Текст книги "Аня Каренина"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Лилия Ким
Аня Каренина

Пролог

«Конечно, в течение некоторого времени насиловать природу можно,

но раньше или позже она отомстит за себя.

К сожалению, мы только слишком поздно поймём это».

Один запрещённый автор

Все семьи одинаково несчастны.

В двухкомнатной квартире Карениных-Облонских назрел социальный кризис. Никто ничего не мог, но все всего хотели.

Каренина Анна Аркадьевна, сорока восьми лет, смертельно жаждала мировой феминистской революции, сиречь глобального переворота, как в сознании женщин планеты, так и в сознании собственной дочери. Ещё Анне Аркадьевне очень хотелось красивые ноги. Однако переворота не происходило – ни планетарного, ни внутрисемейного, а ног и вовсе не было никаких. Те нижние конечности, что наличествовали до развода, после оного мероприятия отрезало поездом, под который Анна Аркадьевна прыгнула или упала от отчаянья получить с бывшего мужа алименты или по рассеянности – также не известно.

Каренина Анна Алексеевна, шестнадцати лет, без всякой надежды мечтала о новых модных шмотках, быть ростом метр восемьдесят, размер носить сороковой. Однако по нищете своей одеваться семья Карениных-Облонских могла только в секонд-хенде, росту в Ане Карениной набралось всего метр шестьдесят три, зато размер аж сорок шестой. Эти печальные обстоятельства придавали мечтам дочери Анны Аркадьевны о богатом и щедром мужчине некую болезненность, связанную с постоянным страхом их несбыточности. Втайне Аня Каренина, конечно, мечтала быть топ-моделью или, на худой конец, поп-звездой, но при её-то внешних данных… Лучше и не думать.

Облонский Степан Аркадьевич, сын Карениной-старшей и соответственно брат Карениной-младшей (правда, от другого, неизвестного отца), молодой человек двадцати девяти лет, наружности приятной, но лености невыносимой, мечтал обо всех жизненных благах «пакетом», разбирался в ценах на жильё, автомобили, туристические путёвки, мобильные телефоны и проституток. При этом, закончив девять классов, находился в поиске своего призвания, «не желая размениваться по мелочам». Призвание заставляло себя ждать. За 29 лет Степан Облонский нажил только жену, двоих детей и прозвище «Стива». Однако он нисколько не отчаялся и в ответ на все упрёки в тунеядстве начинал весьма вольно и приблизительно цитировать Генри Миллера, который, по его словам, имел сходную биографию и даже хуже.

Облонская Дарья, жена Стивы, из-за серой невыразительности своей внешности, удивительной похожести на десяток соседок и вообще массу женщин, проживающих в средней полосе России, сразу после клонирования знаменитой овцы получила прозвище «Долли». Смертельно ненавидела Генри Миллера, хотя ни одного произведения, вышедшего из-под его пера, не только не читала, но и в руки принципиально не брала. Принципы феминизма, концепцию самостоятельности, построение отношений «мать/дитя» отдельно от мужчины – всё это Дарья Облонская ежедневно претворяла в жизнь собственной персоной.

Облонские Таня, четырех лет, и Гриша, несколько месяцев, – по малолетству и несознательности своей хотели только регулярно и вдоволь есть. Но жизнь показывала, что даже эти нехитрые грёзы составляют собою несбыточное. В чём, по словам их отца Стивы, тяжко повинны какие-то олигархи, что обокрали всю страну в целом и семью Карениных-Облонских в частности. Дети люто ненавидели олигархов, которые нагло отбирали у несчастной семьи последнее. Буквально приходили по ночам и выгребали из карманов мелочь.

