Текст книги "Аня Каренина"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Антихрист

После обеда Каренина вдруг почувствовала горячее желание немедленно помолиться.

Быстро вращая колёса, облизывая пересохшие губы, она поехала в свою комнату, мысленно уже начиная обращаться к богу.

Закрыв за собой дверь выделенного ей жилища, она положила локти на стол, сцепила пальцы, опустила вниз голову…

– Господи! – прошептала она, но собственный голос показался ей чужим, губы двигались как будто сами по себе. – Ты грешница! – вдруг произнесли они. Аня вздрогнула и почувствовала, как у неё закололо во рту, по всему телу побежали электрические импульсы, появилось чувство сильной неловкости. Потрясённая Каренина сосредоточилась на ощущении «чужеродности» собственных губ, которые продолжали шевелиться сами собой, а голос… Чужой низкий голос звучал, так как будто всё тело Ани превратилось в колокол. – Ты грешница! Ты должна покаяться! Тебя одолевают греховные мысли! Ты думаешь о сексе! Ты всё время думаешь о сексе! – Аня задрала юбку и засунула руку себе в трусы. – Ты хочешь сделать это! – Аня потрогала свой клитор, но ничего не почувствовала. – Грязная шлюха! – Каренина стала поглаживать себя всё быстрее и быстрее, а её губы продолжали грозно вещать: – Ты шлюха! Шлюха! – Аня откинулась в кресле, продолжая гладить себя, но ничего при этом не ощущая. – Я шлюха. Я шлюха, – монотонно повторяла она, сжимая другой рукой грудь, вытаскивая её наружу. Затем, начиная с кончиков пальцев ног, ей постепенно стало холодно. Холод продвигался всё выше и выше. Пока Каренина не затряслась вся от стыда. Ей хотелось умереть.

[+++]

На следующий день в общине поднялась необычная суматоха. Видимо, ждали приезда «высокого начальства». Все поднялись в пять утра и начали драить домик сверху донизу. На кухне велись какие-то праздничные приготовления, молились в рабочей обстановке по местной радиосвязи, не отрываясь от работы.

Аня с удивлением смотрела с порога своей комнаты на всё происходящее.

– Ти… Тебья надо помыть! – подбежал к ней Джон. Аня смотрела на него с безразличием. Всё происходящее потеряло для Карениной какую-либо ценность или хотя бы реальность. Ира, община… Всё какое-то бесконечное дьявольское наваждение… Сон – просто сон, который никак не может кончиться. Сейчас она проснётся и пойдёт в школу…

– Аня! Проснись! В ванную! – рядом уже суетилась Ира, толкая Анину каталку в ванную.

Ира и Наташа сердито помыли Каренину, непрестанно бормоча при этом молитвы и сильно растирая мочалками. Аня сидела в ванной тихо, неподвижно. «Банщицы» обращались с ней как с неодушевлённым предметом, двигали, поливали, даже не просили повернуться. Потом её вытащили из ванной, постелили на кресло полотенце и, вооружившись ещё двумя, стали вытирать Аню. Каренина заметила, что после этой манипуляции полотенца не были брошены в общую корзину с бельём, а убраны в отдельный бумажный пакет.

– Меня что, хотят убить? – спросила она равнодушно у Иры.

– Что? Да кому тут надо тебя убивать?! Ты что?! – возмутилась та.

– А зачем тогда всё это?

– Просто сегодня приезжает верховный отец нашей церкви. Он приезжает из-за тебя.

– Из-за меня? – Аня решила, что во сне ничему удивляться не стоит. В конце концов, это всё не по-настоящему.

– Ему было откровение, – многозначительно произнесла Наташа, начиная натягивать на Каренину трусы.

– Больше тебе ничего не надо знать, – с недавнего времени Ира почему-то стала недолюбливать Аню. – Никто тебе тут ничего не сделает. Понятно?

– Понятно. – Хотя Каренина так ничего и не поняла. В любом случае она смирилась со всем, что только может произойти. – Это же сон.

– Что сон? – хором спросили девицы, переглянувшись.

– Всё сон.

Наташа внимательно посмотрела на Аню, у той было такое равнодушное лицо, что «свидетельнице о Боге» стало не по себе, и она этого самого бога тут же мысленно помянула.

