Текст книги "Мертвечина"

Автор книги: Линда Фэйрстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Он достаточно умен, чтобы принести клятву. Но я не уверена, что он захочет говорить правду.

– Это ставит мисс Купер в очень трудное положение, мисс Таггарт. Предположим, я разрешу вызывать ребенка для дачи показаний, а вы запретите ей говорить с ним до заседания. Допустим также, что он станет оправдывать отца, утверждая, что тот не причинил ему никакого вреда. Разумеется, я не знаю, что припасено у мисс Купер, но, предположим, ей стало известно, что показания мальчика противоречат тому, что он говорил раньше.

– Да, это возможно.

– Тогда мисс Купер зайдет в тупик. Она не может оспаривать показания своего свидетеля.

Таггарт взглянула на меня.

– Но она может объявить его свидетелем защиты.

Я встала с места.

– Я не знаю, есть ли у мисс Таггарт опыт судебной практики. Очевидно, нет. Если вы думаете, что я способна подвергнуть мальчика таким испытаниям – как эмоциональным, так и юридическим, – вам надо заново пройти курс судебной адвокатуры.

– Судья Моффет, – продолжала Таггарт, – у Даллеса Триппинга очень велик риск развития психического расстройства.

– Который я вовсе не хочу усугубить, – добавила я.

– Мисс Купер, я уже попросил вас сесть.

– Почему, мисс Таггарт?

– Существует несколько факторов риска. Прежде всего, мальчик сменил нескольких опекунов. Сначала мать, потом бабушку и теперь отца. Не говоря о мачехе. Наверно, вы не знаете, Ваша Честь, что несколько лет назад мистер Триппинг был женат второй раз, правда, недолго. Во-вторых, самоубийство родителей увеличивает суицидальные наклонности ребенка. В-третьих, тот факт, что он подвергся насилию со стороны отца, – или утверждает, что подвергся, – может сильно повлиять на психику Даллеса. Кроме того…

Таггарт примолкла, бросив взгляд на Эндрю Триппинга.

– Да? – Моффет приложил ладонь к уху.

– Я хотела сказать о диагнозе, поставленном его отцу. Мистер Триппинг шизофреник. Это значительно увеличивает риск того, что Даллес унаследует его болезнь.

Позади меня снова заскрипела вращающаяся дверь. Моффет вместе с креслом развернулся к стене и сложил кончики пальцев, пытаясь принять соломоново решение.

Я обернулась посмотреть, кто появился на этот раз. У двери стоял мужчина и оглядывался по сторонам. Его не лишенный элегантности наряд – темно-серый костюм на заказ, очки в роговой оправе, красивые запонки и мокасины с кисточками – казался не совсем уместным среди тусклой обстановки зала. Он выглядел лет на сорок с небольшим и был чуть пониже меня ростом, примерно пять футов и восемь дюймов.

Пока он шел между рядами, Робелон и Триппинг не спускали с него глаз и оживленно шептались между собой. Он двигался спокойно и неторопливо, это выгодно отличало его от множества серьезных молодых адвокатов, которые вечно снуют в здании суда.

Судья снова повернулся к залу.

– Насчет прозвучавшего здесь диагноза, мистер Робелон… Я имею в виду шизофрению. Надеюсь, сейчас, когда процесс идет полным ходом, вы не собираетесь использовать ее для защиты вашего клиента?

– Нет, сэр.

Триппинг оглянулся и посмотрел на мужчину в сером костюме. Тот что-то сказал вполголоса и сел через три ряда позади него. Слов я не расслышала.

– Минутку, – вмешался Моффет, стукнув молоточком по столу. – Мистер Триппинг, вы собираетесь следить за процессом или будете болтать с людьми на галерке? А вам что здесь надо? Вы пришли по делу?

Мужчина ответил:

– Да, по делу.

В зале Моффета можно было позволить себе больше вольностей, чем обычно принято в суде. Мужчина не встал, отвечая на вопрос судьи, и его не обвинили в неуважении к суду, хотя в его поведении, на мой взгляд, сквозила изрядная доля высокомерия.

– Вы тоже адвокат?

– Да, сэр.

