Текст книги "Мертвечина"

Автор книги: Линда Фэйрстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

22

Маккуин Рэнсом украла золотые часы у короля Египта. Чем еще могла ответить ему брошенная и униженная женщина перед возвращением домой?

– А она не говорила, – спросила я, – брала ли у Фарука еще какие-то вещи до отъезда?

– Вообще-то все началось как простая шалость. В то время ходила известная история о том, как Фарук выпустил из тюрьмы знаменитого карманника, промышлявшего в Александрии. В обмен король потребовал от него несколько уроков воровского искусства. Преступник согласился и стал обучать его величество воровству, навесив на карманы маленькие колокольчики, которые звонили при каждом неловком движении руки. Вскоре Фарук вполне освоил это ремесло. Вы когда-нибудь слышали о часах Черчилля?

– Нет.

– Черчилль посещал воинские части и заехал на ужин к Фаруку, который за коктейлем потихоньку вытащил часы из жилета премьер-министра. Только вечером, когда Черчилль спросил, который час, король достал из кармана его собственные часы и назвал время.

Я рассмеялась, представив эту картину.

– Фарук решил, что будет забавно научить этому ремеслу и Куини. Однажды она стянула серебряный портсигар у Ноэль Ковард, в другой раз – кошелек Джека Бенни, который тот таскал во внутреннем кармане смокинга, когда приезжал выступать перед войсками.

– Но, похоже, она зашла немного дальше.

Лицо Логана стало серьезным.

– Она догадывалась, что ее ждет, мисс Купер. Король утрачивал к ней интерес, беременность грозила потерей работы, а впереди было возвращение в Штаты и трудная жизнь в Гарлеме.

– Она рассказала вам, что прихватила при отъезде?

Логан забарабанил пальцами по столу.

– Точно не помню.

Похоже, он понял, что представляет Куини в невыгодном свете.

– Ну, хотя бы в общих чертах. – Я хотела получить эти пленки раньше, чем он успеет их стереть или уничтожить. – Не волнуйтесь, срок давности по ее делу давно истек, – продолжила я с улыбкой. – Мне очень нравится эта история.

– Я не единственный, кто об этом знает, – сказал Логан, словно оправдывая свою болтливость. – Она увезла кое-какие украшения. Фарук действительно делал ей подарки, пока они жили вместе. Но я думаю, что под конец она решила забраться в тайник, где он хранил свои главные сокровища. Чтобы потом продавать или закладывать их и жить на эти деньги. Фарук собирал еще редкие марки и старые монеты, но она не знала об их ценности.

Он взглянул на меня, словно хотел проверить мою реакцию, прежде чем говорить дальше. Я хранила невозмутимый вид.

– На одну из этих драгоценностей она жила почти десять лет.

Я невольно подняла брови. Спайк продолжал:

– Вы знаете, что такое яйцо Фаберже, мисс Купер?

Эти усыпанные драгоценностями безделушки Карл Фаберже делал для русских царей. Те вещицы, что пережили революцию, покупали и продавали богатейшие люди мира.

– Конечно. Фарук их тоже собирал? И Куини стащила у него яйцо Фаберже? Я все больше восхищаюсь ее вкусом.

Но Спайка Логана не волновало, одобряю я поступки Куини или нет.

– Она продала его в Лондоне какому-то антиквару. Я пытался разыскать его следы в Интернете, но ничего не нашел. Куини шутила, что Фарук не только был курицей, которая несла золотые яйца, но и клал эти яйца туда, где они плохо лежали. На деньги, полученные за яйцо, они с Фабианом продержались почти десять лет, до смерти мальчика. Но с продажей других вещей у Куини возникли трудности, ведь она не могла доказать, что является их владелицей. Скупщики понимали, что вещи краденые, иначе она могла бы безбедно прожить весь остаток дней.

– Фарук обнаружил пропажу? Он посылал в Штаты своих людей, чтобы разыскать Куини и вернуть украденное?

– Вы знаете французский? – спросил Спайк.

Я кивнула.

– Touche pas! Что это значит?

– Не трогать, – ответила я.

Он подался вперед и понизил голос для большего эффекта.

