Текст книги "Аня Каренина"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

[+++]

– Ну? Что вы надумали? – встретила их Лидия Вениаминовна, отставляя в сторону чашку с чаем.

– Будем у вас лечиться! – радостно выпалила Долли.

– Замечательно. Тогда вот наш договор. Ознакомьтесь, потом, если, конечно, вас всё устроит, впишем сюда паспортные данные вашего мужа…

– Ой, а у нас паспорта с собой нету! – у Дарьи аж всё упало.

– Ничего, не переживайте так! Значит, сейчас впишем только имя, а когда придёте на сеанс, захватите паспорт, впишем в договор. Мы же не бюрократы больничные, всё понимаем.

– Ох, спасибо, – Долли была уже почти счастлива.

– Значит, так, – закончив со всеми оформленческими делами, проговорила Лидия Вениаминовна, положив на стол обе свои огромные пухлые ладони, – записываемся на следующий четверг, на это самое время. Неделю не пьём. Вообще ничего спиртного, отнеситесь к этому внимательно. В договоре написано – если пациент не выдерживает недельный алкогольный карантин, то срок передвигают ещё на неделю, пока он не выдержит, а если пациент не поставит нас в известность, что нарушал недельный карантин, – мы за последствия не отвечаем. Ясно? Неделю на водку, на пиво, даже на церковный кагор – не смотреть!

– Это уж будьте спокойны! Я его теперь если с бутылкой увижу! Ух! – Дарья замахнулась на Стиву. – Вы себе не представляете, сколько денег угрохано на это его пьянство!

– Это муж ваш должен подписать, – бабища кивнула на Стиву, который уже храпел на подлокотнике диванчика, куда его усадила Дарья.

– Да что он щас может подписать? Где закорючку поставить?

– Вот здесь, но учтите, если он не захочет…

– Не захочет? Да я его!.. Я его в тесто раскатаю, я ему такую центрифугу устрою! Не захочет! Пусть только попробует, ублюдок!

– Ну, если вы так настроены…

– Я ещё не так настроена!

– Вот тут, – ткнула сарделькообразным пальцем в нижнюю строчку Лидия Вениаминовна.

– Не захочет… Я ему покажу… – Дарья подписала бумагу.

– Ну что ж, значит, на следующей неделе, если всё будет нормально, я имею в виду карантин, мы с вами встречаемся здесь, вы оплачиваете в кассу три тысячи – и ваш муж идёт на индивидуальный сеанс гипнотерапии, вы в то время, пока он будет на сеансе, получаете на него комплект лекарств, которые он должен будет принимать по схеме в течение адаптационного периода.

– А это сколько?

– Это в течение шестидесяти дней.

– Ого! А лекарства входят в стоимость?

– Входят, всё входит. Мы вам дадим инструкцию – когда, чего, сколько вашему мужу принимать. Как правило, в течение шестидесяти дней наступает полное пожизненное отвращение к алкоголю, мы даём гарантию на год, что ваш муж при условии соблюдения условий договора не будет пить.

– А потом?

– Ну, как правило, наши пациенты привыкают к трезвому образу жизни и становятся нормальными людьми. Они могут выпить там, скажем, на праздник или по случаю, но всегда в меру.

– Это хорошо, а то знаете, когда совсем не пьёт – даже скучно, одна же не будешь… – стыдливо хихикнула Долли.

– Это точно! Ну, если у вас больше нет вопросов…

– Нет.

– Тогда давайте прощаться, у нас сейчас начнут пациенты приходить на сеанс.

– Ой! А нельзя ли посмотреть? А?

Лидия Вениаминовна укоряюще посмотрела на Дарью.

– Нет, у нас даже родственники на сеанс не допускаются. Вы поймите: осуществляется направленное воздействие на определённые участки головного мозга. Это очень тонкий и сложный процесс. Врач и пациент должны быть один на один.

– Да-да, я поняла, извините, пожалуйста… До свидания. – Долли снова принялась приводить Стиву в вертикальное положение. Огромным усилием ей удалось поднять его и фактически вынести из помещения Института. – До свидания! – прокричала она уже из коридора.

Ответа не последовало.

