Текст книги "Аня Каренина"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– А так она как нищенка профессиональная! – взвизгнула Долли, сильно покраснев.

Стива захлопнул дверь. Дарья взглянула на мужа. Тот покрылся красными пятнами и нервно сжимал кулаки.

– Стёпа, ты чего? – испуганно насторожилась Долли. Опыт показывал, что в такие минуты ей может влететь за всё что угодно – нестёртую пыль, излишнюю полноту, фразу, опрометчиво брошенную соседке год назад…

– Чего она ко мне привязалась?! – выпалил Стива сдавленным высоким голосом, типа взвизгнул шёпотом. – Может, у меня нервная болезнь!

– Ты о чём? – Долли вытаращила глаза и недоумённо ими захлопала. – Какая нервная болезнь?

– Трудофобия! Почему я должен вкалывать за копейки на какого-то лоха? Меня лично от этого тошнит!

– Ах тошнит тебя! А меня, думаешь, не тошнит одной всё тянуть?!

Прислушиваясь к звукам скандала, разразившегося в комнате Облонских, Анна Аркадьевна вздохнула, потёрла руки и немного успокоилась. Может, у Аньки мозговая масса и уляжется на место.

– Это ж надо было придумать! – фыркнула она, перебираясь с кресла на свой «домашний скейт». Так называл Стива четырёхколесную доску, использовавшуюся родительницей для домашних передвижений. – Как ей только в голову могло такое прийти? Это всё дрянь Щербацкая… Надо запретить Аньке к этой шлюхе бегать, подцепит ещё от неё сифилис бытовой, а мы потом отдувайся. А что, если?…

Анна Аркадьевна внезапно пришла в ужас: а что, если Анька уже что-нибудь подцепила от Щербацкой и они все этим заразились?!

– Эй! – стукнула она в дверь комнаты Облонских, откуда доносился мат-перемат и грохот пинаемой мебе– ли. – Хватит орать!

– Тебе чего?! – высунулся красный и потный Стива. Одной рукой он держался за расцарапанную щёку.

– Ты знаешь, какие первые признаки у сифилиса? – озабоченно спросила Каренина-старшая.

– Что? – Долли, приподнявшись на цыпочки, выглянула через плечо мужа.

– Вы знаете, какие у сифилиса первые признаки? – сердито повторила свой вопрос Анна Аркадьевна и деловито насупилась.

Раскрасневшаяся Дарья хихикнула.

– А тебе зачем? – глумливая улыбка поползла и по лицу Стивы.

– Да ну вас на хрен! – завопила Каренина-старшая, поворачивая свой «домашний скейт». – Никогда ни фига не знаете, не думаете ни о чём, кроме денег! Идиоты!

– А чё нам, о сифилисе вашем думать, что ли? – пробурчала Долли.

– Да, – вторил ей Стива, – встанем вот так с утра пораньше и сразу давай вспоминать, какие же у сифилиса первичные признаки? Достала, блин…

О, Вронский…

Аня кинулась вон из квартиры, задыхаясь от душивших её слёз. Добежала до лифта и нажала кнопку, вся покрывшись испариной от страха, что её увидит кто-нибудь из соседей, затем осторожно, стараясь не хлопать дверьми, вышла на лестницу, спустилась на несколько этажей ниже, вытащила пачку сигарет из рюкзака, который бросила затем на ступеньки, и села на него, чтобы не запачкать юбку, затянулась, а потом горько-горько заплакала. А вечером ещё хренов день рождения Кити!

Каренина-младшая поплакала минут двадцать. Потом принялась лихорадочно обдумывать своё положение. Кити жила тремя этажами ниже. Нужно зайти и попросить у неё какие-нибудь штаны и майку! Аня покраснела от предстоящего унижения, но делать нечего. Однако куда деть тот ужас, который на ней? Подумав ещё немного, Каренина-младшая достала из рюкзака полиэтиленовый пакет и принялась раздеваться. Оставшись в одних босоножках и сатиновой блузке, она спустилась до Кити. Теперь куда спрятать этот мешок? Аня огляделась вокруг и засунула его за мусоропровод. «Главное не забыть на обратном пути переодеться!» – сказала она себе и позвонила в дверь Кити.

