Текст книги "Аня Каренина"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Единственный шанс

Кити Щербацкая проснулась в этот день около двух, как раз когда Аня вышла из своей квартиры. Где-то с часа ей хотелось в туалет, но она удерживала сон, вертелась и всеми силами старалась не просыпаться. Когда писать захотелось невтерпёж, Кити вскочила и, как была, в одних трусах, побежала в туалет.

«Литров пять, наверное!» – подумала она, сидя на унитазе и удивляясь, как в её тощем теле может поместиться такое количество жидкости.

Настроение было довольно поганое. Всё из-за вчерашней ссоры с Левиным. Он пригласил Кити провести с ним вечер. Его друг устраивал закрытое мероприятие, только для своих, в одном из клубов. Алексей Левин был просто супер – одежда, манеры, речь. Всё – VIP-класс. Однако Щербацкая весь вечер чувствовала себя как циркачка, выступающая на стальном канате. Она ничего не ела, ссылаясь на диету, чтобы случайно не обделаться в этикете, старалась как можно меньше говорить, дабы случайно не ляпнуть какой-нибудь дежурной глупости, как можно меньше двигаться, не задеть, не толкнуть что-нибудь, да ещё не дай бог кто-нибудь заметит, что на ней платье «Версаче» из коллекции трёхлетней давности. Хотя это было очень красивое платье, с большим квадратным декольте, короткое… Совсем короткое! Чёрт! Зачем она нацепила такое короткое платье? Хотела, чтобы ноги её были видны! Ну и были они всем видны по самое некуда!

Левин танцевал с Кити, говорил ни о чём, представлял её каким-то людям, лица двоих из них показались Щербацкой знакомыми, она потом никак не могла вспомнить, где же их видела, один точно музыкант, а другой? Телеведущий, может быть? Кити так и не вспомнила. Ей казалось, что люди у неё за спиной как-то странно перешёптываются, один раз краем глаза заметила, что за соседним столиком зашушукались и засмеялись. Щербацкая резко обернулась – смех прекратился, она вся напряглась, ощущение было такое, что все вокруг, зная Левина, думают о ней что-то грязное, пошлое, отвратительное.

– Почему на меня все так смотрят? – сердито спросила она у него.

– Ты красивая, вот и смотрят.

– Неправда! Когда… когда так, то смотрят по-другому.

– Как по-другому?

Кити старалась смотреть на Алексея гневно и повелевающе, но его лёгкая улыбка, трепещущая, словно плавник золотой рыбки, сводила на нет все её усилия. Взгляд Щербацкой был жалким, капризным и умоляющим.

– Послушай, Кити, я не понимаю, в чём проблема? Здесь масса мужчин и женщин, которые друг друга знают. Ты со мной пришла впервые, конечно, тебя разглядывают, что в этом необычного? А потом, если бы ты не хотела, чтобы на тебя смотрели, – зачем тогда красилась, причёсывалась, зачем так… – Левин замялся, оглядывая Кити с головы до ног и подбирая слова, – так откровенно одевалась?

«Но это же всё только для тебя!» – прокричал внутренний голос Кити, однако что-либо произнести вслух она не решилась. «Он считает меня шлюхой! Он обращается со мной как с проституткой! И все вокруг, наверное, так думают». Она фыркнула и отвернулась, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать.

– Отвези меня домой! – Щербацкая старалась говорить жёстко, не глядя на Левина.

– Я не хочу сейчас уходить. Если хочешь, я вызову тебе такси. Хорошо? – и Левин достал телефон.

Кити закусила губу и вытаращила глаза, чтобы не дать слезе скатиться.

Левин поговорил по телефону и записал на салфетке номер машины.

– Белое «Вольво», номер 264, минут через двадцать, – он положил перед Кити салфетку, потом порылся в кошельке и вынул пятьсот рублей. – Вот. Это на такси. Ну пока. Было приятно провести время.

