Эви, но моя жизнь без него никогда не станет прежней. Ничто и никто никогда не смогут заполнить огромную пустоту, которую он в ней оставит. Я рассказала ему все, что было у меня на душе, и все время говорила, как я его люблю.

Врачи и медсестры постоянно заглядывали проверить, как он. Его тело все еще оставалось здесь, он все еще дышал, но я знала, что мой Пол уже никогда не вернется. Он больше никогда не взглянет на меня, не поцелует, не обнимет и не рассмешит. В горле у меня стоял комок, а глаза жгло, но я так и не позволила себе заплакать. Я не хотела, чтобы Пол увидел меня расстроенной, если бы вдруг пришел в себя. Он всегда брал с меня пример, и я не хотела, чтобы он узнал, как это было невыносимо.

Рано утром один из врачей признался мне, что, по их расчетам, к этому времени Пол уже должен был уйти. Похоже было на то, что он все еще борется и не хочет сдаваться. Время от времени он стонал, несмотря на то, что находился под сильнейшим воздействием обезболивающих.

За что он цеплялся?

Неожиданно мне на ум пришла одна мысль. Пол всегда полагался на меня, я все время говорила ему, что делать, с того самого дня, когда ему поставили диагноз, и он не сделал бы ничего, не зная, как я на это отреагирую.

Он ждал.

Он ждал, когда я скажу, что ему можно умереть.

На секунду я подумала, что не смогу сделать этого. Я просто не могла такого сделать, но затем что-то закипело внутри меня, и я ощутила себя сильной, сильнее, чем когда-либо за все эти долгие месяцы. Конечно же, я смогу.

– Послушай, малыш, ты боролся так долго, – прошептала я. Мой голос дрогнул, дыхание перехватило. – Но все хорошо. Теперь ты можешь уйти. Ты можешь перестать бороться.

Он вздохнул во сне. Я понятия не имела, слышал он меня или нет.

Весь понедельник Кристина, Лиэнн и я сидели возле постели Пола, все остальные члены семьи то приходили, то уходили. Помнится, мы смотрели Вестсайдскую Историю по видео. Я массировала Полу ноги и ступни, потому что они очень распухли. Мы расчесывали ему волосы, чистили зубы, рассказывали всякие истории и болтали – не о чем-то важном, а просто о всякой ерунде.

Около семи часов, когда по телевизору начался сериал Эммердейл, пришла сестра и спросила, не могли бы мы все выйти и выпить по чашечке чая, пока она сменит белье на постели Пола. Мы с Джоанной первыми вернулись в комнату после того, как она закончила, и сразу увидели, что Пол лежит уже в другой позе, а его дыхание настолько поверхностно, что грудь практически не поднимается. Джоанна побежала, чтобы поскорее собрать всех остальных членов семьи. Его родители, Лиэнн с Адамом, кузены Крейг и Джоанна и тетя Тереза моментально собрались в комнате. Я присела на краешек кровати и взяла его за правую руку. Крис взялась за левую.

Пол словно ждал, пока мы все соберемся. Как только все мы оказались возле его постели, он в последний раз глубоко вздохнул и оставил нас.

Глава 36

Прощай, любовь моя

Пол умер без пяти восемь вечера в понедельник 9 октября 2006 года. До его двадцать восьмого дня рождения оставалось всего пять дней.

В ту самую минуту, как он ушел, я поняла это.

Я склонилась над ним и шепнула ему на ухо:

– Я люблю тебя, малыш.

Алан был необычайно спокоен.

– С тобой все будет хорошо, Пол, – сказал он. – Мой отец найдет тебя на небесах и присмотрит там за тобой.

Никто не плакал. Настала зловещая тишина, и тут же все заговорили, напутствуя Пола самыми добрыми и теплыми словами. Мне не хотелось отпускать его руку, но все остальные тоже хотели прикоснуться к нему, поцеловать его. Мы все ощущали, что нас переполняет невероятное чувство любви.

Пришла медсестра, чтобы закрыть ему глаза, но ей так и не удалось опустить его веки до самого конца. Пол всегда спал с приоткрытыми глазами. "Это чтобы наблюдать за тобой", – шутил он. Кстати, Эви спит точно так же.