Когда Аню снова отвезли в её комнату и оставили там, Ира со своей «свидетельницей» направились на кухню. Там надлежало шинковать салат.

– Может, она того? – Наташа повертела пальцем у виска, вопросительно глядя на Иру.

– Может… Не знаю, – досадливо ответила та, пытаясь воткнуть большой нож в капустную кочерыжку.

[+++]

Около четырёх часов дня прибыл зелёный общинный «Мерседес» – ровесник Ани. Каренина из окна наблюдала, как все вышли на улицу и, размахивая какими-то цветами, восклицают: «Осанна! Осанна!» Из машины вылез ещё более суетливый и ещё более красный, чем обычно, пастор Джон, а следом за ним высокий сутулый старик, который в свою очередь открыл дверцу невероятно толстой тётке в розовом костюме, который только усиливал общую нереальность происходящего. Аня сжала голову руками. Ну что за бесконечный кошмар! Когда же она наконец проснётся!

Через некоторое время послышался топот, как будто в Анин закуток двигалось стадо носорогов, причём явно не с лучшими намерениями. Дверь распахнулась.

– She’s here! Вот она! – отец Джон показывал на Аню тому самому сутулому старцу, которому все дружно кричали: «Осанна!» Лицо старика показалось Ане похожим на драконью морду.

– Это преподобный О’Брайен, – почтительно представил Ане вошедшего пастор Джон. – А это ТА САМАЯ АННА! – многозначительно сверкнув глазами, обратился общинный пастырь к священноначалию.

Старик долго молчал, разглядывая Аню.

– Yes… – в итоге вымолвил он густым хриплым басом. – It’s the mother of the Beast… I saw her in the magic crystal. It’s she, I know. You made a great thing for the world, father John. I see your future, it will be enormous [4]4
  Да… Это мать Зверя… Я вижу её в магическом кристалле. Это она, я знаю. Вы совершили великое дело, отец Джон. Вас ждет блестящее будущее.


[Закрыть].

Старикан положил руку на плечо разрыдавшегося Джона.

Так делегация и удалилась. Пастор Джон рыдал, а старик держал руку у него на плече. Аня с недоумением проводила их глазами. А зачем её мыли?

Вечером Ане принесли в комнату ужин, сводили в туалет и снова заперли.

– Будь готова, скоро тебя вызовут, – заговорщицки сообщила ей Наташа, перед тем как закрыть дверь.

У Ани внутри шевельнулось лёгкое беспокойство, которое, однако, тут же было наглухо погребено под общей депрессией, пассивным ожиданием гибели или хотя бы окончания этого ночного кошмара. В голове у Карениной была абсолютная чёрнота и пустота. Она больше не взывала к Богу, не думала о Стиве, о матери.

Иногда погружалась в мир своих нереальных фантазий, где она – мегазвезда мирового шоу-бизнеса – поёт на сцене десятки самых популярных песен. Или же представляла, что она замужем за каким-то богатым мужиком. В такие моменты внутреннее пространство Аниной головы было наполнено звуками и событиями. Аня ездила в своём инвалидном кресле по пустой комнате, раскланиваясь с воображаемыми людьми, рассказывая воображаемому мужу, как у неё прошёл день, – и всё это без единого звука. Её губы шевелились, но не тревожили тишину.

– Анья! – пастор Джон открыл дверь, и от его ног к каренинскому креслу пробежала полоска жёлтого света. – Come! Иди!

Аня покорно покатилась к выходу. Джон привёз её в комнату для молитвенных собраний. Там кругом сидели все общинники, было ужасно душно.

Преподобный O’Брайен сидел во главе стола рядом со своей жирной спутницей. Аня уставилась на него. Каренину поставили перед стариканом, тот заговорил хриплым грудным басом. Впечатление сильно смазывалось тем, что его переводил длинный и сутулый молодой человек, смертельно бледный и с огромными оттопыренными ушами.