Знающие бога

Аня Каренина сидела в своём инвалидном кресле возле окна и думала о том, что произошло с ней за эти два последних месяца.

Маленький домик возле железнодорожной насыпи, бывшая сторожка рабочих, следивших за состоянием рельсов и шпал. Каренина находилась здесь уже четыре дня. Если бы кто-то всего два месяца назад сказал Ане, что она вскорости окажется парализованным членом одной из самых многочисленных христианских общин, – Каренина бы рассмеялась и назвала пророка тупым уродом. Однако вот прошло лето – и Аня сидит в инвалидном кресле в маленьком домике возле железнодорожной насыпи, который принадлежит сектантам, или «истинным христианам», как они сами себя называют.

Вронский, Максим, группа, смерть матери… Все эти события были в её памяти яркими, отчётливыми, но вместе с тем совершенно нереальными. Словно она посмотрела какой-то фильм или спектакль. Как будто её самой не было во всём этом.

Из гостиницы её забрала «Скорая», по телефону девицы сказали диспетчеру, что у них парализованная, но так и не смогли толком объяснить, в чём, собственно, дело. Уже по дороге в больницу врачи поняли, что их пациентка нуждается в срочной психиатрической помощи, так как Аня беспрестанно вопила, а повреждений у неё никаких не было. Каренину повезли прямиком в психиатрическую больницу. Через несколько дней пришёл пьяный Стива и заявил, что домой Аня может не возвращаться.

– Ты маму убила! Сука! – Облонский так вопил, что его тоже чуть было не попросили остаться в лечебном учреждении подольше.

Дальше было хорошо. Каренина спала. Почти всё время спала. Ей ставили капельницы в ногу, от которых оставались большие шишки под кожей, которые затем медленно расходились. Перед завтраком, обедом и ужином медсестра выкладывала на своём столе причудливую мозаику из пузырьков и крышечек, под каждой была бумажка с фамилией и словами «до» и «после». Ане очень нравилось находить бумажку со своей фамилией. Обычно ей клали одну жёлтую таблетку, одну бело-голубую капсулу и две белых таблетки. После них Каренина спала. Самым неприятным были уколы перед сном. Каждые вторник и четверг с ней говорил психиатр, расспрашивал об Анином детстве, о её отношениях с родителями. Единственным вопросом, ответа на который врач так и не услышал, – это что, собственно, произошло тем вечером в гостинице. Каренина тут же начинала рыдать и кричать про ноги, приходилось делать ей внеочередной укол и укладывать спать. С другой стороны, Аня ощущала, что психиатру тоже не слишком уж хочется знать, что случилось, ему, по всей видимости, вообще не хотелось никого видеть и слышать.

В психиатрической больнице Каренина познакомилась с девушкой по имени Ира, которая легла в больницу с попыткой демонстративного суицида, когда её мать явилась в общину «истинных христиан» забирать дочь домой. Ира попыталась вскрыть себе вены одноразовым пластиковым станком для бритья. Но основной причиной было не это, а то, что Ира, попав к «истинным христианам», утверждала, что она сирота, избрана и будет жить вечно.

Странно, но теперь Аня считала себя виновной в смерти матери, и известие относительно того, что Стива не пустит её домой, Каренину не сильно пугало, она и сама не стремилась туда вернуться. Часто думала – что, если бы можно было вернуть тот злополучный день, когда она нашла этот чёртов ящик с вибратором! Да что там этот день – если бы можно было всю жизнь начать и прожить заново! Где-нибудь в другом месте… С другой семьёй и в другой стране. Когда Ира сказала, что община готова принять Аню к себе жить, Каренина сразу согласилась, потому что идти ей было вроде как некуда. А потом случилось самое страшное – Каренина-младшая узнала, что беременна.