– Когда король хотел поиграть со своими игрушками, он посещал особые комнаты во дворце и брал с собой Куини. Там было множество огромных залов. Они часами сидели на разбросанных по полу шелковых подушках. Фарук позволял ей играть ожерельями и диадемами, запускать пальцы в золотые украшения и держать в руках кубки работы Фаберже. Но когда дело доходило до самых ценных и редких предметов, которые стоили баснословных денег, он кричал: «Touche pas! Touche pas!» Ей не разрешалось к ним даже прикасаться. Кубки Фаберже трогать можно, а яйца – нет.

– Так она узнала, что представляет наибольшую ценность.

– Верно. Куини говорила, что перед самым отъездом решила в последний раз заглянуть в сокровищницу. Она подумала, что у Фарука полно всякой всячины и, если она потихоньку что-нибудь возьмет, он даже не заметит. Но теперь Куини обращала внимание только на те вещи, до которых раньше ей не разрешали дотрагиваться. Из всей коллекции драгоценных яиц она взяла лишь одно. Так же Куини поступила с камнями и другими украшениями. Открывая свои шкафы и сундуки, король по-прежнему видел сотни сверкающих предметов, а пересчитывать их у него не было привычки. Самое забавное, что Фарук, скорее всего, так и не узнал, что она что-то похитила.

– И у нее не возникло сложностей с вывозом украденного из Египта?

– Нет. Фарук нашел себе девицу помоложе, война уже закончилась, а все окружение короля только радовалось, что Куини покинула дворец. Самые ценные предметы она положила в сумочку, остальное спрятала в багаже, села на ближайший самолет в Португалию и вернулась домой.

– Что стало с остальными сокровищами?

– Она жила на деньги, вырученные от их продажи. Когда умер Фабиан и Фарук не ответил на ее письмо, Куини погрузилась в глубокую депрессию. Она пять лет провела в частной психиатрической лечебнице в Коннектикуте. Это съело почти все сбережения.

– А оставшаяся часть?

– У нее не было прав на эти вещи, поэтому ей пришлось продавать их разным темным личностям. Она не могла доказать… как вы это называете?

– Происхождение.

– Да. Несколько редких марок пошли за бесценок на черном рынке. И еще иностранные монеты. Они могли представлять ценность как часть коллекции, а так она отдавала их практически по номиналу. В конце концов у нее не осталось ни гроша.

Я подумала, почему Спайк Логан расспрашивал нас о судьбе ее имущества. Зачем он пришел в пустую квартиру и что мог искать, когда его задержала полиция?

– Как вам кажется, Спайк, у нее могло сохраниться что-нибудь из вещей Фарука? Что-то, о чем она вам не говорила? Или просто не знала, что они представляют ценность?

Он снова вытянул ноги и скрестил руки на груди.

– Вряд ли. Я бы знал об этом. Куини доверяла мне, мисс Купер. Часы, которые она мне подарила, скорей всего, последнее, что у нее осталось.

Она ему доверяла, но должны ли верить мы?

– Вы когда-нибудь видели норковую шубу? – спросила я.

Он покачал головой.

– В доме Куини? Нет. Правда, я никогда не заглядывал к ней в шкафы, и мы не выходили на улицу зимой. Можно посмотреть ее старые фотографии, наверняка там что-нибудь найдется. Я бы не удивился, если бы у нее была шуба. Наверно, в молодости она любила меха.

Майк вернулся с ланчем для Логана.

– Не возражаете, если я покину вас на несколько минут? – Я вышла из комнаты вместе с Майком.

Мы поднялись в мой кабинет, и я рассказала Майку все, что сообщил мне Логан.

– Полицейские не говорили, чем занимался Логан, когда они вошли в квартиру? – Я сняла крышку со стаканчика и отхлебнула горячий кофе, который принес Майк.

– Шнырял по дому. По-твоему, он не знал о смерти Куини, когда заявился к ней домой?

– Пока я могу полагаться только на его показания. Мы сверим их с записями телефонных разговоров и узнаем, правда это или нет.

– Хочешь сдержать слово? – спросил Майк. – Отпустишь его домой?

– У нас есть только незаконное вторжение. Ни один судья не выдаст ордер на арест. Наверно, лучше попытаться расположить его к себе, показав ему свое доверие.

– У тебя полно знакомых на Виньярд. Попроси местную полицию приглядеть за ним.