– Провидческой силой, данной нам от Бога, мы узнали, что ты носишь в своём чреве Зверя. Узрев в этом великое знамение Господне, мы собрались, дабы принять решение. Зверь должен быть уничтожен во имя наступления на Земле обещанного рая до скончания времён! Ты и есть та лжедева, что подарит миру Антихриста! Посему останешься с нами, а мы своими молитвами и постом постараемся ослабить силу Зверя, доколе пребывает он во чреве твоём. По выходу же его из чрева прольём его кровь на святой иерусалимский алтарь Господень! Кой находится в церкви просветлённого отца Амвросия, – преподобный показал рукой куда-то в угол. Отец Амвросий, тот самый, что отпевал Анну Аркадьевну, встал и поклонился собранию. – Сын твой, зачатый при кровосмешении, как и положено Сатане, лжедева, будет убит! Да наступит на земле Рай! И послужит сие событие самым главным нашим свидетельством! Аминь!

Ане показалось, что зыбкая поверхность её сна проваливается под ногами, и она, Каренина, летит куда-то в ужасающую глубь нереального потустороннего бреда…

– Это всё сон… – беззвучно прошептали её губы перед тем, как Аня упала в обморок. – Я – МАТЬ АНТИХРИСТА, ЗАЧАТОГО ОТ КРОВОСМЕШЕНИЯ…

И вдруг Каренина почувствовала, как по всему её телу разливается жар, как Господь касается её. Это и есть то самое! То самое, о чём говорили все сектанты! Торкнуло!!!

Аня упала на пол и не могла пошевелиться. Божья благодать накрыла её тонким прозрачным покрывалом, спрятав Мать Зверя от всех её невзгод. Плотная пелена встала между ней и миром. Каренина онемела. Истерический паралич.

[+++]

Шёл третий день Стивиной трезвости. Угрюмый и раздражённый, Облонский сидел в кресле на балконе, пытаясь сосредоточиться на «Спорт-экспрессе» или же, на худой конец, на каких-нибудь приятных мыслях. Попробовал представить себе голую тётку, но от этих мыслей почему-то начало тошнить. Стива перекрестился, и, к удивлению, тошнить его перестало. Облонский крепко задумался. Вспомнилась красивая церковь с высокими сводами и полупрозрачным люком, строгое лицо Христа и отвернувшаяся Богородица, и вдруг Степану стало стыдно. Да, не просто неловко, а стыдно: он покраснел до корней волос! Разом пришли на память все его безобразные гулянки, ужасные похотливые мысли, пьянство… Стива разрыдался, сгорая от стыда и не имея сил прекратить думать о совершённом когда-то. Так припомнилась Наташка Толстова, что была на два класса младше их выпускного. Эта Наташка была от природы дурочка, даже немножко дебильная, но по сути своей до невозможности наивная и доверчивая. Они, Облонский и ещё несколько пьяных придурков, зазвали как-то Толстову на квартиру и напоили. Дурочка никогда не пробовала водки, поэтому после второго стакана начала истерически смеяться. Когда её посадили на диван и принялись раздевать, она всё смеялась и говорила, что щекотно. В результате её поимели все по очереди.

На следующее утро дурочка проснулась и никак не могла понять, как она сюда попала. От испуга заплакала, а проспавшиеся идиоты заржали и пригрозили раззвонить о случившемся всей школе, если Наташка не согласится снова удовлетворять все их прихоти. Толстова, в личном деле которой было записано: «Сниженные умственные способности, но в пределах нормы», согласилась – больше из страха, что обо всём узнает её мать.

С этого времени никто не мог понять, как получилось, что дебильно улыбающаяся Наташка, всегда весёлая, как бы её ни подначивали и ни дразнили, – вдруг стала молчаливой, бледной, похудела до состояния скелета. Полгода до самого выпуска Облонского с компанией из школы несчастная дурочка исполняла всё, что ей говорили.

Перед выпускным вечером Облонский предложил взять с собой Наташку в лес и там устроить ей «сексмарафон» напоследок. Сказали Толстовой, что ей надо выйти в девять утра из подъезда, где её будет вся гопа ждать. Однако в назначенное время Наташка не вышла. Тогда Облонский предложил подняться и пригрозить этой заразе всё рассказать её мамаше, а потом вообще ВСЕМ, и если Толстова и тогда не выйдет – так и поступить, сделать, так сказать, тайное явным. Поднялись – открыла Наташкина мамаша и сказала, что её дочка в ванной. Стива просунул голову в квартиру и крикнул:

– Толстова! Выходи, а то щас начнём политинформацию!

