Текст книги "Дом Монтеану. Том 1 (СИ)"

Автор книги: Lina Mur

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Я едва не захлебнулась. Меня вырвало?

– Нет. Но вся моя кровь практически вытекла из твоего рта, пришлось испачкать пару полотенец и покрывало.

– Ладно. Ничего. Нам нужно ехать дальше, – дёргаю головой и поднимаюсь на ноги, как и Томáс. Но меня начинает шатать, и мне приходится схватиться за него, чтобы не упасть. Хотя Томáс и так мягко обнимает меня за талию.

– Прости, голова закружилась, – подняв голову, шепчу я.

– Всё в порядке. Я же сказал, что буду рядом. – Его улыбка озаряет хмурый вид. И я клянусь, что моя кровь готова убить меня резко повысившейся температурой.

– Ты ел? – интересуюсь я, отпуская его.

– Нет.

– И ты в порядке? – удивившись, поворачиваюсь к нему.

– Да, я в порядке.

– Не голоден? – прищуриваюсь я.

– Если ты думаешь, что я убил весь экипаж, то нет. Я ввёл их в состояние сна, чтобы они не мешали своими расспросами, – цокает Томáс.

– Я не об этом. Я спрашивала тебя о голоде. Так ты голоден?

– Рядом с тобой я всегда голоден. Ты это хотела услышать?

Я непроизвольно улыбаюсь и направляюсь в салон самолёта. Там весь экипаж пребывает в глубоком сне.

– Это приятно, не отрицаю, но я интересовалась именно голодом, потому что на высоте и на длительных рейсах вампиры испытывают сильнейший голод. Нормальные вампиры.

– Нет, ничего такого. Обычный безумный голод, когда ты рядом, – пожимает плечами Томáс и достаёт наши вещи.

– Удивительно, – восхищаясь, шепчу я. – Выходит, что именно факт твоего возраста делает тебя ещё более уникальным.

– Прекрати, Флорина, я не хочу говорить об этом. Куда мы едем дальше? – быстро меняет он тему.

– Сейчас мы в Лондоне, нас уже должен ждать вертолёт. На нём мы долетим за час на север Англии, в небольшую деревушку, в которой расположен мой дом. Там мало людей и очень прохладно. Обожаю это место, – отвечая, сбегаю по трапу и достаю мобильный, чтобы сообщить о нашей готовности лететь дальше.

– Здесь теплее, чем на Аляске, – замечает Томáс.

– Да, но какой воздух, да? Конечно, на Аляске всё намного лучше, и с ней ничто не сравниться, но там нет моего дома. Когда-то был, пока его не разрушили.

– Кто его разрушил?

Бросаю взгляд на Томáса, увлечённо ожидающего продолжения.

– Я, – легко признаюсь ему.

– Ты? Зачем?

– После убийства моей семьи нам пришлось изменить все наши локации. Старые места и замки необходимо было уничтожить, так как я была уверена в том, что Гела рассказала обо всём, что знала. А знала она многое о нас. И чтобы не было проблем, я всё уничтожила.

– Это было разумным решением.

– Наверное, – равнодушно отвечаю, пожимая плечами.

Мы оба замолкаем, и если честно, то я опять чувствую себя лишней рядом с Томáсом. Он мысленно будит мою команду, и они выходят из самолёта, зевая и натягивая верхнюю одежду. Кивком головы благодарю их и отворачиваюсь. Через какое-то время к нам подъезжает машина, чтобы доставить нас на вертолётную площадку для частных рейсов. Мы едем в таком же молчании.

Но случается нечто странное для меня. Томáс первым запрыгивает в вертолёт и протягивает мне руку, помогая подняться. Я во все глаза смотрю на него. Это же странно, да?

– Что? – пристёгиваясь, удивляется он.

– Ты джентльмен, – замечаю я. – Не помню, чтобы у кого-то были такие манеры. По крайней мере, не в этом веке.

– Я всегда такой, – бубнит он, отворачиваясь к окну.

– Это да, – киваю я. – Ты прекрасный принц.

Томáс одаривает меня злым взглядом, а я смеюсь.

– Разве не так? Ты очень вежлив, галантен, воспитан и не приемлешь секса до брака. Я давно не встречала таких мужчин.

– Не там искала.

– Я и не искала. Никогда не искала. Я на самом деле не верила в то, что кто-то создан для меня. Ведь Дьявол всегда одинок.