– Меня волнует не столько Логан, сколько его пленки в банковском сейфе. Я хочу добраться до них прежде, чем он успеет с ними что-нибудь сделать. Возможно, некоторым словам Куини он не придал значения, а нас это может навести на след. Я сейчас же займусь этим. Узнай, как с ним связаться, пока он не ушел, ладно? И не забудь про ключ от квартиры.

– Хочешь ухватиться за золотые часики герцога Виндзорского?

– Вот именно.

Сара Бреннер сказала, что поможет уладить юридические формальности между двумя штатами, поскольку именно ей поручено расследовать убийство Рэнсом для большого жюри. Я позвонила в полицию Оук-Блаффс и дала им наводку на Спайка Логана.

Вешая трубку, я увидела, что в дверях между своим столом и приемной стоит Лора и выпроваживает какого-то мужчину, чтобы сначала выяснить, захочу ли я его принять.

– Ну и народ, – сказала она, входя в мой кабинет. – Теперь что, не принято договаривается о встрече по телефону? К вам пришел Питер Робелон и вместе с ним другой адвокат, мистер Хойт. Они были поблизости и решили узнать, не уделите ли вы им несколько минут.

Я вышла со своим кофе из кабинета, теряясь в догадках, какую тактику для затягивания дела они придумали на этот раз.

Оба адвоката встали, когда я вошла в приемную.

– Алекс, я сожалею о том, что случилось с Пэйдж Воллис. Мы оба вам сочувствуем.

Я посмотрела на них с каменным лицом.

– Вы слишком рискуете моим доверием, ребята. До сих пор я принимала вас более или менее серьезно. Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы выразить мне соболезнования?

– Не надо, Алекс, – сказал Хойт. – Нельзя терзаться из-за каждого клиента. Вы не должны себя винить…

– Я себя не виню, будьте спокойны. – Не лезь ко мне в душу, подумала я, бросая на него гневный взгляд. – Виноват убийца.

– Грэм допек меня за эти выходные, Алекс. Последние два часа я провел с Эндрю Триппингом. Я подумал, может, нам стоит вернуться к старому разговору о частичном признании вины, особенно теперь, когда обстоятельства дела так драматично изменились? Не хотите присесть?

Я придвинула стул и села за стол.

– Мы уже убили уйму времени на эти переговоры, Питер. Не стоит начинать все сначала. С какой стати Триппинга вдруг проняло?

– Все дело упиралось в девушку. При всем уважении, Алекс, даже если он признает себя виновным в изнасиловании Пэйдж Воллис, в тюрьму его не посадят. Она мертва. Неужели вы не понимаете, что обвинение в изнасиловании ни к чему вас не приведет? Все кончится отменой разбирательства из-за процессуальных нарушений.

Я еще не успела выяснить, есть ли у меня юридические основания для продолжения дела, если мне вдруг повезет и Даллес откровенно расскажет обо всем, что произошло тем вечером. Медицинские свидетельства и анализ ДНК доказывали факт полового сношения. Возможно, Даллес подтвердит наличие угроз. Но, конечно, шансы невелики. Я не ответила.

– Предположим, я обращусь с ходатайством исключить из обвинительного акта пункт об изнасиловании, – продолжал Робелон. Хойт безмолвствовал. – Я не прошу об этом вас. Просто внесу свое предложение, а вы сможете его опротестовать. Протест запишут в протоколе, ваша совесть останется чиста, а Моффет поступит, как сочтет нужным. Вот мой план.

– Похоже, вы с ним уже обо всем договорились. Частным образом.

Я была уверена, что в мое отсутствие судья дал Робелону добро.

– Вы слишком эмоционально на все реагируете, Алекс. У Моффета нет выбора, – заметил Робелон. – Если говорить начистоту, и у вас тоже.

– А обвинение в издевательствах над Даллесом? Эндрю готов его признать?

– Думаю, если мы насядем на него вместе с Грэмом, он согласится. Это будет мисдиминор[13]13
  В уголовном нраве США и Великобритании – категория наименее опасных преступлений, граничащих с административными правонарушениями.


[Закрыть] – насильственные действия третьей степени.

– А тюрьма?

За избиение сына Триппинг получил бы не меньше года.

Робелон задумался, покусывая губы.