Ответа не последовало.

– Это что ещё значит? – Наташкина мама уперла руки в бока и вопросительно уставилась на Стиву.

– Выходи, а то сейчас твоя мама про тебя узнает много интересного!! – крикнул Стива.

Снова тишина.

– Ну-ка договаривай! – тётка поставила огромную жирную ручищу на косяк и гневно воззрилась на Стиву. – Что там моя мочалка натворила?!

– Наташка! Считаю до трёх!!! Раз!!! – кричал Стива в дверь, не обращая никакого внимания на Толстову-старшую.

– Наташа! Выйди сейчас же! Или я тебя оттуда за косу вытащу! Слышишь меня! – Толстова-старшая подбоченилась. Она ужасно любила показать, что держит дочь в ежовых рукавицах.

– Правильно! Тащите её к нам! – выкрикнул кто-то из присутствующих.

– Наташка! Тварь! Я тебе сказала – выходи!

Тишина.

– Ну всё, я иду тебя вытаскивать!

Толстова-старшая дёрнула дверь ванной. Та оказалась запертой.

– Отпирай дверь! Открывай, говорю, падла! Я всё равно войду, тебе хуже будет! – Толстова-старшая прислушалась. – Наташа! Всё, ты меня достала!

И тётка одним сильным рывком сорвала щеколду, что была с внутренней стороны. Некоторое время было тихо. Пацаны увидели, как у тётки руки сначала медленно опустились, а потом медленно поднялись, ещё через несколько секунд она повернулась к Облонскому, и Стива навсегда запомнил её лицо – растерянное, полное тупого ужаса.

– Ноль три!!! Ноль три, быстрее!! Ребята, помогите!!! Ребята!! – тётка кинулась к Стиве, схватила его за руку и потащила в ванную. Дальше Облонский отчётливо запомнил каждую мелочь. Его проволокли по убогому, пахнущему кошачьей мочой коридору, втянули в наполненную кислым, преющим запахом ванную, и там Стива увидел красную воду в ванной и только потом понял, что в ней плавает Наташкино тело… Дальше Стива помнил только то, как выворачивался из рук её мамаши, которая вопила будто ненормальная. Они потом два дня сидели по домам, трясясь от страха, что их обвинят в доведении Наташки до самоубийства. Когда в школу пришёл следователь, все дружно сказали, что Толстова была дурочкой, но никто её не обижал. Следователь почитал личное дело, побеседовал с классным руководителем и ушёл. Наташку хоронила одна мать, никто из класса не захотел принять в этом участие.

Сейчас почему-то эта история одиннадцатилетней давности, о которой Стива уже забыл, вся – от начала и до конца – стояла перед его глазами, заставляла гореть от стыда и страха перед адовыми муками. Облонский вдруг уверился, что это из-за той самой Наташки вся его жизнь пошла наперекосяк. Внезапно Стива упал с кресла, встал на колени и принялся шептать:

– Господи, прости… Господи, прости… Господи, прости…

– Не простит, – вдруг раздался скептический голос рядом.

Облонский в ужасе поднял глаза и увидел перед собой… Анну Аркадьевну собственной персоной!

– Мама?! – Облонский упал назад и пополз куда-то в угол, где в беспорядке были свалены коробки.

– Мама! – презрительно ответило нечто.

Анна Аркадьевна явилась сыну в инвалидном кресле. На ней было длинной лиловое платье на манер XIX века, золотой лорнет, волосы собраны в высокую причёску. Черты лица как будто заострились и выражали какое-то крайне глумливое презрение. Стива опустил глаза и увидел, что из-под подола у матери выглядывают копытца! Можно было разглядеть даже отслаивающиеся чешуйки на них. Как только Стива понял, что перед ним бес, то адское чудище тут же явило его взору рожки на голове. Морда у псевдо-Анны Аркадьевны как-то вытянулась и позеленела, но общие черты сохранились.

– Свят-свят! – начал неистово креститься Облонский. – Господи, помилуй! Господи, помилуй!

– Не простит и не помилует! Ждёт тебя в аду геенна огненная! Кипеть тебе в смоле и сере! – чёрт, явившийся под видом матери, разразился громким хохотом и растворился в воздухе, оставив ужасную вонь.