Я сняла с его шеи ожерелье-ошейник, которое покупала ему в качестве свадебного подарка, и вынула из его уха бриллиантовую сережку-гвоздик. Вторую такую же я носила сама с того дня, как Пола привезли в хоспис. Я надела на себя его белый халат, из которого он не вылезал последние несколько месяцев, потому что он все еще хранил его запах.

Минут через десять мы почувствовали, что руки Пола начали холодеть. Мы натянули одеяло, чтобы согреть его, хотя сами сознавали, что это полное безумие. Наконец-то мы могли обнять его, не причинив ему при этом боли! Его лицо было прекрасным и умиротворенным, теперь оно не было искажено болью. На его губах даже играло подобие слабой полуулыбки. В тот момент я почувствовала, что погружаюсь в состояние какого-то оцепенения. Наверное, когда умирает человек, которого ты любишь, в первое время шок настолько силен, что ты не чувствуешь никакой боли, и начинаешь по-настоящему осознавать потерю только несколько недель спустя.

Алан и Крис сказали, что побудут возле Пола ночью – они не хотели оставлять своего сына одного, и я понимала их, но мне нужно было домой. Я позвонила своим родителям и была потрясена, когда мой большой, сильный отец вдруг разрыдался прямо в телефонную трубку. Я позвонила сестре. Я позвонила Ники, которая сказала, что сейчас же приедет, потому что хочет попрощаться с Полом. Я позвонила Брэндону, который сидел в зале ожидания барбадосского аэропорта, ожидая своего рейса. Днем раньше Наим предупредил его, что конец близится, он тут же купил билет на ближайший самолет, но, к сожалению, опоздал. Брэндону так и не удалось повидать Пола перед смертью. Он два часа прорыдал в аэропорту.

Новости о смерти Пола моментально просочились в СМИ, и около 9 часов в хоспис уже позвонил какой-то журналист, жаждавший моих комментариев; я через медсестру передала, чтобы он отвязался от нас. Вскоре после этого приехала Ники, чтобы сказать "прощай" своему маленькому кузену и поддержать меня.

– Почему бы тебе не остаться пока у нас, Линдс? – спросила она, обнимая меня. Однако я твердо знала, что хочу к себе домой. Тогда она сказала, что поедет вместе со мной, потому что мне не стоит сейчас оставаться в одиночестве.

Я в последний раз поцеловала Пола и сказала, что люблю его, а потом мы с Ники поехали домой. Я была словно во сне. Все вокруг казалось каким-то ненастоящим и как будто вовсе не имело ко мне отношения. Мы с Ники немного посидели в гостиной, выпили по чашке чая, а потом каждая из нас приняла по снотворной таблетке Пола. Мы почти не разговаривали, просто сидели в тишине. Время от времени Ники спрашивала: "Ты в порядке, милая?", и я машинально кивала.

Обнявшись, мы уснули в нашей постели. Впервые за долгие месяцы я спала до утра беспробудным сном. Эви забрали к себе мои родители, а Пола, обычно лежавшего рядом со мной, стонущего и тяжело вздыхающего во сне, здесь больше не было.

С наступлением утра у меня появилась куча дел, в том числе необходимо было пообщаться с толпой журналистов и фотографов, которые лагерем расположились в конце подъездной аллеи к нашему дому. Я сделала короткое сообщение для прессы, сказав, что собираюсь не оплакивать Пола, а праздновать его жизнь.

Следующие несколько дней я даже сейчас помню очень смутно.

По возвращении Брэндон вместе с родителями Пола встретился с представителями похоронного бюро. Я сказала им, что мне хотелось бы, чтобы Пола одели в его снукерную униформу – белую рубашку, жилет и галстук-бабочку. Перед тем, как передать им одежду, я тщательно ее выгладила. Пол всегда мерз во время процедур, поэтому я передала им его термоноски, чтобы они одели их ему на ноги, и ему не было холодно. Он так любил эти термоноски. Я знала, что это была глупость, но не могла этого не делать. Так странно – вы постоянно бросаетесь из одной крайности в другую. Только что вы были практичны и рассудительны, а в следующую минуту собираетесь надеть термоноски на безжизненное тело своего мужа. Разумеется, я знала, что все это полный бред, и вовсе не думала, что это как-то поможет ему; но в подобной ситуации вам так отчаянно хочется хоть что-нибудь сделать, что вы хватаетесь за самые ненормальные вещи.