– Ты не Дьявол, Флорина, не льсти себе.

– Не льщу, но так оно и есть. Поэтому я должна быть одинокой и умереть в одиночестве.

– Это твой выбор, а не какое-то великое наказание Создателя. Ты захотела так жить и так думать. Ты себе и шанса не дала.

– Вообще-то, дала. Гела, – напоминаю я.

– Это одна чёртова ошибка, все ошибаются. Все. Но каждый имеет право исправить свою ошибку.

– Ты умеешь воскрешать мёртвых?

– Нет, я имею в виду, что каждый может взять эту ситуацию как опыт и не повторять такую же ошибку в будущем. А ты спряталась, потому что испугалась самой себя же.

– Так и есть, – подтверждаю я. – И мне было очень хорошо.

– Мне тоже было очень хорошо, пока я тебя не встретил.

– Выходит, что любовь – это зло, от которого мы правильно прятались.

– Выходит, что так.

– Вот и поговорили.

– Прекрасный диалог вышел.

Мы отворачиваемся друг от друга.

Томáс порой такой придурок. Он меня бесит наравне со Станом. Ну почему мужчины такие сложные? Одним плевать на традиции и правила, которые я ненавижу. Другим, наоборот, чересчур важно следовать всем правилам, что я тоже ненавижу. И как мне выбрать? Никак. Мне уж точно поздно выбирать.

Вертолёт нас доставляет к месту назначения, я выхожу первой и улыбаюсь.

– Я дома, – шепчу. – Спасибо, можете лететь, дальше мы сами.

Томáс берёт наш багаж и останавливается рядом со мной.

– Ты же говорила, что у тебя небольшой домик в Англии, Флорина, – недовольно произносит он.

– Ну да, так и есть, – киваю я, направляясь по дорожке к дому.

– Это чёртов замок. Настоящий замок.

– Хм, так и есть. Но он маленький, совсем небольшой. Мы жили в больших, а этот точно небольшой.

Томáс закатывает глаза, качая головой.

– Теперь я точно верю в то, что ты чёртова принцесса, – бубнит он.

– Раньше не верил?

– Были сомнения. Но это замок. Настоящий английский замок…

– Тринадцатого века, – перебиваю его. – Был отреставрирован в пятнадцатом веке, затем в восемнадцатом. Достроили гостевой дом и расширили территорию. Это семейное место.

– Но ты же сказала, что всё уничтожила.

– Да, всё, о чём знала Гела. А об этом месте она не знала, потому что сюда мы редко приезжали в сопровождении кого-либо. Этот дом особенный. Папа говорил, что это дом любви, – улыбаюсь я и толкаю тяжёлые ворота, пропуская Томáса.

– Дом любви? Ты живёшь в доме любви? Странно, потому что ты отрицаешь любовь и считаешь себя недостойной её.

– Это так, но мои чувства и эмоции не помешали мне здесь жить. Наоборот, это единственное место, которое я искренне любила, и оно важно для меня. У него красивая история. Он…

– Ваше Высочество!

Я вздрагиваю от пронзительного крика моей экономки. Повернувшись лицом к дому, вижу женщину, направляющуюся к нам.

– Ох, Жозефина, я так рада тебя видеть!

Экономка подбегает к нам и крепко обнимает меня.

– Господи, девочка моя, ты так осунулась. Тебя что, совсем там не кормили? А я говорила, что нигде тебя не будут кормить, как дома. Ты могла бы взять еду на первое время, – причитает она.

Я прочищаю горло и показываю кивком головы на Томáса. Жозефина охает и широко улыбается.

– У нас гость! Боже мой, у нас самый настоящий гость! И это мужчина! – взвизгивает она, радостно хлопнув в ладоши. – А какой роскошный! Эти скулы, глаза, а рост-то какой! Настоящий красавец!

– Боже, – цокаю я и сдерживаю хохот. – Жозефина, это Томáс, он пастор с Аляски. Он меня сопровождает. Задержится у нас на пару дней. Томáс, это Жозефина – моя экономка, и здесь только на ней всё держится. Её семья работает на нас уже в десятом поколении, да?

– В двенадцатом, Ваше Высочество, – мягко поправляет меня Жозефина.

– Точно. В общем, вот так. Он наш гость и будет жить пока в замке. Нужно подготовить ему комнату, наверное, голубую. Пастор неравнодушен к этому цвету.