Кити хотела отказаться, хотела бросить ему обратно его деньги, но Левин уже отошёл в сторону. Можно было, конечно, оставить деньги просто на столе, но тогда их возьмет официантка, а Алексей всё равно не увидит, что Кити их оставила. Щербацкая сидела как кукла, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Взгляды окружающих впились в её кожу, словно миллионы осколков стекла. Она чувствовала, что все вокруг над ней прикалываются, просто еле-еле сдерживают хохот. Ещё Кити стало ужасно стыдно за своё шибанутое поведение. Эти дурацкие ломания, кривляния – Левин ведь не знал, как ей страшно! Как она боится сделать или сказать что-нибудь не так! И действительно, зачем было наряжаться в такое платье? И каким тоном она разговаривала? Конечно, она нравится Левину, но всё-таки он на двадцать лет старше, он богатый, он мужчина, в конце концов. Щербацкая осторожно, стараясь, чтобы никто не заметил, положила деньги в сумку. Встала и пошла к выходу, стараясь ступать как можно тише.

– Куда крадетесь? – неожиданно гавкнул ей в ухо чей-то весёлый голос.

От испуга Кити припустила к выходу так, что едва не растянулась, зацепившись каблуком за маленький порожек.

Она вышла из клуба, хотела закурить сигарету, но потом подумала, что так она будет похожа на проститутку. Возле клуба, в короткой-короткой юбке, курит. Она старалась находиться как можно ближе к охране и постоянно нервно поглядывала на часы, стараясь выглядеть как можно более спокойной и уверенной. Охранники замолчали и исподтишка поглядывали на неё.

– Вы кого-нибудь ждёте? – спросил один из них, на вид самый наглый. Кити оскорбилась самим фактом того, что он обратился к ней с вопросом.

– Такси, – холодно ответила она. Потом сделала несколько маленьких шажков в сторону и остановилась. Возле охраны ей было и стыдно, и спокойно, а за кругом искусственного яркого света, очерчивающего ослепительный круг возле дверей клуба, начиналась ночь – опасная, одинокая, невыносимая. Кити мялась, балансировала на самом краю светового поля, дрожа от внутреннего холода, в то время как лицо её горело от стыда, обиды, гнева и бог знает чего ещё.

[+++]

Кити зашла в ванную, натянула халат и поплелась на кухню. В кофеварке пусто, а возиться с ней неохота. Щербацкая включила телевизор и щёлкнула кнопкой чайника. MTV было скучным – одни приветы да поздравления, одно и то же, но по остальным каналам вообще тоска. Дурное старое кино непонятно про что, убогие детские передачи, новости, реклама, сериалы. Пятнадцать каналов, и по всем отстой! Реклама, пожалуй, самое интересное. Хотя бы ярко.

Раздался звонок в дверь.

«Чёрт! Каренина, что ли, припёрлась? Достала, блин!» Кити пошла открывать.

– Привет! – Аня прошла в квартиру.

– Хай, – ответила Кити. – Ну, как дела?

– Да так… А ты чего делаешь?

– Только встала. Вчера были в одном клубе. В таком, для своих. Сегодня что-то хреново.

– Перепила, что ли? – деланно рассмеялась Аня, плюхаясь на кухонный диван.

Щербацкая посмотрела на неё кисло-презрительным взглядом и повертела пальцем у виска.

– Ты чё, как, в своём уме? «Перепила»… Это ж надо такое сказать… Кофе будешь?

– Давай, а печенье какое-нибудь есть? – Ане чудовищно хотелось есть.

– Не знаю, я его не ем. Ща у родичей гляну, – Кити открыла створку шкафа. – На! – она кинула на стол пакет с шоколадным печеньем.

– А масло или варенье дашь? – Аня принялась развязывать пакет.

– Слушай, Каренина, может, для тебя начинать дверные проёмы расширять? Печенье, масло, варенье, может, тебе ещё и сахар в кофе положить? – Кити впала в состояние тотального занудства.

Аня осеклась, посмотрела на пакет с печеньем, и голод взял своё.

– Да, и сахар в кофе положи, пожалуйста. Я вот сейчас буду есть – а ты смотреть. Мне можно, я же не модель, – Аня преданно воззрилась на Кити и захлопала ресницами.

Кити поставила перед ней маслёнку и банку с джемом.

– Это уж точно, – сочувственно вздохнула она, не глядя на подругу.

Аня принялась намазывать шоколадные печенины маслом и джемом, быстро их жевать, запивая кофе и чавкая.

– Вкусно! – поведала она Щербацкой, размешивая в чашке третью ложку сахара.

