Текст книги "Костяной склеп"

Автор книги: Линда Фэйрстайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

18

– Видимо, это произведение из козлиной шерсти не назовешь счастливым талисманом. В качестве «бонуса» обе носившие его женщины получили нечто ужасное. Ну как, выйдет встретиться с Тибодо?

На подходе к Музею естествознания, к которому мы вышли с западного части Центрального парка, я отключила мобильный телефон.

– Нет. Я говорила с мисс Дрекслер. Тибодо вылетел утром в Вашингтон, где вечером выступает с какой-то речью. Мы с ним увидимся только после выходных. В понедельник он должен быть в музее. Она уверила меня, что он еще пару недель будет передавать музейные дела.

– Будем надеяться, что и наше дело он поможет закончить. Но как же, черт возьми, пуловер его покойной жены оказался на Катрине Грутен?

Охранник был предупрежден о нашем приходе. Он попросил меня отметиться в журнале регистрации, после чего объяснил, как пройти к кабинету Элайджи Мамдубы, расположенному на четвертом этаже в южном крыле здания.

В этот раз мы вошли в музей с противоположной стороны, поэтому, проходя по длинному коридору, мы миновали уже знакомые нам экспозиции, только в обратном порядке. Поравнявшись с диорамой, представляющей млекопитающих Северной Америки, я увидела, что с экспонатами проводится какая-то работа. Наверное, затеяли реставрацию, стандартную процедуру в учреждении со столь богатой коллекцией фауны. На фоне пейзажа Большого каньона царственно возвышалась пара горных львов, а двое молодых ученых в лабораторных халатах и небольших хирургических масках, закрывавших рот и нос, внимательно их осматривали.

Следуя по стрелкам, мы подошли к лифтам.

– Не спеши. – Майк потянул меня за рукав, когда я пристроилась к шумной компании детишек. – Давай пройдемся по лестнице.

В каком бы здании мы ни очутились, Майк всегда предпочитал перемещаться на своих двоих. Ему это помогало полнее охватить обстановку, увидеть то, на что другой просто не обратил бы внимания.

Как часто бывает в старых зданиях, лестницы казались просто бесконечными. Спускаться по ним было еще терпимо, а вот взбираться наверх затруднительно. Из-за огромной высоты потолков в выставочных залах – в них свободно размещался скелет динозавра или кита – между этажами было по четыре пролета.

Когда мы поднялись на лестничную площадку второго этажа, Майк заглянул в дверь и, уже прикрыв ее, коротко заметил:

– Птицы.

На площадке третьего этажа я остановилась, чтобы отдышаться, а он тем временем заглянул в следующий зал.

– Африканские животные. Крутом одни обезьяны и мартышки. – Майк попробовал открыть другую дверь, расположенную против входа в экспозицию, но та не поддалась. – Надо будет спросить о ней. Мы должны знать, что находится за каждой запертой дверью.

– Желаю удачи! Здесь их должно быть несколько тысяч.

С большим облечением я ступила на площадку четвертого этажа и сразу оперлась на перила, пытаясь перевести дух.

– Жди меня здесь, – распорядился Майк.

Я была рада возможности немного передохнуть, пока Майк взобрался еще на один пролет. Он толкнул двойную дверь с табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН» и на пару минут скрылся за ней.

– Что там? – поинтересовалась я, когда он появился в поле зрения.

– Самый длинный из доселе виденных мною коридоров. Сплошные кабинеты и комнатки. И тьма шкафов. Причем, как ты могла заметить, высотой до потолка. Ряды серых металлических ящиков, наподобие сейфов, тянутся от одного конца здания к другому. Ладно, идем дальше. Посмотрим, сколькими способами тут набивают чучела бедных мартышек.

Мы снова двинулись по стрелкам, повернули за угол, миновали кафе «Приют динозавров», прошли экспозицию, посвященную давно вымершим животным, и наконец очутились в приемной мистера Мамдубы. Секретарша указала нам на открытую дверь, хозяин которой словно давно уже поджидал нас и был готов к встрече.

– Я Мамдуба. Элайджа Мамдуба. – В приемную шагнул худощавый чернокожий мужчина небольшого роста, однако обладающий сильным голосом и таким же рукопожатием. – Мисс Купер? Мистер Чепмен? Не желаете зайти?