– Господи. Адвокатов развелось, хоть пруд пруди. Куда смотрит школа? Неужели больше никто не хочет стать врачом? Кто вы такой?

– Грэм Хойт.

Он вынул из кармана маленький черный футляр из крокодиловой кожи, достал визитную карточку и протянул клерку, который отнес ее судье. Потом, посмотрев в мою сторону, он кивнул мне и передал еще одну карточку.

– Я опекун Даллеса Триппинга ad litem.[6]6
  В суде (лат.).


[Закрыть] Суд по семейным делам поручил мне защищать его интересы при рассмотрении этого дела.

– Вы опоздали. Ad litem. Опоздатум, – хихикнул Моффет.

– Никто не говорил мне, что сегодня заседание. Я узнал о нем случайно, позвонив в офис мистера Робелона.

Замечательно. Разумеется, он на стороне защиты. Стоит мне шагнуть вперед, как меня на два или три шага отбрасывает назад.

– Вы против того, чтобы прокуратура допрашивала Даллеса?

– Не совсем так, Ваша Честь. Я хочу достичь соглашения, которое устроит обе стороны.

Я взглянула на Хойта новыми глазами. За последние шесть месяцев это первый человек, который проявил готовность меня выслушать и разобраться, чего я, собственно, хочу. Он улыбнулся мне, и я машинально улыбнулась в ответ.

– Может, сэкономите суду немного времени? Вам известно, что скажет мальчик?

– Да, Ваша Честь. Правду. Даллес Триппинг скажет мисс Купер правду. Он объяснит, что накануне встречи с мисс Воллис играл в лакросс, и ему попали в лицо клюшкой. Такие вещи сплошь и рядом случаются на спортивных площадках по всей Америке.

5

– За что боролись, на то и напоролись, – сказала я Мерсеру, вывалив на стол гору архивных папок.

– Что случилось?

Он встал с моего кресла и открыл картонную коробку с сэндвичами и двумя бутылками воды.

– Я изо всех сил пыталась заполучить этого парнишку. Похоже, теперь я близка к успеху, но ребенка успели подготовить. Как ты думаешь, стоит идти на попятную?

Мерсер всегда давал мне мудрые советы.

– А что ты потеряешь, если вызовешь мальчишку? Продолжай настаивать на допросе. Мы и раньше знали, что дело швах. Кстати, у тебя неплохо получается с детьми. Отнесись к нему по-человечески, и, возможно, он тебя удивит.

– Судья хочет, чтобы после обеда мы продолжили отбор присяжных, а завтра произнесли вступительную речь. Но какая к черту вступительная речь, если я не могу даже составить список свидетелей?

Он взял сэндвич с ростбифом и кучей приправ.

– Есть один старый приемчик, мисс Купер. Когда выступаешь первый раз, делай вид, что на руках у тебя одни шестерки. Потом встанет Робелон и начнет всех уверять, что ты в пролете. И вот тут ты достанешь из рукава нового свидетеля. Умного, обаятельного, искреннего. Ты на коне, а дело в шляпе. Триппингу конец.

– Главное, что в случае успеха мы сможем вытащить Даллеса из приюта. Подыщем ему хорошую приемную семью и проследим, чтобы его сумасшедший папаша не приближался к нему, пока мальчик не поступит в колледж. Я буду счастлива, если этим кончится.

– Вот и отлично, а пока попридержи коней и перекуси.

Я села к столу и стала ковыряться в увядшем салате из бродвейской закусочной.

– Жаль, что тебя не было в суде. Там собралась толпа адвокатов, пятеро, не считая меня. И каждый тянул оделяло на себя, хотя подозреваю, что главные схватки впереди. Еще там были двое в штатском, они заявились посреди заседания и весь день торчали в конце зала. Я понятия не имею, кто они такие, но на вид – вылитые правительственные агенты.

– Хочешь, я…

– Нет, нет. Не вмешивайся в это дело. На следующей неделе ты даешь показания в суде. Если они появятся еще раз, я попрошу заняться ими ребят из прокурорской команды.

– Думаешь, ЦРУ им все еще интересуется?