– Не может быть! – презрительно фыркнула та.

Аня ела, Щербацкая смотрела телевизор – и обеим почему-то становилось легче. Кити не тяготилась впечатлением от вчерашнего вечера, а Каренина не думала о своей матери.

– Внимание всем, кто хочет попробовать свои силы в шоу-бизнесе! Слава подстерегает тебя на каждом шагу! Клаудию Шиффер нашли на дискотеке в Дюссельдорфе, многие звёзды пришли в шоу-бизнес, не имея ни малейшего представления о музыке… – на MTV началась реклама, быстро замелькали кадры, показывали звёзд, которые, по всей видимости, пришли в шоу-бизнес с улицы. – 12 июля в одном из самых продвинутых клубов Питера пройдёт набор в новый шоу-проект…

Аня перестала жевать и навострила уши. Внезапно её осенило – это же шанс! Это реально её шанс! Она слушала, стараясь запомнить каждое слово, телефон, адрес, даты. Всё происшедшее за сегодняшний день внезапно отодвинулось на второй план.

Они посидели с Кити ещё пару-тройку часов, полистали журнал, поглядели фильм на кассете и совершенно забыли о своих невзгодах, ни одним словом о них так и не обменявшись. Всё это время Аня обдумывала услышанное по телеку. Ей представлялось, как она выходит на сцену, и стадион взрывается оглушительным рёвом, представлялось, что по MTV крутят её клипы, как она записывает альбом… Аня расплылась в довольной улыбке, представив, как будет беситься Кити. Правда, Каренина тут же испугалась – а вдруг Щербацкая тоже пойдёт на этот просмотр? Нет… Вроде даже не вспоминает. Окончательно Ане так и не удалось успокоиться.

Вернувшись домой, Аня решила отныне действовать решительно, стать хозяйкой своей жизни. Сколько можно зависеть от матери? Сколько можно терпеть её истерики и скандалы?

Аня пошла в комнату и взяла с полки книгу Анненского «Сила в тебе». Потом заперлась на кухне и начала читать. Она читала до темноты, пока все не легли спать. Глаза болели, перед ними бегали зелёные точки. Дочитав до конца, она почувствовала себя совершенно измученной и уставшей, как после целого дня мытья школьных окон. Она вышла в коридор и прислушалась. Тишина. Похоже, что все спят.

Аня достала из-под кухонного уголка свой дневник и начала писать.

2.07.20… г.

Привет, дневник!

На мою мамашу-феминистку стало противно смотреть. Я решила, что теперь моя единственная цель в жизни – уйти от неё и никогда больше не видеть никого из моих родных. Изо всех сил стараюсь не думать о том, что нашла у неё под кроватью.

Поэтому у меня в жизни настал новый период. Я решила, что буду всё делать, как лучше для меня. Один мужик-психолог написал, что надо верить в себя. Он говорит: «Если вы неудачник – смиритесь с этим и устройте себе похороны. Похороните себя-неудачника и родитесь счастливым. Измените свою внешность, станьте уверенным человеком, который может всего добиться сам и добивается. Для него в мире нет трудностей, а есть только возможности». Когда я это прочитала – у меня внутри всё перевернулось! Я мысленно похоронила себя в лесополосе. Ясно представила, как вбиваю в землю крестик, на нём написано «Анна Каренина. Неудачница. 1984-20…» Я составила себе такой жизненный план:

1. Начать осенью учиться, закончить следующий год хорошо. Именно хорошо, без троек, а не на отлично (Анненский пишет, что ставить себе заведомо нереальные цели не нужно, чтобы не разочаровываться потом).

2. Познакомиться с какой-нибудь действительно продвинутой компанией, найти там себе перспективного парня. Правильного, чтобы учился, цель в жизни имел, из хорошей семьи и т. д.

3. Похудеть хотя бы до 42-го размера (лучше до 40-го, но это нереальная цель – ха-ха!).

4. Придумать, куда идти учиться дальше. Мать говорит, что надо идти учиться на бухгалтера. К нам в школу приходили какие-то люди из колледжа. Говорили, что если поступать после 11-го класса к ним, то учиться два года, а потом можно в институт сразу на третий курс пойти. На бухгалтера у них надо сдать математику, английский и сочинение. Плюс ещё какие-то тесты на интеллект, но это на приём не влияет. Короче, если я подтяну за год матеру, инглиш-русиш и литру – то, может, и поступлю. И не буду никого слушать. Решено, подтягиваюсь и поступаю в колледж.