Его кабинет, расположенный в угловой башенке, представлял собой идеально круглое помещение, окнами выходившее на перекресток 77-й улицы и авеню Колумба. Мне никогда еще не приходилось бывать в подобных комнатах, а причудливость этой усиливала коллекция экзотических диковин. Это были не серебряные чайные сервизы работы старых мастеров, которые мы видели в Метрополитен, а экзотичные образцы культур разных народов, свезенные со всего мира. Вдоль стен мы заметили четыре пары одинаковых дверей, две из которых располагались прямо за его столом, а остальные – на другой стороне комнаты, украшенной выставочными плакатами.

Мамдуба с улыбкой наблюдал, с каким интересом я рассматриваю его кабинет.

– Полагаю, вы достаточно хорошо знакомы с нашим музеем? – осведомился он.

В течение нескольких минут, пока мы говорили на общие темы, я совершила небольшую экскурсию по комнате, оглядев все экзотические предметы и снимки Мамдубы на фоне не менее экзотических пейзажей, снятые в разных уголках мира. Едва ощутимая певучесть его африканского акцента плохо вязалась с дипломами, висевшими на стенах вперемешку с фотографиями. Это были дипломы выпускника Кембриджского университета, а также доктора философии Гарварда по специальности «культурная антропология».

– Однако я уверен, что вы пришли сюда не затем, чтобы слушать мои рассказы о последних открытиях в ихтиологии. – Улыбки на его лице будто и не бывало. – Вы хотите поговорить о мисс Грутен?

– Да, и вопросов у нас достаточно много. О ней самой, о подготовке к выставке, о ее посещениях вашего музея.

– Я постараюсь помочь вам всем, что в моих силах. Мне Катрина очень нравилась.

– Вы ее знали лично?

– Не так чтобы близко, мисс Купер. Она была молодой, и потому другие организаторы бестиария нередко видели в ней, ну, что ли, девушку на побегушках. Она выступала своего рода связным между всей командой, расположившейся на нижнем этаже, и моим кабинетом. Меня же с ней еще связывали общие профессиональные интересы, многие из которых объясняются нашей взаимной любовью к Африке.

– А вы тоже из Южно-Африканской Республики? – поинтересовался Майк.

– Нет, мистер Чепмен, из Ганы. Я там родился в пятьдесят втором году, когда она еще называлась Золотым Берегом. Но я очень много путешествовал по всему миру.

– С Катриной вы познакомились в музее?

– Да. Поскольку от нашего музея именно я курирую процесс подготовки совместной выставки, то виделись мы с ней довольно часто.

– Но из-за чего вы обратили на нее внимание? Я хочу сказать, она же не относилась к числу известных ученых или основных участников проекта.

– Фактически она сама однажды попросила уделить ей внимание. Вы знаете, что она работала в Клойстерс. В конце лета у нее возникло желание вернуться домой. И у себя на родине она хотела найти работу, причем была готова полностью сменить квалификацию. Базовое образование Катрины «история средневековой культуры», но со временем она увлеклась антропологией и поэтому обратилась ко мне за советом.

– Как вы думаете, что привело к этой смене интересов?

– Возможно, ее друзья вам это лучше объяснят, мисс Купер. Я точно не знаю, что именно ее подтолкнуло к такому решению – желание вернуться домой, осознание того, что в Африке нет полноценных коллекций европейского искусства, или же что-то еще. Но смею предположить, что когда она познакомилась с нашим богатейшим собранием, то не смогла остаться равнодушной.

– Вы с ней общались? За пределами музея?

– Нет, нет. Не припомню, чтобы мы с ней встречались где-нибудь еще помимо этих стен.

– О ее личной жизни, ее проблемах вы что-нибудь знали?

Прежде чем ответить, Мамдуба на минуту задумался.