Я запросила в Управлении материалы на Триппинга, но их, естественно, здорово подчистили. Из записей следовало, что он работал там несколько лет, а с 1993 года, после взрыва бомбы у Всемирного торгового центра, выполнял секретное задание на Ближнем Востоке. Там же говорилось, что он участвовал в каком-то невразумительном заговоре против президента, по крайней мере беседовал с его участниками, но дело быстро раскрыли, и дальше разговоров оно не пошло, а потом все документы якобы пропали.

– Возможно. Иначе какой им смысл притворяться, что их не интересуют улики, которые ты нашел в его квартире после ареста?

– Ну, это обычная история. Мы тыкаем их носом в информацию, а они делают вид, что все это чепуха, лишь бы ничего не давать взамен.

В день ареста Триппинга я выписала ордер на обыск его квартиры, опираясь на сведения, которые Пэйдж Воллис сообщила мне и Мерсеру в больнице.

В тот же вечер Мерсер провел обыск.

Квартира Триппинга больше походила на казарму, чем на семейный очаг. В спальне вместо кровати на полу лежал матрас, а на кухне в углу стояла койка Даллеса. На стенах висели ятаганы, сабли, другое холодное оружие, в том числе такое, которым с одного маха можно снести человеку голову. Рядом с матрасом нашли зачехленный штык, в соседних комнатах на столах валялись охотничьи ножи.

По показаниям Воллис, Триппинг угрожал ей каким-то холодным металлическим предметом, который приставил к ее голове и сказал, что это пистолет. Самого оружия она не видела. Потом Даллес показал Мерсеру пневматический пистолет и коробку с пулями, которые лежали в гардеробе в спальне. Закон не запрещал держать дома такие вещи, если владелец не использовал их против другого человека.

По всей комнате были разбросаны книги и газеты. В гостиной возле лампы, рядом со стилетом в черных ножнах, лежали «Семь столпов мудрости», редкое издание 1926 года в кожаном переплете и с автографом Т. Э. Лоуренса. Мерсер забрал под расписку все квитанции, черновики и письма Триппинга, и мы дни напролет копались в этой писанине, пытаясь найти что-нибудь стоящее.

– Повезло так повезло, – сказал Майк Чэпмен, заходя ко мне в кабинет. – До Рождества еще уйма времени, а у меня уже готов подарок для мисс Купер. Слушай, Мерсер, ты, конечно, хочешь поделиться своим толстым сэндвичем с усталым голодным парнем, который всю ночь стоял на страже общественного порядка?

Он бросил на мои бумаги меховую шубу.

– Тиффани Гаттс не слишком обрадовалась, когда я забрал у нее эту вещичку. Но я подумал, как она будет классно смотреться на тебе, когда ударят первые морозы.

– Что говорит Тиффани? – спросила я.

– К сожалению, ее речь слишком груба, чтобы звучать в столь благородном обществе, но приблизительный смысл таков: «Я с тобой разговаривать не стану, понятно? Вызовите мне адвоката».

– Значит, ты ничего из нее не вытянул? Ни о Кевине, ни о том, откуда у нее эта шуба?

– Про шубу она твердит одно: «Она моя!» И так сто раз подряд. Я спрашиваю, где она ее купила, есть ли у нее чек, не подарок ли это Кевина. Все без толку. Когда я сказал о Кевине, она вообще замолчала.

– Шуба краденая?

– Я пытаюсь это выяснить. Лейтенант Петерсон посадил ребят на телефоны, они проверяют, не было ли в последнее время сообщений о похожей краже. Мы подключили разные отделы, рыщем по всем районам. Я решил, что тебе надо самой взглянуть на шубу. Хочу узнать твое мнение. Я знаю только один вид меха, но, похоже, это не он.

– Свои знания можешь оставить при себе, – заметила я, подняв тяжелую шубу и внимательно разглядывая выделку.

Коричневая мездра шкурки была хорошо окрашена, мех длинный и красивый. Волоски немного кололись, но вещь явно качественная и отлично сшита. Я расстелила на столе шубу изнанкой вверх, чтобы посмотреть на ярлык и подкладку.

– Ты когда-нибудь слышала о такой фирме?

Я покачала головой.

– «Матиньон и сыновья». Улица Фобур, Париж. Это очень дорогой район.

Я сняла трубку и набрала номер в Вашингтоне.

– Звонишь в Интерпол?