5. Заняться чем-то творческим и интересным. Сегодня по телеку объявили, что набирается новая девчоночья группа – основной состав, бэк-вокал и подтанцовка! Хоть куда-нибудь, но я прорвусь. Это дело всей моей жизни! Жизни и смерти! Я добьюсь успеха! Добьюсь! Я могу, я супер, я сильная! Главное верить, что всё получится!

Кстати, мать сегодня меня просто убила. Прикатилась на своей телеге и говорит, что, мол, нашла решение проблемы, на что покупать мне новую одежду. Короче, выяснилось, это она решила меня устроить на работу официанткой в новое кафе, что открывается через две улицы. Бред! Какая из меня официантка? Платят пятьдесят рублей в день! Полторы тысячи в месяц. На эти деньги даже сумки нормальной не купишь! И вставать каждый день в девять! К полдесятому на работу и работаешь «до последнего клиента»! Удружила мне мамочка, конечно! Помогла, блин!

Кстати, она всё время язвит на тему, что не может на панели подрабатывать. Теперь до меня допёрло – может, она это говорит с сожалением? Ха-ха!!

Я считаю так – чем вкалывать за гроши на кого-то, лучше вообще не работать. Интересно, хозяева этого кафе себе тоже по пятьдесят рублей оставляют в день? Вот сами пусть у себя и работают.

Теперь о личном. Ума не приложу, что Вронский нашёл в Кити? Сам же её дразнил всю дорогу «Мисс Освенцим», или «Мисс Бухенвальд», или «Катька-ёжка костяные ножки». Зато теперь прохода ей не даёт, звонит, записки пишет. Хамит ей, а у самого в глазах такая… Боль, наверное. Дурак – ему никогда с Кити не гулять. У него ведь никогда ничего не выйдет. И через десять лет будет так же слоняться с друзьями по двору или по дешёвым клубам. Но с другой стороны – Кити та ещё стерва! Видит, что Вронский страдает, с ума сходит, любит её как не знаю кто. Могла бы ему прямо сказать раз и навсегда, что ей на него плевать, что никогда в жизни ему ничего не светит. А то ведёт себя так, как будто у него есть какая-то надежда. Мне иногда кажется, что она специально его мучает, что ей приятно, что самый-самый парень в нашей школе весь у её ног. Мужиков-то её ведь никто не видит, а Вронского знают все.

Для всего деньги нужны. Вот мать говорит, что любовь не купишь. Ещё как купишь! Будет много денег, можно за собой следить, одеваться, по всяким салонам красоты ходить, отдыхать ездить, загорать на море каждый год – станешь такая вся холёная, одетая, так и начнут «все направо-налево падать и сами собой в штабеля укладываться». Хочется взять и матери в лицо залепить, что всё можно купить: и здоровье, и любовь – всё на свете! Были бы у неё деньги, не нужны были бы вибраторы. Вызвала бы мальчиков из эскорт-услуг и… развлекайся сколько влезет! У нас ничего нет, потому что денег нет. И выгляжу я как последнее чмо только потому, что у нас денег нет. Но скоро это изменится. Я чувствую, что скоро всё будет совсем по-другому.

Но что-то внутри подсказывало Ане, что не за тряпки, портфолио и внимание Вронского она ненавидит свою лучшую подругу Кити Щербацкую, а за то, что не может послать её, не может прекратить ходить к ней, не может прекратить сидеть с ней за одной партой! Ведь всё это делается в надежде, что когда-нибудь Кити возьмёт её с собой на крутую вечерину, где она, Аня, сможет наконец подцепить себе нормального мужика!

Каренина сосредоточилась на этой мысли и вдруг расплакалась, подумав о том, что даже если Кити и пригласит её куда-нибудь, она всё равно не сможет пойти. Не сможет, потому что ей элементарно нечего надеть! Потому что нет у неё ни платья, ни нормальной обуви, ни украшений, ни очков, ни мобильного телефона, ни сумочки! Кроме затёртых позорных шмоток из секонд-хенда – ни хрена нет!