– Да, в общем, нет. Прошлой осенью Катрина сказала мне, что заболела, но разговоров по душам между нами не было. На некоторых собраниях она казалась рассеянной, не всегда сразу отвечала, если я у нее что-то спрашивал. Надо сказать, что она выглядела неважно, однако поглядите на других молодых ученых. У них что, цветущий вид? Они не так много получают, чтобы позволить себе хорошее питание и полноценный отдых. Им приходится целыми днями проводить в лабораториях или хранилищах, где зачастую даже окон нет, зато в избытке всякие химикаты и консерванты, которым позавидует любой морг. Наверное, потому я и не замечал, что она выглядит хуже других.

После небольшой паузы Мамдуба добавил:

– И к слову сказать, большинство людей из моего окружения кажутся мне бледными.

Майку не терпелось перейти к содержательному разговору. Он подался вперед, раскрыл блокнот, приготовившись делать заметки.

– Так, а можно конкретней, чем вы занимаетесь?

– Я административный директор этого музея, сэр. Или еще, как говорят в Англии, его хранитель. На моем попечении находится абсолютно все, что здесь собрано. Я обязан знать, как содержать экспонаты, как их правильно демонстрировать, когда заказывать новые поступления.

– И вы знаете, сколько всего у вас трупов? – хмыкнул Майк.

– О, мистер Чепмен, прошу быть почтительнее с нашими экспонатами. При самом приблизительном подсчете их у нас хранится около тридцати двух миллионов. Одних млекопитающих – более двухсот семидесяти тысяч образцов, это включая скелетный материал, шкуры и внутренности в банках, что расположены по всему зданию.

– Все они в открытом доступе?

– В этом плане у нас все так же, как и в художественном музее. Экспонируется, возможно, один или два процента того, чем мы располагаем. Но вам это должно быть известно. Как я понимаю, ваше расследование началось с той стороны парка, с музея Метрополитен?

– Вы общались с кем-то из его сотрудников?

– Ну я мог бы сослаться на то, что читал сегодняшнюю газету, верно? Но на самом деле мне впервые об этом сказала Анна Фридрих. Она вчера была здесь днем. Анна тоже очень тепло относилась к Катрине.

– С вашими коллегами из Метрополитен у вас хорошие контакты? – поинтересовался Майк.

– Начнем с того, мистер Чепмен, что многие из них вообще не считают нас своими коллегами. Оба наши учреждения называются музеями, и там и тут огромные хранилища, но на этом сходство и заканчивается. Что же касается Анны, то в ее отделе собственно художественный аспект так или иначе переплетается с антропологическим, потому она, наверное, и настроена к нам чуть лучше по сравнению с другими сотрудниками из Метрополитен. А что вы знаете об истории естествоведческих музеев?

– Признаться, ничего, – ответила я.

Улыбка у Мамдубы была магнетической. Встав из-за стола, он пересек кабинет и присел на диван.

– Первый подобный музей основали в Англии в 1753 году. До того несколько коллекций существовало в Париже и в Оксфорде, но именно Британский музей впервые открылся широкой публике, для всех «занятых науками и просто пытливых», как говорилось в его верительной грамоте. Он изначально никак не связывался с искусством, в витринах этого музея были выставлены всякие диковины. Птицы, животные, человеческие «уродцы» – все это стояло в банках со спиртом. Или иногда с вином. Алкоголь – отличный испытанный консервант. Даже некоторые особы королевской крови были на этом помешаны. Вы слышали, конечно, о Петре Великом?

– В каком смысле слышали? – Майк всегда был готов сразиться на поле истории.

– Проведав о том, что у его жены есть любовник, он велел отрубить ему голову, поместил ее в большой сосуд и законсервировал. Поставил в спальню царицы в качестве напоминания о ее неверности. У Петра была целая коллекция биологических курьезов. Их нашли спустя пару веков его потомки – даже ту отрезанную голову, причем сохранившуюся в приличном виде.

Мамдуба явно хотел нас поразить, в чем, наверное, и состояла главная цель его работы.

– А ваш музей?

– Он величайший в мире, – с гордостью произнес Мамдуба. – Я могу вам показать первый реестр поступлений, датированный 1877 годом. Кости вымершей птицы додо; три тысячи птичьих шкурок из «камеры» принца Максимилиана Нейвида;[65]65
  Александр Филипп Максимилиан, принц Нейвид (1782–1867) – известный путешественник, натуралист, энтомолог.