– Мы только начали обсуждать с ним эту тему. Когда речь шла об изнасиловании, ему грозила тюрьма штата, и об этом не могло быть речи. Другое дело – городская тюрьма. Я думаю, мы его уговорим.

– Почему вы передумали? Я хочу сказать – кроме убийства Пэйдж Воллис?

Мне ответил Грэм Хойт.

– Эндрю Триппинг понимает, что воспитание сына ему не по зубам. Он его любит – или хочет любить, но воспитатель из него никакой. Публично он этого не признает, но мне кажется… можно говорить без протокола?

– Конечно.

– Мне кажется, он готов признаться в этом мне и Питеру. Эндрю такой же, как все отцы. Он хочет для своего ребенка лучшего будущего. В частной беседе мы все это обсудим.

– А другие адвокаты? – Я имела в виду Нэнси Таггарт и Джесса Ириззари из службы опеки и попечительства. – Они пойдут на сделку?

– С ними мы еще не говорили. Сперва вы должны дать согласие, – ответил Робелон.

– Триппинг сделает официальное заявление?

Я хотела от него полного признания вины, а не извинений или ласковых слов.

– Мы его уломаем.

– В среду утром, когда начнется заседание?

– Да, но… – начал Робелон.

– Так я и знала, что будет «но». Почему у вас всегда камень за пазухой? – спросила я. – Что на этот раз?

– Он признает свою вину в среду утром. Расскажет про телесные повреждения и синяки. Мы готовы пойти на все ваши условия. Но исполнение приговора отложат на три недели. Пусть приведет дела в порядок, увидится еще разок с мальчиком…

– Не пойдет.

– Что значит не пойдет? Его обвинят в мисдиминоре. Ему нужно время, чтобы уладить проблемы, позаботиться об имуществе, распорядиться об оплате счетов на время заключения. Прокуратура никогда не возражала против таких вещей.

– Дело в мальчике, Питер. Я не хочу, чтобы он виделся с ребенком.

– Один раз. Под наблюдением. Вам предоставят все отчеты. Вы же знаете, Даллес его любит. С каких это пор вы начали разбираться в детской психологии, Алекс? Мы пригласим на встречу доктора Хуанг. Эндрю нужно хоть раз повидаться с мальчиком. Попросить у него прощения, объяснить, почему им лучше побыть врозь, пока он не сможет забрать его домой. Черт возьми, откуда вам знать, что чувствует ребенок, когда отца сажают в тюрьму из-за его жалоб докторам?

Мне нечего было ответить на тираду Питера. Возможно, это единственное свидание под пристальным наблюдением специалистов действительно поможет мальчику прийти в себя.

– Мне надо посоветоваться с нашими психологами, – сказала я.

Грэм решил проявить дипломатичность.

– Алекс, мы понимаем, что сейчас уже конец дня и мы застали вас врасплох. Подумайте об этом вечером, обсудите завтра с вашими людьми, и давайте к среде решим это дело. Я уверен, что частичное признание вины будет идеальным решением для всех.

– Кроме Пэйдж Воллис, – заметила я. После смерти девушки ее интересы, похоже, никто не собирался учитывать. – Наверно, я создаю себе лишние проблемы и рискую упустить возможность посадить Триппинга в тюрьму, но мне хотелось бы узнать, причастен ли он к смерти Воллис.

– Господи, Алекс! – воскликнул Робелон. – Будь у вас против него хоть малейшая улика, вы и ваши головорезы уже давно упекли бы его за решетку! Попробуйте пойти в суд и предъявить ему обвинение в убийстве, которое вам нечем доказать! Это вопиющий непрофессионализм.

Робелон вскочил на ноги, но Хойт усадил его обратно, толкнув ладонью в грудь.

– Нам всем нужно отдохнуть, – заметил он. – Давайте закончим все до выходных. Гретхен уже в пути. Надо ехать за город.

– Гретхен? – переспросила я, сбитая с толку этим внезапным переходом.

– Ураган «Гретхен». Завтра он дойдет до Внешней Банки,[14]14
  Узкая полоска земли между побережьем Атлантического океана и континентальной частью США.


[Закрыть] а потом, скорей всего, обрушится на побережье и здорово потреплет мыс и острова. Вот что означают эти тучки. – Хойт показал в окно на скопление серых облаков.