Однажды бабушка Анна Аркадьевна дала Тане десять рублей со словами, что это её стартовый капитал. Мол, пора учиться распоряжаться своими средствами. Как заботливый и прозорливый отец, Стива тут же высказал дочери напутствие – хранить деньги в банке и получать проценты, каждый день по рублю. Девочка послушно положила червонец в предложенную папой пол-литровую банку из-под огурцов. Наутро червонца там не оказалось, а отец объяснил, что это правительство устроило ей дефолт. Таня заплакала и решила больше никогда в жизни не класть денег ни в какие банки. При этом бабушка заметила, что так всегда бывает с девочками, которые хотят заработать не своим умом, а за счёт мужчин. Мама в свою очередь успокоила девочку, объяснив, что бабушка старая дура и за счёт мужчин жить можно и даже в какой-то мере нужно, но так как большинство из них козлы наподобие папы, то случаются дефолты. Ребёнок разревелся ещё громче, окончательно запутавшись в тонкостях политических и социальных вопросов.

– Ты так вырастишь проститутку! – накричала на Долли Анна Аркадьевна.

На Каренину-старшую тут же все зашикали.

– А что такое простиутка? – поинтересовалась Таня.

Облонский заржал и усилием воли выпалил на одном дыхании:

– Это феминистка, которая позволяет мужчинам пользоваться её женской сущностью только за деньги!

– Идиот! – Анна Аркадьевна собралась уже было удалиться, совершив разворот на своём инвалидном кресле.

– А кто такая эта фенанистка? – не унимался тупой ребёнок.

– Феминистка! Надо говорить «феминистка»! – подъехала вплотную к внучке бабушка.

Таня отбежала и спряталась за Долли.

– А кто это? – выглядывая из-за маминой юбки, снова спросила Таня, которая совершенно не понимала, о чём идёт речь, но просекла, что её вопросы злят бабушку и сильно забавляют родителей.

– Это такая тётя, которая любит других тёть, – пояснила Долли, погладив девочку по щеке.

Стива икал.

– А я всю жизнь думал, что это лес… – он не смог закончить фразы.

– Идиоты!

Анна Аркадьевна стукнула ладонями по подлокотникам кресла, потом демонстративно развернулась и поехала в свою комнату.

– Вот твоё воспитание! Идиот! – огрызнулась она на сына через плечо.

– Моё! – еле выдавил тот, превозмогая смеховые корчи.

– Не твоё! – выступила Долли.

– Не моё?! – Стива резко перестал смеяться и с необыкновенной прытью подскочил к жене. – А чьё?

Тут разревелся Гришка, и скандал между его родителями застопорился. Да, дети определённо укрепляют семью. В случае Облонских – так просто цементируют, заливают бетоном заживо.

Губная помада на брюках

Наступили белые ночи, дамы истязают кавалеров. Ночные прогулки по набережным, ахи-вздохи, мечтательное закатывание глаз, чумная загадочность. Вся грёбаная романтика махровым цветом. Солнце, повернувшись к Земле задом, удалилось, а свет цинично оставило.

Стива Облонский возвращался с футбольного матча одиноким и свободным. «Зи-и-н-и-и-т!!!» – доносилось со всех сторон пьяное завывание. Облонский любил бывать на стадионе – единственное место, где можно кричать, материться, топать ногами, выпускать пар по полной. После всегда остается ощущение как после изнуряющего жаркого секса. Даже лучше. Особенно приятно после игры идти по дороге, где специально перекрыто движение, чтобы толпа как можно скорее впиталась в окрестные станции метро, и смотреть, как водители всяких джипов, чертыхаясь, пендюрят в объезд. А ты идёшь себе нога за ногу, пьёшь пиво и орёшь от восторга. И всё тебе можно. И менты в оцеплении чахнут. Чувствуешь себя президентом на параде.

С наслаждением вздохнув, Стива смачно харкнул на капот припаркованного темно-синего «бумера». Кто-то за его спиной дико заржал, и в стекло новенькой иномарки со свистом полетела пивная бутылка. Жалобно завыла сигнализация.

Облонский обернулся, не останавливаясь. Человек пять с упоением колотили машину, вырывая зеркала и щетки. Когда ещё такое возможно? Только после футбола.