Я так хотела, чтобы мне снова можно было за ним ухаживать.

Я любила заботиться о нем.

На следующее утро после смерти Пола у меня не шло из головы его лицо в тот момент, как он умер. Оно было спокойным, ему не было больно, но это был уже не мой Пол, в котором было больше жизни, чем в ком-либо другом. В течение следующих двух дней этот образ был незаметно вытеснен другим – образом Пола с роскошными длинными волосами, каким он был до того, как остриг их перед началом химии. Этот образ был столь прекрасен, что, когда в среду меня спросили, хочу ли я в последний раз взглянуть на тело Пола, лежащее в морге, я отказалась. Я хотела запомнить его здоровым и сильным, дерзким и прекрасным. Крис очень религиозна, она ходила туда ежедневно до последнего дня, пока гроб не закрыли, и она рассказывала, что Пол выглядел прелестно и казался очень спокойным.

Духовник принес мне распятие, которое нужно было вложить в правую руку Пола, вместе с запиской: "Это распятие из места, называемого Междугорье, которое находится в Боснии и Герцеговине, где людям являлась Божья Матерь. Это особое место, где царит мир и спокойствие". Я отдала распятие владельцу похоронного бюро, который пообещал лично присмотреть за тем, чтобы перед кремацией все было сделано как положено.

В субботу у Пола был день рождения, поэтому я попросила их положить в гроб поздравительные открытки и несколько фотографий, на которых были он и Эви.

Благодарственный молебен и заупокойная служба состоялись в приходской церкви Лидса в четверг, 19 октября 2006 года в 14 часов. Приготовления отняли у нас десять дней – нас предупредили, что придет очень много народу, поэтому мы хотели быть уверенными, что все пройдет без помех. Закрытый гроб с телом Пола привезли в церковь за два дня до богослужения вместе с книгой соболезнований, в которой любой человек мог написать несколько слов. Среди тысяч оставленных сообщений, каждое из которых было теплым и искренним, нашлось несколько по-настоящему прекрасных и трогательных, способных немного утешить меня.

Мы с Брэндоном долго обсуждали, как должен выглядеть буклет с чином богослужения. На первой странице мы разместили две прекрасных фотографии Пола. На снимке слева он был в своей снукерной форме: черные брюки, черный жилет, черный галстук-бабочка и накрахмаленная белая рубашка. Та самая одежда, в которой его кремировали. В руке он держал снукерный кий, и у него были довольно длинные, до подбородка, волосы. На снимке он не улыбался, но это был все еще мой Пол. Справа была другая картинка. Там его волосы были растрепаны, и он был одет в узорчатую рубашку, из-под которой виднелась белая футболка, и в свободные брюки, а на шее у него был повязан шейный платок. Он стоял, держа руки в карманах, с серьезным выражением лица, и выглядел просто прекрасно. Фотографии были соединены вместе, так что между ними не было видно границы – вы просто смотрели на два образа, на две стороны Пола Хантера. Он выглядел красивым и полным жизни, но ниже было написано несколько слов, после которых все становилось ясно:

Заупокойный молебен по Полу Алану Хантеру

А на последней странице обложки, дабы не оставалось никаких сомнений в том, что происходит, стояло его имя и две даты: рождения и смерти.

Пол Алан Хантер 1978-2006

Так сурово, так неумолимо. Фотография на последней странице была черно-белой. Пол не смотрел в камеру – он снова был одет в снукерную форму, а его взгляд был направлен вверх и вправо. Он выглядел трогательным и задумчивым. Он выглядел так, как не выглядел уже давно.

Внутри буклета было четыре фотографии Пола, иллюстрирующие его игру в снукер и победы на турнирах. Он был прекрасен – сияющий и счастливый. Был там и снимок, где он сидел, освещенный закатными лучами, в джинсах и черной майке. А в конце была фотография нас троих. Нашей семьи. Пол держал Эви на руках и целовал ее головку. Эви смотрела прямо в камеру своими огромными синими глазами, а я смотрела на Пола. Просто обычные люди, которым пришлось столкнуться с необычными вещами.