Только через несколько минут бледный как смерть Облонский понял, что воняет свежее дерьмо в его штанах, а чёрт здесь совершенно ни при чём.

Бедный Стива! Если бы он хоть что-то знал об особенностях алкоголизма, то сообразил, что стал жертвой той самой белой горячки, которую так часто поминают в анекдотах и которая обыкновенно случается на 5–6 день после прекращения запоя и в обычном районном психоневрологическом диспансере снимается за один час и совершенно бесплатно.

[+++]

– Отец, благослови!!! Бесы терзают!!! – Стива влетел в Никольскую церковь, грохнулся на колени перед первым же священником и схватился за его подол. Старушки вокруг закрестились и зашушукались. Поп, читавший поминальные записки, слегка очумел от вторжения «одержимого». Беспомощно оглянувшись по сторонам и не увидев церковного секьюрити, поп вздохнул, возложил руку на Стивину голову, однако пальцы святого отца помимо его воли слегка барабанили по голове Облонского. Поп явно занервничал.

– Ты в святой церкви, сын мой. Бесы тебя не тронут… – поп ещё раз раздражённо огляделся по сторонам.

Впервые за год понадобился охранник, которому, между прочим, деньги платят, а его нет!

Поп закатил глаза, тяжело вздохнул, перекрестился и возложил обе руки на Стивину голову.

– Господи, помилуй раба твоего! Силы дай от нечистой силы избавления!! – пропел он тенором. – Следуй за мной, сын мой, в святая святых церкви, исповедь твою приму чистосердечную…

Через полчаса Стива уже сидел в удобном кожаном кресле напротив архимандрита Лазаря.

– Ну, поведай, сын мой, чистосердечно о своих бедах. После чего тебя стали навещать нечистые духи? – архимандрит Лазарь показался Стиве ужасно похожим на незабвенного Эрнста Петровича, только борода чёрная и лицо суровое.

И Стива поведал. Архимандрит слушал внимательно, всё более и более хмурясь.

– Вот… И явился после этого ко мне чёрт в образе моей покойницы-матери.

– Ох уж эти жиды поганые! – воскликнул вдруг поп, воздев руки к небу.

– Что, простите? – Стива опешил, услышав такое от священника. Прежде подобные речи он слышал только один раз, от своей брестской тёщи Аллы Демьяновны.

– Жиды, говорю, поганые! Масоны! Руси святой губители! Всё из-за них! Только и изобретают своей силой дьявольской новые и новые способы народа русского погубления! Спаивают водкой, а потом через заклинания свои бесовские вселяют в человека диаволов, дабы привести его к самоуничтожению! Жиды – сиречь язва на теле страны нашей и мира всего!

– Евреи? Да ладно… Вон до сих пор про концлагеря…

– Ладно?! А знаешь ли ты, кто твою жизнь такой сделал? Кто тебя лишил всего и вверг в пьянство? Кто над родиной твоей веками ругался? Они! Жиды!! Кто такой еврей? Это хуже, чем цыган! Цыган – вор, а еврей – лживый вор! Они веками паразитируют на теле других наций, приходят и устраивают свои общины, государства в государстве, живут по своим законам, остальные сиречь лишь жертвы их!

– Вы извините, отец Лазарь, но я…

– Что «ты»?! Что?!! Ты что знаешь о них? Ничего! А я тебе расскажу! Слушай. Вот скажи, где у евреев страна есть?

– Ну как – Израиль, еврейское государство…

– Шиш тебе! Веками евреи жили в разных странах, как только появились города крупные – евреи тут как тут. Любую книгу возьми, любой учебник: «меняла», «ростовщик» – это кто? Еврей! Всегда еврей! Они не жали и не сеяли, не пасли скот, не занимались ремеслом – торговали только и давали взаймы! А кто такие были славяне? Земледельцы! Охотники! Рыболовы! Непревзойдённые ремесленники! И тут приходят евреи. Кто они были для славян? Не знаешь? Не думал над этим? А я думал! Гости они были! Чужаки! Гости – понимаешь? Знаешь, что для славян значило «гость»?! То-то же! Так вот из-за радушия своего, из-за бесхитростности, природного гостеприимства в итоге оказались славяне под еврейским игом!