В метро на Облонского неотрывно таращилась девица, похожая на чахлую мимозу. Каждый раз, когда Стива поворачивал в её сторону голову, она обиженно надувала губы и делала вид, что совсем его не замечает. Облонский пожал плечами и подумал: даст она ему, если он к ней сейчас подойдёт, или нет? Окинув критическим взором девицу ещё раз, решил, что не даст. Об этом свидетельствовали искусственный огненно-рыжий хвост, пришпиленный к собственным редким блёклым волосам, дешёвые джинсы с блёстками, бело-голубой топ, а главным образом рюкзак в форме плюшевого мишки. Девицы в дешёвых джинсах с рюкзачками в форме плюшевых мишек – главные табанщицы и любительницы долгих гуляний по набережным.

Металлический голос объявил «Сенную площадь», и Облонский вышел. Его решительно удивляло в женщинах свойство обижаться на то, что на них не обратили внимание. «Вот никогда в жизни не видел, чтобы какой-то мужик обиделся, надулся из-за того, что на него не смотрят и не пристают! Вот если посмотрят или скажут чего, тогда уж начнётся! „Ты чё вылупился?! За базар ответишь!..“ – и пошло-поехало…» Так размышлял Стива.

Пересадка, другой вагон – Облонский читал рекламу на стенах. Женские пальто, женская косметика, салон свадебных платьев… Для мужчин только одно объявление – о лечении простатита и восстановлении потенции. Стива находил всё больше и больше плюсов в своём браке. Долли не приобретала ни пальто, ни косметики, а потенция мужа её вообще давным-давно не интересовала.

Расчувствовавшись таким образом, Стива купил на остановке две груши для жены и старшей дочки да полуторалитровую бутылку пива с большим пакетом польских чипсов для себя. Правда, через некоторое время в автобусе, заглядевшись на проплывающий мимо гипнотически однообразный пейзаж спального района, как-то незаметно для самого себя груши Облонский сжевал.

Лифт с глухим ворчанием поднял Стиву на последний этаж. Повернув ключ в замочной скважине, Облонский живо представил себе, как сейчас войдет в квартиру, сядет на балконе, откроет пиво, вытянет ноги, станет читать свежий номер «Спорт-экспресса», хрустя аппетитной картошечкой. Пребывая в таких счастливых ожиданиях, он отпер дверь, вошёл… и чуть не выронил покупки.

Прямо перед ним стояла жена.

– Что это? – мрачно спросила она, показывая мужу пятно от губной помады на ширинке его светлых выходных брюк, которые держала в руке.

Стива, ещё не успевший отойти от своих мыслей относительно балкона и пива, некоторое время смотрел на Долли как классический баран на хрестоматийные новые ворота. Затем в голове у него промелькнули некие приятные моменты вчерашнего вечера, связанные с возникновением пятна на брюках, и он, не успев сообразить, что делает, расплылся в глупейшей широкой улыбке. Лицо Долли побелело от ярости.

– Сволочь! Козёл! Кобель! – налетев на мужа, она остервенело лупила его брюками. – Козёл! На тебе, гад!

Стива уворачивался от ударов, стараясь прикрыть собой пакет с чипсами, чтобы жена их случайно не раздавила.

Долли, глядя на довольную рожу Облонского, совсем осатанела.

– Что ты лыбишься? Смешно тебе, урод?! Щас тебе будет не смешно! Щас ты у меня окривеешь, сволочь! – на Стиву посыпались удары пряжкой ремня, что было гораздо больнее ударов брюками.

Облонский схватил матерящуюся супругу за руку и оттолкнул от себя. Долли бросила ремень и заметалась по коридору в поисках чего-нибудь тяжелого. Стива тем временем улизнул в кухню, чтобы убрать в холодильник пиво и положить повыше пакет с чипсами. Жгучее ощущение досады за испорченный вечер постепенно перерастало в ярость. Услышав сзади какой-то шорох, Стива обернулся и чудом успел увернуться от деревянной щётки для обуви, полетевшей в его голову. Щётка попала в гору грязных кастрюль на кухонном столе, которые посыпались на пол с чудовищным грохотом.