– Надо же, я их не заметила. Кажется, с утра не выглядывала на улицу.

– Мне придется срочно лететь в Нантакет, чтобы позаботиться о яхте. А вы подумайте о доме, – предупредил он.

Хойт давал мне возможность сменить тему и замять неприятный разговор с Робелоном. Я не собиралась отказываться от своих слов в адрес Триппинга. Детективы не исключали его кандидатуру в расследовании убийства Воллис.

Я решила остаться на нейтральной территории. Беседа с Логаном напомнила мне о нашей оживленной дискуссии в Нью-Йоркском яхт-клубе.

Мы закрыли дверь приемной и направились к лифтам.

– У меня к вам вопрос, Грэм. В субботу вы говорили мне о своем пристрастии к великим коллекционерам. А кто, по-вашему, лучший коллекционер двадцатого века, не считая Дж. П. Моргана?

Робелон мрачно шел за мной и Хойтом. Хойт ответил:

– Нельсон Рокфеллер, Арман Хаммер, Уильям Рэндольф Херст, Малкольм Форбс. Десятки других, менее известных. Ищете богатого мужа?

– Не мужа. Скорей венец. Как насчет короля Фарука?

– Что вы сказали о Фаруке? – встрепенулся Робелон.

Передай своему клиенту, что я иду по следу, подумала я.

– Я спросила Грэма, что он коллекционировал.

– Это как-то связано с Пэйдж Воллис? – поинтересовался Хойт.

– Нет, нет. С совершенно другим делом.

– Он был одним из самых странных собирателей в истории, – ответил Хойт. – Есть вещи, которые принято коллекционировать. Драгоценные камни, марки, редкие монеты…

Робелон вмешался в разговор.

– Машины. Кажется, это он любил красные машины?

Хойт кивнул.

– У него была страсть к красным автомобилям. Ярким, томатного оттенка. Фарук покупал их сотнями. Он издал закон, запрещавший жителям Египта иметь красные автомобили, и когда солдаты видели проносившуюся по городу алую машину, они знали, что это король.

– Невероятно.

– И еще старинное оружие. Он в нем души не чаял.

– Как Эндрю Триппинг? – спросила я.

Возможно, Фарук вдохновил его на все эти дротики, сабли и кинжалы, которыми он увешал квартиру.

– У короля вещи были поизысканней. И гораздо дороже. Если вам действительно интересно, посмотрите в старых аукционах. Есть каталог «Сотби» на тысячу с лишним страниц, туда вошли только те предметы, которые Фарук не смог вывезти из страны, когда сбежал в 1952-м.

– А порнография? – спросила я.

Интересно, мог ли какой-нибудь сексуальный маньяк совершить убийство ради ценной коллекции эротического искусства, часть которой, по мнению Спайка Логана, находилась в квартире Куини на момент ее смерти?

– Сколько угодно. Правда, ее почему-то сняли с торгов перед самым аукционом, – сказал Хойт. – Странность Фарука в том, что наряду с этим он собирал всякое барахло. Скрепки для бумаг, этикетки от бутылок с кетчупом, трости, пузырьки из-под аспирина. Это не мой герой, Алекс. Я предпочитаю более разборчивых, вроде Моргана.

– Фотографии с автографом Адольфа Гитлера, – подал голос Робелон. – Жирный ублюдок их тоже собирал.

– Почему все знают о Фаруке, кроме меня? – вздохнула я.

– Для Питера это вполне естественно, – отозвался Хойт. – Думаю, поэтому Эндрю заинтересовался им в колледже.

– Мой отец англичанин, – пояснил Робелон. – Работал за границей на правительство.

– В Египте?

– Нет, в Риме.

– А какое это имеет отношение к Фаруку? – удивилась я.

– Он там умер. В 1965 году, в изгнании, – сказал Робелон.

– Давайте отложим этот разговор. Без выпивки тут не обойтись, Алекс. Может, так нам удастся вытянуть правду из моего школьного приятеля. Питер уверяет, что его отец служил всего лишь атташе в посольстве. Но Эндрю клянется, что Робелон-старший был лучшим английским шпионом в Европе.

23

– Не заметила, как день пролетел, – сказала я Майку, сидевшему в кресле за моим столом.

На часах была половина седьмого, в коридорах мрачно и тихо.