Когда ей показали экспресс-тест, Аня физически ощутила, как от её неподвижных ног по всему телу распространяется обледенение. А потом тихо заплакала. И как ни странно – эти слёзы принесли ей облегчение, напряжение плавно и медленно вытекало струйками без всяких там усилий гортани, рыданий – Каренина просто плакала, по её щекам ровными медленными ручейками текли прозрачные слёзы, текли и текли. День, два, три…

Вся община уже знала её историю и проявляла странное фанатичное сочувствие. Несмотря на это, Ане казалось, что от неё скрывают нечто важное, истинную причину этого сочувствия. Странные собрания за закрытыми дверьми, на которые её не приглашают, непонятное, подчёркнуто вежливое обхождение чужих, совершенно не знакомых ей людей, многие из которых иностранцы. Вначале Каренина подумала, что ну вот такие они уж добрые христиане… А потом увидела, что ей стелют отдельно от всех, в самой дальней комнате, хотя община переполнена и сектанты спят на двухэтажных кроватях, поставленных впритык друг к другу везде, где это только возможно. Аня также заметила, что еду ей готовят хоть и ту же самую, что остальным, но в отдельной кастрюльке и никогда не наливают ей кипяток из общего чайника. Хоть община жила и небогато, но для Ани завели чайные пакетики и одноразовую посуду. В общем, у Карениной вскоре появилось ощущение, что к ней если и относятся по-особому, то только разве что как к прокажённой.

Каждый день Ира возила Аню гулять вдоль железнодорожной насыпи. Ира катила каренинское инвалидное кресло вдоль бесконечных, убегающих куда-то, оставляя после себя металлический след, путей.

– Знаешь ли ты Бога? – постоянно спрашивала Ира у Ани.

– Не знаю… – Аня мрачно смотрела на рельсы и думала: как жаль, что она не может рвануться под колёса первой же электрички, что проедет мимо них. Сознание собственной беременности её ужасало, казалось, где-то внутри неё навечно поселился Каренин. И она заплакала. Все её ощущения сводились к одной тотальной беспомощности. Она ничего сама не может – даже чтобы сходить в туалет, ей нужна посторонняя помощь!

– Бог – это личность! Он отдал за тебя жизнь, ты должна понять, какую он совершил жертву и как он любит людей, раз готов был умереть за них всех! Хочешь, я расскажу тебе, как я пришла к Богу?

– Расскажи.

Аня за четыре дня уже устала слушать одну и ту же историю от всех общинников. Мол, были мы все наркоманами (как вариант: проститутками) и жизнь наша не имели ни фига никакого смысла, а потом пришёл к нам кто-то из «истинных христиан» и стал свидетельствовать о Боге. Ну, мы сначала подумали, что за идиот такой? А потом как-то ночью, после очередной дозы/очередной беспорядочной половой связи, вдруг как осознали!!! Вдруг как торкнуло! Да так, что всю ночь валялись на полу, рвали на себе волосы, каялись. Поняли, что предали Христа, который умер за нас. «Меня Иисус торкает сильнее, чем героин», – признался Ане один из общинников. «Я когда молюсь, меня так конкретно приходует…»

– Я, знаешь, была такой мажорной девушкой. Родители купили мне квартиру в Питере, устроили в престижный институт. Ну, понятное дело, начались всякие там модные тусовки, наркотики, клубы. С родителями поругалась. Была у нас такая мода «богатых лохов разводить», это кто больше денег с мужиков вытрясет. Я всегда была супер. А однажды поняла, что вся эта компания – пустая, никчёмная. Не было у нас никакой дружбы, всем скучно друг с другом и тошно. Тогда села на героин. Опустилась. Раньше у меня была самая мажорная туса, а стала наркотская. Потом стала целенаправленно со всеми подряд спать – за дозу. Работала на трассе. Однажды ко мне подошла Наташа. Ты её видела, та, что алкоголичкой была, помнишь? Они ходили тогда вдоль дороги, где мы стояли, и свидетельствовали о Боге. Я их сначала послала, они ушли, а мне так пусто стало – хоть плачь, и вдруг у меня как началась истерика дикая, я прямо там на асфальт упала и орала как резаная. Наш секьюрити подбежал и бить меня по щекам начал, думал, я с ума сошла. Хотели меня везти на хату, где мы жили – десять человек в двухкомнатной квартире. А я ору, реву, сопротивляюсь – тут менты вмешались. Ну, хоть они и купленные были, но всё-таки людьми оказались. Говорят, девку мы забираем в отделение. Забрали. Вышла через пятнадцать суток и стала искать этих христиан, что ко мне подходили, молилась как умела. Но это, конечно, не молитва была, а так… Просто взывала к Богу, просила о помощи. И вдруг, это не объяснить, какая-то благодать на меня снизошла! Смотрю, а в урне валяется бумажка с приглашением посетить христианское собрание, бесплатное кафе… Я голодная была. Пошла, конечно. Там Наташу увидела. И осталась. Пастор убедил меня с родителями повидаться. Но они мне такими чужими показались, когда я приехала. Я им всё честно рассказала, а мать истерику устроила, порвала мою библию, сказала, что никуда я не поеду, а останусь дома и буду у психиатра лечиться. Я пыталась им свидетельствовать о Боге, говорить, что Христос совершил чудо, что я избавилась от наркотиков и у меня даже ломок не было. Но они как будто не слышали. И я убежала. Теперь братья и сёстры – моя единственная семья… Вот ты видела Вальку? У неё такое было в жизни…