Все фотографии были тщательно отобраны за неделю до заупокойной службы. Я люблю эти фото и знаю, что они тронули сердца многих людей, потому что Пол на них выглядит просто потрясающе. Каждая из них кое-что значит для меня, и, думаю, для многих других людей, кто любил и знал Пола. Хотя было очень тяжело смотреть на 16-страничный буклет, который одним своим существованием подтверждал то, что мое сердце и так прекрасно знало – мой муж был мертв.

В начале чинопоследования было адресованное всем приглашение принять участие в богослужении и несколько слов о том, что у каждого из присутствующих есть свои личные, особые воспоминания о Поле. Много хороших слов можно сказать о тех, кто ушел слишком рано, но не всякий человек умел оказывать на окружающих такое влияние, как Пол, который так много значил для огромного количества людей. И не у каждого в чине поминального богослужения есть инструкции о том, как себя вести в присутствии лорд-мэра и прочих высокопоставленных гостей.

С того самого момента, как я проснулась утром в день похорон, у меня стоял ком в горле, но я знала, что мне нужно пройти через это. Я решила, что Эви тоже нужно взять в церковь, хоть она и не будет понимать, что происходит, ведь ей еще только 10 месяцев. Я была рада возможности прижимать ее к себе в самые печальные моменты. Наверное, в глазах окружавших нас людей это лишний раз подчеркнуло, сколько же всего потерял Пол. Он не сможет увидеть, как растет его дочь, услышать ее первые слова, увидеть первые шаги, и еще так много всего.

Мы очень тщательно выбирали цветы. На катафалке розовыми орхидеями были выложены слова "Мой папочка", а рядом с фотографией Пола была открытка с надписью "От твоей принцессы". Другие цветочные надписи гласили: "Сын", "Брат" и "Легенда". Я шла следом за катафалком, чувствуя себя опустошенной, а все вокруг казалось каким-то ненастоящим. Шестеро человек – Мэтью Стивенс, Даррен Кларк, Джимми Мичи, Даррен Шоу, Наим и Беар, все ближайшие друзья Пола из мира снукера – внесли гроб в церковь. На самом деле, в тот день в церкви собрался весь снукерный мир – Стив Дэвис, Ронни О'Салливан, Джимми Уайт, Джо Джонсон, Джон Пэрротт, Вили Торн, Денис Тэйлор и Джон Вирго были среди героев прошлого и настоящего, которые пришли отдать дань памяти Полу. По пути в богослужебный зал мы миновали целую толпу профессиональных снукеристов. Церковь была заполнена людьми до отказа, сотни поклонников снукера стояли снаружи, многие из них даже не пытались сдержать слез.

Перед службой прозвучала песня "Going to Fly Now" из фильма Рокки III. Это была музыка, которую Пол часто слушал в своей раздевалке перед матчами, чтобы подготовиться к игре – и я тоже до сих пор слушаю ее, когда мне предстоит сделать что-то важное. После этого священник произнес приветственное слово:

Мы собрались здесь перед лицом Господа, чтобы еще раз вспомнить Пола Хантера; вознести благодарность за его жизнь; вверить его душу Господу, милосердному спасителю и судье; предать его тело кремации и утешить друг друга в нашем горе, возложив наши упования на смерть и воскресение Христовы.

Ни Пол, ни я не были верующими – но когда я услышала вокруг всхлипы и судорожные вздохи, я поняла, что эти слова действительно могут облегчить чье-то горе. На протяжении всей службы я фокусировалась на одной-единственной мысли – Пола нет в этом гробу. Мой Пол, Пол, которого я знала и любила, ушел. Когда его тело обмякло, когда он, наконец, закрыл свои глаза и уснул, он освободился от боли, которую испытывал в течение долгих месяцев. Я не могла плакать и кричать из-за того, что потеряла его. Я радовалась, что больше он не будет страдать.

После приглашения мы все вместе спели гимн "Восхвали, моя душа, Царя Небесного", а затем произнесли покаянные молитвы. Затем последовала, наверное, самая тяжелая часть: три небольших выступления, посвященных Полу. Первым несколько слов сказал Алан.