– Расскажешь за ужином?

– В другой раз. Лучше поговорим по дороге. Я опаздываю, в четверть восьмого начнется панихида по Пэйдж Воллис.

– Разве она не из Вирджинии?

– Да, и завтра ее тело отправят на родину. Но сегодня ее начальник решил устроить памятный вечер и пригласил меня в маленькую церковь на Бэттери-парк. Ты говорил со Свистком? Как продвигается расследование?

– Пока все тихо. Тебя подвезти?

– Дойду пешком.

– На улице дождь.

– Ничего, не растаю. Кстати, Мерсер тоже приглашен. Он сказал, что придет попозже, а потом подбросит меня домой.

Я закрыла кабинет и по дороге к лифтам пересказала Майку разговор с Питером Робелоном и Грэмом Хойтом.

– Вот тебе связь между Фаруком и людьми, работавшими на правительство. Что скажешь?

– Совпадение или умысел? Я знаю, ты предпочитаешь заговоры и интриги. А мне больше нравятся совпадения. Иногда происходят странные вещи. Ингрид Бергман заходит в «Касабланку» к Хэмфри Богарту. Фарли Грэйнджер оказывается в одном купе с незнакомцем, который соглашается совершить для него убийство. Питер Лор и Сидни Гринстрит заглядывают к Сэму Спейду в поисках…

– Это не совпадения, Майк. Ты говоришь о вымышленных сюжетах, а я – о реальной жизни.

– Ладно, тогда скажи, сколько человек нужно собрать в комнате, чтобы у двоих оказались одинаковые дни рождения?

– Не знаю. Триста шестьдесят четыре.

– Ха! Двадцать три. Надо взять всего двадцать три человека, чтобы два из них родились в один день. Это данные статистики. В жизни полно совпадений.

Мы вышли из здания, и я повернула на Центр-стрит.

– Подожди минуту, блондиночка. У меня в машине зонтик.

– Обойдусь.

– Не упрямься.

Подняв воротник, я перешла с Майком через дорогу и стала ждать, когда он достанет ключи и начнет рыться в своем багажнике, набитом всякой полицейской всячиной.

– Поскольку сегодня ты меня бросаешь, вот тебе вопрос вместо «Последнего раунда», – сказал он. – Из военной истории.

– Я сразу сдаюсь.

– Тема начальной военной подготовки. Назови три вещи, которые не должен делать солдат в форме. – Майк нашел старый черный зонтик для гольфа и вытащил его из-под чемоданчика с дактилоскопическим набором и оранжевого троса. – Ладно, я сам отвечу. Возить детскую коляску, носить галоши и пользоваться зонтиком.

Он раскрыл зонтик и выпрямил две погнувшиеся спицы.

– Никогда не бывала на военных учениях в ненастный день? – спросил Майк. – Моряки сидят под зонтами, а солдаты мокнут под дождем. Наполеон смеялся над англичанами, носившими зонты при Ватерлоо. Угадай, кто победил?

Я покрутила зонтом над головой и пошла обратно.

– Увидимся завтра утром. Привет Валерии.

Конторские служащие, застигнутые врасплох неожиданной переменой погоды, толпой устремились к метро на Фоли-сквер. Миновав подземку, я решила сократить путь через Сити-Холл-парк и выйти на Южный Бродвей, где освещение лучше, чем на извилистых и малолюдных улочках делового центра.

За кладбищем при церкви Троицы виднелась зияющая дыра, известная во всем мире как «Эпицентр».[15]15
  Место, где стояли башни Всемирного торгового центра, разрушенные в результате теракта в 2001 г.


[Закрыть] Она по-прежнему оставалась жутким местом, от которого у меня перехватывало дыхание, а по спине пробегал холод, когда я проходила мимо или просто вспоминала о тех событиях. Я смотрела под ноги, стараясь выбирать места посуше, и уклонялась от встречных пешеходов.

На развилке возле Боулинг-Грин я повернула налево и последние три квартала Уайтхолла почти бежала под ливнем.

Я попала в нижнюю часть Манхэттена – район Бэттери, названный так в честь артиллерийской батареи, которая защищала побережье во времена ранних поселенцев. Судя по адресу, который мне дал начальник Пэйдж Воллис, – дом 7 по Стейт-стрит, – церковь находилась где-то на самом юге острова, сразу перед крепостью Кастл-Клинтон.