Аня не слушала Иру. Впрочем, той это было и не нужно. С упоением рассказывая собственную историю, та вся светилась счастьем от сознания собственной избранности. Как же! Ради неё одной сам Господь взял и совершил чудо!

Кодирование

Долли и нервный, издёрганный Степан сидели в коридорчике НИИ резервных возможностей человеческого организма.

– Скоро уже? – спросил Стива у жены. – А ты уверена, что всё нормально будет? Может, он мне внушит сейчас, что я ему десять штук баксов должен.

– Заткнись! – шикнула на мужа Дарья.

Послышался шум воды, спускаемой в унитазе. Открылась дверь, и оттуда боком выплыла Лидия Вениаминовна.

– А! Пришли? Ну что ж вы… – она кивнула на Стиву. – Подождите здесь, пока мы с вашей супругой уладим некоторые формальности.

– А… А можно его с нами? – Долли занервничала.

– Да не сбегу я! Можешь не волноваться! – зло огрызнулся Облонский.

– Мужчина, что вы так нервничаете! – неожиданно истерично взвизгнула Лидия Вениаминовна. – Прямо невозможно с вами работать! У вас, в конце концов, проблема, избавиться от которой в ваших же интересах. Пойдёмте, – корова взяла под руку Дарью и повела её в свой кабинет. Пропустив Облонскую в дверь вперёд себя, Лидия Вениаминовна обернулась и бросила на Стиву взгляд, полный презрения.

– Ф-у-ух… – выдохнул Облонский. – Ну и стерва… Такую бы из помпового ружья и добивать прикладом. Нашла же жена моя контору! Профессор, интересно, такая же сволочь или ещё хуже?

Стива огляделся по сторонам: облезлые стены, вдоль плинтуса не торопясь прогуливается таракан…

– Да-а-а… – ещё раз вздохнул Стива.

– Облонский, пройдите, пожалуйста, в пятый кабинет! – на пороге появилась Лидия Вениаминовна, которая разом стала до невозможности похожа на служащую загса. – Эрнст Петрович Либих, профессор и доктор медицинских наук, сейчас проведёт с вами уникальный сеанс гипноза, после которого вы полностью излечитесь от пагубной тяги к алкоголю.

– Угу, – кивнул Стива, глядя исподлобья на Долли, которая показывала ему кулак, прошёл в кабинет и прикрыл за собой дверь.

– Ну-с… Здравствуйте, голубчик! Здравствуйте! – Эрнст Петрович Либих был сегодня в особенно белом халате, особенно голубой рубашке и с особенно блестящим фонендоскопом.

– Здрасте, – поздоровался Стива, с недоверием оглядывая маленькую комнатку, точь-в-точь такую, как в женских путяжных общагах.

– Сейчас я буду… – Эрнст Петрович сделал паузу, хитро улыбнулся и, нагнувшись к уху Стивы, заговорщицки прошептал: – ВАС ЛЕЧИТЬ.

Стива непроизвольно отодвинулся от чрезмерно приветливого старичка. Повисла пауза, Эрнст Петрович старательно пытался втиснуть свой взгляд в зрачки Облонского, но тот отодвигался всё дальше и дальше, пока не упёрся в дверь.

– Что же вы, голубчик? Боитесь меня, что ли?