– Ох, голубую. Ну, конечно, голубую! Я немедленно прикажу всё подготовить. Меню…

– Не беспокойся, он будет питаться тем, что приготовите. Иди, я пока покажу всё Томáсу.

– Багаж оставьте здесь, я сейчас позову Кастора. Кастор! Кастор! Где ты, негодный мальчишка! Кастор! Её Высочество дома! Непослушный пёс!

Жозефина, вереща и размахивая руками, возвращается в замок, а я улыбаюсь.

– Прости, она очень взбалмошная и заботливая, – произношу я.

– Всё в порядке. Я удивлён, что тебя не стошнило, – хмыкает Томáс и всё же несёт наши вещи.

– Мне она нравится. Она работает на меня уже пятьдесят лет, до этого работали её мама, бабушка и так далее. Жозефина верная и очень милая старушка, – улыбаюсь я.

– Она тебя любит, – замечает Томáс.

– Ну, я не так плоха, как ты думаешь.

– Я не об этом. Я знаю, что ты неплоха, но немного шокирован тем, что ты так легко общаешься с ней. И ты ей нравишься. Ты вряд ли кому-то нравишься из-за своей мрачности и молчания.

– Жозефина – это другое. Пошли, – фыркнув, вхожу в дом, в котором уже выстроились все слуги.

– Ваше Высочество, добро пожаловать домой.

– Ваше Высочество, нам вас не хватало.

– Ваше Высочество, мы так рады, что вы дома.

У Томáса быстро забирают вещи, пока со всех сторон кричат приветствия.

– Спасибо вам. Я тоже скучала по дому. Рада, что все живы. Это наш гость. Томáс, потом познакомишься с остальными, они все готовы исполнить твои просьбы. Я немного устала, поболтаем потом. Томáс, пошли, – командую я, поднимаясь по лестнице.

– Какой он красивый!

– Он будет королём?

– Раньше хозяйка никого сюда не привозила.

– И пахнет от него приятно.

– Он не лапает нас, такой милый.

Закатываю глаза, слыша хвалебные оды Томáсу, а он даже ничего ещё не сделал. Просто стоял рядом. Вот так легко мужчины разбивают сердце. Они даже усилий не прикладывают.

– Здесь очень красиво.

Вздрагиваю и поворачиваю голову к Томáсу.

– Да. Я стараюсь поддерживать дом в хорошем состоянии, но по понятным причинам он всё же запущен. Ты сможешь погулять, если захочешь. Здесь есть кладбище и озеро, а также конюшня и сад во внутреннем дворике.

– А это кто? – Томáс показывает на картину, и внутри меня всё леденеет. Я отворачиваюсь и сглатываю.

– Это моя семья. Здесь все, кто погиб. Мои родители, братья и сёстры, – тихо произношу я.

– Ты похожа на мать, – замечает Томáс. – Но глаза отца, голубые. Вы все были разными.

– Да. Меня нет на картине.

– Почему?

– Ну, я сбежала со Станом. Мы как раз в это время замышляли очередную пакость. Это было нашим нормальным состоянием. Я знала, что будут рисовать всю семью, и протестовала против этого. Я не любила быть на виду… у меня нет портретов. Я всегда это саботировала, а вот у Стана куча портретов. Он обожает быть в центре внимания. Но тогда писали всю династию и глав разных кланов. Мы со Станом сбежали на восемь месяцев в Африку. Это было сложное время из-за жары, но… было весело.

Тяжело вздыхаю и поднимаю голову на картину. Сейчас я жалею, что тогда была глупой. Я ничего не ценила. Никого. Мне казалось, что все меня недооценивают, унижают и не хотят, чтобы я была среди них.

– Его звали Русó?

Моргаю несколько раз и перевожу взгляд на хмурого Томáса.

– Да. Так звали моего отца и всем его детям дали второе имя в честь него, а первое выбирала мама.

– Понятно.

– Пойдём, – направляюсь вдоль коридора и стараюсь не смотреть на другие картины.

– Здесь так много картин, словно личная семейная галерея, – замечает Томáс.

– Это галерея смерти или горя. Все, кто здесь изображён, погибли, – мой голос садится, но я прочищаю горло, – кроме дяди Ромá. Его семья тоже здесь. Он потерял всех, в том числе семерых своих детей, пятеро внуков и возлюбленную жену.