Я рассмеялась.

– Нет. Джоан Стаффорд.

О магазинах на улице Фобур Сент-Оноре моя подруга знала гораздо больше парижских копов.

Джоан ответила после первого же гудка.

– Тебе известно, что из-за твоего чертового романа – он, конечно, восхитителен, – я вчера не спала допоздна? Теперь я совершенно разбита и не могу решить один маленький вопрос. Короче, мне и твоим любимым детективам нужна помощь в небольшом дельце.

Мы с Джоан были близкими подругами. Она жила в округе Колумбия и работала с международным обозревателем, писавшим для центральных газет.

– А Майк Чэпмен подарит мне свой значок?

– Само собой. Вопрос насчет меха. И Франции.

Я назвала ей фамилию торговца.

– Если ты хочешь купить у него шубу, тебе не повезло, – сказала Джоан. – Грегуар Матиньон закрыл свое ателье еще в шестидесятых.

– Он что, был крупной фигурой?

– Крупнее не бывает, Алекс. Речь идет об одной из тех старых семей, которые начинали еще в России и одевали царей и цариц. Потом они переехали в Париж и работали на королевские дома Европы. Герцогиня Виндзорская, Грейс Келли… Помнишь ее фотографию тех лет, когда она стала встречаться с князем Ренье? Там, где она перед дворцом Гримальди выходит из старого «бентли» в собольей шубке? Вот такие у них были клиенты. Но потом с королями начались проблемы, меха вышли из моды, и Матиньон закрыл дело.

Я потрогала выцветшие красные нитки на старом ярлычке.

– Спасибо, мне это пригодится. Я тебе позвоню.

– Ну, что она сказала?

– Что эту шубу сшили не для Тиффани Гаттс. Ты нашел монограмму?

– Где? – спросил Майк.

Я расправила складки широкого воротника и стала рассматривать его сзади.

– Инициалы клиентов обычно вышивают на подкладке.

– Неужели? А мои инициалы мама рисовала фломастером, чтобы другие парни в школе не носили мои кожаные куртки. Теперь попрошу ее заняться вышивкой.

– Вот, видишь?

В левой части воротника на густом шелковом шитье с шоколадным отливом красовалась элегантная монограмма.

– «Р дю Р», – прочитала я вслух.

– Что ж, это здорово поможет мне в поисках.

– Тебе надо сосредоточиться на 17-м и 19-м округах, – с улыбкой заметил Мерсер. – И на дорогих районах Верхнего Ист-Сайда. Там полно дипломатов из Европы. Плюс всякая европейская шваль с претензией на шик. Попробуй еще Вестчестер и, может быть, Грейт-Нек.

Майк схватил с полки телефонный справочник.

– Смотреть на «Д» или на «Р»? У нас в Ирландии туго с такими именами.

– Начни с «Д».

– Дюбок. Дюбоз. – Его палец побежал по длинному списку фамилий. – Дюкад. Так, уже ближе. Дюран, Дюриз, Дюрок…

– Не хочу тебя огорчать, но вещь, судя по всему, не новая. – Я показала на потертые манжеты некогда роскошной шубы. – А если учесть, что фирма давно закрылась и с тех пор в обществе довольно косо смотрят на натуральный мех, я бы проверила магазины поношенной одежды.

– Не стриги всех под одну гребенку, Куп. Многие хранят старую одежду, которую в первый раз надевали в церковь, на работу или в похоронное бюро. Возможно, в этом заключается разница между твоими и моими родственниками.

– Ладно, решай сам. Только не забудь, что большинство женщин упаковывают меховые вещи на лето. Проверь все варианты и выясни, не было ли недавно ограбления на 7-й авеню, – посоветовала я Майку, имея в виду район между 25-й и 34-й улицами, где торговали мехами.

Лора ушла обедать, и, когда зазвонил телефон, я сама сняла трубку. Звонил охранник с первого этажа.

– Да, спасибо, что предупредили. Нет, конечно, вы не виноваты.

Я взглянула на Майка.

– Наверно, будет лучше, если ты закроешь дверь. Я уже слышу ее вопли на лестнице. Мать Тиффани только что прорвалась через охрану, которая попыталась остановить ее у металлоискателя.