– Совсем сдурела, что ли?! Ты соображаешь? Нет?

Стива никак не ожидал такой бури эмоций от жены, которую считал заморенной, страшной и глупой. Всё это время он был уверен, что Долли до его личной и половой жизни нет никакого дела. Она ведь день-деньской мотается по рынкам в поисках дешёвых продуктов, а вечером стирает грязное бельё, пелёнки и прочую дрянь. Ещё три раза в неделю ходит в какую-то контору на четыре часа – работать телефонным диспетчером. На эти деньги, кстати сказать, они и живут. Ну где тут ревности ещё притулиться?

– Это ты сдурел! У тебя здесь жена, дети!! А если заразу какую подцепишь?! И вообще, в доме денег ни копейки, а он по бабам ходит! Детям бы фруктов хоть раз купил, гад! А это что? – Долли ткнула пальцем в пакет с чипсами.

– Чипсы, – ответил Стива, пожав плечами.

Долли, повинуясь безошибочной женской интуиции, оттолкнула его в сторону и открыла холодильник. Увидев лежащую на пустой полке бутылку с пивом, она замерла, потом медленно закрыла холодильник, повернулась к мужу, лицо её выразило глубочайшее, бездонное страдание, лютую ненависть, страх и обиду, причём всё это одновременно. У неё вытянулось лицо, губы затряслись и выгнулись подковой, нос как-то напрягся и расплющился. Некоторое время Долли беспомощно хватала ртом воздух, а потом, несколько раз шумно втянув набежавшие сопли, заревела в голос. Она рухнула на табуретку, сметя со стола рукой оставшиеся кастрюли, чашки и несколько ложек.

Стива молчал, не решаясь ответить супруге. Впрочем, чем дольше ревела Долли, тем больше она его бесила. Стива скользил взглядом по её выцветшим, омертвлённым химической завивкой волосам, расплывшемуся рыхлому телу, заметил красные потрескавшиеся руки, ясно представил себе дряблые целлюлитные ляжки под халатом. Как там у Шекспира? «Офелия, о нимфа!..» Или это у Пушкина? Стива задумался о высоком, и бабий вой из грязного кухонного угла стал раздражать его ещё больше.

– Да перестань ты реветь! Слышишь?! Прекрати немедленно! – заорал он, грохнув кулаком по столу.

– А ты мне не указывай! – Долли толкнула стол. – Сколько стоит это дерьмо?! – прокричала она, показывая мужу на холодильник, где медленно остывала вожделенная бутылка.

– Двадцать три пятьдесят, если тебе так уж интересно, – презрительно бросил Стива и засунул руки в карманы.

– Двадцать три пятьдесят! – простонала Долли. – И чипсы ещё пятнадцать! Пятьдесят рублей! Да я на пятьдесят рублей покупаю еды на два дня! Экономлю как последняя… – Дарья замялась. – А он! Он пиво покупает! Козёл! Сволочь! Убью гада!!! – Долли вскочила и принялась истерично колотить мужа красными кулаками. Она сильно замахивалась, ударяя еле-еле. Стива отшвырнул жену от себя так, что та, падая, опрокинула табуретку и тяжело плюхнулась в угол, задев один из ящиков с пожелтевшей рассадой, стоявших на подоконнике. Рассыпалась по полу земля, Долли помедлила мгновение, неуклюже поднялась и с ужасным визгом-воем снова накинулась на Стиву:

– Гад! Гад! Сволочь!!

– Да пошла ты в жопу! Заткнись!

– Да пошёл ты сам! Выметайся вон к той шлюхе, чья помада у тебя на штанах!!

– Я, между прочим, у себя дома! Так что, если хочешь, – выметайся сама к родне в Крыжополь!!

Беспроигрышный аргумент. Долли на секунду осеклась, плотно сжала губы и даже зажала рот рукой, пытаясь запереть в нём поток обвинений и эмоций. За несколько секунд её лицо стало малиновым, а глаза выпучились настолько, что казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Стива отчётливо увидел вдруг киношную картинку-штамп – паровозный предохранитель зашкалило, стекло лопнуло, из котла слышится угрожающий свист…

– Не Крыжополь, а город-герой Брест!!!