При слабом освещении номера домов разглядеть было трудно, и я озиралась по сторонам, надеясь увидеть что-нибудь похожее на католический храм. Люди вокруг спешили к парому на Стейтен-айленд и к автобусам, направлявшимся в другие районы города. Я зашла в кафе и уточнила адрес церкви Святой Элизабет Ситон.

Поднимаясь по лестнице, я поняла, что меня ввел в заблуждение фасад дома. Церковь находилась в частном особняке конца восемнадцатого века, построенном в раннем федеральном стиле. Стройные колонны с ионическими капителями и изящный интерьер благополучно пережили двести лет коммерческой застройки, чтобы дать приют небольшой часовне в честь первой американской католической святой.

Служба уже началась. Я прошла в дальнюю часть зала и села на скамью под кружевным балконом, спрятавшись в его тени от глаз других участников церемонии.

Молитвы чередовались с псалмами. Коллеги Пэйдж один за другим поднимались с мест, превозносили ее достоинства и скорбели о скоропостижной и безвременной кончине. Мужчин пришло больше, чем женщин, все были в строгих деловых костюмах. Дамы постарше прикладывали к глазам платки.

Я не знала, кто из присутствующих посвящен в подробности судебного процесса, кроме начальника Пэйдж и двоих сослуживцев. Ни один из выступавших не затронул эту тему. Я оглядывала комнату в поисках человека, назвавшегося Гарри Стрэйтом, но здесь его не было.

Напоследок спели гимн «Перед лицом ночи». Во время исполнения все поднялись и стояли, пока органист не закончил играть. К тому времени как толпа сгрудилась у выхода, большинство уже обсуждали положение на бирже и перспективы повышения учетной ставки в связи с прогнозом экономического роста. Кто-то собирался помянуть Пэйдж за бокалом мартини в ближайшем баре.

Я отделилась от общей группы и вернулась в последний ряд, чтобы немного посидеть в одиночестве. Мерсер не пришел, и я решила, что он не смог припарковаться в тесном лабиринте соседних улочек.

Закрыв глаза, я думала о Пэйдж Воллис, перебирая в памяти события, известные мне по ее рассказам, и вспоминая о тех бедах и страданиях, которые она пережила незадолго до смерти. Я знала, что жизнь часто бывает несправедлива. С этим фактом я ежедневно сталкиваюсь на работе.

Около девяти в зале появился служитель с огромной метлой. Он попросил освободить храм, и я извинилась, что так засиделась. Помолившись еще раз за Пэйдж, я взяла зонтик и вышла.

Мерсера нигде не было. Я спряталась от дождя под лестницей у старого дома и стала оглядывать улицу в поисках его машины. Потом включила мобильник и посмотрела на дисплей.

«Вам поступила голосовая почта, – гласила надпись на экране. – Запись номер один. 8–12 Р.М.». «Привет, Алекс. Я застрял в тоннеле на 34-й улице. Здесь жуткая авария. Приеду, как только смогу».

Под лестницу нырнул высокий мужчина с зонтом и в длинной куртке с капюшоном. От него несло спиртным, и он что-то бормотал себе под нос. Не глядя на него, я покинула свое укрытие и вышла на безлюдный тротуар.

Мужчина последовал за мной, и я поискала взглядом полицейского. На улице все еще было полно машин, которые ехали на север в сторону ФДР-драйв и на запад к туннелю Бруклин – Бэттери. Я выскочила на Стейт-стрит и остановилась на разделительной полосе посреди проезжей части, безуспешно пытаясь поймать такси.

Мужчина направлялся в мою сторону. Сердце заколотилось, и я попыталась успокоиться, говоря себе, что это просто уличный бродяга, который хочет улучить момент и стащить мою сумочку. В потоке машин появился просвет, я перебежала на соседний тротуар и поспешила к Брод-стрит.

Я обернулась: мужчина по-прежнему шел за мной. Зонт скрывал верхнюю часть его лица, а нижнюю заслонял поднятый воротник. Где, черт возьми, все эти трудолюбивые яппи, которые засиживаются допоздна в своих небоскребах на Уолл-стрит? Кажется, ливень всех загнал под крышу.