Через некоторое время в коридоре послышалось шарканье тапок. Аня поморщилась, представив себе длинные стройные загорелые ноги Кити в голубых тапках-собачках. Дверь открылась, и Каренина увидела заплаканное лицо своей подруги, но внимание её привлекло другое – светло-голубой лёгкий махровый халат с капюшоном, спереди застегивавшийся на молнию и перетягивающийся на талии узенькой кулиской. Аня некоторое время молчала, созерцая домашний наряд Щербацкой, даже забыла, зачем пришла.

– Кити! С днём рождения! Но всё остальное вечером, – Аня насупилась.

Внезапно лицо Щербацкой сморщилось, как урюк, губы затряслись, и она разревелась, обхватив Аню за шею, правда, Кити пришлось сильно наклониться, чтобы поплакать подруге в плечо.

– Аня! Такой кошмар!

– Что случилось? – спросила та, изо всех сил стараясь не выдать любопытного волнения-предвкушения приятной новости.

– Никто не придёт!

– Никто? – Аня почувствовала облегчение.

Может, всё отменится? Не нужно ничего искать Кити. О! Какое это мучение – выискивать дешёвый и оригинальный подарок, заведомо зная, что Щербацкая скривит губы и скажет: «Миленько», или «живенько», или «свеженько» – поставит на полку повыше, а через десять минут забудет. Что ей сторублёвый подарок? А Карениной из-за этого подарка неделю не покупать себе сигарет!

– Да! Только ты не отказалась! А все остальные… – всхлипывание, – позвонили один за другим и сказали, что не могут! – и Кити снова затряслась в рыданиях. – Это потому, что дрянь Варвара празднует со мной в один день! Она специально! И все пойдут к ней! Дуры! Это они из-за Вронского-идиота! Я же его не приглашала!

Аня, скосив глаза на рыдающую у неё на плече подругу, тихонько ухмыльнулась.

– Да? Ну и хрен с ними! Отпразднуем вдвоем, посидим, выпьем… – Каренина-младшая погладила подругу по спине.

Щербацкая перестала плакать, отстранилась, лицо её отразило напряженную работу мысли, а потом, держа Аню за плечи, изрекла:

– Точно! Мы с тобой устроим собственную вечерину! Пошли эти все курицы! И ещё, знаешь… – Кити заговорщицки поднесла палец к губам: – Я позвоню Вронскому и дам ему понять, что если он придёт, то может потом рассчитывать на кое-что, – Щербацкая сделала акцент на слове «кое-что».

– Думаешь, поведётся? – Аня постаралась сказать это с максимальным недоверием, чувствуя внутри жгучее желание послать Кити, но, будучи в одной сатиновой блузке и нуждаясь в одежде, сделать такой выпад было бы, мягко говоря, некстати.

– А куда он денется?!

– Ты что, прямо позвонишь и попросишь? – спросила Аня, уже представляя себе, как разрыдается Кити, когда Вронский её пошлёт. А он непременно пошлёт, как только Щербацкая сама попросит его прийти! Такой уж характер, ничего не поделаешь. Или скажет, что придёт, а сам отправится к Варваре, где будет всем трепать, что Кити сама умоляла Алексея осчастливить её своим визитом. – Хотя, я думаю, ничего такого в этом нет. Позвони, конечно, – Аня согласно закивала.

– Нет уж! Я не буду сама звонить с предложениями! Ты что? Я таких мужиков, как он, знаю! – заявила семнадцатилетняя Кити шестнадцатилетней Ане. – Пока им не дают, они как мухи липнут, а как только поддашься, сразу выкобениваться начинают.

Каренина ощутила лёгкую досаду. Похоже, что Кити не такая уж и дура, хоть и модель.

– А что же тогда делать?

– Одеваться и краситься! Вот что! Ты идёшь со мной?

– Куда?

– Как куда? В спортзал, конечно! Вронский целыми днями там околачивается.

– Я не могу… – пролепетала Аня.

– Почему? – лицо Кити помрачнело.

– Меня мать, – Аня слегка заикнулась, – меня мать послала на работу устраиваться.

– Куда? – Щербацкая скорчила недоверчиво-недовольную мину.

– Да тут, недалеко, – Каренина все больше смущалась, в горле запершило.

– Ну куда? – настаивала Кити.

У Ани жар прихлынул к груди и горлу, щёки предательски запылали. Было ужасно стыдно признаваться Щербацкой, что она собирается устраиваться официанткой.