– Нет! – тут же ответил Стива, выскользнул из-под Эрнста Петровича и снова встал посередине комнаты. – Ну что делать-то надо? Сесть? Лечь?

– Ну что ж, голубчик, вижу, что настроены вы очень решительно, – несколько обиженно ответил Эрнст Петрович. – Пройдёмте же тогда. – Либих сделал широкий жест рукой в сторону ширмы.

– Куда? За занавеску? Зачем? – у Стивы началось раздражённое волнение, этот старый козёл доктор уже стал его раздражать. «Мозги только парит!» – подумал Облонский. – «Деньги собирает с таких идиоток, как моя жена да эта… Как её? Лена, что ли? Может, уйти, пока не началось?» – Степан бросил тоскливый прощальный взгляд в сторону двери.

Либих посмотрел на Облонского поверх очков.

– Голубчик, – профессор сложил руки на своём круглом пузике. – Я вижу, вы мне не очень доверяете. Ну что ж, это ваше право. Думаю, в этом случае наше лечение будет довольно бессмысленным… Полагаю, что надо позвать вашу жену, и вы, – Эрнст Петрович сделал на этом акцент и ткнул в грудь Стивы пальцем, – ей всё сами объясните.

– Да что вы так сразу… Ничего я про вас плохого не думаю! Может человек растеряться в такой ситуации? Может! Всё-таки в первый раз…

Либих некоторое время изучающе смотрел на Облонского, как будто решая что-то для себя. Затем вдруг начал рыться в своих карманах.

– Чёрт… Ой, господи, прости… Где же моя книжечка? Подождите, голубчик, здесь, не уходите только никуда. – Эрнст Петрович несколько суетливо бросился к двери. – Лидия Вениаминовна! Лидия Вениаминовна!..

Стива тяжело вздохнул, понимая неотвратимость лечения.

– Что значит – не настроен?! – раздался в коридоре резкий голос Долли. – Я ему щас покажу! Где он?!

Дарья ворвалась в кабинет и отвесила Стиве звонкую пощёчину:

– Ты забыл? Забыл, как ребёнка собственного чуть не угробил? Я тебе сейчас устрою! Я уже деньги заплатила…

Стива отворачивался от брызжущей в него слюны и еле сдерживал желание дать жене по морде. Только вот проклятое чувство вины мешало.

– Ну ладно… Чё ты… Я же не сказал, что не буду. Буду, буду… Давайте уже к делу, доктор.

– Это как понимать, простите? – Эрнст Петрович нахмурился. – Вы мне что, позволяете, голубчик? То есть вы как бы не против? – в голосе Либиха ясно слышалось высокомерная ирония.

– Да вы не слушайте его! – вмешалась Долли, втиснувшись между Стивой и профессором. – Он сам не знает, что говорит! – Долли непроизвольно повертела пальцем у виска.

– Эрнст Петрович! Ну не отказывайте! Женщина-то чем виновата?! – заголосила вдруг Лидия Вениаминовна. – Ну, Эрнст Петрович! – молитвенно сложила руки на метровой груди колодообразная корова.

– Пожалуйста, – так же молитвенно сложила руки и закусила губу Долли.

– Ну ладно… Что вы… Конечно. Не могу отказать прекрасным дамам, хе-хе, – Эрнст Петрович подмигнул Долли, схватил её руку и поцеловал. – Вы не ревнуете, Лидия Вениаминовна? Хе-хе! Ну не ревнуйте, голубушка, в остальное время – я весь ваш!

– Эрнст Петрович! – расплылась в улыбке толстуха. – Какой вы, однако, донжуан!

– Ну что ж, – Эрнст Петрович снова сложил ручки на пузике, – пройдёмте, голубчик, в нашу потайную залу.

– Куда? – хором спросили Облонские.

– Идите за мной, – окрысился Эрнст Петрович. – Только вы, голубчик. Жена ваша пусть останется.

Либих открыл белую дверь, что была спрятана за ширмой.

Несколько секунд после этого Облонский стоял разинув рот. За дверью оказалась комнатка, сделанная под миниатюрную церковь. Иконы по всем стенам в золотых багетных рамах, канделябры со свечами, запах ладана прямо-таки удушающий для столь небольшого помещения.