[Закрыть] сотни жуков; частные хранилища французского генерала-консула в Нью-Йорке; моллюски и раковины, хранившиеся – из-за отсутствия специального помещения – в административном здании старинной инвестиционной компании «Браун Бразерс» на Уолл-стрит.

– Скажите, а откуда взялись деньги на возведение такого масштабного выставочного комплекса? – спросила я.

– Мисс Купер, это был золотой век великих открытий. Были выдающиеся меценаты и покровители. Например, Теодор Рузвельт-младший, памятник которому стоит при входе. Это каждый школьник знает. Но, кроме него, было много других достойных людей, обладавших выдающимся даром предвидения. Дж. П. Морган, Моррис Джезап, Альберт Бикмор да еще и отец Тедди Рузвельта.

Мамдуба скороговоркой пропел их имена, стоя при этом у стены с их фотографиями и поочередно на них показывая.

– Благодаря их дару видения перспективы стало возможным открытие Северного полюса, создание карты пустыни Гоби с ее самыми большими на Земле захоронениями динозавров, путешествие в самое сердце джунглей Африки и Южной Америки, – изрек он, прикладывая левую пятерню к груди. – Мы – вместилище живой истории эволюции жизни на этой планете, которая постоянно меняется, переосмысливается, дополняется новыми фактами. Плюс к этому чрезвычайно авторитетная исследовательская структура. Мы непрерывно изучаем свои экспонаты, не то что они, – кивнул он в сторону коллег из Метрополитен, находившихся по ту сторону парка. – Хоть они и страшно гордятся своими фондами, зато в течение сотен лет ими почти никто не занимается. – Он опять иронично усмехнулся.

– Вы сможете показать нам, где именно работала мисс Грутен, приходя сюда? – Майк снова напомнил, что мы отклонились от интересующей нас темы.

– Я попрошу кого-нибудь проводить вас. Дело в том, что подвальное помещение, отведенное под хранение экспонатов, отобранных для выставки, занимает целый акр.

– В самом деле акр? – присвистнул Майк.

– Да, мистер Чепмен. А общая площадь всех зданий нашего музея двадцать пять акров. Идите за мной. – Пройдя за ним мимо секретарши в приемной, мы вышли в главный коридор.

– А что наверху?

– На пятом этаже? Самый длинный коридор в Северной Америке, если не считать того, что в здании Пентагона. Нечто подобное можно найти еще разве что в Версале или Виндзоре. Длина коридора равна трем городским кварталам. Он длиннее всей деревушки, где я родился и провел юность.

– С вашего позволения мы взглянем, что там?

Я не сомневалась, что от Майка, как и от меня, не ускользнула едва заметная заминка в его поведении.

– Когда директор Распен вернется из поездки, думаю, она не будет возражать. – К нашему собеседнику вернулись его безукоризненные манеры и дружелюбие. – Вы наверняка слышали о Маргарет Мид? В этой башенке прямо надо мной ее кабинет. Исключительная была женщина. Более пятидесяти лет связывают ее с этим музеем. Вы только представьте, полвека проработать в одной области, причем почти все это время она провела в самых диких районах планеты.

Мамдуба нажал на кнопку лифта, и мы подождали, пока медлительная кабина, поскрипывая, не поднялась к нам. Спустившись на первый этаж, мы снова оказались в зале млекопитающих Северной Америки. Майк подошел к стойке охранников и, позвонив оттуда по телефону, вызвал того, кто должен был стать нашим сопровождающим.

– А что с этими животными? Кто-то заболел? – спросил Майк, указывая на группу ученых в халатах и защитных масках, которые все еще продолжали свою работу с экспонатами.

– Разве они не замечательны? Их привез сюда один из наших первых исследователей, Карл Экли,[66]66
  Карл Экли (умер в 1926 г.) – натуралист, скульптор и таксидермист.


[Закрыть] он же соорудил здесь и самую первую диораму. До него чучела животных набивали соломой, что не только портило их внешний вид из-за всяких неровностей, но в таких условиях очень часто заводились насекомые. Экли был выдающимся охотником. Жизнь животных он знал досконально.

Майк интересовался техникой таксидермии гораздо больше, чем я. Он внимательно слушал рассказ Мамдубы о знаменитой инновации, введенной Экли.