– В детстве я дружил с маленьким буйволенком, но даже у него характер был лучше, чем у миссис Гаттс. Впрочем, и весил он поменьше.

Майк направился к двери, но было поздно.

В кабинет ввалилась трехсотфунтовая туша Этты Гаттс.

– Я хочу видеть Александра Купера. Где он?

Мы все трое заговорили одновременно. Я поправила миссис Гаттс и представилась, Майк заявил, что как раз собирался уходить, а Мерсер постарался разрядить ситуацию, вклинившись между мной и женщиной и попросив ее успокоиться и выйти из комнаты.

– Куда вы дели моего ребенка? – Она метала громы и молнии.

Я даже не спросила об этом Майка. Шестнадцатилетних уже сажают в тюрьму, вопрос только в том, какое обвинение предъявлено.

– Не волнуйтесь, миссис Гаттс, – уговаривал Мерсер, нависая над громоздкой женщиной. Он просил сохранять полное спокойствие, если она не хочет, чтобы ее выкинули из здания.

Пока Мерсер урезонивал миссис Гаттс, я повернулась к Майку.

– Знаешь, у меня и без того полно проблем. Что происходит, черт возьми? Где девушка?

– Сидит в камере внизу.

– В чем ее обвиняют?

– Незаконное присвоение украденного иму…

Я не дала ему договорить.

– Что можно извлечь из этой рухляди? – сказала я, кивнув на шубу. – В таком состоянии она едва потянет на две с половиной сотни долларов.

– Плюс пособничество в организации побега…

– Уже лучше.

– Плюс хранение кокаина. В ее белой сумочке лежала куча пузырьков, за которые Тиффани вполне можно упрятать за решетку.

Я повернулась к мисс Гаттс.

– Будет лучше, если вы подождете дочь внизу, у выхода на Центр-стрит. Судья встретится с ней сегодня вечером и назначит какой-нибудь залог.

– Что значит «вечером»? Сейчас два часа дня. Какой залог? Моя дочь еще ребенок. Вы обязаны пустить меня к ней!

Мерсер попытался перехватить ее молотящие по воздуху руки. Она отскочила назад и со всей силы ударила ногой по двери.

Я решила вслед за Мерсером проявить дипломатичность и шагнула к женщине, но меня остановила вытянутая рука Майка.

– Вы можете очень помочь Тиффани, мэм. Мы нуждаемся в ее сотрудничестве. Она связалась с опасными людьми.

– С кем это?

– С Кевином Бессемером.

– Бесси? Он в тюрьме. К тому же он ей в отцы годится. Что у них может быть общего?

Этта Гаттс недоверчиво зацокала языком, и я предоставила слово Мерсеру, который попытался объяснить, почему у Тиффани возникли неприятности.

– Чушь собачья. Лейтенант сказал, что моя дочурка слишком молода и не может заниматься любовью с тридцатидвухлетним мужиком. Он ее изнасиловал. К тому же у нее нет прав голосовать и пить спиртное. Значит, и в тюрьму ее сажать нельзя.

– Три попадания из четырех – неплохой результат, миссис Гаттс. Вот только в уголовном суде шестнадцатилетних считают взрослыми. Так что лучше делайте, как вам говорят, и постарайтесь серьезно поговорить с Тиффани. Мисс Купер, – указал на меня Майк, – единственный человек, который может помочь вашей дочери.

– Не нужна мне ваша помощь, – огрызнулась женщина и снова пнула дверь. Мерсер попытался схватить ее за локоть, но она вывернулась и завопила еще громче.

– Да успокойтесь вы.

– Не трогайте меня! – заорала она на Мерсера. – А тебе, тощая сучка, теперь житья не будет. Клянусь небом, мы с тобой посчитаемся!

6

– Постарайся во всем видеть светлую сторону, Куп. По крайней мере она лестно отозвалась о твоей фигуре. – Майк швырнул салфетку в мусорную корзину. – Я отнесу эту шубу фотографам, пусть они сделают общий снимок и крупные – монограммы и ярлычка.

– Но сначала проводи Алекс в зал суда, – возразил Мерсер. – Она хочет, чтобы ты посмотрел на двух парней, похожих на правительственных агентов, и выяснил, что это за птицы. Мне туда нельзя, там соберутся присяжные, а я на следующей неделе даю показания.