– Зачем ты это делаешь с собой, Флорина? Эти картины надо снять.

– Нет, – резко реагирую я. – Нет. Это напоминание о моей глупости и о том, что я сделала. Нет.

– Но они же причиняют тебе боль.

– Я больше не испытываю боли, картины останутся. Они мне не мешают. Этот дом создан для семьи. Отец построил его для мамы, когда встретил её. Это было очень давно, и тогда замок был, конечно, другим, – медленно направляюсь по коридору.

– Он её очень любил, да? Она была его возлюбленной?

– Именно. И да, он её безумно любил. Они были ещё молодыми вампирами, то есть недавно обратившимися, поэтому всего опасались. Им пришлось покинуть своих родных и поселиться одним, но Ромá нашёл их. Он был охранником мамы, служил ей, и они росли вместе, словно родственники. Мама была очень добра к Ромá.

– Подожди, я думал, что Стан его сын, и он твой дядя, а Стан твой кузен.

– Мы переписали историю после того, как мои родители погибли. Ромá стал первым обращённым моего отца. Он едва не убил Ромá, и поэтому ему пришлось его обратить. С того момента Ромá всегда был предан моим родителям, он был их новой семьёй. И я знала его всегда, как дядю, а Стана как кузена. Так же Ромá привёл своих братьев, тех, кто готов был служить вампирам. Отец их тоже обратил. И так потихоньку вампиров становилось больше. Кто-то обращал своих возлюбленных, и появлялись новые вампиры. Мама забеременела, но в то время было очень опасно. Были постоянные войны, а отец создал свою страну, своё королевство, поэтому он должен был защитить маму и своего первенца. Именно сюда он привёз маму, спрятав её здесь. А роль королевы играли слуги, их постоянно убивали, потому что покушения тоже были частыми. Отец часто приезжал сюда. Пока мама была беременна, с ней рядом находились лучшие и сильные воины. Так и зародилась традиция приезжать сюда. Об этом месте знала только семья и запрещалось говорить о нём. Этого дома даже на карте не было долгое время. Я лично зарегистрировала дом.

– Твой отец поступил правильно, Флорина. Я бы сделал то же самое на его месте. Я помню те времена. Они были страшными.

– Да, но я не особо помню страх. Мои родители делали всё, чтобы нас никто не трогал. Они старались наладить дружеские отношения со всеми странами, королями, воинами и оборотнями, когда те стали обращаться в людей. Но не от людей папа защищал маму, а именно от зверей. Они пытались убить маму и нас. Их натравливали на нас постоянно, поэтому в подвалах ещё сохранились темницы, из которых никому не удавалось выбраться. Папа был очень умён и постоянно совершенствовал их. Сначала, конечно, их убивали, но потом, когда они начали обращаться в людей, он запирал их там, пока не приедет в назначенное место вожак и не заберёт своих людей, как и не подпишет соглашение о мире с нами.

– Надо же, я не встречал их долгое время. Наверное, только в густонаселённых городах, да и то в веке четырнадцатом.

– Они долго добирались до Америки, – усмехаюсь я. – Им потребовалось очень много времени для развития. Насколько я знаю, сейчас их в Америке намного больше, чем где бы то ни было.

– Да, их там много. Иногда они приезжают и на Аляску, многие там оседают.

– Я давно их не видела. Они изменились? – интересуюсь я.

– Стали более человечны, – улыбается Томáс. – Мне кажется, или мы двигаемся по кругу?

– Так и есть, – улыбаясь, отвечаю я. – Папа называл этот коридор «лабиринтом любви». Он сделан так, чтобы все всегда встречались друг с другом. Папа также часто упоминал, что здесь невозможно не встретить любовь. Она всегда идёт навстречу, если только перестать от неё бегать.

– Твой отец был очень романтичным мужчиной.

– Просто он сильно любил маму. Когда я родилась, они были безумно влюблены друг в друга. Когда я видела их в последний раз живыми, они были такими же.

Я мрачнею, вспоминая их. Вероятно, Томáс чувствует это и пытается взять меня за руку, но я иду быстрее и останавливаюсь у открытых дверей одной из спален. Там ещё работают слуги, подготавливая комнату.

– В общем, они скоро закончат, поэтому подожди здесь и отдыхай. Или делай что хочешь, мне всё равно, – равнодушно пожав плечами, я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Томáс успевает обхватить меня за талию и толкнуть к стене.