– Да в это дурацкое кафе! – громко выпалила Каренина.

– Официанткой, что ли? – Кити заржала. – Или посудомойкой?

– Официанткой, конечно, кем же ещё! – сердито буркнула Аня.

Щербацкая пожала плечами, улыбнулась каким-то своим мыслям и пошла в комнату. Лучшая подруга поплелась за ней.

Комната Кити Щербацкой являлась музеем её жизненных побед. Здесь стоял дорогой диван, выставочный экземпляр из «Ленэкспо», подаренный одним богатым итальянцем, который пленился ногами Кити год назад во время делового визита на выставке «Дизайн и интерьер-2000»; магнитная беговая дорожка, презентованная ещё кем-то; изящный туалетный столик со множеством ящичков, на котором в беспорядке была разбросана косметика – и какая косметика! У Ани дух захватывало каждый раз, когда она видела эти россыпи помады, теней, румян, кремов, кистей, аппликаторов. Большинство этой косметики досталось Кити после показов – часть подарили, часть она украла.

– А во сколько тебе? – спросила Щербацкая, усаживаясь на кровать и манерно закуривая сигарету.

– Тебе ж не разрешают дома курить, – сказала Аня, перебирая помады, лежащие на туалетном столике.

– Это раньше не разрешали! Теперь, когда я от них финансово не завишу – они присмирели. Я вчера даже курила на кухне, – хвастливо заявила Щербацкая. – И потом я, наверное, скоро от них перееду. Мне совсем немного не хватает на квартиру, хотя, конечно, нужно ещё ремонт, и мебель, и всякое разное барахло. – Кити осеклась, увидев, что глаза подруги налились кровью, а кулаки сжались самым натуральным образом. – Так во сколько тебе надо идти?

Вот чего нельзя отнять у Кити, так это того, что она умеет снимать напряжение в разговоре быстро, незаметно, как будто одним щелчком.

– К одиннадцати.

– А чего ты в одной… – Кити замялась, подыскивая название сатиновой блузке Карениной.

– Да понимаешь, какое дело, – быстро затараторила Аня. – Мы потеряли ключ от шкафа и не можем ничего из него достать…

Щербацкая курила, прищурясь. Она-то знает, что из шкафа Карениных ничего приличного нельзя достать, даже если он нараспашку открыт. «Сейчас будет просить шмотки…»

– Я вот хотела у тебя попросить что-нибудь, – выложила Аня то, зачем пришла, и покраснела. – Но мне ничего особенного не нужно, – она тут же принялась оправдываться, – какие-нибудь джинсы и кофточку. Простые, не фирменные, – у Ани весь лоб болел от того, как она округляла и таращила глаза.

– У меня простых нет, – ответила Кити, явно наслаждаясь происходящим.

– Как нет? – остолбенела Аня, помня, что Кити модель только полтора года, а до этого у неё были совершенно обычные вещи, как у всех.

– У меня что старое было – часть мать отдала моей кузине, а часть на дачу отвезла, – Кити смотрела на подругу с еле заметной улыбкой «Драконды».

– Ну а что не жалко? – совсем покраснев, пролепетала Аня.

– Да мне не жалко! – запротестовала вдруг Кити. – Давай посмотрим.

Щербацкая отодвинула зеркальную дверь шкафа-купе и зажгла галогенную подсветку. У Карениной захватило дух. В длинном ряду, плотно прижавшись друг к другу, расположились вешалки с яркой, дорогой и – что главное – новой одеждой! Кити скользнула по плечикам рукой и вдруг полезла куда-то в самый нижний ящик. Оттуда она извлекла пару сложенных спортивных брюк и чёрный топ с белой отделкой.

– Померь! – лениво бросила она Ане.

Аня послушно натянула на себя белые спортивные брюки в облипку, слегка расклешенные снизу, и черный с белой отделкой топ. «Она в этом на физру ходит! Не могла дать что-нибудь, что в школу не таскала! Сука! Я тебе это припомню!» – подумала Аня.

– Ой как здорово, Кити! У меня такого никогда не было!

– Да-а-а, – кисло протянула Щербацкая, ожидавшая, что её вещи окажутся Карениной малы или слишком длинны. Но спортивная одежда имеет свойство терять длину, когда растягивается в ширину, поэтому вышло так, что брюки и топ сидели на Ане идеально.