– Ладно, только пригляди за моей шубой, приятель.

Майк взял мои документы и направился к двери.

Мы с трудом пробрались сквозь толпу будущих присяжных, которые нетерпеливо сгрудились в душном коридоре перед залом суда. Один из судебных приставов заметил нас и открыл дверь.

Через пять минут, ровно в два пятнадцать, в комнату ввели шестьдесят человек. Двенадцать сели на скамью присяжных, остальные заняли соседние места.

Парочка в темных очках уже торчала в заднем ряду.

Мы с Майком двинулись в конец зала, чтобы как следует их рассмотреть. Когда мы проходили мимо, Майк взглянул на них и расплылся в улыбке, словно увидел старого знакомого.

– Эй, привет! Рад тебя видеть. Я Майк Чэпмен. – Он протянул руку парню, который сидел дальше от прохода, и тот пожал ее, не сказав ни слова. – Бар «Шихан», помнишь? Я тебя там видел в начале лета. Ты угощал всех выпивкой.

Мужчина покачал головой.

– Думаю, вы ошиблись.

– Нет, я помню. Может, забегаловка была другая, но я точно с тобой разговаривал. Ты ведь из ЦРУ, верно? Работаешь в Лэнгли?

Второй мужчина взглянул на своего соседа, словно хотел увидеть, как тот на это отреагирует.

– Жаль вас разочаровать, но вы меня с кем-то перепутали. Наверно, с моим братом-близнецом.

– Ага, тот вроде был посимпатичней. Наверно, так оно и есть. Что, пришел давать показания?

– Нет.

– Слушай, – продолжал Майк, – я коп, детектив…

– Ладно, ладно. Насколько я знаю, это открытое заседание, и мы с приятелем можем просто посидеть и посмотреть, верно?

Майк пожал плечами.

– Как хотите. Просто вы не там сели. Судья выделил вам два специальных места.

Младший из них – тот, что сидел ко мне поближе, – снова прищурился и посмотрел на своего напарника. Майк махнул рукой и пояснил:

– Вам туда, вон к той черноволосой телке с перхотью на воротнике. Там так и написано – «Места для придурков». Вот черт, наверно, это ваше самое крутое задание – присматривать за одним из своих психованных приятелей. Только костюмчики в следующий раз смените, а то вас в зал не пустят. Синтетика огнеопасна. Пойдем, Куп, займемся делом. Я опаздываю.

– По-твоему, я пригласила тебя, чтобы ты разворошил осиное гнездо? – спросил я, когда мы отошли подальше. – Моффет и так едва меня выносит. А ты набросился на этих типов.

– Ни черта они нам не сделают. Что с того, что я их немного поддразнил? Зачем я вообще тебе понадобился? У этих парней на лбу написано, что они из ЦРУ. Если сама не видишь, сходи к окулисту.

Майк ушел, хлопнув дверью, а я вернулась к местам для присяжных – как раз в тот момент, когда в зале появился Харлан Моффет.

– Всем встать. Суд идет, – этой заунывной формулой секретарь известил о приходе судьи и начале ведения протоколов.

Моффет изложил суть дела. Когда-то большинство вопросов на отборе присяжных задавали адвокаты. На знаменитых процессах, привлекавших внимание публики, эта процедура растягивалась на несколько дней. Но недавно федеральные суды приняли правила, по которым список вопросов составлял судья. Поэтому наши присяжные вполне могли определиться уже сегодня вечером.

Моффет начал с общей информации, зачитал фамилии всех участников и свидетелей, фигурировавших в деле.

– Если вы знакомы с кем-то из этих лиц или слышали их имена, поднимите руку, и я дам вам слово.

Присяжные воспользовались случаем, чтобы разглядеть нас с ног до головы, но ничего не ответили.

– В процессе слушаний перед вами выступят три офицера полиции. У кого-нибудь в семье есть полицейские? – Поднялось шесть рук. – Вы не должны верить их показаниям больше или меньше, чем другим свидетелям. Это ясно? Все, что они скажут, должно оцениваться так же беспристрастно, как слова любых других свидетелей. Вам понятно?