– Первым делом Карл ставил скелет, очищенный от всех остатков ткани, в позу, естественную для данного животного. Затем брал глину и прямо поверх костей лепил мышцы и сухожилия. Выходило очень правдоподобно. И в конце всего он натягивал на это воссозданное животное его оригинальную шкуру. Вот почему все они выглядят как настоящие.

Для меня же этих сведений о забытом искусстве таксидермии было более чем достаточно.

– Но чем все-таки занимаются те мужчины и женщины в белых халатах? – Майк внимательно выслушал рассказ Мамдубы, но не забыл спросить то, что его действительно интересовало: – Делают пластические операции престарелым зверушкам? Botox'ом[67]67
  Botox (сокр. botulinum toxin) – продукт деятельности бактерий Clostridium botulinum, применяемый для омоложения кожи.


[Закрыть] их, что ли, обрабатывают?

Мы с Майком смотрели, как специалисты с помощью ватных тампонов покрывали уши, копыта и рога экспонатов каким-то веществом.

– Совершенно верно, мистер Чепмен. Небольшой профилактический ремонт. Следим за тем, чтобы их зубы были белы, а шерстка гладкой. Хирургические маски на наших сотрудниках придают зрелищу чрезмерную внушительность, не так ли? Но когда наши специалисты работают со стендовыми экспонатами, они должны применять все меры предосторожности. Видите ли, одним из верных способов борьбы с насекомыми, которые заводятся в шкурах животных, является их обработка специальными веществами с большим содержанием мышьяка.

Мамдуба не заметил, что его последние слова сильно заинтересовали Майка.

– Это главный реагент в отделе консервации, и мы, детектив, не хотим, чтобы кто-нибудь из наших сотрудников его случайно вдохнул. Это опасно, можно сказать, даже смертельно.

19

– Вы никак забыли свой пропуск, мистер Мамдуба? – Молодой человек лет тридцати в очках, в рубашке из грубой хлопчатобумажной ткани и джинсах сзади подошел к главному музейному смотрителю и похлопал его по плечу.

– Зимм! Ты-то нам и нужен. Познакомься, это Александра Купер и мистер Чепмен.

– Марк Зиммерли, – представился мужчина. – Энтомолог.

– Стало быть, спец по жукам? – спросил Майк, когда они обменялись рукопожатиями.

– Да, точнее по паукам. Я занимаюсь гнафосоидами. Австралийскими земляными пауками. На Земле их около шестисот пятидесяти видов, и это явно еще не все.

– Без обид, но я, признаться, предпочитаю тварей с меньшим количеством ног и без жала.

Зимм повел нас к площадке с лифтами, откуда мы только пришли, но потом завернул за угол, и мы очутились под высокими сводами коридора. У нашего провожатого на шее висел ламинированный пропуск с фотографией, который он приложил к панели системы безопасности.

Мамдуба тоже сопровождал нас. Двигаясь за Зиммом, мы очутились у слабо освещенной винтовой лестницы. Тусклая серая краска стен была основательно испещрена отпечатками пальцев тех, кто до нас пытался балансировать на этих узких ступенях.

Чепмен нагнулся и прошептал мне на ухо:

– Напомни, что надо предупредить Мерсера и Вики, чтобы они никогда сюда не приводили малыша, раз здесь повсюду мышьяк. Новых идей у тебя не появилось?

– Мы снова очутились на старте. Кто бы ни отравил Катрину Грутен, он знал, что круг подозреваемых будет достаточно широк. Ему не нужно было идти в аптеку и просить отпустить мышьяк по рецепту. По идее, каждый из сотрудников этого или того музея может быть подозреваемым.

У подножия лестницы мы заметили большую вывеску: «БЕСТИАРИЙ». Красная стрелка под словами «МЕТРОПОЛИТЕН» показывала направо. А зеленая – налево, к аббревиатуре «АМЕИ».[68]68
  Аббревиатура «Американский Музей естественной истории».


[Закрыть]

Мы проследовали за Зиммом к его кабинету.

– Мисс Купер и мистер Чепмен расследуют обстоятельства смерти Катрины, – счел нужным объяснить Мамдуба.