– А не под татарским? – неуверенно возразил Стива.

– Молчи! А кто довёл Русь до разорения, до междоусобиц?

– Князья… – пролепетал Стива, напряжённо вспоминая школьный курс истории.

– Евреи твои учебники писали! Князья… А как? Не думал? Вот… Разучился думать народ русский! С жидовских книжек и газетёнок приучился дерьмо глотать! Ну ладно… Значит, так. Слушай, невежда. Чем евреи занимались? Правильно, торговлей и ростовщичеством. Торгаши и ростовщики испокон веков, барыги и спекулянты! Русь как называли? Не трудись, всё равно не знаешь. Гардарикой. А почему? Городов было много потому что. Городам надо было торговать. А кто торговал? Правильно, евреи. А теперь дальше ворочай мозгами своими куцыми. Вот хочет славянин построить мельницу или скот купить, а денег нет. Не имели русичи привычки за деньгами гоняться – на житьё-бытьё имели, трудом кормились, а на сундуках сидеть привычки не было! По Божьим заповедям жили! По Божьим! – отец Лазарь энергично тыкал пальцем в небо.

– И он идёт к еврею, – вернул Стива разговор к теме.

Рассуждения архимандрита его вдруг взволновали. Действительно, как-то так получилось, что, дожив до тридцати лет, он ни разу не задумался о тех вещах, что говорил отец Лазарь.

– И он идёт к еврею! Заметь, считает его таким же, как славяне! Считает, что тот добром за добро! Мол, мы тебя приютили, на земле нашей поселили, обороняем тебя и торговлю твою! Русичи ведь торговые пути оберегали! Русичи! А евреи только наживались! Ты когда-нибудь слышал, чтобы евреи участвовали в сражении на Куликовом поле? А на Чудском озере? А на Бородинском? Нет! Так вот, славянин, который шёл к еврею за помощью, рассчитывал, что тот сосед! Ты знаешь, что для славян значило «сосед»?

– Угу! – Стива поспешно закивал головой, вспомнив при этом свою глухую соседку, которая вечно врубает телевизор на полную громкость.

– Так вот! И еврей ему помогал! Давал деньги! Но как? Под проценты! И что в итоге? Сначала славянин, конечно, радовался, строил мельницу или скот покупал, работал как каторжный! И что в итоге? А в итоге он на всю жизнь оказывался в кабале у еврея! Всю жизнь был вынужден отрабатывать долг! И так повсеместно! И что же еврей делает дальше? Не знаешь?

Стива мотнул головой, внутри его черепной коробки стало постепенно увеличиваться давление. Действительно! Какого директора банка ни возьми – всё жиды одни!

– Не знаешь… Евреи начали землю скупать! Землю!

– Так и щас вон… Кодекс приняли… – Стива шептал полным ужаса голосом. До него вдруг внезапно дошло, что вообще происходит на свете!

– Вот! Землю купили – их уже не выгонишь! Не вытравишь ничем! Дальше – больше! Вот еврей богатый! Вот он с деньгами! Куда теперь?

– Во власть… – Облонский смотрел перед собой стеклянными глазами.

– Вот! Наконец-то Господь оживил твои извилины… Во власть! Но как? Через гнусную лесть! Через подарки всякие, способствующие развращению! А зачем?

– Чтобы налогов не платить?

– Да какие уж налоги! Ничего не платить, а брать! Грабить безнаказанно народ русский! Ослабла Русь, споили её жиды! Развратили! Кровь испортили! Ты хоть раз видел, чтобы еврей женился на христианке? Нет! Зато своих блядей подпихивают власть имущим только так! А зачем? Всё затем же! Укрепиться у власти! И грабить, и грабить, и грабить!

Отец Лазарь раскраснелся, глаза его сверкали. Облонскому показалось, что пожилой священник похож на Александра Невского. Кто, мол, к нам с этим… как его? Короче, кто к нам придёт – тот погибнет!

– И в остальных странах так же! Это я тебе про государство их – Израиль этот! Ты хоть знаешь, что там, где сейчас Израиль, – раньше была британская метрополия? Палестина.

– Да, – Стива утвердительно кивнул.

– Да? – архимандрит недоверчиво на него воззрился.