Озадаченно выгибаю бровь.

– Не убегай от меня, Флорина. Как сказал твой отец, я точно тебя здесь снова встречу, поэтому не убегай от того, что неизбежно, – усмехается он, опираясь ладонью в стену.

– Неизбежно другое, и ты знаешь, поэтому я…

Томáс внезапно наклоняется и мягко целует меня, отчего я просто замираю.

– Ты можешь, конечно, спрятаться, убежать от меня, отстраниться, но я здесь не для того, Флорина, чтобы умолять тебя обратить на меня внимание, – шепчет он мне в губы.

– Тогда для чего ты здесь? – прищуриваюсь я. – Отпеть меня?

– Такое в мои планы тоже не входило. Я здесь для того, чтобы ты влюбилась в меня, потому что я…

Кажется, что я задерживаю дыхание, когда моё сердце пропускает удар в ожидании. Мои глаза распахиваются ещё шире от ужаса того, что он хочет сказать.

Мне так жаль, Томáс.

Глава 25

Мой отец был, действительно, очень романтичным мужчиной. Он любил делать маме комплименты, одаривал её подарками и всегда, даже когда они были в ссоре, ухаживал за ней. Он никогда не был груб или же агрессивен. Он был идеальным, по твоему мнению, мой друг. Он был бы, в твоём понимании, настоящим принцем, который положил бы весь мир к твоим ногам.

Говорят, что человеческие женщины выбирают себе партнёров, похожих на своих отцов. Так ли это? Думаю, что да. Отец – это твоя опора, мой друг. У нас же всё иначе, мы не выбираем суженных, за нас решает наша кровь. И порой кажется, что выбор совсем неудачный. Я сейчас говорю про себя. Томáс явно сильно провинился в прошлой жизни.

Я жду, когда Томáс продолжит.

– Ваше Высочество!

Я вздрагиваю от резко вылетевшей из комнаты Жозефины и отталкиваю от себя Томáса.

– Да? Да, – прочистив горло, отвечаю я, но от этой старушки точно ничто не ускользнуло. Она старается не улыбаться, глядя на нас.

– Комната для вашего гостя готова. Ужин будет готов через пару часов. Если вам что-нибудь понадобится, то нажмите на кнопку вызова, сэр. Она расположена рядом с кроватью. На звонок придёт кто-нибудь из слуг. Отдыхайте, – поклонившись, Жозефина поторапливает других и вместе с ними уходит, обернувшись напоследок и подмигнув мне. Ну, прекрасно.

– Хм, в общем, это твоя комната, – снова прочистив горло, произношу я и прохожу мимо Томáса, входя в спальню. Он следует за мной.

– Ничего себе, – шепчет он, оглядывая просторную спальню со своим небольшим местом для отдыха рядом с камином. – Невероятно красиво, Флорина.

– Да, я старалась сохранить антураж и дух того времени. Тебя не смущают канделябры?

– Я в них влюблён, – улыбается Томáс, касаясь одно из резных канделябров. – И спальня синяя. Мой любимый цвет.

– Это особая комната, – произношу я.

Томáс оборачивается, ожидая продолжения.

– Ты заметил, что здесь четырнадцать комнат, не так ли?

– Да, семь с одной стороны и столько же с другой. Они все параллельны друг другу и расположены практически по кругу, – кивает он.

– Так вот, каждая комната принадлежала одному из детей моих родителей. Папа облагораживал новую комнату перед каждой беременностью мамы. И она рожала ребёнка именно в ней, а затем эта комната передавалась ребёнку. И у каждого из нас был свой цвет.

– Кому принадлежала эта комната? Одному из твоих братьев?

– Нет, – широко улыбаюсь я. – Вообще, не угадал. Это комната называется «Любовь». Именно здесь родители зачали практически каждого ребёнка. Они специально для этого приезжали сюда. Это их комната.

Томáс шокировано смотрит на кровать, затем на меня.

– Не беспокойся, – смеюсь я. – Они занимались любовью не на этой кровати. Я же всё уничтожила, когда вернулась сюда. Я всё разрушила, потому что моя боль была невыносимой. Я разрушила, а потом заказала новую мебель по памяти. На этой кровати ещё никто не спал.

– Слава богу, – шепчет он. – Но почему ты отдала мне эту комнату? Я думал, что ты спишь в ней, чтобы быть ближе к своим родителям.