Если бы наш сын Пол мог видеть всех, кто здесь сегодня собрался – своих родных и близких, друзей из мира снукера, многочисленных знакомых – он бы гордился тем, что столько людей любят его. Он сказал бы: "Я рад, что тут собралась отличная компания". Это еще раз доказывает маме Пола, мне, Лиэнн, Линдси и Эви Роуз, и всей нашей семье, как горячо любим был наш прекрасный сын. Пол и Линдси были так счастливы вдвоем, а когда появилась Эви Роуз, Пол показал себя прекрасным отцом. Все мы любили выпить и повеселиться вместе с Полом, и все мы знали, как он любил бурную, насыщенную жизнь – но, к сожалению, сегодня мы собрались здесь не для этого. Не так давно Пол сказал мне: "Мне просто сдали неважные карты". Он никогда не жаловался: "Почему я?" Он до самого конца был очень сильным, он держался ради своей семьи. Нам будет очень тебя не хватать. Мы все так гордимся тобой, Пол.

Хор пропел 121-й псалом, после чего слово взял Энтони, кузен Пола.

Еще раз спасибо всем, что пришли; это очень много значит для всех нас. Я знал Пола всю свою жизнь, мы были не только кузенами, но и очень близкими друзьями. Для меня и для всей семьи Пол навсегда останется Полом. У нас с ним было так много чудесных общих воспоминаний, мы всегда стояли друг за друга. Я горжусь, что был рядом, когда он больше всего во мне нуждался. В глубине души я никогда не переставал надеяться, и, как мог, пытался думать только о хорошем, когда все это началось. Мы разговаривали о том, что может случиться, и Пол всегда говорил: "Будь, что будет". Все мы очень уважали Пола за то, каким человеком он был, и за то, чего он сумел достичь в своей жизни. Но мы и понятия не имели, как много сердец он покорил. Его любили не только родные и близкие, но и совершенно незнакомые нам люди со всего света. Я думаю, сам он тоже не подозревал об этом, и это только лишний раз доказывает, что он был исключительным человеком, харизматичным и очень скромным парнем. Кроме того, Пол был бойцом до мозга костей. Он яростно боролся как у снукерного стола, так и в обычной жизни. Он никогда не сдавался; до самого конца он сражался с болезнью. И несмотря на то, что я довольно много времени тратил на пустую болтовню и часто усложнял простейшие вещи, я надеюсь, что у меня все же получалось поддерживать в нем бодрость духа.

Энтони прочел пару строк из песни, которую они оба очень любили в детстве:

Сражайся до конца, никогда не останавливайся

И не сдавайся, пока не достигнешь цели

Он признался, что после того, как песня заканчивалась, они всегда чувствовали такой заряд бодрости, что частенько тут же бросались отрабатывать друг на друге кое-какие приемы каратэ прямо посреди гостиной, и продолжил:

Я никогда не говорил тете, что это я разбил ее дорогое украшение; вместо этого я свалил все на Пола! Пол умел находить время для каждого, и всем нам – его семье, друзьям и поклонникам – следует делать так же. Я никогда не забуду его 18-й день рожденья. Я тогда брал у него интервью по заданию из колледжа. Нам пришлось сделать 35 дублей, потому что мы с ним хохотали до колик, и сосредоточиться было просто невозможно. Таким был Пол, которого я знаю, и которого знаем мы все. Он всегда улыбался, с его лица не сходила эта дерзкая усмешка, у него были ответы на все вопросы, и он всегда заказывал свою излюбленную двойную водку. Пол дал нам так много. Он отдал нам всего себя, свою манящую индивидуальность, свою щедрость, свои образы, свои прически, и сверх всего этого – свои мужество и решительность. Я рад, что ты наконец обрел покой, Пол. Все мы будем вечно любить тебя.

После слов Энтони прозвучало гэльское благословение в исполнении хора, затем слово взял сэр Родни Уолкер из Мировой Ассоциации Снукера. Далее последовало чтение из Евангелия от Иоанна (14:1-6) и Послание от лидского пастора, преподобного каноника Тони Бандока, а между ними хор спел еще один гимн.

Когда смолкли звуки очередного песнопения, настала моя очередь. У меня внутри все сжималось, но я была полна решимости пройти через это достойно, не поставив себя в неловкое положение. Я объявила, что прочитаю стихотворение, написанное Доном Кларком, отцом Даррена – друга Пола, который поддерживал нас все эти месяцы. На самом деле, встав за кафедру, я почувствовала, как меня наполняет спокойная сила. Я окинула взглядом море лиц, внимавших мне, и прочла стихотворение со всей выразительностью, на которую только была способна, потому что я была готова подписаться под каждым словом.