– Да, ужасное известие… – кивнул Зимм. – Я видел статью в «Пост». До сих пор не могу поверить, что это случилось с одной из моих знакомых. С моей коллегой.

– Расскажи нашим гостям о своей работе и о том, чем занималась Катрина, – попросил его Мамдуба. – Зимм со студенческих лет работает у нас.

– Я стал бывать здесь сразу после того, как моя семья переехала на Манхэттен, пятнадцать лет тому назад. Этот музей казался мне самым крутым в мире. Я проводил здесь почти все свободное время, так что мой наставник по Стайвесант посоветовал мне пройти здесь интернатуру. – Зимм учился в одной из лучших государственных школ в Нью-Йорке с углубленным изучением естественно-научных предметов и математики, поступить в которую можно было лишь после очень строгих тестов. – А потом я окончил Нью-Йоркский университет.

– Значит, вы пришли в музей, когда Плутон еще был планетой?[69]69
  В 1978 г. после ряда открытий американских астрономов ученые из исследовательского центра Роуза, который входит в состав Музея естествознания, пришли к выводу, что Плутон не является самостоятельной планетой, но «потерявшимся» спутником Нептуна.


[Закрыть] – обратился к нему Майк с улыбкой.

– О да, мистер Чепмен. Хотя мы до сих пор об этом спорим, – ответил за него Мамдуба. – Вы не разделяете мнение моих коллег из планетария?

– Я знаю только то, что в течение тридцати пяти лет моей жизни в Солнечной системе было девять планет. А теперь ваши музейные деятели решили считать Плутон всего лишь покрытой льдом кометой. С этим не так просто свыкнуться.

– Только я тут ни при чем, – засмеялся Зимм. – Я никоим образом не связан с астрофизиками. Мы лишь составляем базу данных и каталогизируем экспонаты, отобранные для выставки.

– Кто руководит всем процессом?

– Ну последнее слово, так или иначе, за Элайджей. Я всего-навсего исполнитель. Коллеги приносят мне экспонаты или их фотографии. Я это все регистрирую, сканирую и передаю списки оргкомитету или непосредственно Элайдже. – Он сел за свой компьютер, загрузил нужную программу, и на мониторе появилось меню выставки. Когда он стал его прокручивать, мы увидели, насколько внушителен список экспонатов.

Майк остановил его на середине списка на букве «Б».

– Ого! Да у тебя появилась тезка, Куп. И тут есть своя Блондиночка.

– Она прямо за вами, детектив. – Зимм указал на массивную банку, стоявшую на той полке, на которую я облокотилась. – Блондинка – моя любимица.

– Как и у меня, – шепнул мне на ухо Майк. – Золотые волосы, длинные ножки и очень цепкая хватка, если прищучит кого-то.

В банке сидела самка тарантула-альбиноса, размером где-то с тарелку. Мертвая, как хотелось мне думать.

– Она выросла в музее и прожила здесь всю свою жизнь. Была чем-то вроде талисмана нашего отделения. Это я порекомендовал ее для выставки, – не без гордости сообщил Зимм.

Отойдя на всякий случай от банки с огромной паучихой, я перевела разговор на тему нашего визита:

– А Катрина, вы вместе с ней работали?

– Да. Мы с ней виделись всякий раз, как она заходила в музей.

– И как часто? – уточнил Майк.

– В прошлом году? Поначалу она приходила несколько раз в месяц. Но прошлой осенью уже по два-три раза в неделю.

– Не пойму, зачем так часто.

Зимм покраснел. Бросил взгляд на Мамдубу, но на вопрос не ответил.

– А что вас смущает? Вы что, усматриваете в этом нечто предосудительное? – спросил Мамдуба.

– Ну я не уверен, что все, чем здесь занималась Катрина, относилось именно к делам Клойстерс. То есть я хочу сказать, что она могла просто изучать сам музей. Она прекрасно справлялась со своей работой, быстрее многих из нас. А после работы просто бродила тут.

Мамдуба нахмурился. Похоже, новость была для него неожиданной.

– Она осматривала наш музей, сынок?

– Да.

Краткий ответ не удовлетворил Мамдубу.

– Ты имеешь в виду открытые для публики экспозиции или у нее был специальный пропуск, как у тебя?