У Стивы зазвенело в ушах, но он решил быть невозмутимым и ни за что не поддаваться на эмоциональный шантаж жены. Ведь если хоть один раз поддашься – всё, дальше не отмахаешься. Сначала заставит работать грузчиком в магазине, а потом и по набережным начнет таскать, романтики захочет! Нет! Надо выстоять!

«Ты же мужик! Не позволяй на себе ездить!» – приободрил себя Облонский и выдал невозмутимо:

– Вот-вот, туда и проваливай.

– Проваливай? Ах ты говнюк вонючий! А дети? Это же твои, между прочим, дети! Их что – тоже в Крыжополь?!

– В город-герой Брест. Будут горожане-герои брестцы! – съязвил муж.

– Я тебя убью! Убью, сволочь!

Долли вдруг с такой силой толкнула Стиву, что тот упал на холодильник.

– Хватит там орать! И не портите мебель! Поимеете хоть какую-то свою – тогда пожалста! – тут же раздался скрипучий недовольный возглас Карениной-старшей из соседней комнаты.

– А вы, мама, вообще не лезьте в нашу семейную жизнь! Дрючьте свою Аньку! Вырастили урода – теперь не возникайте! Всё сказанное и к вам тоже относится! – заорала Долли в стену.

– А что Аньку?! – вылетела из ванной, держа во рту зубную щётку и капая на майку зубной пастой, Каренина-младшая. – Я при чём? Мама! Скажи ей!

– Да что с этой стервой говорить? Я же предупреждала, что мы тут все повесимся с ней! Мать же никто не слушает!

– Заткнись, дура старая! Вырастила сынка! Хоть постыдилась бы перед обществом!

– Сама ты дура! Мы тебя прописали, и детей твоих!

– Внуков ваших, между прочим!

– О детях вспомнила? – вмешался в перепалку жены с матерью виновник скандала. – Час уже матом орёт, а Гришка некормленый весь на рёв изошёл!

– «Гришка на рёв изошёл»? «Некормленый»? Да я его два часа назад покормила! Ты бы хоть из приличия символически в содержании детей поучаствовал! Вспомнил, кто отец! Почему я всё должна делать?! И рожать, и кормить, и содержать ещё?!

– А я что, обязан вас содержать?! – Стива воспрял духом. – Я, что ли, должен? Вот новость! – Стива выпучил глаза. – У нас равенство полов! А дети, между прочим, твои! И я ничего тебе не должен!

Вечерами Облонский часто обсуждал на кухне с матерью теорию феминизма и находил в этой идеологии много здравого смысла.

– Вот правильно! – говорил он. – А то сидели всю жизнь на мужской шее, ножки свесив, под маркой своей типа слабости. Теперь – фигу! Слава богу, появились разумные тётки. Правильно! Всё по справедливости! Я вообще считаю, что мужчинам и женщинам надо жить отдельно, чтобы прямо города были отдельные – одни для мужчин, другие для женщин. И чтобы ещё тётки у нас, мужиков, сперму покупали! Секс тоже за плату!

Долли вылетела из кухни, вбежала в комнату, хлопнула дверью и прижалась к ней спиной. Потом, заливаясь слезами, вынула орущего Гришку из коляски, служившей ему и кроваткой, и вдруг ясно увидела, что красное, мокрое от слёз личико, белёсые волосы и глупые голубые глаза сына имеют совершенно невозможное сходство с чертами ненавистного Степана Облонского. Вся её ненависть к мужу в этот же момент сконцентрировалась на голодном младенце.

– Вечно ты хочешь жрать! Сосёшь с меня, сосёшь! – Долли вдруг ясно представила себе, как сейчас возьмёт и накроет противную рожицу Облонского-младшего большой подушкой, чтобы это сволочное отродье замолчало уже, к чертям, навсегда! Представляя себе сладость тишины, которая наступит в этом случае, Дарья принялась так трясти Гришку, что несчастный младенец зашёлся ещё более надсадным истошным криком.