Посвящение Чемпиону

Сегодня новая звезда на небесах зажглась,

О, посмотрите, как она сияет для всех нас...

Она – особая звезда. Услышьте её смех.

Она с улыбкой светит нам, свободная от всех

Страданий, страхов, боли, зла. Все муки позади.

Борьба за жизнь завершена, и стук умолк в груди...

И вот теперь она блестит, столь ярка и горда,

Ведь Чемпионом на земле была эта звезда.

О, как людей он волновал, как в спорте был силён...

Наш Чемпион от Бога был талантом наделён.

И если кто-нибудь из вас встречался с ним хоть раз,

Кто другом близким ему был – вы так горды сейчас.

Играл со страстью он в игру, которую любил,

И счастливы те люди, кто на его матчах был.

И если б у небесных врат вдруг оказались вы,

Мгновенно бы узнать смогли его среди других.

Ведь среди ангелов, тех, кто успел от нас уйти,

Лишь одного с киём в руке смогли бы вы найти.

Так рано ты от нас ушёл... прошли святые дни...

Теперь покойся с миром, Пол. Господь тебя храни...*

Возвращаясь на свое место, я слышала, как люди вокруг плакали. Я выполнила свой долг. Я прошла через это ради Пола.

По окончании службы снова заиграла музыка. На сей раз это была "Amazed" – песня, которая играла на нашей свадьбе; песня, которая постоянно напоминала нам обоим, как мы восхищались друг другом.

На похоронах все говорили, что Пол был одной из ярчайших звезд снукера, и легко мог бы стать чемпионом мира. Вилли Торн рассказал, что Пол всегда говорил ему, что ничуть не расстроится, если из-за химиотерапии у него выпадут волосы, потому что тогда, в итоге, он станет похож на Вилли Торна! Он сказал, что количество игроков, которые в тот день были в церкви, свидетельствует, как высоко мир ценил Пола.

Вилли признался журналистам:

– Я обожал этого парня; он так самоотверженно боролся.

Деннис Тейлор сказал:

– Это очень горькая потеря для всех. Он, несомненно, стал бы чемпионом мира.

Алекс "Ураган" Хиггинс согласился с ним:

– Да, Пол мог стать чемпионом мира. Он был замечательным парнем и прекрасным игроком в снукер.

Для меня все было гораздо проще.

Он был просто моим Полом.

Глава 37

аследие Пола

Октябрь – декабрь 2006

В первые недели после похорон я постаралась обеспечить себе максимальную занятость. Я ухаживала за Эви, вернулась на работу в салон, делала какие-то повседневные дела – в общем, пыталась по возможности отвлечь себя от реальности и от того, что только что произошло. Разумеется, бывали такие моменты, когда я забивалась в угол и рыдала горькими слезами, оплакивая все то, что потеряли мы с Эви и Полом, и семью, которой мы могли бы быть. Но Пол обиделся бы на меня, если бы я зациклилась на этом негативе. Я жива, а он – нет. Он сделал бы все от него зависящее, чтобы быть сейчас здесь, но, к сожалению, это невозможно, поэтому я должна справиться со всеми трудностями ради него. Если бы у него была такая возможность, он сам бы потребовал от меня именно этого. "Шевели своей задницей, Линдс", – сказал бы он, и был бы абсолютно прав.

Я продолжаю делать некоторые мелочи, которые, возможно, могут кому-то показаться глупыми. С тех пор, как Пол умер, я ношу его бриллиантовые сережки-гвоздики. Я сплю в его шортах – отчасти оттого, что они очень удобные; а первые несколько месяцев я всегда спала на его стороне кровати. Еще я ношу кое-какие его футболки и яркие рубашки, но на это не обязательно есть какая-то сентиментальная причина; многие девушки дома носят одежду своих парней. Единственное отличие в моем случае – это то, что когда я делаю это, Пола нет поблизости. Крис забрала себе кое-что из его одежды, а снукерный кий я отдала Алану, потому что знаю, что этого хотелось бы Полу.