– Нет, сэр. У Катрины был обычный пропуск, с которым она заходила в головное здание и в эти помещения, в другие же отделения она не могла проходить… без посторонней помощи.

– И кто ей оказывал такую помощь, Зимм?

Придвинув банку, доверху наполненную мертвыми насекомыми, энтомолог засунул в нее руку и перебирал пальцами содержимое. Этикетка гласила: Мраморные тараканы.

– Катрина здесь кое с кем подружилась, Элайджа. И иной раз брала на время их пропуска. Но что плохого в том, что она интересовалась нашим заведением?

– Кто ей одалживал свои персональные пропуска? – спросил Майк.

Мамдуба вмешался, попытался прекратить эти расспросы.

– Молодой человек, загляните ко мне после этой беседы, – обратился он к Зимму. – Детектив, данный вопрос касается нашей внутренней системы безопасности. К вашему расследованию он не имеет никакого отношения.

– Не хочу вам перечить, однако очень даже может иметь. Возможно, это именно то, что мы ищем. Скажите, а разве Катрину могло что-нибудь остановить, задумай она пройти из этой подвальной комнаты в любую другую часть здания?

– Мистер Чепмен, – ответил директор весьма резким тоном, – этот музей состоит из двадцати трех корпусов. Большинство из них на уровне подвала между собой не связаны.

– Как это объяснить?

– Да просто – финансированием. У наших учредителей быстро иссякли деньги, поэтому первоначальный план так и не был реализован. Корпуса достраивались поочередно, и потому многие из них являются автономными строениями. Их зачастую объединяет только первый этаж или какой-нибудь достроенный сверху коридор. А с кем дружила Катрина, Зимм?

Молодой ученый все еще вертел своих жуков, которые так сцепились ножками и усиками, что казались каким-то странным хрупким паззлом.

– У меня плохая память на имена. Была одна женщина-антрополог, собиравшая здесь материал для своей докторской, они с Катриной часто обедали. Но та женщина тут, правда, уже не работает. Кажется, она из Англии. И было еще несколько исследователей из отдела изучения африканских народов. Но честное слово, Элайджа, я из них никого не знаю. Да и еще хранилище редких книг – Катрина там любила бывать.

– Почему?

– Мистер Чепмен, у нас собрана, пожалуй, самая богатая коллекция книг, журналов, фотографий и документов, посвященных различным областям исследования животного мира. Некоторые из них весьма ценны, но находятся в ветхом состоянии. В обычной библиотеке их не выставишь. И потом, выдаются они, разумеется, только по специальному разрешению и закрыты для свободного доступа, иначе мы бы просто лишились многих из них.

– Где эта комната? – уточнил Майк.

– Рядом с библиотекой, но она расположена в отдельно стоящем здании, куда можно попасть по специальному пропуску. – Былая любезность Мамдубы куда-то исчезла. – Отлично, Зимм. После того, как ты покажешь этим людям все, что им нужно, зайди ко мне в кабинет.

Затем он с извинениями откланялся, заверив, что все так же готов отвечать на любые наши вопросы и содействовать во всем.

– Не хотели тебя подставить, парень, – сочувственно улыбнулся Майк.

– Все в порядке, детектив. Просто тут все немного помешаны на безопасности. Но вы, надеюсь, понимаете, что мы думаем примерно о тех же вещах, что и вы. Конечно, никто не говорит, что Катрина хотела отсюда унести, к примеру, образцы первых рисунков Одюбона.[70]70
  Художник Джон Джеймс Одюбон (1785–1851) в течение полувека рисовал дикую природу Америки, оставив после себя, в частности, коллекцию из 435 рисунков с изображениями птиц в натуральную величину.


[Закрыть] Это место ее очень притягивало в хорошем, разумеется, смысле. Думаю, прежде она ничего подобного не видела.

Майк примостился на табуретке, стоявшей по ту сторону стола, где сидел Зимм.

– У вас с ней что-то было?

Молодой человек снова зарделся.

– Н-нет. Пару раз после заседаний комитета мы заходили в бар выпить по «Маргарите», но большее ее действительно не интересовало. Не со мной.

– А с Мамдубой? С ним у Катрины были особые отношения?

Зимм глянул на Майка так, словно тот спятил.