– Да замолчишь ты когда-нибудь?! Сил моих больше нет! – Долли швырнула захлёбывающегося в слезах сына в кроватку и принялась с ненавистью расстёгивать верхние пуговицы засаленного халата. – На! Жри, урод! – Гришка впился в подставленный ему сосок и быстро зачмокал. Дарья болезненно морщилась, ужасный мастит превращал каждое кормление в средневековую пытку.

Таня наблюдала за этим, забившись в угол между тумбой, где стоял телевизор, и родительским диваном, держа в руках любимую игрушку – четырёхрукого оскалившегося монстра, отлитого из зелёно-коричневой резины. Покрытое чешуёй страшилище с имитацией полуразложившейся морды. Должно быть, его создатель тоже натерпелся в детстве от своих родных. Облонская-младшая поставила страшилище на пол перед собой. Много раз она представляла, как Мо – так она называла своего любимца – бросается на её родителей, бабушку, тётю Аню и брата, разрывая их всех в клочья.

Стива пожал плечами, встряхнулся несколько раз, как мокрая собака, желая избавиться от пренеприятнейшего осадка, оставленного сценой с женой. Затем решительно достал из холодильника пиво, взял чипсы и пошёл на балкон.

«Как будто ничего не произошло». Стива поглаживал себя по груди, стараясь продолжить хороший день с того места, на котором тот так некрасиво и некстати прервался.

– Ничего не говори, – с ходу остановил он элегантным жестом мать, выкатившуюся ему навстречу.

Но та уже раскрыла рот и набрала полные лёгкие воздуха.

– Чего теперь говорить? Я ещё тогда тебе все цветочки обсказала – ты не послушал. Теперь нюхаем ягодки коллективно, – проворчала Анна Аркадьевна, осев как прокисшее тесто. – Головой потому что надо думать! Всё вы, мужики, сначала в благородство играете, а затем красиво самоустраняетесь!

Это Стиву зацепило.

– Кто, интересно, в благородство-то играл и доигрался?! Кто кричал, что надо отвечать за свои поступки? Кто говорил, что нельзя использовать женщину для «удовлетворения своих фаллоцентрических желаний» и бросить? Кто мне тут все уши изъездил своим феминизмом долбаным? Вот тебе продукт! Я в её жизнь не вмешиваюсь, сексуально не эксплуатирую, идеалы маскулинные не навязываю! Живёт как живёт – никто ей не мешает! Чего ты теперь выступаешь?! Довыступалась уже – противница абортов! Стала бабкой двоих внуков!

– Вот как заговорил?! А пойти поработать ты не хочешь? Квартиру поснимать для семьи?

– Хочу! Да не берут! Везде теперь женщины требуются! И вообще, отвалите от меня! Достали!

И Стива заперся на балконе. Да-да, именно заперся. Единственное, что он сделал своими руками в доме, – это коряво, но крепко прикрутил здоровенную щеколду к двери балкона со стороны улицы, чтобы можно было хоть где-нибудь надолго и с комфортом уединиться.

– По крайней мере теперь очевидно, что четыре года назад я была абсолютно права насчёт этой девицы, – с досадой пробормотала Каренина-старшая. – Хоть бы кто оценил! – крикнула она в сторону балконной двери. Ответа не последовало. – Так, где я остановилась? – Анна Аркадьевна поправила очки, натянула шаль, почесала обрубок правой ноги и вернулась к прерванному чтению. – Вот! Сексуальность: подлинная и мнимая…