– Постираешь только потом, – сердито пробурчала хозяйка «одёжной горы».

У Карениной пересеклось дыхание от мысли, что придётся нести вещи Щербацкой домой, стирать, гремя тазами, сушить на Дарьиных верёвках вместе с пелёнками! Мать же всё увидит!

– Где? – у Ани затеплилась надежда, что Кити предложит постирать у неё дома, в машине.

– У себя, конечно! Не у меня же. Ты как скажешь!

– А-а-а, хорошо, – Анино настроение упало в минус. «Ну что ж, за всё надо платить…» – со вздохом подумала она.

– Слушай, подруга… – неожиданно елейно начала Кити.

Каренина напряглась, Щербацкая её каждый раз так называет, когда хочет предложить какое-нибудь дело, за которое потом влетит, причём только Ане.

– Чего? – спросила она, заранее заупрямившись.

– А давай ты не пойдешь ни в какое кафе? Охота тебе всё лето столы тереть?

– Ну знаешь, деньги всё-таки… – попыталась защищаться Аня, но осеклась. Ей всегда было мучительно стыдно за свою нищету.

– Да какие там деньги! Копейки, а работать с утра до вечера. Да ещё всякие мудаки будут под юбку лезть!

«Кстати! Об этом мама почему-то ничего не сказала, а про группу разоралась!» – мелькнула у Ани мысль. Ещё раз взглянув на себя в зеркало, она задумалась. Внезапно её осенило. Конечно! Сейчас она скажет Кити, что пойдёт в этот спортзал помогать цеплять Вронского… Аня поморщилась при этой мысли, ну да ладно, под этим предлогом можно будет выпросить косметику – подкраситься, и фен – чтобы уложиться. После спортзала скажет, что идёт домой стирать Китины тряпки, а сама бегом на прослушивание! Там она исполнит танец, который они разучивали на физре для выступления на школьной олимпиаде, и споёт песню, под которую танец ставился! Она ведь в зубах навязла, эта песня! В ушах зазвенел голос физручки: «От слова „come on“ до „party“ – шаг крест-накрест, от слова „life“ до „stay“ – прыжок… „Come, come, come in to my life, stay with me. Nobody loves me, nobody loves me enough…“» Аня закивала головой в такт воображаемой музыке. «Я – гений!»

– А может, и правда не ходить? – Каренина скорчила брезгливую физиономию.

– Конечно!

– А ты дашь мне накраситься?

Кити вытянула губы трубочкой и растянуто прогундосила:

– Ну даже не знаю…

Аня стукнула её по голове подвернувшейся под руку мягкой игрушкой, и обе, рассмеявшись, принялись бросаться друг в друга подушками. В такие минуты Каренина забывала о своей ненависти к Кити, которая становилась прежней Катькой-Щербой, с которой они вместе лазали к мальчишкам в душевую, прогуливали уроки, думали, где достать денег на дискотеку, – до того злосчастного дня, когда Катька make’нулась моделью Кити Щербацкой. Аня подумала вдруг, что стань она певицей – и они с Катей снова окажутся наравне, снова станут лучшими, настоящими подругами, какими были в детстве, не то что сейчас. Будут у Ани нормальные мужики, не надо будет ревновать дурака Вронского к Кити. Каренина решила, что пойдёт на прослушивание во что бы то ни стало. «Я должна победить, я должна! У меня просто нет другого выхода!»

Они весело красились. Лицо Кити как-то посвежело, разрумянилось, утратило брезгливо-капризное выражение, она сама выдвигала ящики и доставала Ане лучшую косметику.

– Вот это тебе хорошо будет, в тон коже. А ещё возьми блеск – сейчас модно. Да, вот сюда его чуть-чуть… Не перебарщивай – это ведь дневной макияж, к тому же ещё и спортивный…

Когда они встали возле зеркала рядом, Аня ахнула. Из огромного зеркала Кити на неё смотрела совсем другая девушка – лёгкая, ухоженная, уверенная в себе, красивая и очень, очень сексуальная. Каренина приложила ладони к щекам, внутри неё поднялся вихрь каких-то странных противоречивых чувств, которые она не могла описать. «Мне нужно как-то выбраться из своей нищеты. Нужно одеться, нужно хорошо выглядеть для этого! Господи! Но на что же я оденусь?» От этих неразрешимых вопросов у Карениной заболела голова. Кити тоже любовалась собой. Увидев, что даже сильно похорошевшей Карениной очень далеко до неё – Щербацкой, модель успокоилась, и к ней вернулось покровительственно-благодушное настроение.