Аня рыдала, кусая губы и задыхаясь от ненависти к собственной семье – к нищему брату, к безногой матери, спящей с ней в одной комнате, к себе самой – не вышедшей ростом. Постепенно вся Анина ненависть сконцентрировалась на матери, которая не смогла подцепить нормального высокого мужика! Всего метр шестьдесят три дочка вышла – каракатица какая-то! Аня плакала и плакала. Господи! Если бы всю её ненависть к матери можно было превратить в деньги! Как богата и счастлива стала бы семья Карениных-Облонских!

За окном начинало светать.

[+++]

Утром у Ани было много дел. Перво-наперво надо пойти в новое кафе на соседней улице, где требовались официантки, чтобы попытаться получить это «сказочное место». Иначе мать её убьёт. А в три часа ОНО!!! Заветный просмотр девушек в поп-группу. Аня так часто и много представляла себе, как выходит на сцену и начинает петь суперхит, от которого целый стадион взрывается рёвом, что была практически уверена в том, что её выберут, а все эти утренние походы так, на всякий случай. Если ей откажут, то уже через месяц узнают, какими были дураками. По телеку будут говорить: «Если бы в тот день Анну Каренину, солистку суперпопулярной группы „Pukin disco“, взяли на работу в захудалое кафе официанткой, то мир бы лишился одной из самых ярких поп-див нашего времени». А тем же вечером Аня изящно и небрежно преподнесет эту сногсшибательную новость Кити на день рождения – вместе с подарком. Ха-ха! То-то у Щербацкой вытянется её лошадиная рожа!

Аня принялась придирчиво разглядывать себя в зеркале. Сначала лицо: правильной овальной формы, круглые скулы. Ох уж эти круглые скулы! Из-за них её лицо приобретает выражение деревенской дуньки! Ну почему у неё нет таких прекрасных острых скул и ввалившихся щёк, как у Карениной-старшей? Аня даже курить начала в надежде, что у неё провалятся щёки, но увы! Кожа оставалась гладкой, как светлый розовый персик. Ещё Карениной-младшей не нравились её губы, казавшиеся ей напрочь лишенными индивидуальности. Аниным идеалом – манящим и недостижимым – были губы Марлен Дитрих – арийские, чётко очерченные, строгие – губы вампира… На худой конец Каренину бы устроили толстые негритянские губы Наоми Кэмпбелл – сама чувственность. Однако, к великому тинейджерскому расстройству, природа, то бишь предки, пожаловала Аню всего лишь округлыми пухлыми красными губками, которые никак не выделялись на лице без толстой коричневой подводки и красной помады.

Теперь глаза. Н-да… Ужасно! Карие, обычные карие глаза – не огромные, блестящие, обрамлённые густыми длинными ресницами глазищи Сальмы Хайек, не маленькие пронзительные жестокие глазки Дрю Бэрримор, не стеклянные, светящиеся внутренним безумием глаза Вайноны Райдер, нет – простые, обычные, нормального разреза, без всякого там «миндаля» или же «бусинок».

Ещё меньше очков было у шеи – короткая и толстая. Вот у Щербацкой действительно красивая шея – длинная, с чётко выделяющимися мышцами и позвонками. Словно у суперпородистой борзой. Каких только украшений не фотографировали на шее Щербацкой! Она всем хвасталась, что надевала колье за сто тысяч долларов. Дрянь!

Но одна деталь в теле Карениной была, по её мнению, действительно идеальна – это грудь. Каренина где-то читала, что грудь должна помещаться в ладони. Вот её грудь именно такая. Аккуратная, крепкая, второго размера – не большая и не маленькая, идеальной формы, с небольшими, ярко окрашенными сосками. Аня могла любоваться своей грудью часами, часто мечтала о том времени, когда все смогут ходить «топлесс». Но, собственно, на этом моменте восхищение и заканчивалось. Сразу под грудью начинался дряблый мягкий живот без единого кубика, вообще без всякого намека на мышцы, вдобавок по этому животу ещё и бежала полоска из черных волосков. Аня ужасно стеснялась этих волосков, но сбрить их не решалась, потому что слышала, что после этого волосы будут расти ещё гуще. Лазерное удаление волос, рекламу которого Аня каждый раз смотрела по телевизору с выражением голодной собаки, глядящей на прилавок мясного магазина, казалось чем-то недостижимым, видимым, но нереальным – эдакий косметологический мираж.