Я повернула за угол и заметила потускневшую деревянную вывеску: «Таверна Френсиса». Памятная дощечка у входа обозначала историческое место, где Джордж Вашингтон выступал перед армией. Секунд десять я изо всех сил дергала ручку, пока не разобрала на окне маленькие буквы: «Закрыто по понедельникам».

Я все еще сжимала в руке мобильник. Узкие извилистые переулки по обе стороны от главной магистрали – ненадежное укрытие. Обогнув угол здания, выходившего на Коэнтес-Слип, я набрала 911. Позади меня с грохотом упал мусорный бак и покатился ко мне. Я оглянулась и шагнула в сторону, пропуская его. Мой преследователь куда-то исчез, а в баке, с которого слетела крышка, копошились три жирные крысы.

Оператор на линии спросила, что случилось.

– За мной гонится какой-то человек, – пробормотала я, задыхаясь от волнения и спешки.

– Говорите помедленней, мэм. Я вас не поняла.

– Меня преследует…

– Вы сказали «астма», мэм? Я слышу, как вы тяжело дышите. Вам нужна медицинская помощь?

На пересечении Уотер и Брод-стрит я обернулась и увидела знакомую фигуру.

– Нет. Мне нужна патрульная машина.

– Вы сидите в патрульной машине? Объясните, что происходит.

Я снова перебежала улицу и наступила в огромную лужу у бордюра. В свое время мне пришлось прослушивать тысячи записей звонков в службу 911. Некоторые операторы отвечали так, что потом их увольняли – они кричали на жертв изнасилования, задыхавшихся от колотых ран в груди, чтобы те перестали, наконец, шипеть в трубку и говорили громче. Другие, напротив, проявляли редкую отзывчивость и даже спасали человеческие жизни благодаря своему умению и такту. Но теперь проблема была только во мне.

Я встала и постаралась говорить отчетливей.

– За мной гонится какой-то человек. Мне нужна полиция.

– Что он вам сделал, мэм?

Ничего, подумала я. Абсолютно ничего.

Я снова оглянулась и увидела, как мужчина лавирует между автомобилей, по которым стекают потоки воды. Лица по-прежнему не было видно, и я попыталась разглядеть хотя бы нижнюю часть тела. В глаза бросились синие брюки, похожие на полицейскую форму, и блестящие черные ботинки.

– Мне кажется… он хочет на меня напасть.

– Где вы находитесь?

– Перекресток Уайтхолл и Стейт-стрит.

– Оставайтесь на связи. Я вам кого-нибудь пришлю.

Я снова бросилась бежать и в конце улицы перелезла через ограждение, отделявшее станцию паромной переправы на Стейтен-айленд. Прыгая на землю, я уронила зонт. Мой длинноногий преследователь без труда перемахнул через бетонный блок, на ходу борясь со своим зонтом, который порывистый морской ветер вырывал у него из рук.

Меня оглушили корабельные гудки, крики чаек и звон качавшихся на воде колокольных буев. Я уже лет двадцать не плавала на пароме и не представляла, в какой части острова он причаливает и насколько увеличилась плата за проезд.

Впереди виднелись очертания темного парома, перед турникетом толпились промокшие пассажиры, которым не терпелось поскорей попасть в сухую каюту и отправиться домой. Я побежала к ним.

Что-то ударило меня сверху по правому плечу, и я упала на колено. Перед глазами вспыхнули искры, и я инстинктивно оттолкнулась левой рукой, чтобы подняться на ноги. Мужчина в черной куртке снова занес над головой сложенный зонт и обрушил его на мою спину. В последний момент я успела отшатнуться и упала в ледяную лужу.

Я стала кричать, чтобы привлечь внимание людей. Но меня не слышали из-за клаксонов, гудков с моря и воя далекой сирены. Я надеялась, что это приближается патрульная машина.

Вскочив на ноги, я чудом увернулась от тяжелого башмака и бросилась к парому. Путь мне преградил огромный чугунный турникет. Проскочить под ним было невозможно, я метнулась в сторону и влезла на один из опорных блоков, чтобы перебраться на другую сторону. Мужчина почти настиг меня, и, перед тем как спрыгнуть, я развернулась и со всей силы ударила его ногой в грудь. Он вскрикнул и отступил назад.