Робелон и я делали пометки рядом с фамилиями тех, кто сидел на скамье присяжных. Мы смотрели, как они реагируют на вопросы, отвечают или ограничиваются жестом и гримасой. В будущем нам предстояло выяснить подноготную каждого из них, все, что может помочь и навредить обвинению или защите. Кстати, в нашем случае слова Пэйдж Воллис значили гораздо больше, чем свидетельства целого отряда полицейских. Показания последних имели особый вес в делах о продаже наркотиков или хранении огнестрельного оружия. Они не могли пролить свет на события, происходившие в квартире Эндрю Триппинга.

Моффет заговорил об обвинениях, выдвинутых против ответчика.

– Есть какие-нибудь замечания или возражения по поводу данных преступлений? – спросил он, стараясь избежать слова «изнасилование» и за счет этого исключить самоотводы. Впрочем, за все время моей работы в прокуратуре я еще не видела судью, у которого прошел бы этот номер.

Двое со скамьи присяжных подняли руки. Я оглянулась и заметила еще несколько рук в зале.

– Ваша Честь, – я поднялась, – вы позволите расспросить каждого в отдельности?

Моффету мое предложение явно не понравилось. Он не хотел терять драгоценное время, отлично понимая, что в случае согласия количество отводов возрастет. Далеко не все женщины захотят обсуждать свои проблемы в присутствии чужих людей, если мы не станем расспрашивать их поодиночке. А у меня и Робелона будет меньше оснований возражать против той или иной кандидатуры.

Судья уже собирался отклонить мою просьбу, но в этот момент к ней присоединился Робелон. Для стороны защиты всегда выгодно, когда присяжные признаются в своих предубеждениях вслух.

Женщина, числившаяся в списке под номером три, вышла на середину зала и объявила Моффету, что не сможет беспристрастно судить об этом деле.

– Я тоже была жертвой изнасилования.

– Когда именно?

– Пять лет назад. Меня изнасиловали и избили.

– Это случилось в Нью-Йорке? Мисс Купер или ее коллеги участвовали в расследовании?

– Нет, сэр. Преступление даже не раскрыли.

– И преступником был не мистер Триппинг, верно?

Женщина уставилась в пол, на глазах у нее выступили слезы.

– Нет, сэр.

– Вам известно о презумпции невиновности? Вы знаете, что этот человек имеет право на справедливый суд?

У женщины сдавило горло, она не могла говорить. Потом кивнула.

– Тогда в чем проблема?

Робелон уже все понял и хотел, чтобы судья дал женщине отвод. Иначе ему пришлось бы тратить свое ограниченное право на отклонение кандидатур ради человека, заведомо предубежденного в отношении его клиента и вообще любого, обвиненного в подобном преступлении.

– Я просто хочу понять, почему вы не можете честно и беспристрастно относиться к обвиняемому? Объясните.

– Судья, мне кажется…

– Неважно, что вам кажется, мисс Купер. Я пытаюсь разобраться, что происходит.

Женщина посмотрела на меня, явно надеясь, что я опять вмешаюсь и дам ей время прийти в себя.

– Разрешите предложить вам стакан воды. – Я направилась к своему столу.

– Я не подхожу для этого процесса, сэр. Можете считать это глупым, но я просто не в силах сидеть и слушать, как насиловали другую женщину. Для меня все это слишком… болезненно. Простите, но я не смогу участвовать в суде.

Моффет больше не настаивал.

– Ладно, завтра утром приходите в главный зал совещаний. Скажите, чтобы в следующий раз вас отправили в гражданский суд.

Потом еще семь женщин подошли к судейскому месту и рассказали о своем личном опыте. Четверо из них попросили самоотвод, а трое выразили сомнения в том, что смогут беспристрастно отнестись к показаниям потерпевшей.

– Мы еще не знаем, потерпевшая она или нет, – пробурчал судья, закончив последнюю беседу. – Как раз это должен установить суд.

Я посмотрела на часы. Моффет не отпустит нас до семи или восьми вечера, пока не закончит всю процедуру. Что бы ни случилось, он доведет дело до конца.