Но подлинный кошмар – это, конечно, ноги! Так как Аня маленького роста, ноги у неё, естественно, тоже короткие – сантиметров восемьдесят-восемьдесят пять. И эти вот самые ноги к тому же ещё пухлые, какие-то младенческие, мягкие, будто вообще без мышц! Идеально ровные и гладкие, как два столбика из слоновой кости! Без требуемых «трёх дырок», когда ноги поставлены вместе, стопа к стопе: первая – просвет между лодыжками, вторая – между икрами и коленями, третья – между ляжками. Нет! Ноги Карениной плотно соприкасались друг с другом, создавая ощущение, что их обладательница толстая корова. Хотя она совсем не толстая! У них в школе недавно был медосмотр – Аня при росте 163 см весит всего пятьдесят один килограмм, а все остальные по пятьдесят три-пятьдесят пять. Хотя… Щербацкая весит сорок восемь при росте 180…

Стоя перед зеркалом, Аня в который раз решила, что не будет ничего есть, пока не влезет в 38-й размер.

Однако нужно ещё, наверное, какие-нибудь феньки одеть для просмотра, костяные бусы, может?…

Аня постаралась одеться так, чтобы выглядеть как можно более продвинутой, чтобы заношенные, застиранные секонд-хендовские шмотки выглядели как нечто из заоблачно высокой моды. Широкие брюки с карманами и маленькая белая майка, под которую Каренина-младшая, думая о трёхчасовом смотре, не надела бюстгальтер. Её треугольные груди с торчащими тёмными сосками ясно очерчивались под белой полиэстеровой тканью. «Очень сексуально!» – подумала Аня.

– Это что такое? – раздался разгневанно-изумлённый голос за её спиной. Мать проснулась и сидела на кровати, с яростью глядя на наряд дочери в зеркало. – Ты что, с ума сбрендила так одеваться! Все сиськи видно! Да ты трёх метров по городу не пройдёшь! В машину затолкают, и привет! Изнасилуют, изуродуют и бросят где-нибудь в лесу! Аня, ну ты головой-то думай хоть немного! Ты же на работу идёшь устраиваться, а не в бордель!

– Ну, мам! – виновато пыталась оправдываться Каренина-младшая. – А что мне ещё надеть?

– Возьми у меня что-нибудь, – сделала круглые глаза мамаша. – Ну хоть костюм мой чёрный!

– Мама! Ну он же мне будет велик размеров на десять! – обиженно запротестовала Аня, в её голосе слышались нотки отчаяния. Она понимала, что придётся переодеться, но всё же надеялась, что удастся отстоять возможность надеть что-то из собственных вещей.

– Ну да! Что я, такая же жирная, как Долли? Скажешь тоже!

– Мама! Но он…

– Что?

– Он уродский, – тихо выдавила из себя Аня.

Каренина-старшая отвернулась к стене, потёрла лоб рукой.

– Уродский… Что ж, извини. У меня больше ничего нет, кроме уродского костюма! – Каренина-старшая постепенно повышала голос. – У меня нет возможности одеть тебя!! А знаешь, почему?! Знаешь?!!!

– Знаю, – еле слышно пробормотала Аня, глядя в пол и с трудом сдерживая слёзы.

– Ни хрена ты не знаешь! Потому что я инвалид! Потому что у меня нет ног!! По милости твоего отца у меня нет ног!!! И я не могу выйти на панель, чтобы заработать тебе на тряпки! Не могу, уж прости меня, пожалуйста!!! – из глаз Карениной-старшей брызнули слёзы.

– Мам, ну что ты! Я же ничего не говорю, что ты не можешь… Я хожу в чем есть… – изо всех сил старалась оправдаться Аня.

– Конечно! В чем есть! Чтобы все видели, что мы нищие! Чтобы говорили: а у Карениной дочь-малолетка на панель ходит! Да?! Так, что ли?!

– Да ну, мам, на какую панель?! – Аня уже перестала понимать логику материнской реакции.