– С ним? Да он только о делах и думает. Знаете, что его сейчас больше всего волнует? Он готов испепелить того, кто содействовал Катрине в нарушении наших правил. Это его, скорей всего, обеспокоило больше, чем то, что она умерла. Музейный бюрократизм, пожалуй, будет похуже бюрократизма академического, а я между ними как между молотом и наковальней.

– Вам повезло, что вы не сталкивались с бюрократизмом государственным. Мы с Куп прошли по этому аду и, пожалуй, закаленнее вас. Да, и напоследок совет: знакомитесь с красоткой вроде Катрины и хотите преуспеть? Тогда закиньте своих пауков подальше. Особенно тех, что стоят у вашей кровати. – Майк поднялся с табуретки и оттолкнул ее ногой. – Мы хотели бы пройтись по тем закулисным местам, где ходила и Катрина. Увидеть ваш музей с той стороны, с какой его не показывают на школьных экскурсиях. Такое возможно?

Зимм, казалось, вдохновился этой идеей. Он наконец выпустил из рук банку с тараканами и поставил ее рядом с тарантулами.

– В следующем месяце у меня защита, так что скоро я отсюда отбываю. – Он выставил большой палец, как путешествующий автостопом. – В Чикаго, Музей Филда.[71]71
  Музей естествознания Филда (осн. 1893) назван так в честь его первого покровителя Маршала Филда.


[Закрыть] Меня берут помощником куратора отдела. Может, вам еще что-нибудь рассказать о выставке, пока мы тут?

– Вы можете узнать по инвентарному номеру музейного экспоната, где он в данный момент находится?

Энтомолог был рад возможности продемонстрировать перед нами свою компьютерную программу. Кликнув на перечень экспонатов в алфавитном порядке, он подождал, пока Майк откроет свой блокнот на нужной странице.

– Это экспонат из Метрополитен: 1983.752.

– Известняковый саркофаг, да? Вчера и Мамдуба просил его найти.

Майк кивнул, и Зимм развернул на экране монитора цветную фотографию саркофага. Древняя светло-бежевая гробница, показавшаяся в темени грузовика такой жуткой, сейчас выглядела почти элегантно. Саркофаг сняли на фоне музейных стен, выкрашенных под мрамор.

Пока Зимм зачитывал описание экспоната, мы с Майком рассматривали его изображение. Как и говорил Хэл Шерман, на саркофаге в несколько рядов были выгравированы фигурки самых разных животных, причем все детали тщательно прорисованы. Кого тут только не было, начиная с вепрей и гиен и заканчивая цаплями и слонами. И не случись ему оказаться при столь зловещих обстоятельствах в порту Ньюарка, этот саркофаг наверняка стал бы одним из лучших экспонатов выставки.

– Это в нем… э-э… как писали в газете, Катрину…

– Да, в нем. Что еще в его файле?

Распечатав на принтере два листа с информацией о саркофаге, Зимм поднялся с кресла и рассказал то, что еще знал по памяти.

– Этот саркофаг к нам впервые попал в декабре прошлого года. Тимоти Гейлорд, куратор египетского отдела, прислал его в качестве возможного экспоната, выставки.

– Куда его поместили на хранение?

– Где хранятся громоздкие вещи вроде него? Их размещают в подвале под корпусом ихтиологии.

– Почему там? – удивился Майк.

– Думаю, все дело в том, что там самый большой склад. Там к тому же и есть запасной выход к погрузочной платформе. Поэтому логично отвести именно то помещение для хранения тяжелых и крупногабаритных грузов.

Майк просматривал распечатку, сделанную Зиммом.

– Здесь не указано, когда саркофаг отсюда вывезли.

– Согласно этим данным его никогда и не вывозили.

– А можно как-то иначе проверить эту информацию? Скажем, запросить конкретную дату. Узнать, какие экспонаты вывозились, к примеру, в понедельник или вторник?

Зимм вернулся к компьютеру и ввел в поле поиска выбывших экспонатов две даты – «20 мая» и «21 мая».

– Похоже, один из наших грузовиков действительно вывез партию экспонатов, приготовленную для Смитсоновского музея. Но среди них ничего тяжелого. Птицы, раковины, моллюски.