Когда разобрались с общими вопросами, судья передал мне длинный зеленый бланк, и я перешла к более подробному анализу кандидатур. Положив листок на небольшую стойку перед скамьей присяжных, я сопоставила личность каждого из них с фамилиями и адресами на судебных повестках.

К четверти шестого мы отобрали одиннадцать человек. Я отвергла одного мясника – у него было двое сыновей-подростков, арестованных в свое время по ложному обвинению, сотрудника универмага, считавшего, что женщину не может изнасиловать мужчина, которого она знает и с которым встречается, и работающего студента, уверенного, что О. Дж. Симпсона[7]7
  Звезда американского футбола. В 1994 г. обвинялся в убийстве бывшей жены и ее друга. Был оправдан судом присяжных.


[Закрыть] опорочили телевидение и газеты.

Питер Робелон допустил известную ошибку, которую часто совершают адвокаты, впервые сталкиваясь с делом об изнасиловании. Он попытался исключить из состава присяжных всех женщин, рассудив, что мужчины мысленно поставят себя на место Эндрю Триппинга, почувствуют что-то вроде солидарности с ним и опустят его на свободу.

Он еще не получил печальный урок, усвоенный мной за годы работы: женщины гораздо критичнее относятся к представительницам своего пола и склонны винить в их бедах их самих. Сколько раз я из кожи вон лезла, чтобы подобрать присяжных из двенадцати интеллигентных женщин, а после суда ко мне подходили мужчины и говорили, что эти дамы весьма сурово осуждали поведение жертв.

Я наблюдала, как мой противник избавляется от ярой феминистки с тремя неженатыми сыновьями-школьниками, хотя она вряд ли стала бы голосовать в пользу обвинения, – и отсеивает пять или шесть молодых женщин, которые во время заседания чуть ли не игриво переглядывались с Эндрю Триппингом.

Я даже не заметила, как в зал вошла Максина, моя помощница, и направилась к столу секретаря напротив скамьи присяжных. Она привлекла внимание Моффета.

– Вы здесь по делу, мисс? – спросил он.

– Ей нужно поговорить с мисс Купер, это срочно, Ваша Честь, – ответил секретарь.

Он встал из-за стола и жестом пригласил меня подойти к Максине. По моему лицу было понятно, что я обрадовалась не больше Моффета.

– Прости, Алекс. Мерсер просил немедленно с тобой связаться. Он спрашивает, можешь ли ты попросить судью отменить залог для обвиняемого и посадить его на ночь под арест.

– На каком основании я должна обратиться с такой просьбой?

– Недавно в офис звонила женщина, которая представилась приемной матерью Даллеса Триппинга, и сказала, что сегодня днем директор школы отослал мальчика домой с запиской. В записке говорилось, что в половине седьмого утра возле школы видели мужчину, который спрашивал детей, не знают ли они, где найти Даллеса.

– Она сообщила свое имя и телефон? Директор описал, как выглядел мужчина?

Я забросала Максину вопросами, прекрасно понимая, что вряд ли получу на них ответы.

– Судя по тому, что она мне рассказала, он похож на обвиняемого, – проговорила Максина.

– Если это произошло рано утром, почему директор так долго молчал?

Я пыталась вспомнить, когда в зале появился Триппинг.

– Он не молчал. Женщина привезла Даллеса в школу и уехала на какие-то лечебные процедуры. Ее искали весь день, но она не появлялась дома и только после обеда заехала за мальчиком.

Земля снова уходила у меня из-под ног. Я не могла отменить залог, сославшись на то, что обвиняемый нарушил охранный ордер, поскольку у меня нет информации о приемной матери. Еще один участник, с которым я так и не встретилась! Кроме того, мне следовало расспросить директора. Если мое ходатайство провалится, я только зря настрою против себя судью. Но если не предпринять никаких мер, я рискую тем, что у Триппинга появится еще одна возможность встретиться с сыном или даже причинить ему вред.

– Я попрошу перерыв на десять минут и позвоню этой женщине. Дай мне ее телефон.

– В этом и сложность. Она была напугана. Сказала, что вы ее не знаете, и она не хочет называть свое имя Мерсеру или кому-то еще, кто может за ней проследить. Она просто хотела сообщить, что увозит Даллеса из города. Позже она вам перезвонит.