– Я сплю в той, которая напротив библиотеки. Так удобнее и меньше нужно двигаться. Думаю, ты уже понял, что я не спортсменка. Я сплю в комнате брата, которую оборудовала под себя. А тебе я отдала эту комнату, потому что ты… не знаю, любишь синий цвет и достоин здесь быть. Я не смогла. Мне было больно, пока я не перестала что-либо чувствовать.

– Хм, раз у всех был свой цвет, тогда какой был у тебя? – интересуется он.

Чёрт.

– Белый, – сухо отвечаю. – Цвет чистоты и невинности. Мои родители ошиблись. Располагайся, а я пошла…

– Это ты ошибаешься, Флорина, – быстро перебивает он меня, заставляя посмотреть на него. – Ты ошибаешься, а твои родители угадали с цветом. Ты была именно такой. Всё, что я услышал про тебя, правда, подходит под этот цвет. Ты была искренней, любящей и доброй.

– Я убила всех, – шёпотом напоминаю ему.

– Ты лично никого из них не убивала. Это не твой грех, Флорина, но тебе нравится себя наказывать. Нравится страдать, потому что так ты имеешь причину болеть. А если ты поймёшь, что была просто искренней и открытой, и в этом не было твоей вины, а вся вина лежит на плечах предателей, то увидишь, что эти долгие годы страданий были прожиты впустую. Так ты оправдываешь свою нелюбовь к себе же.

– Ты ничего не понимаешь, – злобно фыркаю и выхожу из спальни.

– Я уже достаточно узнал о тебе, чтобы понимать мотивы твоих поступков, Флорина. Ты не ищешь любовь и никогда не искала, потому что уже убедила себя в том, что недостойна её. И, вероятно, ты специально доказывала себе, что не заслуживаешь любви. Но это не так. Каждый заслуживает даров Создателя. Каждый. Просто кто-то берёт их и принимает, а кто-то отрицает, считая себя дьявольским ребёнком. Я уверен, что в старые времена очень много значения придавалось цифрам. Ты была тринадцатым ребёнком, то есть на тебе метка Дьявола. Тринадцать означало скорую смерть кому-то из ближних. И тебе точно об этом говорили с рождения. Помимо этого, ты обладаешь огромной силой. Предполагаю, что она была выше, чем у твоих родных. Они тебя боялись, поэтому и не общались близко с тобой, наказав тебя таким образом только из-за своих опасений и страхов. И после гибели твоей семьи ты поверила в это окончательно. Тринадцатый ребёнок, ужасная смерть всего твоего рода, предательство твоих чистых помыслов. Тебе вбили в голову чушь, и ты в неё поверила. И я знаю, каково это – быть тем, кого все боятся. Я знаю, что такое одиночество среди близких. И знаю, как это больно и страшно. Я многое знаю о тебе, Флорина.

Если честно, то я давно уже не ощущала себя так плохо, как сейчас. Словно в одну секунду вернулись моя боль и отчаяние, которое я испытывала каждый раз, когда мои братья или сёстры отказывались дружить со мной, бросали меня одну и забывали обо мне.

Мне так хочется заплакать, а я не могу ни слезинки выдавить из себя.

Тем временем Томáс подходит ко мне и нежно проводит своей ладонью по моей щеке.

– Я знаю, Флорина. Я знаю эти чувства. Меня тоже наказывали за то, что я хотел мира. Мне тоже причиняли боль, потому что я был другим. Но именно это отличие от них оставило нас в живых. Мы ещё живы, Флорина. Мы живы. Наши сердца бьются, пусть они все изранены, и мы знаем, что такое горе и одиночество. Пусть мы умираем внутри, но всё ещё живы. Это наш дар. Дар, которым нас наградил Создатель за нашу душу. Ты не думала, что каждый в этом мире получает по заслугам? Не думала, что твоя семья и те, кто погиб, были уже прогнившими изнутри? Ты же не знаешь всего, что они делали за закрытыми дверьми. Ты думаешь, что они были хорошими. Вероятнее всего, для тебя они таковыми и являлись, а для других? Для кого-то они тоже были Вестниками Смерти. И я думаю, что в этом мире всё происходит правильно. Так как оно должно было произойти. Ты сейчас проходишь путь своей телесной оболочки, Флорина, а не души. Вспомни о душе, она у тебя прекрасна. Она то, что делает тебя уникальной для меня. И я вижу все помыслы твоей души в твоих глазах. Глаза не врут. Я не могу прочесть твоих мыслей, но я всё равно вижу в твоих глазах боль и желание пережить прошлое.