– Проходите, голубчик! Не стойте там, – Эрнст Петрович сделал приказной жест рукой. Облонскому тут же показалось, что он уже загипнотизирован и против своей воли подчиняется всем приказаниям Либиха.

– Сядьте, – сказал Эрнст Петрович, – указывая Облонскому на стул, стоящий посреди комнаты.

Стива сел. Медленно положил руки на колени и замер, глядя в одну точку.

– Голубчик, вы что, уже в трансе? – Эрнст Петрович внимательно посмотрел на Облонского поверх очков.

– Что? – встрепенулся через секунду Облонский.

– Голубчик, расслабьтесь, мы ещё не начали! Хе-хе! – затрещал Либих. – Только очень постарайтесь расслабиться. Вы должны быть полностью расслаблены! Иначе, хе-хе, денюжки вашей жены, хе-хе, вылетят в трубу! – и Эрнст Петрович зашёлся приступом смеха, больше напоминавшего корчи астматика.

Облонский сидел не шевелясь, глядя в одну точку, у него дёргалась щека.

– Вы спокойны? – заглянул ему в лицо Либих.

– Да! – гаркнул Стива.

– Вы расслаблены?

– Да!

– Ну что ж… Тогда начнём. Посидите так ещё несколько минут. Хотя можете, конечно, и эдак… Хе-хе…

Позади Стивы послышалось какое-то кряхтение, пыхтение и «шелест одежд». Облонскому стало даже страшно. Вдруг он щас обернётся, а там голый Либих!

На долю секунды повисла жуткая тишина. Тихий щелчок…

[+++]

Либих ещё пару раз перекрестился и поклонился, а затем, словно очнувшись от транса, испуганно открыл глаза и с удивлением уставился на Облонского.

– А вы что, голубчик, ещё тут? – Эрнст Петрович перевёл глаза на пустой стул, потом на бумажку, лежавшую на высокой стойке. – А! – Либих выпрямился, приосанился и торжественно перекрестил Стиву. – Можешь быть свободным от греха, сын мой, Господь прощает тебя с условием, что ты более никогда не совершишь его. Не приблизишься… э-э… э… к предмету искушения и не вкусишь его пагубных плодов. Теперь тебе надлежит поехать в церковь, поставить свечи и вознести искреннюю и чистую молитву.

– Угу, – Стива чувствовал, что его одурачили, но мысль о том, что Христос мог быть в этом замешан, казалась уж чересчур кощунственной, поэтому он поблагодарил Эрнста Петровича и вышел.

– Ну что? – сразу накинулась на него Долли. – Хочешь выпить? А? – её глаза быстро-быстро перебегали с одного зрачка Облонского на другой.

– Да вроде нет…

– Ну вот, сразу видно – другой человек! От вас прямо так и исходит какое-то свечение! Сколько здесь работаю, никак не устану удивляться способности Эрнста Петровича за какие-то полчаса преобразить пациента до неузнаваемости. Значит так, сейчас вы должны поехать в церковь и закрепить… э-э… то есть сделать всё, как вам сказал Эрнст Петрович. – Лидия Вениаминовна улыбалась до ушей, что придавало её сходство с крокодилом.

– В церковь? – Долли захлопала глазами.

– Да, именно. Так ведь?

– Да, этот… – у Облонского язык не повернулся назвать Либиха доктором. – Архиерей сказал, что надо.

– Кто?! – Долли вообще перестала что-либо понимать.

– Не обращайте внимания, – Лидия Вениаминовна улыбнулась так, что казалось, всё существо её превратилось в лоснящийся масляный блин. – Это часть нашей методы, которая сочетает все самые передовые достижения медицины и традиционные народные методы.

– Народные методы? – у Долли ягодицы свело.

– Да, церковь традиционно лечила алкоголизм, и, как показали исследования, проведённые Эрнстом Петровичем, весьма эффективно. Те методы, что она применяла, по силе воздействия во много раз превосходят все известные технологии воздействия на сознание.

– Да? – Долли косилась на Лидию Вениаминовну всё ещё с подозрением, но упоминание о церкви её всё же успокоило. Церковь не обидит.