– Ой, Анька, я когда смотрю на себя в зеркало, думаю: «Господи, ну откуда, откуда же я такая красивая?!» Ты посмотри – ножки, животик! А?! Моя бы воля, я б вообще не одевалась. Ходила бы голая. Пусть все смотрят и завидуют! Я бы, знаешь, сама себя так бы хотела трахнуть, слов нет!

– Так за чем же дело? – весело спросила Аня, делая рукой движение, намекающее на мастурбацию.

Лицо Кити вдруг окаменело, а через секунду приняло привычное презрительно-брезгливое выражение.

– Онанизм?! Это, знаешь, не для меня, это вот пусть жирная корова Варвара занимается! Я если захочу потрахаться, то уж точно будет с кем. – И Кити принялась натягивать на себя изумительный ярко-голубой спортивный комбинезон, который удивительно подчеркивал нежность её смуглой кожи, совершенство тела и цвет глаз.

– Вронский точно не устоит, – буркнула Аня, собственное отражение которой разом потускнело и перестало казаться таким уж прекрасным.

– Ну да! – Кити всплеснула рукой, типа какие вообще могут быть сомнения, что хоть кто-то устоит!

– Слушай, Кити, нам нужно как-то незаметно выйти, а то ещё мать моя увидит, скандал закатит. Давай через чёрную лестницу, а?

Щербацкая брезгливо поморщилась:

– Там же вонь! Грязь!

Аня умоляюще смотрела на подругу:

– Ну, Кити, а иначе не получится!

Та некоторое время молчала, а потом капризно и крайне недовольно пробурчала:

– Ладно, пойдём по дерьму, раз ты так матери своей боишься.

Через пятнадцать минут они уже вошли в школьный спортзал – предмет немеркнущей гордости администрации. Новенькие тренажёры, боксёрские груши, гимнастические снаряды.

Подруги увидели Вронского. У Ани пересеклось дыхание. Алексей в чёрных атласных боксёрских трусах, весь блестящий от пота, молотил грушу, окруженный восхищённой стайкой восьмиклассниц. Каренина тут же залюбовалась каждым мощным отточенным движением Алексея, вздувающимися буграми его мышц. Она представила себе, как это сильное тренированное тело прижимает её к кровати…

– Не смотри туда! – прошипела Кити, дёрнув подругу за руку. – Мы его не видим.

Щербацкая медленно направилась к тренажеру для мышц груди. Села, широко раздвинув ноги, и взялась ладонями за кожаные подушечки.

– Поставь мне один блинчик, – тихонько прошептала она Карениной.

Все мужские взоры немедленно обратились к диве в ярко-голубом комбинезоне, которая лёгкими и изящными движениями качала мышцы несуществующей груди, разведя в стороны свои модельные ноги и мерно покачивая тазом в такт усилиям рук. Внимание к Вронскому ослабло. Он остановился, сделав вид, что закончил тренироваться с грушей, потому что отработал все удары. Медленно, выдержав паузу, подошёл к Щербацкой и Карениной, по залу прокатился предвкушающий гул. Сейчас что-то будет! Алексей, чувствуя, что все взгляды сейчас обращены на него, собрался и двигался уверенно, пружинисто, плавно и красиво.

– Привет! – сказал он, играя рельефными, мокрыми от пота грудными мышцами. Анины ноздри щекотал острый запах тела Вронского, она жадно вдыхала его и уже через несколько секунд ощутила, как её глаза заволакивает дрожащей полупрозрачной дымкой. Она держалась рукой за какую-то перекладину, стараясь не выдать своего возбуждения изо всех сил. Больше всего Аня боялась, что обильные выделения любовных соков, возвещающих о её готовности немедленно отдаться Алексею, произведут пятно на белоснежных брюках, столь «любезно» одолженных ей Кити.

– Привет, – равнодушно бросила ему Щербацкая.

«Вот стерва!» – подумала Аня, зная, что Вронский сейчас нужен Кити как никогда!