Я смотрю на Томáса, и моё сердце болит. Оно так сильно болит, отчего я даже нормально дышать не могу.

– Ты плачешь. – Он касается моей щеки, и я вздрагиваю.

Что?

Я дёргаюсь назад от него и вытираю мокрые щёки. Этого не может быть! Вампиры не плачут, они не умеют этого делать. Мне всегда говорили, что это невозможно. И я тоже не могла заплакать.

– Флорина, разве это не доказательство того, что ты всё же имеешь чувства? Ты не бесчувственна, как думала раньше. Твои чувства живые, ты просто не даёшь им жить. Ты заперла себя в клетке воспоминаний и…

– Хватит молоть эту чушь, Томáс! – выкрикиваю я, закрывая уши.

Не хочу слышать. Не хочу. Вампиры не плачут! Не плачут они!

– Флорина…

– Хватит. Прекрати. Оставь уже в покое меня. Ты сам не захотел быть со мной, когда я предлагала тебе это. Ты сам отвернулся от меня. Ты отказался от меня, – наступая на него, я выставляю вперёд палец, яростно шипя каждое слово. – Ты оттолкнул меня!

– Такого не было, – спокойно отвечает Томáс и отрицательно качает головой. – Я сказал, что не буду брать тебя силой, как животное. Я не животное. Я сказал, что мы будем вместе тогда, когда ты будешь готова к этому.

– Готова? Что за чушь? Я разделась перед тобой. Я…

– Делала то, что должна, по твоему мнению. Была рабыней порядков и правил дома Монтеану, но это всё ложь. Чтобы быть вместе, нужно хотеть этого сердцем. Хочешь ли ты сердцем быть со мной, Флорина? Хочешь ли ты любить меня? Хочешь ли ты меня, Томáса, а не прикрываться зовом крови? – рявкает он.

Замираю и не знаю, что ответить. Я никогда об этом не думала.

– Вот видишь, – горько усмехается он. – Нет у тебя ответа, правда? Его нет.

– Есть… я… это правила. Когда ты встречаешь…

– Прекрати говорить заученными словами, Флорина. Ты хотя бы раз делала что-то для себя, а не для того, чтобы доказать своей семье, что ты существуешь? Хотя бы один из твоих поступков в прошлом был для тебя?

– Конечно. Я всегда делала то, что хотела. Я шла против правил.

– Ты шла не только против правил, но и своих истинных желаний тоже. Зачем ты хотела, чтобы тебя заметили? Зачем?

– Я не хотела. Я люблю быть незаметной, – раздражённо фыркаю.

– Ложь, – Томáс дёргает головой. – Это ложь, Флорина. Ты делала всё для того, чтобы тебя заметили и оценили по достоинству. Дело в том, что ты хотела быть королевой. Ты хотела обрести власть над своим родом, поэтому и страдаешь. Ты хотела быть лучшей и была ей, но этого никто не видел.

– То есть ты обвиняешь меня в том, что я всё подстроила? Ты в своём уме? – шокировано выдыхаю я.

– Нет, я не обвиняю тебя. Я лишь говорю, что ты хотела быть той, кем ты являешься. Ты хотела быть королевой, а когда стала ей, то стыд и вина не позволили тебе полноценно обрести всю власть. Ты испугалась своих мыслей. Испугалась того, что твои желания стали явью. И ты точно никогда не делала что-то для себя. Твоё участие в оргиях – это ещё одно доказательство моих слов. Ты хотела быть, как все. Быть такой же заметной и желанной. Но дело в том, что ты переступала через себя. Ты ломала себя, а сейчас доломала окончательно. Причина в том, что ты перестала слышать себя. Ты заткнула себя, и вот тебе результат. Ты та, кем ты хотела быть, но потеряла всю свою власть из-за вины, которую возложила на себя. И тебе так удобно. Тебе удобно, чтобы тебя все жалели. Тебе удобно, чтобы о тебе говорили. Твоя болезнь – это ещё один способ, чтобы напомнить о себе. Ты сама себе врёшь, Флорина. Твой диагноз – ложь.