До сих пор нам приходит столько писем и открыток с соболезнованиями, что я просто поражаюсь. Когда впервые появилась информация о том, что у Пола рак, мы получили более пятисот посланий, которые я теперь бережно храню, но после того, как Пола не стало, меня буквально засыпали письмами, и это было невероятно. Некоторые из них будут опубликованы в приложении в конце этой книги, потому что я хочу поделиться теми прекрасными чувствами, которыми они переполнены. Я знала, что многие люди, знавшие Пола при жизни, очень любили его, но все равно была приятно удивлена тем, что большая их часть нашла время для того, чтобы связаться со мной и поделиться своими чувствами.

Я пока не думала, что мы будем делать с прахом Пола. После кремации Крис и Алан забрали урну домой, и хранили ее рядом с фотографией Эви. Меня раздирали противоречия: моя рациональная сторона утверждала, что это не Пол, а просто урна с пеплом, а сердце говорило: "Это все, что у меня осталось, это все, что осталось от Пола".

Как-то утром в ноябре я проснулась и подумала: "Интересно, видит ли меня Пол? И если да, то не задается ли он вопросом, почему у меня нет его праха? Не думает ли он, что мне наплевать?" Мне не хотелось, чтобы он думал, что мне все равно, поэтому я спросила Алана и Кристину, не будут ли они возражать, если я заберу у них прах. Они были не против. Я привезла урну домой и первое время хранила ее на кухне. Всякий раз при взгляде на нее у меня перехватывало дыхание – она была сделана из того же дерева, что и гроб Пола, и на ней была такая же табличка с его именем и датами рождения и смерти. Еще когда я впервые увидела ее, то почувствовала, что мне стало трудно дышать.

Некоторое время урна стояла на кухне, а потом я перенесла ее в снукерную комнату, потому что Пол очень любил там бывать. Я поставила возле урны несколько бутылок шампанского и водки, ведь в этой комнате он провел немало веселых часов, она была полна прекрасных воспоминаний; этим шутливым жестом я хотела как бы вернуть ему кое-какие из этих воспоминаний.

Первое Рождество без Пола наступило очень быстро – два месяца пролетели незаметно, и я знала, что мне нужно что-то придумать. В каком-то смысле я была даже рада, что он умер до Рождества, и нам не пришлось 25 декабря сидеть возле его постели в больнице или в хосписе, наблюдая, как он мучается от боли, и сознавая, что это его последнее Рождество. Но примерный план, во всяком случае, у меня был; я знала, что мы с Эви будем делать.

В один из последних дней в хосписе, Пол, проснувшись, неожиданно сказал мне:

– Может, в этом году поставим елку в спальне, чтобы у нас было настоящее Рождество?

Он был словно маленький мальчик, его так увлекала эта мысль. Я была практически уверена, что он не доживет до 25 декабря, но, не задумываясь, ответила:

– Конечно, поставим, малыш.

Так что, когда приблизилось Рождество, я купила елку и поставила ее в спальне. Полу нравилось ожидание Рождества, он любил это предрождественское волнение, и я даже подумывала о том, чтобы как-нибудь поставить в доме пару елок. В душе он всегда оставался ребенком и легко заражал всех окружающих своими эмоциями. В общем, я решила, что, хоть его больше и нет с нами, у нас все равно будет настоящее Рождество, такое же, какое мы бы устроили, будь Пол жив и здоров. Я надеюсь, что там, где он есть, он по-прежнему испытывает то же предпраздничное волнение и все так же томится в ожидании праздника.

Я перенесла прах Пола обратно на кухню и окружила урну фотографиями Эви, а рядом поставила ее маленький адвентский календарь. Я все время разговаривала с урной, словно это был Пол, и говорила всем, кто заходил меня навестить, что Пол на кухне. Наверное, они думали, что я сошла с ума, но мне это было безразлично.

Все наши родные хотели, чтобы мы провели рождественский вечер именно с ними, но я предпочла, чтобы все шло обычным порядком, как и раньше. Есть некоторые вещи, менять которые мне совсем не хочется – по крайней мере, не хочется делать это слишком быстро. Мне нужна была некоторая последовательность. Мы с Полом привыкли в рождественский вечер "делать обход", развозя всем подарки, и я не стала отступать от привычного распорядка. Вечером я вернулась, чтобы провести ночь в своем доме.