– На какую?! Ты посмотри на себя! Шлюха малолетняя! Все сиськи наружу! Волосы как у пугала в разные стороны! Рот до ушей намалёван! Трусы все сзади просвечивают! Ну проститутка ни дать ни взять! Форменная проститутка! Может, ты действительно идешь на трассу деньги зарабатывать, а мне, старой дуре, лапшу на уши вешаешь? – глаза Карениной-старшей сузились. – Аня, запомни, телом мужика надолго увлечь нельзя! Шлюхой быть нельзя! Надо себя уважать! Надо честно, мозгами пробиваться, дело своё заводить! Вот как Мадонна!

Аня почувствовала жгучий стыд, что не оправдывает материнских надежд и не может немедленно открыть собственное дело. Даже представления не имеет, как это делается. Потом в голове мелькнула светлая мысль сказать матери о просмотре в поп-группу. Как Мадонна!

– Мам, я сегодня иду в поп-группу записываться… – тихо сказала она.

– Что?!!! – Каренина сбросила одеяло и повернула к дочери обрубки ног. – Куда ты идёшь?!!!

– На просмотр, – жалобно и еле слышно проговорила Аня, – для новой группы девочек…

– Каких девочек?! Ты в своём уме, дурища?! На просмотр! У тебя что, музыкальное образование есть?

– Но Мадонна… – попыталась робко защищаться Аня.

– Мадонна в танцевальной школе училась! Работала гардеробщицей, ничего не жрала и все деньги отдавала за уроки вокала! Она в группах пела!

– Ну и я…

– Ты в своём уме, Аня? – мать повертела пальцем у виска. – Ты чего с Мадонной-то сравниваешься? Совсем крыша поехала?

Карениной-младшей вдруг со всей ясностью стала очевидна нелепость её затеи. Действительно, да как она могла помыслить, что её, коротышку, выберут из сотен претенденток! Она же нот не знает! Кроме тупого перетаптывания с ноги на ногу, танцевать ничего не умеет! Господи, какая же она всё-таки дура!

– Мама! Мамочка! Родная! Прости! – Аня кинулась перед матерью на колени, покрывая поцелуями её морщинистые руки и сотрясаясь от чудовищных рыданий.

– Какая же ты у меня ещё глупая… – примирительно сказала мать, поглаживая её по голове. – Так, тебе во сколько в кафе надо быть? – вдруг деловито спросила Каренина-старшая, словно только сейчас вспомнив о времени.

– В одиннадцать, – тихо всхлипывая, ответила Аня.

– В одиннадцать?! Так чего ты тут нюни распускаешь?! Давай быстро умывайся, причёсывайся, а я тебе пока одежду нормальную подберу. – Мать энергично пододвинула к себе инвалидное кресло и с удивительной ловкостью перелезла в него с кровати.

Аня поплелась в ванную, с опаской оглядываясь, глаза защипало от раскисшей туши. Внутри грызло какое-то сомнение. Что-то здесь не так, что-то здесь неправильно! А с другой стороны, ну что она им скажет на этом прослушивании? Выйдет дура-дурой и будет стоять! Она ведь даже ни одного стиха наизусть не знает, а там не стихи, там петь надо, танцевать… Тьфу! Как можно было быть такой идиоткой! И у Карениной-младшей по щекам снова потекли слёзы. Смыв с себя всю косметику, которую перед этим так старательно накладывала, Аня тщательно убрала назад волосы, пригладив их водой.

Когда она вернулась в комнату, то застыла на пороге, остолбенев от увиденного. Мать с сияющим лицом сидела в своём инвалидном кресле возле Аниной кровати, на которой был заботливо разложен тёмно-коричневый в белый цветочек костюм из тонкого трикотажа, застиранного до обильных катышков. Костюм представлял из себя бесформенный пиджак дизайна времён царя Гороха с рукавами «летучая мышь», расширяющийся в талии наподобие мужской ветровки, внизу на широкой резинке и с двумя большими накладными карманами где-то под грудью. Длинная юбка с разрезом спереди венчала сию картину одёжного абсурда. Рядом Каренина-старшая положила затёртую сатиновую блузку на кнопках, где на уровне груди отчётливо выделялись две нашитые широкие полосы из плащёвки – красная и синяя.

– Мам, мне это все велико, – чуть слышно выдохнула Аня.