– Нет, – поспешно мотнул головой Облонский, не в состоянии оправиться от идеологического шока.

– Так вот! Это англичане завоевали Палестину! Построили там заводы! Принесли цивилизацию, культуру! И что? Как только это дикая пустыня стала пригодна для жизни – тут же объявились евреи и потребовали, чтобы им её отдали! Каково? Сами не воевали, не строили! Эх! – архимандрит в сердцах налил себе треть стакана коньяку и хлопнул одним махом. – Но самое страшное, – продолжил он, тараща глаза и покраснев, как скатерть на столе колхозного председателя, – что евреи действуют организованно!

– Как?

– Они управляются из единого центра, – отец Лазарь заговорщицки стал озираться по сторонам. Наклонившись к самому уху Облонского, прошептал: – Из США. Там теперь сионистский мировой центр.

Стива смотрел архимандриту в глаза и понимал, что он, Облонский, никогда уже не сможет быть прежним. Никогда он не будет больше милым и беззаботным Стивой. Отныне в нём проснулся Степан. Русский Степан Облонский.

– А марксизм?! Кто его поддержал? Евреи! – отец Лазарь снова начал нарезать круги вокруг своего слушателя. – А почему? Да потому что сами всё и устроили! Это они придумали все эти биржи, что сеют только хаос! Отныне человек уже не знает, кто владеет его предприятием в этот день – русские люди или же кучка жидов! Они намеренно доводили фабрики до разорения, намеренно рекомендовали увеличивать рабочий день и снижать зарплату, а когда массы, не выдержав такого гнёта, взбунтовались – они обернули их гнев против тех, перед кем ползали на брюхе. Против властителей! Евреи подсунули рабочим, которых сами и довели до отчаянья, марксизм! И взбунтовавшиеся, слепые, неграмотные люди вознесли их на самую вершину… – архимандрит замолчал.

Это была настоящая минута молчания. Когда двое не могут говорить, скорбь запирает их уста. Через минуту отец Лазарь продолжил:

– Троцкий – настоящее имя Лейба Давидович Бронштейн, Каменев – Лев Борисович Розенфельд, Свердлов Яков! Ну и конечно – Джугашвили!

– Что, и он тоже? – в ужасе закрыл рот ладонью Стива.

– Нет, он не еврей! Но тоже чума! Все эти армяне, грузины, чеченцы, азеры вонючие! Прочие ироды!

– Да… Хачей у нас сейчас больше, чем жидов, – мрачно заметил Степан.

– И все кровь русскую пьют! – ударил себя кулаком в грудь архимандрит, да так сильно, что жировой покров его тела после этого удара ещё долго колыхался. – А теперь, после этого СССР – Сионистских Сволочей Собственной Республики – не вычислишь. Замаскировались, все русскими стали. Поди теперь докажи, что он жид! Страны нашей многострадальной многие несчастия! Горе, горе народу русскому! Скорбит по нему каждое сердце православное. Великие испытания прошла Русь и выстояла, были сыны её чисты кровью своей и помыслами, но теперь…

– Что теперь? – Облонский подался вперед всем телом, каждой клеткой ощущая горячий призыв Родины.

– Уничтожили! Ироды окаянные! Кровь испортили! Когда вижу я этих чурок, «лиц кавказской национальности» рядом с нашими беленькими да голубоглазыми девушками – сердце моё на куски разрывается! Вопить хочется и волосы на себе рвать, кричать хочу: «За что же, Господи, допускаешь ты, за какие грехи наши лишаешь ещё одной русской матери!» Сыплются, сыплются! Как тараканы из всех щелей лезут! Землю нашу, дом наш отравляют своим дыханием зловонным! – отец Лазарь упал в большое, обитое красным бархатом кресло и закрыл рукой лицо, плечи его сотрясали рыдания.

Облонский сидел напротив, не в силах пошевелиться, но всем телом ощущая, как на него снисходит божественное благословение, могучая энергия расправляет каждую клетку его тела.

– Не позволю!! Не отдам!!! – голос Стивы в этот момент больше напоминал звериный рык, глаза сверкали безумием, а сжатый кулак с такой силой грохнул по журнальному столику, что стоявшее ближе к краю блюдце подпрыгнуло и перевернулось.