– С днём рождения, – ухмыльнувшись, поздравил Алексей именинницу. – Я слышал, что у тебя сегодня будет не очень много гостей, – он улыбался сладко и ядовито. Аня чувствовала себя так, словно находилась на теннисном матче, причём в роли болельщицы Вронского. Хорошо, что Кити не видит, как её лицо просияло при «забитом мяче» Алексея.

– Ну и что, – спокойно ответила Кити. – Зато я теперь знаю, на кого можно полагаться, а на кого нет, с кем можно иметь дело, а с кем нет, – она послала Вронскому долгий и многозначительный взгляд.

– Катя, ну как же ты тогда узнаешь, что можно иметь дело со мной, если ты меня даже не пригласила? Я был так огорчён, – глаза Вронского стали серьёзными, но где-то в глубине их Аня заметила искорку издевательства. «Похоже, он тоже готовит Кити какой-то „подарочек“», – подумала она со жгучим злорадством.

Щербацкая смерила Вронского холодным взглядом и не ответила.

Молчание длилось почти минуту. Напряжение медленно нарастало. Аня слегка отклонилась назад и увидела, что по гладкой шёлковой спине Кити струйкой течёт пот.

«Да! Yes!» – Каренина-младшая мысленно торжествовала, представляя себе, как сегодня явится к Щербацкой на три часа позже назначенного времени и примется объяснять, что задержалась на прослушивании, что её приняли в группу и поэтому попросили остаться подольше, что она – Аня Каренина – теперь певица.

– Ну так что? – наконец спросил Вронский, глядя при этом в пол. Каренина не могла оторвать взгляда от его прекрасных выступающих грудных мышц, тёмно-коричневых сосков, вокруг которых росли редкие чёрные волоски. Затем её взгляд опустился ниже – на чёрную дорожку волос, убегавшую под резинку широких боксёрских шорт. Аня смотрела и смотрела на чёрную блестящую ткань, надёжно скрывавшую ЭТО. Слава богу, что в этот момент все остальные взгляды были прикованы к дуэли Вронский-Щербацкая.

– Ну… если ты настаиваешь… – жеманно скривив лицо и растягивая слова, произнесла Кити. – Приходи…

Вронский поднял на неё блестящие глаза, расплылся в пошлой слащавой улыбке и ответил громко, чтобы все слышали:

– Извини, ты немного опоздала, я сегодня иду к Варваре, она пригласила меня ещё месяц назад, поэтому как-нибудь в другой раз.

Пацаны за его спиной расхохотались. Восьмиклассницы, собравшись в кучку, тоже злорадно хихикали, прикрываясь ладошками.

– Дай пять! – крикнул Петрицкий, подставляя Вронскому свою огромную ладонь с корявыми узловатыми пальцами.

Алексей ударил по ней кулаком, запрокинул голову назад и засмеялся, сияя, как новенький рубль, по поводу своей сокрушительной победы.

Аня с трудом сдерживала злорадную гримасу. Кити встала и быстро пошла к выходу.

– Если тебе не с кем отметить, мы можем зайти ночью! После Варвары! – кричали ей вслед.

Аня нагнала Кити только во дворе, заглянула той в лицо и увидела, что Щербацкая идёт, закусив губы, лицо её покрыто красными пятнами, глаза широко открыты и полны слёз.

– Щербацкая! – раздался из окна второго этажа голос их классной, Веры Павловны. На протяжении двадцати лет работы знакомство с каждым своим новым классом она начинала с рассказа, как в молодости ею пленился какой-то скульптор и будто бы изваял с неё ту самую «Девушку с веслом». – Ты когда занесёшь… Щербацкая! Что с тобой такое?! Ты чего ревёшь?

Кити не остановилась.

– Ничего, Вера Павловна! – ответила за неё Каренина.

– Опять её Вронский дразнит?

Наивная Вера Павловна! Какие уж тут дразнилки!

– Нет… Ей… ей тушь в глаз попала!

– Или чего другое! – высунулся из окна спортзала Петрицкий и мгновенно исчез.

– Петрицкий! Петрицкий! Что ты сказал?! Чувствуется, родителей твоих давно не вызывала!

Аня бегом кинулась вслед за Кити, но увидела, что та уже заходит в подъезд дома, куда Карениной было никак не подойти без риска быть замеченной матерью.