– Да пошёл ты, Томáс! Пошёл ты в задницу! Ты ни черта не знаешь обо мне, чтобы делать такие выводы! Быть королевой это огромная ответственность…

– От которой ты спряталась здесь. В том месте, в котором кто-то был счастлив, но не ты. И теперь ты пытаешься доказать уже мёртвой семье, что до сих пор достойна места среди них. Поздравляю, Флорина, скоро ты докажешь им это и даже скажешь лично. Потому что ты убиваешь себя лишь в угоду своего эго.

Я задыхаюсь от ярости, и меня разрывает от эмоций. Не помню, чтобы я была такой злой. Помню, конечно. Но сейчас я просто в ужасе от истинного отношения к себе Томáса.

– Убирайся из моего дома. Чтобы духу твоего здесь не было, – гордо вскидываю подбородок и оглядываю его ледяным взглядом. – Ты мне противен.

– Тоже удобная позиция, Флорина. Попробуй меня выставить отсюда теперь. Я сильнее тебя. И вряд ли я сдвинусь с места.

Мы смотрим друг другу в глаза, пока мои не начинают болеть. Каков нахал! Оскорбил, унизил, осудил меня, да ещё и имеет наглость заявлять, что он никуда не уйдёт.

– Ничтожество, – выплёвываю я. – Думаешь, что обличил мою душу? А о своей часто задумываешься? Когда ты смотришь на своё отражение в зеркале, что ты видишь? Я скажу, что ты видишь, Томáс. Ты видишь лживого ублюдка, который только притворяется человеком, отвергая свою сущность. Ты видишь того, у кого смелости не хватило даже себе признаться в том, что ты вампир. Ты сам себе противен и бежишь от самого себя. И в отличие от тебя, уже давно знаю кто я, и кем являешься ты. Отрицай, что ты убийца. Осуждай других. Ай да, пастор! Ай да, чистая душа! Только это грёбаная ложь, Томáс. Твоя душа такая же грязная, как и моя. И ты всё ещё ищешь способ отбелить её, очистить от своих грехов. Но никогда этого не сделаешь, потому что ты чёртов вампир и будешь каждый день помнить о том, что сделал. Это проклятие, но ты даже его принять с достоинством не можешь. Мне больше не о чем с тобой говорить.

Разворачиваюсь и вылетаю из спальни.

Сейчас я безумно ненавижу его. Ненавижу Томáса за то, что он считает себя лучше меня. Но он не лучше. Он старше, а значит, делал много плохого. И он не смел выдумывать обо мне такие глупости. Это всё чушь собачья. Чушь!

Вхожу в свою комнату и злобно хлопаю дверью. Я приехала сюда, чтобы умереть. Мне плевать, что обо мне думает Томáс. Теперь меня точно ничто в этом мире не держит. Никогда не держало, а теперь и подавно.

Глава 26

Планировать свою смерть довольно смехотворное занятие, но когда ты, действительно, умираешь, и у тебя отказывают органы, то необходимое. Друг мой, не стоит делать так, как я, потому что у тебя есть эмоции и чувства, у меня их нет. И даже то, что ты слышал от Томáса, полная ерунда. Если бы всё было так просто, то я бы не болела. Поэтому мы скоро с тобой простимся. И я надеюсь, что ты вынесешь свой урок из моей истории. Ты поймёшь, что твоя жизнь ограничена временем, и многие мечтают иметь то, что имеешь ты.

Я пинаю камень и иду по тропинке, спускаясь всё ниже и ниже от дома. На улице уже давно стало темно и холодно. Зима, как-никак. А в Англии зима тоже довольно холодная. Но я иду, одетая в лёгкую футболку и шорты, упрямо продолжая гонять камень по тропинке, а камень тоже попался жутко упрямый. Он постоянно норовит спрятаться в мокрой, и временами покрытой тонким слоем снега, земле.

Подавив зевок, я всё же теряю этот чёртов камень и поднимаю голову, тяжело вздыхая. Шуршат деревья от сильного ветра, и где-то далеко он даже завывает. Значит, в ближайшее время будет буря или вьюга.

Я останавливаюсь в ночи напротив склепа, держа в руках коробок спичек. Наклонившись, зажигаю свечи и отхожу назад, снова тяжело вздохнув. Скоро я тоже буду лежать здесь, рядом с ними.

Внезапно всё моё тело покрывается мурашками, и я, раздражаясь, прикрываю глаза.