Степан вскочил, упал перед архимандритом на колени, схватил того за плечи и, приблизив своё искажённое праведным христианским гневом лицо к луноподобному лику попа, запинаясь, проговорил:

– Отец святой! Отстоим Россию-мать – не отдадим хачам и жидам на поругание. – Облонский сглотнул слюну.

– Э-э-э… – печально протянул отец Лазарь, отстраняя от себя новоиспеченного адепта православия. – Не так-то это просто сделать… Многие уже пытались и погибли бесславно или были жидами так обмануты, что, сами того не сознавая, только на пользу им сработали. Здесь нужно думать. Они ведь ни перед чем не останавливаются. Главное их орудие – это кровь. Свою кровь они ни с кем не мешают, зато другим народам… Вот что будет, если спарить худую лошадь с хорошей, породистой? А? Родится жеребёнок – получше плохой, но похуже хорошей… Так и дети еврейские и хачинские от наших баб – сиречь ублюдки! Полукровки! А что с ними делать? Избить младенцев? Господь не велит… Вот и что прикажешь делать: с одной стороны – хачи, а с другой – жиды. Да и девки наши… – архимандрит махнул рукой, – что уж говорить – дуры!

– Запретить! – захлёбываясь слюной, выкрикнул Облонский. – Выгнать!

– Ты их попробуй тронь! Они с виду добрые, безобидные. А чуть что – бомбу под тебя подложат. Терроризм – исконно еврейское оружие. Жиды – трусы! Они ни разу в чистом поле сами один на один с врагом не сходились. Или за чужими спинами прятались, или бежали, прихватив капиталец. В Америке им вольготно! Заметил? Ни разу Америка не знала войны на своей территории, по врагам лупит с моря, ракетами, «томагавками» своими – трусит! Оттуда и зараза вся эта сектантская прёт. Вон, видал? Возле топки лежит литература ихняя. В Италии отпечатана! Свидетелей этих жидовских! Всё отравляют – и кровь русскую, и души, и женщин наших насильно заставляют плодить их детёнышей, нищетой пользуются!

– Что же делать? – Степан сжал рукой волосы на затылке.

– Я знаю, – отец Лазарь сел и приосанился.

– Так говорите, батюшка! – Облонский всё ещё стоял на коленях возле кресла архимандрита.

– Бей врага его оружием! Так нам предки наказали. Бога проси в помощь на правое дело.

– Бога?

– Именно. Вот ты подумай – когда жиды и хачи портят кровь русскую, ублюдками своими народ наш разбавляют, что происходит? Не знаешь? А я тебе скажу! Человек портится. Венец творения Божьего – человек – портится. Так диавол с помощью жидов Господне чудо умерщвляет… Оскотинивает.

Лицо архимандрита стало трагическим, губы опустились, глаза вновь наполнились слезами.

– Погубят людей… Сатане предадут… – отец Лазарь обнял Степана и разрыдался на его плече.

Стива машинально гладил архимандрита по спине, внезапно увидев, что на самом деле перед ним бушует уже последняя битва, что пришёл конец времен.

– Надо биться. Как отцы наши бились, как деды – не на жизнь, на смерть, – Стива заглянул в лицо попу.

– Надо… – тот ласково потрепал его по щеке и перекрестил.

– И как же?

– Есть, к счастью, мужи православные, воины ратные, готовые за родину постоять. Надо тебе к ним идти. Надо вместе быть. Один прут легко жиды переломят, но не поленницу. Есть вражда между хачами и евреями – надо это использовать, надо стравить шакалов друг с другом. Бить будем скотов их оружием – бомбами!

– Бомбами… – зачарованно повторил Стива, ясно представив, как одновременно взлетают на воздух синагога, что рядом с Мариинкой, и мечеть у «Горьковской».

– Правильно, а затем будем смотреть, как жиды и хачи друг друга мочат. И прежде всего надо уничтожить секты их окаянные, где воспитывают они лжепроповедников своих жидовских на американские деньги! Хватит людям русским зазря погибать. Вот тебе карточка моя, сзади на ней написано, куда и когда надлежит тебе прибыть, чтобы послужить народу русскому и искупить грех своей ереси! Ежели бесы снова тебя ворожить будут – покажи им сию святую визитку и оные твари адовы испарятся.