– Ну и хрен с ней! – Аня топнула ногой. – Зануда!

По дороге к автобусной остановке она снова и снова прокручивала в голове подробности сцены в тренажёрном зале. Как опозорили Кити, как смотрел на неё Алексей. Внезапно к Аниным глазам подкатили слёзы. Да ведь Вронский так себя ведёт только потому, что влюблён, страстно влюблён в эту кривляку! Громадным усилием воли Аня сдержала слёзы, спасла мысль о том, что ей нужно выглядеть хорошо, а то как же она придёт на просмотр с растёкшейся тушью и опухшими глазами? Постепенно её мысли захватило предстоящее мероприятие. Аня прокручивала в голове танец, думала, как ей представиться.

«Аня Каренина. Нет. Слишком просто».

«Анна Алексеевна Каренина. Нет. Сразу воображается мама в своем кресле на колёсах!»

«Анечка Каренина. Тьфу! Как дура!»

Ещё она всю дорогу разглядывала своё отражение. Сначала в окне автобуса, потом в витринах магазинов и ларьков возле метро, затем в вагоне – и не уставала удивляться и радоваться своему преображению.

«Всё-таки как много значит одежда, – размышляла Аня. – Вот я сижу в других брюках и маечке, причёсанная, нормально накрашенная! И уже другой человек. Люди по-другому на меня смотрят. Вернее сказать, никто не оборачивается на меня, как обычно. Мол… пугало, или оборванка, или нищенка… Как же мне выбраться из всего этого дерьма?» Аня принялась разглядывать мужиков в вагоне. Все как один – полное ничтожество. Лица тупые, одежда грязная, руки заскорузлые, грибками изъеденные! «Приличные мужики в метро не ездят, – пришла к выводу Аня. – Где же мне найти себе… – она затруднилась с подбором определения, – …мужа, что ли?»

От такой напряжённой «мозговой атаки» у Карениной-младшей разболелась голова.

– «Лиговский проспект», следующая станция «Достоевская»! – монотонно объявил голос, и Аня затолкалась к выходу.

Сердце бешено колотилось.

«А что, если меня не возьмут? Почему я вообще решила, что меня возьмут? У меня же ни слуха, ни голоса!..» – такие мысли терзали Каренину всю дорогу.

Чем ближе она подходила к клубу, где был назначен просмотр, тем сильнее волновалась. Несколько раз останавливалась, хотела развернуться и поехать домой. Все девушки, которые шли в одном с ней направлении, казались соперницами-претендентками. Аня оценивала их фигуру, лица, одежду. Иногда ей казалось, что шансов у неё нет совсем, иногда – что всё будет в порядке, что если уж не солисткой, так в подтанцовку её должны взять точно.

[+++]

Возле ночного клуба было столпотворение. Вся площадка заставлена машинами.

Аня увидела, что многие пришли с родителями, и ощутила глубокую внутреннюю досаду. Постепенно она начинала ненавидеть свою мать за тот разнос, который та учинила утром. Главное непонятно, почему? Вон почти все с мамами-папами! Родители небось дочкам даже шмоток специально купили, сводили к парикмахеру, визажисту!

Возле клуба выставили заграждения, образовывавшие узкий коридор. Толпа девиц могла сравниться только с утренней давкой возле дверей перегруженных станций метрополитена. На небольшой площадке перед входом в коридор тусовались два здоровенных охранника и тётка в форме и ещё какой-то жирный мужикашка, беспрестанно вытиравший лоб платочком.

– Ты, ты и ты – проходите, – то и дело повторял он тонким ломающимся голоском.

Аня оказалась перед первым «оценщиком». Едва скользнув по ней глазами, он ткнул толстым белым пальцем и пискнул «ты», Каренина стремглав бросилась в проход.

– Фу-ух! – вырвался у неё вздох облегчения.

Впереди толкалась девушка в супермодном джинсовом костюме со стразами, держащая в руке серебристый мобильник, она с ловкостью угря и настойчивостью акулы прокладывала себе дорогу в толпе, а за ней семенил вонючий, как трёхдневные Стивины носки, дядька, занудно повторяющий:

– Главное, не забудь сказать, что ты Маша Гостинская! Но не говори, что я по поводу тебя звонил! Может неудобно получиться…

– Ай, папа, отстань! – капризно топнула ногой девица. – Всё равно тут никого приличнее нету! Вон посмотри – у той ноги кривые, а у той жопа толстая, та со своей рожей может только ночным сторожем устроиться!