Представив, что вот в этом ей сейчас надо будет выйти на улицу, перейти через двор школы, где, несмотря на каникулы, вечно толкутся одноклассники или кто-то из параллельных классов, и войти в новое, чистое, сверкающее стеклом и хромом кафе, Каренина-младшая заледенела. У неё отнялись руки и ноги, а на язык как будто кусок сухого льда положили.

– А мы пояс наденем! – с живым непобедимым оптимизмом заявила Каренина-старшая, извлекая из недр шкафа широкий ремень из ярко-красного лакированного кожзаменителя с огромной пластмассовой пряжкой.

Аня, впав в состояние шока, покорно позволила матери одевать себя, поднимая и опуская руки, влезая в юбку.

– Да шевелись ты! Как неживая! Опоздаешь ведь! – суетилась вокруг мать.

Аня молча глядела перед собой стеклянными невидящими глазами. В голове навязчиво вертелось, что лучше умереть, чем сейчас в таком виде выйти на улицу.

– Ну вот, совсем другое дело! – радостно сообщила Каренина-старшая, разворачивая к Ане зеркало шкафа. – Сразу видно, приличная девочка, а не какая-нибудь прошмондовка!

Каренина-младшая подняла глаза и перестала дышать вовсе. Юбка костюма, перехваченная в талии ярко-красным широченным кушаком, смотрелась на ней как расклешенная, но почему-то с разрезом спереди. Пиджак с закатанными рукавами был велик до такой степени, что линия плечиков находилась где-то в области Аниных локтей, а полы пиджака доходили до середины бёдер. Белая сатиновая блузка торчала колом, синяя полоска под грудью на коричневом фоне костюма невозможно лезла в глаза. Аня непроизвольно закрыла лицо руками.

– Не нравится? – голос матери прозвучал искренне огорченно.

– Немного длинновато, кажется, – отчаянно покраснев, пробормотала Аня.

– Так ещё бы! Мать у тебя высокая была, статная! Родись я лет на тридцать позже да слушай родителей в молодости, была бы сейчас модель, круче, чем твоя Щербацкая! – не без гордости заявила Каренина-старшая, весело постукав друг об друга обрубками ног. – Конечно, тебе немного длинновато… Ты ведь… Ты ростом в отца! – мать вынесла дочери приговор, но постаралась быстро сгладить свою неловкость. – Но выглядит совсем неплохо! На мне была бы французская длина – это ровно до середины колена, а на тебе… На тебе нормальное макси.

– О-о-очень… хорошо, мам, – с трудом выдавила Аня, заикаясь и сдерживая подкатившие к горлу слёзы.

– Вот и умница!

Каренина-младшая, ступая как в бреду, взяла рюкзак и вышла в коридор.

– Давай! Покажи им всем! – крикнула мамаша вслед веселым бодрым голосом.

– Пока, мам, – машинально пролепетала Аня.

Тут открылась дверь комнаты Стивы и Долли. Брат, в одних семейных трусах, стоял на пороге, с усилием протирая глаза. Увидев сестру, икнул, некоторое время остолбенело на неё смотрел, а потом изрёк:

– Анька, ты чего так вырядилась? Милостыню в метро собираешься просить? «Люди добрые, сами мы не местные…» – издевательски заблеял Стива, тряся головой и протягивая скрюченную руку.

– Заткнись, болван! – прикрикнула на него мать, выкатившись из своей комнаты. – Она не мужиков идёт снимать, а на работу устраиваться!

– А… – протянул Стива. – Пугалом?

– Идиот! Вот идиот! Весь в… – мать замялась. Стива был добрачным ребёнком и носил её девичью фамилию – Облонский. – Сам-то уже когда начнёшь на жизнь зарабатывать, а?

– Ну чего ты, мам! – воскликнул, закрываясь руками, Стива, которого упрёк матери задел за самое больное место – за кошелёк.

Долли высунулась из комнаты и тоже офигела, увидев Аню.

– Ань, может, тебе платье моё надеть? – запинаясь, спросила она, когда вновь обрела дар речи. – То чёрное, в обтяжку? Помнишь?

– Ага! Это тебе оно в обтяжку, а Анька в нём будет как Марфа с коромыслом в сарафане! Ты же три её! – злорадно отвесила Каренина-старшая невестке.