Согласно исследованиям некоего польского господина Анненского, большинство мужчин считают сексуальным такой тип женщин: высокая, стройная, длинноногая, с пышными волосами, красивой грудью, подтянутым животом. «Классический тип сексуальной блондинки, в мужском сознании, – писал исследователь женской психологии, – постепенно вытесняет фольклорно-этническая красота – большие шведки, тонкие азиатки, демонические негритянки или мулатки. Но эта сексуальность мнимая – мужчины возбуждаются более от того, что обладание такой женщиной повышает их социальный статус. Подлинная же сексуальность женщины для мужчины зависит от глубинных тайн его подсознания. И здесь нет предела вариациям…» Далее господин Ежтов Анненский приводил в пример некоего миллионера, изменявшего своей прекрасной молодой жене, тип которой был мнимо сексуальным (то есть модным, принятым) с пятидесятичетырехлетней индуской, матерью восьмерых детей! «Или же принц Чарльз, – напоминал Ежтов Анненский, – женатый на ослепительной леди Ди, всё это время посещал свою давнюю любовницу сорока шести лет… Посмотрите порносайты в Интернете, – продолжал женский психолог, – они как ничто другое отражают сексуальные предпочтения мужчин. Из двадцати гетеросексуальных сайтов – тех, что показывают совокупления мужчин с женщинами мнимой сексуальности, – всего три. Еще десять (половина!) сайтов демонстрируют различные совокупления с участием „зрелых“ женщин – от 40 до 100 лет (!), еще шесть – предлагают детско-подростковый секс…»

Анна Аркадьевна поморщилась. Посмотрев на кровать своей дочери, она вздохнула. «Не выйти Аньке замуж до сорока! Всё бы хорошо, если бы жилплощади побольше было». Каренина-старшая снова тяжело вздохнула. Подумав ещё немного, взяла блокнот и принялась писать выступление для собрания радикальных феминисток, в обществе которых состояла, на тему: «Взросление мужчин: в начале нового тысячелетия их вынудили заметить женщин». Чтобы выдерживать научный стиль, ей приходилось то и дело останавливаться и заглядывать в сборник феминистских статей. Через некоторое время она начала зевать, отложила свою писанину и включила телевизор.

Вообще Каренина-старшая увлекалась прикладной психологией, то есть той, которая на каждый день. В её библиотечке можно было найти практически все издания в мягкой обложке на тему «Как завлечь мужчин». Особое её признание получил тот самый польский психолог Ежтов Анненский, которому принадлежали следующие бестселлеры: «Советы Казановы», «Первая, вторая и третья молодость», «Как завлечь, женить и удержать мужчину мечты», «Лекарство от измен», «Измени ему первой!», «Секс: всегда, везде и во всем», «Инструкция по эксплуатации мужчины». Сейчас Анна Аркадьевна методично штудировала новый труд непревзойдённого знатока межполовых отношений – «Красота начинается с феминизма», где и было приведено пересказанное вкратце исследование о мнимой и подлинной сексуальности. Вместо закладки Каренина-старшая использовала членскую карточку того самого радикального феминистского общества «Розовые пантеры». На его ближайшем собрании она и собиралась произнести адвокатскую речь мужчинам, которые подали-таки признаки развития, что «уже научно подтверждено статистикой порносайтов в Интернете».

По телевизору демонстрировалось ток-шоу. Какая-то женщина жаловалась, что она потолстела на пятьдесят килограммов и муж её бросил. Анна Аркадьевна была так возмущена самой возможностью обсуждения этой ситуации, что принялась названивать в студию, чтобы пригласить эту несчастную на своё выступление. Однако дозвониться ей так и не удалось, но желания работать, чтобы прекратить эту «женскую второсортность», прибавилось стократ.

Каренина-старшая намеревалась вынести на повестку дня общества предложение о приглашении Ежтова Анненского в Россию, для чтения лекций мужчинам. «Мужчина, осознавший неизбежность торжества женского типа человека в третьем тысячелетии, сможет найти убедительные аргументы для представителей своего пола. Все понятия в языке, ассоциирующиеся с фаллосом, должны быть законодательно изменены на понятия, связанные с вагиной. Перекуём же мечи на орала!» – писала Анна Аркадьевна, закусив нижнюю губу и прижав друг к другу обрубки ног.