– Всё равно, Маша, не забудь сказать, что ты – Гостинская…

Каренина почувствовала ненависть ко всем, кто стоял рядом, ко всему миру. Слёзы снова навернулись ей на глаза, она повернулась, чтобы уйти, но в последний момент эта же злость заставила развернуться и идти к дверям.

Она следовала за ставшей самой ненавистной в мире парой – семьёй Гостинских – полная ненависти, жалея, что у неё нет с собой пузырька с серной кислотой, чтобы облить эту маленькую сучку, которая понятия не имеет, что такое жизнь! Аня вложила в работу локтями всю свою обиду, думая о мерзких тряпках, в которые утром её заставили одеться, об орущих отпрысках Стивы и Долли, о своей вечно недовольной матери.

Возле самой двери Аня догнала папашу Гостинского и попыталась его обойти, но его необъятная жирная спина застряла в толпе как пробка в бутылке и протиснуться мимо неё не было никакой возможности. Аню прижали к этой вонючей, мокрой от пота туше, и вдруг она почувствовала, что её живот упирается во что-то твёрдое и квадратное. «Кошелёк!» – мелькнуло в голове. Перед Аниными глазами резко возникли витрины «Гостиного Двора», куда она всегда заходит перед секонд-хендом, чтобы посмотреть на новую модную одежду. Заходит как в музей на экскурсию, чтобы узнать хотя бы приблизительно, что сейчас носят.

Купюры, пятисотрублёвые купюры или доллары, много, целая пачка в кошельке Гостинского! Аня сможет купить себе такой же костюм, как у его дочки, она сможет купить себе новые джинсы… Каренина зажмурилась, опустила руку вниз и… одним движением вытащила из заднего кармана Гостинского толстый бумажник, а затем, прижимая его к груди, резко взяла вправо. Какая-то девица чуть зазевалась, Аня успела юркнуть перед ней и протиснуться по краю к самым дверям. Оказавшись в десятке метров от обворованного, она позволила толпе снова медленно нести себя.

– Воры! Держите! – заорал вдруг папаша.

Аня непроизвольно опустила глаза, потом подняла голову и, стараясь выглядеть как все, не глядя открыла портмоне, нащупала бумажки, открыла молнию другого отделения, нашла ещё бумажки, хотела уже бросить кошелёк, но затем расстегнула ещё одну кнопку и выгребла мелочь. Только после всего этого бросила бумажник.

Гостинский размахивал мобильным телефоном и требовал, чтобы никого не выпускали, чтобы все оставались на своих местах, пока он не найдёт свои деньги. У Ани в одной руке была зажата пачка купюр, а в другой – куча мелочи. Куда же их деть? Она была уже готова бросить их на землю, но… джинсы, куртка, может быть, даже зимние сапоги! Всё новое! Понтовое! Подумалось о рюкзаке, который болтается за плечами, но сумки девушек осматривают перед входом… Каренина принялась запихивать деньги себе в трусы. Чёрт! Брюки Кити белые! Они могут просвечивать… Аня вспотела, затряслась от страха. «Меня посадят в тюрьму!» – мелькнуло в голове, но уже подошла её очередь.

– Сумку покажите, – охранник осмотрел содержимое Аниного рюкзака.

Сама же она с ужасом глядела на женщину, которая проверяла входящих девиц со всех сторон. Каренина даже зажмурилась, думая о том, что сейчас её поймают, что сейчас эта бабища в форме увидит деньги! Аня натянула на плечи рюкзак…

– Проходи… – неожиданно лениво бросила ей охранница и принялась осматривать следующую девицу, одетую в платье из ярко-красной лакированной кожи.

Аня прошла вперед, чувствуя, как у неё внутри по венам побежали пузырьки газа, ещё чуть-чуть, и она запрыгает, взлетит! Господи, какой день! Нужно пойти скорее в туалет! Закрыться в кабинке и пересчитать деньги. Интересно, сколько там? Пять тысяч? Семь? Может быть, десять?

– Эй! Это вообще не девица! Это мужик! – раздался голос охранницы сзади. Девушка в кожаном платье оказалась трансвеститом.